Текст книги "Курорт"

– Что?

Он порывисто вздохнул.

– А можно просто посмотреть? Вы скажите, если нельзя. Но мне очень понравилось то, что вы делали утром. Если бы я мог просто смотреть, то, наверное, что-нибудь ухватил из этого.

Она нашла его руку и сжала ее, проникновенно улыбнувшись.

– Я бы очень хотела показать тебе. Он засиял.

– Правда?

– Правда Искусство существует для стольких людей, сколько захочет его изучать.

Он с серьезным видом кивнул.

– Но это дисциплина. Ты должен будешь смотреть, слушать и учиться с самых азов. Это нелегко. И тебе нужно будет рано вставать.

– И насколько рано?

– В семь. Когда солнце покажется из-за этих гор.

Она указала на размытые очертания гор, чувствуя себя киношным сэнсэем.

Мальчик пружиняще вскочил на ноги.

– Я поставлю будильник!

Он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и ушел. Хилари смотрела ему вслед. Она даже не спросила, как его зовут.

– Думаешь, мы когда-нибудь еще увидим этих двоих?

– Они должны вернуться хотя бы трусы переодеть.

– Похоже на то, что они уже здесь побывали. Думаешь, они оставили бы записку, а?

– М-м-м.

– Вот ублюдки, да? В первую же ночь отоварились.

– Ну и ладно. Хоть заткнутся.

– И тебе не обидно?

– Да нет, не особенно. Если такое происходит и все нормально, тогда это круто. Но я не буду считать отпуск дерьмовым, если никого не склею.

– Офигеть! Но я-то буду! Это будет катастрофа! Если я не трахнусь здесь, то я, наверное, никогда не трахнусь.

– Найдешь кого-нибудь.

– Точно!

– Ты обязательно познакомишься с кем-нибудь. Ты ведь у нас огромная личность!

Он ухмыльнулся своему толстому дружку и увернулся от брошенной в него подушки.

– Ну что за пара нытиков, а?

– За себя говори. – Пастернак скосил глаза, сдвинул свои могучие сиськи и пропищал им: – Что за пара нытиков, а?

Мэтт встал с кровати.

– Пойду-ка я в душ.

– Ты из него не вылезаешь, юный Мэттью.

– Чтобы белье не пачкать. В такую жару я ужасно потею.

– Вонючая жара, да?

– Это точно.

– А знаешь, почему ванна полезнее душа?

– Нет, Пасти. Почему?

– Душ вреден для яиц, – уверенно изрек Пастернак.

Мэтт рассмеялся:

– Чего?

– Серьезно! От этого страдают твои яйца. Сам прикинь. В душе ты стоишь, и им приходится висеть, да? Но ты еще их мылом наяриваешь. Ты обращаешься с ними гораздо грубее, чем они требуют.

Мэтт почесал в затылке.

– Ты прав, Пасти, старина. Пастернак удовлетворенно кивнул.

– Тебя еще учить и учить.

Она окунулась в роскошный, изысканный ритуал фламенко, пританцовывая и двигая сладострастно кистями рук, бедрами, ягодицами. Сам танец – действо и сюжет – имел много общего с ее тай-чи, хотя они преследовали радикально противоположные цели: один – спокойное самовыражение, а другой – выход страсти.

Лидерство мужчины здесь было коротким и ярким, он полностью отдавался во власть своей сексуальной энергии, вращая бедрами и синкопируя задницей к восторгу подвыпивших клиенток ресторана. Его партнерши, плохие и хорошие, трясли своими внушительными бюстами, прищелкивали каблуками, откидывали назад иссиня-черные гривы, разыгрывая под музыку необузданную драму.

Шон понятия не имел о настроении Хилари. Он заказал кальмара и здорово обломался, когда его принесли не нарезанным кольцами, а практически целиком, с щупальцами. Теперь Шон просто отщипывал аккуратные кусочки и потихоньку бросал тощим кошкам, гуляющим по пляжу. Хотя Хилари была поглощена романтикой представления, она чувствовала присутствие мужа. Он подолгу хлопал, чтобы показать свою заинтересованность и восхищение. Ей так хотелось найти в нем что-нибудь хорошее, но он был просто клоуном, за которым она была замужем. Если он еще раз крикнет «Ole!» или «Bravo!», она встанет и уйдет.

Когда танец закончился и танцоры вышли за своими аплодисментами, для нее было огромным облегчением, что Шон не устроил стоячую овацию. Он налил ей вина в бокал и нежно взял ее за руку. Секунду она смотрела в скатерть, затем попыталась взбодриться. Не получилось. Это было как-то неестественно, вся эта игра в любовников. Ее маленькая рука налилась тяжестью в его ладони, но она кое-как выдавила улыбку. Шон поцеловал ее палец и заглянул в глаза.

– Эй, больше никаких споров.

– Никаких.

Ей так этого хотелось. И так же безнадежно хотелось снова стать двадцатилетней. Он продолжал пристально смотреть на нее. Хоть бы он перестал!

– Завтра у нас будет чудесный день в горах. Только ты и я.

Она кивнула. За столиком справа от нее сидела пожилая пара. Они едва обменялись парой слов за весь вечер, кроме обсуждения меню. Казалось, фламенко вытянул из них все силы, и теперь они сидели в полном молчании, избегая смотреть в глаза друг другу. Хилари чувствовала себя опустошенной. Она заставила себя посмотреть на Шона, продолжая катать мизинцем по столу хлебные крошки.

– Так куда ты решил поехать?

– В Антекеру.

– Звучит мило.

– Тебе понравится.

Нет, подумала она. Мне не понравится. Тебе понравится. Но я сделаю все что могу. Все что могу.

– Ты мой лучший друг, честно!

Достаточно тяжело транспортировать пьяного вдрызг человека, но пьяного вдрызг Пастернака – почти нереально. Силы Мэтта были на исходе. Пастернак что-то лепетал, постоянно падал на своего приятеля, но не переставал автоматически подталкивать его на подъеме. Они, спотыкаясь, ковыляли по грязной дороге к центральной аллее, при этом Мэтт вынужден был навалиться на Пастернака всем телом, чтобы только удержать его в вертикальном положении.

– Ты прикинь. Ты мой лучший друг. Я люблю тебя!

– Ты тоже мой лучший друг.

– Но я люблю тебя!

– Я счастлив.

Пастернак хрюкнул и неожиданно выпрямился.

– Глянь!

– Что?

– Разве это… не поразительно?

Мэтт поглядел вокруг. Видны были лишь часть дороги да смутные очертания магазинчиков и коттеджей на фоне подсвеченного склона горы.

– Да, это потрясающе!

– Ты сколько можешь сосчитать?

Когда Мэтт обернулся, Пастернак уже валялся на спине, уставившись на звезды. Мэтт поглядел в чистое ночное небо. Толстяк был прав. Действительно потрясающе.

– Ух ты! Видел вон ту? Падающая звезда! Пастернак начал плакать. Мэтт наклонился к нему:

– Эй, чувак! Что случилось? Пастернак пьяно запинался, но все еще пытался выразить свою мысль:

– Ничего… ничего лучше не бывает. Я плачу, потому что… это так прекрасно. Весь мир… потрясающий! Жизнь такая… удивительная! – Он улыбнулся сквозь слезы. – И мы тоже!

– Что тоже?

– Ну вот эти звезды! Вот мы, а вот они – смотрят на нас…

Мэтт промолчал.

– Мы ведь ничто, понимаешь? И ничто в этом мире не имеет значения!

– Давай, парень. Давай-ка доставим твою задницу домой. – Мэтт ухватил Пастернака за плечи и с трудом поставил на ноги.

– Я и говорю. Это ничего не значит.

– Знаю.

– Я говорю – посмотри на себя. Ты пошел в школу в… – Пастернак пытался преодолеть собственное косноязычие и отчаянно размахивал руками, будто это могло помочь найти нужное слово, – в…

– В приюте. Так?

– А я ходил в шикарную школу. А теперь мы оба здесь.

– Ну и?

– Вот я и говорю – фигня.

Мэтт ухмыльнулся, глядя на серьезную физиономию приятеля, жаждущего просветления.

– Да ведь все вокруг фигня, старик. Полная фигня.

– ЭГЕ-ГЕЙ!

Они подождали эха и снова загоготали. Эти парни часами торчали на балконе наверху и пугали прохожих.

– ЭЙ! ХТО ЕТО ТАМ ИДЕТ? ДРУГ ИЛИ ВРАГ?

– ИТАЛЬЯШКА ИЛИ ЛАТИНОС?

Они еле ворочали языками, вдоволь насмеявшись над собственными хохмами. Наконец, после долгого невразумительного блеянья, они обнаружили, что эхо, ступенчато отражаясь от полукруга корпусов гостиницы, возвращается к ним. Они были в восторге.

– ЛАТИ-И-ИНОС! ЛАТИ-И-НО-ОС! ЛАТИНОС, ИДИ-КА СЮДА И ВОЗЬМИ ПЕСЕТУ!

Смешки. Затем, на той же самой ноте, они выпустили на волю все свое остроумие:

– ЛАТИНОС! ЛА-ТИИИ-НОС! ЛЯГУШАТНИКИ, ЛАТИНОСЫ И МАКАРОННИКИ ОКРУЖАЮТ!

Они буквально умирали от смеха. Шон услышал, как снизу им закричали девушки.

– Успокойтесь, парни!

– ЛУЧШЕ ИДИ СЮДА, ДЕТКА, И СДЕЛАЙ ТАК, ЧТОБЫ Я ВОЗБУДИЛСЯ!

Похотливый смех девчонок подначивал крикуна.

– ВСЮ НОЧЬ СТОЯТЬ БУДЕТ!

– Одни обещания.

– ИДИ К НАМ, ШЛЮШКА!

Другой голос:

– И ТАЩИ СЮДА СВОЮ БЛЯДСКУЮ ПОДРУЖКУ!

– ТОКА ШТОП ОНА НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛА БЛЯДСКОЙ!

– Готовьтесь, мальчики!

Чурбанье снова загоготало, захлопало в ладоши и задвигало мебель. Под громкие возгласы одобрения разбилась бутылка. Шон услышал, как по лестнице поднялись навстречу романтическим приключениям девушки. Ему стало тошно. Все делали это. Все это получали. В этом не было искусства или изощренности. Нужно было лишь попросить или взять. Шон услышал возбужденные голоса поднимавшихся наверх девушек. Парень с луженой глоткой снова подал голос:

– ДЕФКИ! ХОЧУ ВАС СПРОСИТЬ КОЕ О ЧЕМ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОТТТРАХАЮ ВАС ДО ПОТЕРИ ПУЛЬСА!

Грязные смешки. По голосу ответившей было ясно, что она не против.

– И что за вопрос?

Шон не мог это больше выносить, но выбора не было.

– ВЫ ВЕДЬ НЕ ЛЯГУШАТНИЦЫ, ДА?

– Не-е. Мы из Корли.

И снова истерический смех.

– ВОЙ-ЕЙ! КОРР-ЛИ!

Шон посмотрел на спящую Хилари. На ее лице было беспокойное выражение. Она была такой изящной. Он жалобно вздохнул и лег рядом с ней, пытаясь абстрагироваться от саундтрека сверху. Сняв слуховой аппарат, он накрыл голову подушкой, приглушив шум веселья, но это мало помогло.

– БЛЯ! КАК ЭТО СКАЗАТЬ? ВЫ ТАКИЕ ДОСТУПНЫЕ! ВАМ СВИСТНЕШЬ, А ВЫ УЖЕ БЕЖИТЕ!

Шон услышал звук пощечины, залепленный якобы обидевшейся девушкой. Он почти видел их маленькие радостные физиономии, с нетерпением ожидающие, когда же наконец эти троглодиты начнут их дрючить. Они были правы. Это было легко. Это было легко, если тебе этого хотелось. Но ему не хотелось. Он собирался сделать все, чтобы исправить отношения с Хилари. Это все, чего ему хотелось – сделать так, чтобы все было снова хорошо. Если это не сработает, то тогда, возможно, он начнет обращать внимание на взгляды и улыбки остальных женщин.

– МЫ ДУМАЛИ, ЧТО ВЫ, НАВЕРНО, ЛЯГУШАТНИЦЫ, ПОТОМУ ШТА ТАКИЕ ДОСТУПНЫЕ! ХЕ-ХЕ-ХЕ-ХЕ!

Резкий звук шлепка.

– ОЙ, БЛЯ, БОЛЬНО, СУЧКА ФРАНЦУЗСКАЯ!

Шон натянул на голову простыню. Он скорее задохнется, чем будет слушать это дальше. А затем его осенило. Лягушки, а? Он сфокусировал свою злость на предстоящем дне. Он точно знал, что надо делать.

Звуки секса сверху выбивали ее из колеи. Девушке наверху явно было по кайфу. Отлично все слышавшая Хилари невольно почувствовала возбуждение и упрямо сжала бедра. Наверное, ей надо просто разбудить Шона, попытаться расшевелить его. Она осторожно дотронулась до него, но едва ее пальцы коснулись его бедра, она поняла, что все это неправильно. Она убрала руку. Все было точно как в ресторане, когда он целовал ее пальцы. Странно. Неловко. Нелепо. Она повернулась на спину и уставилась в потолок. Черт. Все кончено. Их отношения – история.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Она не чувствовала себя так глупо с четырнадцати лет. Ровно с четырнадцати, когда она ждала около Престон Гилдхолла парня, с которым целовалась накануне в пабе в свой день рождения и который пообещал провести ее на концерт «Счастливых понедельников». «Понедельники» были на взлете. Возбужденные подростки в роскошных джинсах «багги» проталкивались мимо нее, но ее проводник так и не появился. Какой легковерной и глупой она себя чувствовала тогда, бредя на автобусную остановку через час после того, как последний человек прошел внутрь зала: злые слезы-ели глаза. Как глупо!

И так же точно она чувствовала себя сейчас. Она злилась, только на этот раз не на паренька, хотя тот наверняка познакомился накануне с какой-нибудь телкой и сейчас, скорее всего, только что лег спать. Она злилась на себя за свою ранимость – жизнь ничему ее не научила. Она злилась из-за того, что неявка на свидание мальчика, чьего имени она даже не спросила, может испортить ей весь день. И сейчас ей надо тащиться оформлять документы на машину и везти долбаного Шона смотреть какую-то церковь черт знает куда. День был испорчен.

Самым трудным было наловить лягушек. Даже с сачком, который он одолжил со двора виллы на другой стороне комплекса, у него поначалу были трудности. Проблема заключалась в длине бамбуковой палки, к которой была привязана сетка – она была слишком большой, чтобы с ней можно было управиться. Ему приходилось стоять слишком далеко, бессмысленно шаря сачком среди лилий, оптимистично проверяя его каждый раз и каждый раз ничего там не находя. Ломать детскую игрушку не хотелось, но ему пришла в голову мысль. Он ведь мог спокойно снять саму сетку с бамбуковой ручки и, пользуясь ею как совком, значительно упростить процесс.

Это сработало. Он быстро усвоил три приема: загрести, прикрыть, перевернуть. Он ловил лягушку, накрывал сетку свободной рукой, а затем вываливал добычу. Одну за другой он скидывал обалдевших лягушек в ведро, тут же закрывая крышку, чтобы они не успели выскочить. В крышке он наделал отверстий для вентиляции, выложил дно листьями и налил воды, чтобы они выдержали обратный путь.

Теперь дело за малым.

Наверное, некоторые лягушата не найдут дорогу к родному пруду, но все равно не пропадут. Опаснее всего для них будет момент, когда жлобские соседи сверху в конце концов проснутся и обнаружат маленьких гостей. Он слыхал, что у мышей бывает разрыв сердца от ужасающих воплей домохозяек, и такое вполне могло случиться. Однако конечный результат стоил риска.

На этот раз он влез на балкон с легкостью. В шкафчике уборщиц на верхнем этаже он обнаружил складную лестницу и это удобное ведро. За пару секунд он взобрался на балкон и перемахнул через ограждение. И снова дверь патио была открыта. Он рассыпал по полу крошки от печенья, чтобы привлечь муравьев, а потом выпустил лягушек. Если бы он не был так очарован мельтешением множества миниатюрных лапок, то, наверное, все это вызвало бы у него отвращение. Их были дюжины, может быть, шестьдесят или семьдесят маленьких жаб, скачущих по комнате живой зеленой массой, расползающейся под кровати, в ботинки, на кухню.

Шон плотно закрыл за собой дверь, чтобы перекрыть им путь к бегству. Было слышно, как маленькие амфибии пытаются протаранить стекло. Вскоре от этого шума кто-нибудь в комнате обязательно проснется. Если повезет, он услышит реакцию раньше, чем вернется Хилари с машиной. Сложив стремянку, Шон отнес ее вместе с ведром назад, в шкафчик уборщиц. Поднявшись наверх по лестнице, он наткнулся на рыжеволосую девушку-гида, которую видел днем раньше. Она улыбнулась ему. Сочетание ее бледной, слегка веснушчатой кожи, ярко-красной помады и идеальных белых зубов заставило его застыть. Как любой преступник, он попытался изобразить святую невинность и выдавил из себя катастрофическую улыбочку, отчаянно надеясь, что она примет его краску стыда за обычную для англичан-курортников обгорелую кожу.

– Могу ли я поинтересоваться, что вы такое задумали?

И тут что-то заставило его полностью довериться ей. Он заглянул в ее смеющиеся бирюзово-зеленые кельтские глаза и все рассказал. Инстинкт его не подвел.

Она покатилась со смеху. Говорила она с легким эдинбургским акцентом.

– Это просто здорово! – хлопала она в ладоши. – Жаль, что я сама до такого не додумалась!

Она протянула руку.

– Будем знакомы, я Мэгги Макларен. Работаю в баре у бассейна каждое утро с девяти до одиннадцати. Дай знать, если задумаешь еще какие-нибудь теракты. Тебе, возможно, понадобится сообщник. – Она покрутила головой и снова рассмеялась, а потом пошла дальше.

– Ты что себе позволяешь?

– Что?

– Я прождала у стойки портье, как дура, целых полчаса!

– Извини, я думал, ты вернешься сюда.

– Ну и какой в этом смысл? Я торчу у стойки, я разбираюсь со всем дерьмом в прокате, затем я же возвращаюсь сюда, чтобы сказать вашему высочеству, что карета подана?

– Прости. Я не подумал.

– Да уж. Ты не подумал.

Раньше Хилари никогда с ним не разговаривала таким командирским тоном, но остановиться уже не могла. Она знала границу, но продолжала заходить за нее все дальше. Не то чтобы ей это нравилось, но зато приносило удовлетворение. Она плюхнулась на диван и оглядела комнату. Он прибрался, помыл тарелки и заправил кровати.

– Ты же знаешь, что сегодня придет уборщица?

– Да, знаю.

– Ну и зачем эта уборка?

– Просто немного прибрал. Ей было бы не слишком приятно заходить в свинарник.

– Ради бога! Ей же за это платят!

Она собиралась продолжить, но тут ее прервал рев сверху. Звук был такой, будто кто-то обнаружил изуродованное тело. Вопль был нечеловеческим. Шон усмехнулся себе под нос.

– Что это еще за херня?

– Не знаю. Наверное, еще одна разочарованная парочка скандалит.

– Похоже, кто-то обнаружил в постели лошадиную голову.

– Ага. Пойдем. Надо двигать, а то попадем в час пик.

Им пришлось пройти мимо открытой двери соседнего номера. Ошалевшие лягушки врассыпную выскакивали наружу, некоторые из них начали свой спуск по лестнице к озерцу, другие неуверенно подпрыгивали, дезориентированные солнечным светом. Наверху лестницы, прижавшись друг к другу, раздетые и трясущиеся, стояли три бритоголовых парня и две девушки с безумными глазами. Шон радовался бы еще больше, если бы знал, что здоровяк Даррен всего несколько минут назад звучно храпел с открытым ртом, когда странное чувство удушья вползло в его сладкий сон. Он проснулся и обнаружил во рту маленькую лягушку. Теперь он не скоро оправится от шока.

– Доброе утро! – поприветствовал Шон группу обалдевших соседей, словно каждый день встречал толпы голых психов. Он чувствовал себя прекрасно. Просто отлично.

Но недолго.

– Тебе обязательно вести так агрессивно?

– Сказал умник, который не умеет водить! Ей хотелось сказать «неудачник», но она не решилась.

– Я тебя не критикую. Ты неправильно поняла…

– А по мне, так это самое критичное из некритичных высказываний.

– Нет, просто я говорю…

– Тогда, пожалуйста, не говори, когда я веду машину.

– …Понимаешь, главное удовольствие в отпуске – находить скрытые красоты, открывать новые вещи. А ты просто пролетаешь мимо них. Ты все пропускаешь.

– Послушай, мы едем в это старое место, как там его?

– Антекера. Да.

– И мы собираемся его посмотреть?

В его голосе было удивление.

– Ну, явно…

– Тогда заткнись и позволь мне доехать дотуда. Из-за того, как некоторые из этих мудаков ездят, мы до темноты не доберемся.

– Это же просто фермеры. Старые пахари. Они живут на другой скорости.

– Ты глянь на этого гада впереди! Почему это у него спина так напряжена?

Она ударила руками по рулю, и Шон не решился ответить.

– Да на нем крупными буквами написано – прямая спина, тупой мудак, уважает правила, не превышает скорости! Блядский тупой мудило!

Она нажала на клаксон, помигала фарами ползущему впереди пикапу и, поддав газу, проскочила мимо, едва не задев его. Шон закрыл лицо руками и поднял голову, только убедившись, что все еще жив. Она яростно развернулась к нему.

– Прекрати это, ради бога! Если бы ты умел водить, то понял бы, что это был безопасный маневр! Абсолютно!

– Ты убиваешь время для того, чтобы его сэкономить. Это бессмысленно. Во всяком случае, в отпуске.

– Слушай, ты хиппи хренов! Из-за таких, как он, и происходят аварии! Они изобретают аварии! Я должна была его обойти! Ясно?

Шон кивнул. Они оставили Торре-дель-Мар позади и теперь спускались в сторону Малаги, прежде чем свернуть на шоссе, ведущее вдоль реки Гуадаламедина через горы к Антекере. Этот отрезок дороги был проложен гудящим покрытием. Шон хорошо помнил «гудящий асфальт» по своим путешествиям в семидесятых. Тогда министерство транспорта, решив бороться с любителями скорости, в порядке эксперимента проложило на некоторых печально известных трассах особенное дорожное покрытие. Разогретые до определенной температуры шины вступали во взаимодействие с асфальтом. Таким образом водители предупреждались о превышении ограничения скорости неприятным звуком, который гудел все громче, как закипающий чайник. В итоге этот «поющий асфальт» только стимулировал еще большее количество нарушений скорости, поскольку расшалившиеся дети упрашивали родителей ехать быстрее и быстрее. Он помнил, как они поехали в Корнуэлл на их «форде-эскорт», который даже с натяжкой нельзя было назвать крутой тачкой.

– Ну давай же, папа! Быстрее! Я не слышу гудения!

Он улыбнулся воспоминаниям. Наверное, правительство скинуло сотни тысяч тонн «поющего асфальта» ничего не подозревающим испанцам после провала эксперимента. Он мысленно разыграл сценку с Артуром Лоу и Джоном Ле Месюрье[8]8
  Артур Лоу, Джон Ле Месюрье – английские киноактеры.


[Закрыть] в ролях госслужащих.

– Скидывай этот вопящий асфальт, старина!

– Что, сэр? Весь?

– Сплавь его весь!

– А куда, сэр?

– Хороший вопрос. Нас кто-нибудь все еще считает нацией инженеров и изобретателей?

– Хм-м-м. Испания, сэр?

– Прекрасно. Сплавь им.

Они поднимались все выше к красивейшим местам. Ничто на побережье не предвещало подобной красоты. Горы были прекрасны. Даже на Крите он не видел ничего похожего на этот поразительный массив, где на отдаленных пиках снежные шапки лежали даже в это время года. Бесконечные сосны сбегали по изогнутым спинам сьерр в долину каменистой реки, а слева, на высокогорных плато, деревья стелились по самой земле, пригибаемые безжалостным мистралем. Он упивался красотой, и ему хотелось поделиться этим счастьем с Хилари.

– Ты только посмотри на это!

– Да.

– Разве это не самое прекрасное зрелище в твоей жизни?

– М-м-м.

Он открыл окно и высунул голову, чтобы почувствовать дух дикой природы.

– Боже, это прекрасно! Мы можем остановиться? Может, нам устроить здесь пикник?

– Не очень-то похоже на территорию для пикников, тебе не кажется?

Он огляделся.

– Ты права, столиков красного дерева с привинченными скамейками не наблюдается, но ты только посмотри на это! Это же Эдем!

Она вздохнула.

– Мне надо найти безопасное место для парковки.

– Конечно.

Она ехала дальше.

– Нужно перевалить через гору. Возможно, на другой стороне что-нибудь найдется.

– Как скажешь. Но было бы здорово остановиться здесь, наверху, среди облаков. Пока у нас еще есть возможность насладиться этими видами. Какой фон, а?

Она смотрела на дорогу. Он знал, что она не собиралась парковаться, но это не слишком его задевало. Просто переживать все это уже было счастьем, а впереди еще Антекера. Лучше и быть не может.

* * *

Пастернак снова был самим собой, командовал и веселил девчонок. Они провели чудесное утро на пляже, закапывая его в песок, поливая ведрами морской воды, подначивая ребят сделать живую пирамиду – с Пастернаком на вершине. Когда солнце вошло в зенит, Анке предложила устроить долгий ланч в пляжном баре в тени оливковых и лимонных деревьев.

– Да зачем тебе это, Ан. Просто полежи в моей тени.

Она игриво толкнула его.

– Не обязательно постоянно изображать из себя шутника!

– Но я и есть шутник! Жизнь – это шутка!

Он заметил подплывающий к берегу надувной банан с шумными пассажирами, готовившимися нырнуть в воду в конце путешествия.

– Предлагаю сделку, – сказал Пастернак. – Мы все лезем в банановую лодку, а я плачу за обед.

Девчонки завыли:

– Не-е-ет! Так не пойдет, гигант, ни за что.

– Почему нет? Я богатый парень! Гигантом за просто так не называют! Что хорошего для меня в банке?

Майки перебил его:

– Тут у тебя легкое отклонение от сценария, Пасти. Где твой обычный припев: «возможно, я и выгляжу богатым на бумаге, но в плане наличности я полностью бесполезен»?

– Ну, это же для того, чтобы халявщиков типа тебя с хвоста срубить. Эти девушки – совсем другое дело. Они того стоят.

Анке снова замахала руками.

– Спасибо, Пасти. Только ты жуешь хот-дог не с того конца.

– Чего?

– Мы с удовольствием примем твое предложение насчет ланча, но на эту штуку мы не полезем!

«Этой штукой» был шестиметровый надувной резиновый банан с пластиковыми ручками через каждый метр. Все удовольствие заключалось в том, чтобы удержаться в стоячем положении, пока банан на огромной скорости таскает по заливу визжащих девчонок и старающихся выглядеть беспечно парней.

– Эй, да ладно тебе! – Взяв ее за запястье и слегка наклонившись назад, Пастернак легко поднял Анке на ноги. – Это будет весело!

Смеясь и упираясь, Анке и Криста пошли с ним к воде. Милли осталась под зонтиком наблюдать. Мэтт обернулся к ней, кивком приглашая последовать за ними, но она, улыбнувшись, решительно помотала головой. Он пожал плечами, подмигнул и побежал за остальными.

Аттракционом управляла троица из Ист-Энда. Кокетничающим девчонкам помогали выбраться из воды два крепких двадцатилетних парня с татуировками. Они настолько хорошо освоили свое дело, что даже не смотрели на клиентов. На них лежала физическая работа, а их отец, старый тертый калач со здоровенным брюхом и тонкими кривыми ножками, собирал деньги. Пока отец зазывал клиентов, его сыновья надевали на них спасательные жилеты.

– Подходите, девочки и мальчики! Всего за тысячу песет вас ждет незабываемая поездка! Всего за тысячу! Это всего лишь три фунта!

К нему подошел Пастернак и протянул пятитысячную купюру.

– Шестеро за пять штук, старина?

– Вали.

– Спросить не помешает. Держи. Плюс еще одна штука – и того шесть. Спасибо, приятель.

Тот повел их за собой к банану, с трудом ковыляя по камням. Один из братьев посмотрел на приближающегося Пастернака и ладонью остановил его.

– Извини, приятель.

– В чем дело?

– Не пойдет.

– Чего?

– Тебе что, по слогам повторить?

Он кивнул головой на впечатляющий красный живот Пастернака и показал ему узенький спасательный жилет, отделавшись гримасой.

– Но я заплатил!

– Поговори с моим стариком.

– Но… Я умею плавать! Мне не нужна эта штука!

Тот попробовал более умиротворяющий тон:

– Извини, браток. Все должны их надеть, да?

Пастернак с несчастным видом кивнул и повернулся, чтобы уйти. Мэтт и Анке пошли за ним.

– Да ладно. Фигня. Пойдем пообедаем.

– Нет, – буркнул Пастернак. Потом, вспомнив свой статус, снова развеселился. – Эй, это ерунда! Вы все идете в лодку, ясно? Это займет всего десять минут!

– Ты уверен?

– Да-а! Конечно! Я пойду и посижу с Милли. Мы с ней обсудим неудачи с диетами.

Анке тронула его за плечо.

– Ты ненормальный! Скоро увидимся, да?

Он смотрел им вслед. Молодые ребята, у которых все было. Он повернулся и пошел к Милли.

– Передумал?

– Вроде того.

– Жаль. Хотя я рада побыть с тобой наедине несколько минут.

Внезапно Пастернака охватила паника. Тон, которым она сказала «наедине», загонял его в ловушку, обезоруживал. Если он сейчас не встряхнется, все опять закончится ничем. Милли придвинулась ближе.

– Просто мне не очень-то весело, потому что обе девчонки постоянно с твоими друзьями. Они все такие милые и таскают меня за собой, но я не хочу им мешать. Ужас!

Она смотрела на него своими добрыми карими глазами. Он был зажат в угол.

– Так, может, мы с тобой поужинаем вместе сегодня вечером?

Его сердце провалилось в трусы. Пастернака охватило нервное возбуждение, за которым прятался черный удушающий страх. Черт! Черт! Почему он просто не может заставить себя сделать ЭТО!

– А Мэтт?

Милли слегка наклонила голову, просыпая песок сквозь ладонь.

– Конечно. – Она слегка поколебалась. – Но я бы предпочла просто нас с тобой.

Он попытался ободряюще улыбнуться и намекнуть ей, что ясно понял, куда она клонит, и что, поверь мне, детка, мой мотор кипит. Он надеялся, что выглядит клевым и мировым парнем, но чувствовал, что вышло не очень. По галечному пляжу ковыляли, возвращаясь обратно, остальные, хохоча над своим приключением. Добравшись до раскаленного песка, они начали притворно поднимать ноги и запрыгали к спасительным островкам полотенец, комично втянув щеки – будто это могло охладить песок под ногами.

Милли прошептала ему на ухо:

– Как скажешь, дорогой. Я не против Мэтта. Тебе решать. С ним или без него, я буду ждать тебя в баре на утесе в восемь, ладно?

– Конечно. Горю желанием.

Скорее горю желанием сбегать в туалет, подумал он, изо всех сил стараясь контролировать кишечник.

* * *

Поездка в Антекеру ошеломила Шона. Дорога шла вдоль ущелья через горные леса, и ему до боли хотелось быть там, взбираясь все выше и глядя вниз. Однажды он так и сделает. Возможно, завтра. Но, когда его сердце уже было готово выпрыгнуть от невыносимой красоты бескрайних просторов, шеренги елей стали редеть, и дорога начала мягко снижаться. На предгорьях молчаливые скалы и валуны уступили место обожженным глинистым берегам и кустарнику.

На последнем повороте дорога без предупреждения резко нырнула под облака. Последние елочки прильнули к красному глинозему вокруг дороги, которая, сделав петлю, повернула назад, к земле. Внизу раскинулась бесконечная зеленая долина, встречаясь с неряшливой лавой старого русла. И на выцветшем краю неба, едва видный в мареве жаркого дня, мерцал отдаленный откос Антекеры. Шон потерял дар речи. Это действительно было невыносимо прекрасно.

– Пахнет голубым сыром! Она была права. Пока они блуждали по лабиринтам аллей за крепостью Плаза-дель-Кармен, запах не исчез. Он даже усилился, возгоняемый полуденной жарой.

– Господи! – она скривилась.

Он-то надеялся, что эту вонь чувствовал только он, чтобы ничто не мешало Хилари наслаждаться прогулкой. Не получилось. С самого начала он знал, что сегодня она настроена весь день молча страдать, но не ожидал, что повод появится так быстро. Ему не хотелось, чтобы у нее вообще была причины ненавидеть это место. Он остановился, сердитый, усталый и взмокший.

– Слушай, прости. Не надо было мне таскать тебя по этим церквам. Я обещаю, мы не будем торчать здесь весь день, но мне нравятся такие штуки. – Посмотрев прямо ей в глаза, он понизил голос. – Мне они нравится.

Она уронила голову.

– Прости.

Он взял ее руку и попытался улыбнуться ей.

– Не извиняйся. Ты права. Здесь воняет. Это вонючий старый город.

Она не подняла головы. Шон посмотрел по сторонам, отчаянно пытаясь найти компромисс.

– Послушай, почему бы тебе просто не провести час на рынке кож?

Она выглядела озадаченной.

– Помнишь, я тебе рассказывал? Это место известно своими кожаными изделиями. Можешь купить что-нибудь маме. Возможно, ты найдешь там хороший кожаный туфик!

Хилари засмеялась.

– Ты имеешь в виду пуфик? Говори правильно!

– Настоящий испанский пуф! Ей это понравится!

– А кто его потащит?

Его волосы приобрели на солнце слегка золотистый оттенок. Он поскреб ухо под слуховым аппаратом, его глаза ожили.

– Ты выбери, а я понесу!

Она снова глянула под ноги. Что-то он слишком уж старался сделать ей приятное.

– Договорились. Сколько времени у меня есть?

– А сколько тебе нужно?

– Давай так. Помнишь то кафе в сквере? Бар дель-Кармен или кафе дель-Кармен, или еще как-то. Давай встретимся там – во сколько? В два?

– В два.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она подставила щеку и выжала слабую улыбку.

– Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?

– Все нормально.

– Тогда в два.

Он повернулся и мимо киоска с мороженым пошел за уходящей группкой сестер милосердия в белых одеждах и их низеньким священником по узкой Синтра-де-лос-Рохас. Шон был счастлив. Только когда боковая улочка просочилась в маленький садик Плаза-де-лас-Дескальзас, он начал понемногу обращать внимание на работу реставраторов. Затеняя сады, прикрывая милосердным покровом от палящего солнца, стояла древняя терракотовая базилика Сан Хуана. В садах, на скамейках или прямо на траве, сидели студенты и молодые матери, наслаждаясь тенью, жуя bocadillos[9]9
  Bocadillos – испанский сандвич с ветчиной, сыром, яйцами и тунцом.


[Закрыть] или облизывая мороженое. Сначала Шон заметил тачки, потом в тени церковной стены увидел пять-шесть лениво болтающих рабочих в комбинезонах.