Текст книги "Встречайся со мной, Брайсон Келлер"

Брайсон выходит из кладовой для реквизита, и я смотрю ему вслед. Вслед парню, который хочет встречаться со мной целую учебную неделю.

Если я сыграю в эту игру… я выиграю или проиграю?

5

Учебный день заканчивается без происшествий. Я провел последние несколько часов, проигрывая в голове свой разговор с Брайсоном в комнате для реквизита.

– Земля – Каю, прием! Мы тогда поехали, – говорит Донни. Мы стоим за школьными дверями, которые выходят прямо на парковку. Я жмурюсь от полуденного солнца. – Уверен, что не хочешь, чтобы мы тебя подвезли?

Обычно три мушкетера отправляются домой вместе. Или если у Прии футбольная тренировка, то мы с Донни едем вдвоем. Я провожу послеобеденное время у него дома, а вечером после работы меня забирает мама.

– Ага, нам с Брайсоном лучше решить сейчас, с чем мы будем выступать в пятницу. Вы же знаете, как у меня с этим обстоят дела.

Прия хлопает меня по плечу.

– По этой причине я никогда не пойму, зачем ты заставил себя ходить на курс актерского мастерства.

– Я никогда не слышал, чтобы кто-то умирал оттого, что краснеет, так что Кай справится.

– Ну спасибо, Донни.

– У тебя все получится, приятель. – Он хлопает меня по руке.

– Увидимся, – говорит Прия и машет мне на прощание.

– До скорого. – Я смотрю им вслед. Донни и Прия идут рука об руку к Крякмобилю. Вокруг толпятся ученики: одни ждут начала внеклассных занятий, другие – болтают с друзьями. Я замечаю Шэннон с Натали и невольно думаю, пригласила ли Шэннон Брайсона на свидание. Однако я слишком далеко, чтобы услышать их разговор.

Я осматриваю местность и замечаю машину Брайсона. Белоснежно-белый джип почти так же популярен, как и его владелец. Они стали синонимичны друг другу. Родители подарили Брайсону авто после того, как он сдал на права. В то время это был самый дорогой автомобиль во всей академии, которым владел школьник. Так было, пока у Донни не появился его огненно-красный «мустанг».

Самого Брайсона нигде не видно. Я достаю телефон и проверяю соцсети. Ничего нового нет, поэтому я закрываю глаза и пытаюсь успокоить свое бешено колотящееся сердце.

– Что делаешь?

Испугавшись, я спотыкаюсь на ровном месте, но Брайсон ловит меня.

– Ты в порядке? – спрашивает он, отпуская так же быстро, как подхватил.

– Да. – Я делаю шаг в сторону, создавая дистанцию между нами. – Извини, – бормочу я в то время, как мое лицо заливается краской.

Брайсон внимательно смотрит на меня. Он подносит свой малиновый в белую полоску галстук к моему лицу.

– Ага, подходит, – говорит Брайсон. – Мне кажется, я никогда не видел человека, который краснел бы так же сильно, как ты. Забавно. – Я уверен, что он дразнит меня… наверное. Он опускает галстук. – Прости, что опоздал. Нужно было переговорить с Хеннинг кое о чем. Готов ехать?

Я киваю. Брайсон идет к машине, и я следую за ним. Никто не обращает на нас никакого внимания, потому что это нормально. Два парня просто общаются. Тот факт, что у нас с Брайсоном есть причина провести эту неделю вместе, будет отличным прикрытием для наших отношений.

Стоит ли на это соглашаться?

Джип открывается с громким свистом, и Брайсон распахивает заднюю дверь, чтобы забросить свой блейзер и сумку на сиденье. Он смотрит на меня:

– Положишь вещи на заднее или возьмешь с собой?

– Э-э, возьму с собой.

Брайсон кивает и захлопывает дверь. Он садится на водительское кресло и заводит машину. Рев двигателя, словно по щелчку, выводит меня из ступора. Я открываю пассажирскую дверь и забираюсь в логово льва… или, точнее, пумы. На заднем сиденье лежит его спортивная сумка. Она открыта, и я вижу малиново-белую форму.

Я ставлю сумку в ноги и кладу свой перепачканный блейзер на колени.

– Пристегнись, пожалуйста, – говорит Брайсон и защелкивает свой ремень. В ту же секунду у него звонит телефон. Меня удивляет, что он не на вибрации или тихом режиме. Звук на моем мобильнике выключен с тех пор, как родители подарили мне его на день рождения два года назад. И то – сделали это только потому, что старый совсем на ладан дышал.

– Привет, мам. – Брайсон улыбается, и меня это завораживает. Вблизи я замечаю ямочку, которая обычно не видна. Я и не знал о ней до этого момента. Она задерживается всего на секунду, прежде чем исчезнуть. – Отец тебе позвонил? – Он вздыхает. – Если он хотел подвезти меня до школы, надо было приезжать вовремя. – Я не слышу ответа его матери. – Я ждал сколько мог. Я даже опоздал сегодня. – Брайсон барабанит пальцами по рулю. – В субботу? Почему он говорит через тебя? – Он бросает на меня взгляд. – Знаешь, забудь. Поговорим, когда я приеду домой. Буду к ужину. Мне нужно поработать над школьным заданием с другом. – Разговор продолжается еще минуты две, затем Брайсон прощается. Он кладет телефон в подстаканник между нашими сиденьями. – Готов? – спрашивает он.

Я киваю. Брайсон с легкостью выруливает с парковки. Выехав на основную дорогу, он включает радио. Я мгновенно узнаю песню: «Искусство войны» группы The Graces.

– О, я их обожаю. – В мире немного вещей, о которых я могу увлеченно беседовать с малознакомыми людьми. Моя любовь к этой группе – одна из них. The Graces – это инди-рок-группа, которая с каждым годом становится все популярнее и популярнее. Некоторые из самых ярых фанатов начали задаваться вопросом, не сделала ли эта растущая популярность группу мейнстримом. Мне до этого особого дела нет, хоть я и был их поклонником с самого начала.

Их фронтмена зовут Эзра Грейс. Он открытый гей и более того – смешанной расы, как и я. Когда я увидел, что человек, который похож на меня и любит как я, живет по собственным правилам, эта группа стала для меня особенной. А еще они делают крутую музыку.

– Серьезно? Я тоже, – говорит Брайсон. – Их песни – первые в моем плейлисте. – Он кажется таким же увлеченным, как и я. Словно получив разрешение, он прибавляет громкость. Нас окутывает голос солиста, и на припеве мы поем вместе с ним. Музыка заставляет меня забыть о том, где я… и с кем.

– Жду не дождусь увидеть их в эту пятницу, – говорю я, когда пианино стихает. Давно им пора вернуться в Лос-Анджелес. – The Graces – с Восточного побережья и базируются в Нью-Йорке. Они ездят в турне по стране, но в последний раз, когда они приезжали в Лос-Анджелес, мои родители посчитали, что я слишком юн, чтобы пойти на их концерт. Теперь я достаточно взрослый и наконец увижу своего кумира вживую.

Брайсон улыбается.

– Говорят, у них шикарные концерты. – Когда мы останавливаемся на красный, он подключает телефон через провод и открывает свой плейлист. – Ты с кем идешь? С Донни и Приянкой? – спрашивает Брайсон и включает музыку.

– Нет, один, – признаюсь я. – У Донни с Прией свидания по пятницам, так что я не хочу их отвлекать. К тому же The Graces им особо не нравятся.

– О, у меня та же история, – говорит Брайсон. – Никто из моих друзей их не любит. Так что я купил один билет. – Брайсон смотрит в телефон, регулирует громкость. – Пойдем вместе? Если хочешь. Я тебя подвезу.

– Правда? – улыбаюсь я. Я попросил машину у мамы, но в таком случае мне не придется ехать по Лос-Анджелесу ночью – одна эта мысль бросает меня в дрожь. К тому же никто не хочет идти на концерт в одиночестве. – С удовольствием.

– Здорово, – говорит он, и сразу после этого начинают играть первые аккорды песни «Оставленный позади».

Когда загорается зеленый, Брайсон поворачивает направо, и мы направляемся в центр города. Хотя вряд ли кто-то назовет Фэйрвейл в штате Калифорния городом, да и стиль жизни здесь оправдывает его прозвище – «Спящие берега». Наш городок расположился рядом с побережьем. Открой любое окно, и ты не только ощутишь морской бриз, но и сможешь вдохнуть его запах. У нас есть все популярные франшизы, как и в любом другом городе, и даже торговый центр. При этом Фэйрвейл чуть больше тех населенных пунктов, где все друг друга знают.

Я спрашиваю в перерыве между песнями:

– Куда мы едем?

– В «От балды».

Я уже бывал в этом кафе. В последний раз – когда Донни умолял меня составить ему компанию на двойном свидании. Прия тогда встречалась со своим теперь уже бывшим, поэтому Донни хотел перестать сохнуть по ней. Свидание получилось провальным, потому что Донни без умолку говорил о Прие. И конечно, мне не понравилась девчонка, которую его подружка привела для меня. Именно тогда я поклялся, что больше никогда не пойду на свидание с девушкой.

Брайсон паркует автомобиль, и мы выходим из джипа. Мы заходим в причудливое кафе, заставленное разномастной мебелью. В этом хаосе чувствуется некое тепло. Словно это место приглашает тебя расслабиться и перевести дух. Оно напоминает, что не нужно быть все время серьезным. Вдоль стен кафе выстроились книжные шкафы, в помещении играет спокойная музыка, а в воздухе витает дурманящий аромат варящегося кофе.

– Что ты будешь? – спрашивает Брайсон, когда мы подходим к стойке.

– Моккачино со льдом и побольше взбитых сливок, пожалуйста. – Он хмуро смотрит на меня, и я пожимаю плечами. – Я люблю сладкое.

Брайсон делает наш заказ: американо для него и моккачино со льдом и двойными взбитыми сливками для меня. Прежде чем я нахожу кошелек, Брайсон уже расплачивается за нас.

– Не беспокойся, – говорит он, когда бариста отдает ему сдачу. Брайсон кладет ее в банку для чаевых и отправляется искать нам место. Мы располагаемся в дальнем углу кафе. Я сканирую помещение взглядом в поисках знакомых лиц – не потому, что мне страшно, а просто из любопытства. То, что мы с Брайсоном работаем здесь над школьным проектом, абсолютно нормально, поэтому я не переживаю, что нас увидят. У меня ведь не написано на лбу, что я гей. Никто не знает, что на этой неделе я предложил Брайсону Келлеру встречаться.

И никто не знает о том, что он согласился.

Я спотыкаюсь, когда в голову приходит мысль: «Это свидание?»

Я сажусь, и Брайсон достает задание по актерскому мастерству. Он проводит рукой по волосам, приподняв их спереди, – этот жест можно описать исключительно как «милый». Брайсон кладет бумаги на стол, ясно давая понять, что это не свидание, хотя я об этом, вообще-то, и не думал – клянусь.

– Значит, нам нужно выбрать сцену из киноадаптации Шекспира и исполнить ее, – говорю я.

– У тебя есть любимая шекспировская пьеса? – спрашивает Брайсон.

– Не уверен, – отвечаю я. – А у тебя?

– «Ромео и Джульетта». Только не пьеса, а фильм. Старый, из девяностых.

– Тогда давай выберем сцену из него.

– Нет, необязательно выбирать из того, что нравится мне.

Я смеюсь.

– Дело не в этом. Просто я знаю, что миссис Хеннинг тоже нравится этот фильм. Она упоминала об этом, когда мы только начали читать «Ромео и Джульетту».

– О, отличная идея, – говорит Брайсон. – Будет умно исполнить фрагмент из любимого фильма преподавателя. – Он жестом показывает знак «окей». В этот же момент бариста приносит наши напитки. Я делаю большой глоток и наслаждаюсь сладким шоколадным вкусом, а затем для полного счастья отпиваю еще раз.

– Брайсон? – Мы оба замолкаем, услышав голос Айзека. Брайсон смотрит через мое плечо и улыбается парню, в которого я влюблен, – он стоит у нашего стола. Я поднимаю голову и встречаюсь с Айзеком взглядом. Он коротко кивает, и я слегка киваю в ответ. – Что вы здесь делаете?

– Задание по актерскому мастерству, – поясняет Брайсон.

– А, точно. Надо бы тоже начать. Как успехи?

– Только начали, – говорит Брайсон. – Ты один?

– Натали ждет в машине, – отвечает Айзек. Следом бариста называет номер заказа. – Это мой.

– Тогда до скорого.

Айзек уходит, а я стараюсь не смотреть ему вслед.

– У тебя сливки на губах.

– О господи, и я все время так просидел? – спрашиваю я. Брайсон с улыбкой кивает, пока я поспешно вытираю губы. Умею я опозориться перед парнем, который мне нравится…

– Странно, когда мы встречались, Натали говорила, что не любит здешний кофе.

Я поднимаю взгляд.

– Айзек и Натали встречаются?

– Ага, – отвечает Брайсон. Он смотрит в телефон, пытаясь выбрать подходящую сцену из фильма. – Правда, совсем недавно. – Он отрывает глаза от экрана, почувствовав тяжесть моего взгляда. – Погоди, он тебе нравится? – шепотом спрашивает Брайсон.

Раньше мне никто не задавал подобных вопросов. Странно, что это делает Брайсон, но «странно» не всегда значит «плохо».

– О, так вот кто твой типаж. – Он хмурится и смотрит куда угодно, только не на меня.

– Не думаю, что у меня есть любимый типаж, – говорю я. – Он просто мне нравился.

– В прошедшем времени? – Брайсон вскидывает бровь. Это чертовски мило.

– Не то чтобы у меня был с ним шанс. – Я знаю, что мне нельзя любить Айзека, но новость о том, что он с кем-то встречается, все равно больно жалит. Мечты о будущем исчезают, как горящая фотография. – В этом минус любить гетеросексуальных парней. Все истории всегда заканчиваются одинаково.

Я делаю очередной долгий глоток из своего стакана. Брайсон не сводит с меня взгляда.

– Что? – Я вытираю губы. – Опять у меня что-то на лице?

– Просто мне кое-что интересно.

– Что?

– Почему ты думаешь, что все, кто тебе нравится, – гетеросексуалы?

Я пожимаю плечами.

– Я, конечно, не могу знать наверняка. Но Айзек, скорее всего, да. Он теперь встречается с Натали, так что это неважно.

– Да… Айзек не гей. Но я имею в виду в общем: почему ты так уверен, что все парни гетеросексуалы?

Я покусываю трубочку, пока думаю. Я действительно никогда раньше не задумывался об этом. Странно разговаривать на эту тему с Брайсоном Келлером. Он ждет моего ответа, и я, выдохнув, наконец отвечаю:

– Полагаю, потому что общество заставило меня в это поверить. Все гетеросексуальны, и это норма. Посмотри на нашу школу. Открытых геев можно пересчитать по пальцам одной руки. Наверняка есть еще ребята вроде меня, которые скрывают свою ориентацию, и, может, даже несколько, кто еще не определился. – Я покусываю губу. – Возможно, считать, что все вокруг гетеросексуалы, – это защитный механизм.

– Прости, наверное, мне не следовало спрашивать, – Брайсон вздыхает. – Просто все это очень дерьмово.

– Ага, ты прав. Но я рад, что открылся кому-то вроде тебя. – Я смеюсь, но получается неискренне. – Это могло плохо для меня закончиться.

Он встречается со мной взглядом.

– Я никому не скажу, но, если вдруг кто-то узнает о том, что ты гей, и начнет тебя доставать по этому поводу, дай мне знать.

– Будешь моим личным телохранителем?

– Другом, – говорит Брайсон и подмигивает. У него снова звонит телефон, и он берет трубку. – Нужно что-то забрать? – Он делает паузу. – Хорошо. Понял. Скоро буду.

Пока Брайсон говорит по телефону, я допиваю свой моккачино и изучаю парня перед собой. Он не такой, как я думал, но в хорошем смысле.

Брайсон кладет трубку.

– Извини.

– Ничего страшного. Нам пора?

Брайсон кивает.

– Ты не против?

– Разумеется, нет. Я тоже не хочу опоздать домой к ужину.

Когда мы выходим из кафе, все мои мысли заняты Брайсоном. Пока я указываю дорогу к моему дому, в машине бренчит одна из баллад The Graces. Я живу примерно в пятнадцати минутах от кафе, но дорога занимает больше времени из-за послеобеденных пробок. То, что Брайсон подвозит меня домой, невероятно странно… и одновременно захватывающе.

Мы останавливаемся перед двухэтажным зданием, которое я с трех лет называю своим домом. Это строение из грязно-белого кирпича, с французскими окнами и темной деревянной дверью, которую я помогал отцу красить. Часть дома покрыта плющом, поэтому с того места, где мы припарковались, видно только балкон, прилегающий к спальне родителей. Сбоку от дома – гараж на две машины, над ним висит баскетбольное кольцо, в которое мы с отцом время от времени бросаем мяч. Раньше мы жили в квартире, но потом мама забеременела Яс, и мои родители решили сделать прыжок в неизвестность, инвестировав в дом, требующий ремонта. За долгие годы дом вырос, поменялся, как и я. Он не такой огромный, как дома некоторых других ребят из школы, но он особенный, потому что мы потратили много времени на то, чтобы сделать его своим.

Я поворачиваюсь к Брайсону и говорю:

– Я согласен. Давай встречаться эту неделю.

Глаза Брайсона расширяются, затем он улыбается.

– Ты уверен?

Я на грани нервного срыва и готов поспорить, что мое лицо снова стало одного цвета с нашими галстуками. Но я уже сделал первый шаг, можно рискнуть пойти дальше. Я киваю – скорее самому себе, чем ему.

– Если мы сохраним все в секрете, то почему бы и нет? Это только игра. Разве то, что я гей, запрещает мне в нее играть?

Брайсон молча улыбается. Он нервничает. Это до неприличия мило.

– Что ж, тогда я, Брайсон Келлер, обещаю быть твоим идеальным парнем следующие четыре дня.

Я с улыбкой вылезаю из джипа и начинаю собирать свои вещи.

– Оставь свой блейзер, я завезу его в химчистку.

– Не стоит.

– Так мне станет немного лучше, – говорит Брайсон. – Твой блейзер весь грязный из-за меня и этого пари. Пожалуйста, позволь мне все исправить?

Брайсон наклоняется, и мне кажется, что он тянется к моей руке. Я отдергиваю ее. Брайсон замирает. Он перегибается через пассажирское сиденье, вытягивая руку, и я запоздало понимаю, что он ждет, пока я отдам ему блейзер. Я протягиваю его, ругая самого себя за глупость.

Брайсон аккуратно складывает мой пиджак и кладет его на пассажирское сиденье. Он снимает блокировку со своего телефона, прежде чем протянуть его мне.

– Сохрани свой номер, чтобы я мог тебе написать. Сможем распланировать эту неделю как захочешь.

Хоть я и был серьезен, когда предложил ему встречаться этим утром, но не думал, что все дойдет до этого. Из-за трещины на экране мне требуется две попытки, чтобы нажать последнюю семерку в номере моего мобильного. Закончив, я возвращаю Брайсону телефон.

– Отлично. – Он кладет телефон в подстаканник. – Спишемся позже.

Я смотрю, как он уезжает. Я стою там, пока огни его машины не станут лишь воспоминанием. И тогда все обрушивается на меня. Словно волна, разбивающаяся о берег. Хоть и не по-настоящему, но я кое с кем встречаюсь – и это парень.

Черт возьми, у меня есть парень!

И это не кто иной, как Брайсон Келлер.

6

Первое, что встречает меня, когда я захожу домой, – это запах гари.

– Мам, я дома, – кричу я из прихожей.

– Я в кухне, Кай, – откликается мама.

– Зачем? – Я иду в зону катастрофы.

Повар из моей мамы не очень. У нее много других талантов, например петь в церковном хоре, заботиться о том, чтобы мы пережили праздники в кругу дальних родственников, и угадывать, кто убийца, до конца фильма или книги. Готовка в этот список не входит.

– Слава богу, ты нашел нас, Кай, – говорит Яс. – Я пыталась ее остановить, но она меня не послушала.

Каждые несколько недель маме в голову приходит мысль, что она хочет приготовить нам семейный ужин. И каждые несколько недель происходят сцены, подобные этой. Честно говоря, я виню во всем кулинарные шоу, которые мама постоянно смотрит. Телевидение слишком долго обманывало людей. То, что вы смотрите, как что-то создается, не означает, что вы тоже можете это делать. Я действительно думаю, что все шоу, а не только рестлинг должны сопровождаться предупреждением «Не повторяйте дома».

– Что у нас горит на этот раз? – спрашиваю я у Яс громким шепотом, облокачиваясь на большой разделочный стол в центре кухни. Перед сестрой открыта книга комиксов. В последнее время она ими одержима, что неудивительно, учитывая ее любовь к рисованию.

– Должна быть запеканка. По крайней мере, так это называется в бабушкином рецепте, – шепчет Яс в ответ. – Но я не знаю, что это.

Гранитная столешница заставлена кастрюлями и сковородками. Мама вооружена огромным ножом, а перед ней лежат куски зверски нарезанного картофеля. Ее короткие волосы собраны сзади резинкой, поверх одежды надет фартук с надписью «Лучший повар в мире», который мы с отцом и Яс когда-то в шутку ей подарили. В ретроспективе, полагаю, она не поняла юмора и расценила подарок как стимул к совершенствованию. Больше мы не повторим подобной ошибки.

– Скоро уже закончится эта пытка? – спрашивает Яс, когда мама сводит очередную картофелину в преждевременную могилу.

– Папы еще нет?

– Нет, – отвечает Яс. – Если бы он был дома, думаешь, все это бы произошло? – Она указывает на беспорядок и раздраженно качает головой.

– Вы двое ведь понимаете, что я вас слышу? – спрашивает мама.

– Разумеется, – отвечаю я, как раз когда Яс говорит:

– В том-то и соль. – Мы смотрим друг на друга и смеемся.

– Другие дети мотивируют своих родителей.

– Ради бога, мам, я целый день мотивировала тебя на прекращение этого.

Мама подходит к холодильнику и достает несколько морковок. Она возвращается к разделочной доске, и мы наблюдаем за тем, как она криво нарезает их. Все куски получаются разных размеров. Яс тянется к паре маминых жертв. Не имея другого выбора, я сажусь рядом с сестрой, а затем беру кусок моркови и закидываю его в рот. Единственное, что мама не в состоянии испортить, – это сырые овощи.

– Как там ваше с другом совместное задание? По какому оно предмету? – спрашивает меня мама.

– Актерское мастерство, – я скулю. – Придется выступать на сцене.

– Сделай все, что в твоих силах, дорогой. Может, и не так много, но хоть что-то. – Мама и Яс обмениваются взглядами, прежде чем рассмеяться.

Я знаю, что значит этот взгляд. Однажды я играл роль Иосифа в сцене рождения Христа, которую ставили в церкви, и большую часть времени тупо смотрел в зрительный зал, а когда все-таки начал зачитывать свой текст – речь вышла скомканной. Это был полный провал. Единственный плюс был в том, что с тех пор учитель воскресной школы разрешил мне находиться в дальнем углу сцены. И я был этому рад.

– Аг ни-и, – говорит отец за нашими спинами. Иногда он использует фразочки на африкаансе[3]3
  Африкаанс – один из одиннадцати официальных языков Южно-Африканской Республики. Прим. ред.


[Закрыть]. Вроде этой, которая переводится как «о нет». – Мне показалось, что пахнет чем-то горелым. – Он кладет одну руку на мое плечо, вторую – на плечо Яс.

– Пожалуйста, спаси нас, – говорит Яс, не отрывая глаз от своей книги, и поправляет огромные очки в черной оправе.

Отец широкими шагами пересекает кухню и подходит к маме сзади. Даже через двадцать лет они продолжают вести себя как молодая парочка влюбленных. Эта мысль напоминает мне о Брайсоне. Правила пари такие же или меняются, если встречаются два парня? Как именно будет строиться наше общение? Само собой, это продлится всего четыре дня – меньше, чем жизненный цикл комнатной мухи. Непохоже на настоящие отношения.

Отвлекшись, я закидываю кусок моркови в рот, и он встает поперек горла. Яс с силой хлопает меня по спине.

– Я тоже так думаю, – говорит Яс. – Мерзкое зрелище.

Тяжело вздохнув напоследок, она встает и выходит из кухни. Мама садится на освободившееся место. Она берет кусочек моркови и принимается его жевать.

– А кроме актерского мастерства как дела в школе? – спрашивает она. – Есть что-нибудь интересное?

– Нет, а что? Почему ты спрашиваешь?

Она смотрит на меня с открытым ртом, в котором виднеется кусочек моркови.

– Что-то не так? Что случилось?

– Ничего, – отвечаю я слишком быстро и слишком громко. Я убийца, пойманный с оружием в руке. Именно поэтому, прежде чем успею выдать себя, я торопливо выхожу из кухни и бегу наверх.

– Очевидно, что что-то произошло, – кричит мама мне вслед.

– Может, он застеснялся, – предполагает отец.

– Наверное, тут замешана девушка.

– Думаешь? – спрашивает отец.

Мне следовало бы сказать: «Вообще-то у меня есть парень». Но меня пугает даже мысль о том, что я признаюсь в своей ориентации родителям. Я уже слышал, как они осуждали «гомосексуальность» и говорили, что это «грех»… Но каждый раз это касалось посторонних людей. Изменятся ли их чувства, когда они узнают, что их сын тоже гей? Неуверенность в этом заставляет меня молчать.

В семье меня называют «поздним цветком». Моим единственным спасением были короткие отношения с Луизой Китон. В то время как все мои кузены уже вовсю встречались с девушками, я не проявлял подобного интереса. Я часто задумываюсь о том, насколько хватит моего оправдания. Сколько времени понадобится, чтобы всплыла очевидная правда? Мам, пап, простите, я никогда не буду встречаться с девушками. На самом деле, дорогие мои, отношения меня очень интересуют, а девушки – нет.

Дайте мне адамово яблоко и немного щетины, а потом назначим дату разоблачения, хорошо?

Моя спальня в конце коридора на втором этаже. Цвет стен меняется каждый год на новый оттенок синего – мой любимый цвет, – и сейчас стены покрашены в светло-голубой. Левую стену занимают две огромные книжные полки, которые ломятся от моих любимых книг – в основном фэнтези и молодежной литературы. Туда же втиснуто несколько маминых детективов, потому что на ее полке уже не осталось места.

Письменный стол с компьютером стоит у окна. Стол завален пока невыполненными заданиями, а журнал идей открыт на странице, где я до этого работал. Буквально прошлой ночью я добрых двадцать минут записывал идеи для фэнтези-книги, которую пишу уже большую часть года. Моя цель – дописать этот черновик до того, как я окончу школу и отправлюсь в колледж в Нью-Йорк.

Я падаю лицом вниз на кровать, достаю телефон и пролистываю новостную ленту в поисках его имени. Осознав свои действия, я останавливаюсь. Как я дошел до того, что жду, пока мне напишет Брайсон Келлер?

Я отправляю короткую заметку о маминой стряпне в чат трех мушкетеров и открываю инстаграм^◊. Один из первых постов – от «Вестника академии Фэйрвейл». Последние два месяца каждый понедельник газета публикует новости о том, кто получил титул королевы бала на этой неделе. Но сейчас под постом лишь один огромный вопросительный знак.

Я цепляюсь взглядом за комментарий от Шэннон: «Серьезно, кто это?»

Это самый залайканный комментарий под фотографией.

Я невольно думаю, что они сказали бы, узнав, что это я. В идеальном мире никто и глазом бы не моргнул и я мог бы свободно писать о своих «отношениях» с Брайсоном, как и девчонки до меня.

Я открываю свой плейлист для размышлений. Практически мгновенно вокруг меня оживает последняя баллада группы The Graces. В песне поется о потерянности и неуверенности. Мой музыкальный вкус всегда был предметом насмешек со стороны кузенов. Они слушают хип-хоп и ар-эн-би, а я предпочитаю рок и инди-музыку.

Быть мулатом тяжело – ты словно застрял между двумя расами. Все ждут, что ты будешь выглядеть определенным образом, вести себя определенным образом, будешь любить определенные вещи. Словно есть какой-то список, и, если я ему не соответствую, значит, я недостаточно аутентичен. Я недостаточно черный для одних и недостаточно белый – для других.

Пока играет музыка, я забываюсь в воспоминаниях о событиях прошедшего дня. Я всегда боялся признаваться в своей ориентации, но теперь испытываю облегчение. Даже если Брайсон – единственный, кто знает о том, что я гей, значит, в мире есть хотя бы один человек, который знает настоящего меня.

Между вчера и сегодня огромная пропасть.

Через какое-то время мама зовет меня ужинать. Предыдущий разговор, похоже, забыт, но я веду себя тихо и настороженно. Так происходит каждый раз, когда всплывает тема моего общения с девушками. Лгать самым близким людям очень утомительно, но при любом намеке на мою ориентацию я становлюсь рыцарем на страже своего королевства, вооружившимся и готовым защищать свой секрет до самого конца или хотя бы пока не уеду в колледж.

Даже сейчас, закрывая глаза, я прекрасно помню, как Ли Дэвис начал относиться ко мне после признания, что я, возможно, гей. И каждый гей-подросток слышал об этом истории и видел фильмы. Нам так долго говорили о том, что мы ненормальные, наказывали нас и насмехались, что скрываться стало частью нашей натуры. Иногда, правда, это вопрос жизни и смерти. Именно поэтому многие до сих пор боятся «выходить из чулана». Там нас никто не видит, и, что ценнее, в нем безопасно. Правда важна, но иногда ложь помогает тебе оставаться в тепле, быть накормленным, окруженным заботой… Помогает выжить. Большинство тех, кто наблюдает со стороны, этого не понимают.

Ой, времена изменились.

Теперь всем все равно.

Быть геем не такая уж и проблема.

Но это не так.

Прямо сейчас, сидя за обеденным столом, я больше всего боюсь, что кто-то узнает. Я знаю, что семья любит меня, но я как незаконченный пазл. Если они увидят полную картину, изменится ли их отношение?

Мама протягивает мне руку. Это семейная традиция. Мы всегда ужинаем за столом и всегда произносим молитву перед едой. Я берусь за протянутую руку, мама закрывает глаза и начинает молиться.

Произнесение молитвы вызывает во мне противоречивые чувства. Я делаю это скорее по привычке, нежели из веры. Я все еще пытаюсь понять, есть ли мне место в религии, в которой я вырос.

– Аминь, – говорим мы, прежде чем приняться за еду.

Я ковыряюсь в тарелке без особого аппетита.

– Аг ман, ужин готовил я, Кай, честно, – с усмешкой говорит отец. – Так что есть можно.

Отца с раннего детства учила готовить его мама. Он главный повар в доме Шериданов, и, если он не в силах исполнить свой долг, мы заказываем еду на дом.

– Все вкусно, пап. – И это правда. Каким-то образом отец сумел спасти запеканку – и нас – от верной смерти.

– Есть новости из Тиш? – спрашивает он меня. Грядущее прибытие письма стало ежедневной темой для разговоров. Однако у меня такое ощущение, что я жду письмо из Хогвартса. Впереди меня ждут волшебство и приключения, в городе, где меня никто не знает и где я смогу быть самим собой. Это моя главная мечта.

– Пока нет, – отвечаю я. – Думаю, письмо придет со дня на день.

– Даже если это будет отказ, ты все равно можешь осуществить свою мечту, – говорит отец. – Ты талантливый, и мы в тебя верим.

– Фу, – бросает Яс. – Вы не можете помечтать после ужина?

– Ты слишком юна, чтобы быть такой циничной, – замечает мама. – Ты все еще должна думать о единорогах и радугах.

– В этом мире человек человеку волк, мам. Ты разве новости не читаешь?

– В чем-то она права, дорогая, – говорит отец, сухо усмехнувшись.

– И зачем мы вырастили таких умных детей? – спрашивает мама, ни к кому в особенности не обращаясь. – Кстати, Кай, концерт ведь в эту пятницу, верно?

– Ага, – отвечаю я. – Но, думаю, машина мне больше не нужна. Меня подвезут.

Родители обмениваются взглядами. Вопрос, на который они оба хотят получить ответ, задает мама:

– Кто?

– Друг.

– А кто именно этот друг? – спрашивает отец, а мама говорит:

– Нам нужно встретиться с ним или с ней, прежде чем тебя отпустить.

– Нет, ну серьезно, кто это? Если это не Прия и не Донни, то кто? – спрашивает папа.

Иногда становится ясно как день, что мои родители обожают смотреть детективы. От них следует ожидать допроса с пристрастием. Они почти как Шерлок и Ватсон.

– У меня есть и другие друзья, пап, – говорю я, отправляя в рот ложку запеканки. – Я попрошу его зайти и поздороваться.