Текст книги "Жемчужина Санкт-Петербурга"

Дверь открыл лакей в ливрее. Он провел Йенса в приемный зал. «Впечатляет! – подумал Йенс, осматривая золоченые подсвечники и мраморные статуи в нишах на стенах. – Русские любят выставлять свое богатство напоказ, точно павлины, распускающие причудливые хвосты».

– Валентина Николаевна сейчас занята. Она в голубом салоне.

Лакей был молодым худощавым парнем с узким лицом и непомерно большими руками. Йенс вручил ему свою карточку.

– Передайте ей, пожалуйста, что я жду ее.

Лакей растворился. Так, значит, она сейчас занята. Может, у нее какая-то подруга из института? В Санкт-Петербурге было принято с утра приезжать к подругам и оставлять свои карточки с тем, чтобы позже собираться на чай и вечером вместе ехать на балы, вечеринки или другие увеселения. Семь-восемь раз в день менять платья было для женщин обычным делом. Йенс подумал о словах Валентины, произнесенных при свете луны: «Я хочу чего-то большего». Он не мог винить ее. Но становиться санитаркой?.. Это совсем другое дело.

– Валентина Николаевна ждет вас.

Йенс вошел в голубой салон. Вероятно, он был обставлен мебелью с обивкой голубого цвета, но Фриис этого не заметил, потому что видел лишь Валентину. Она сидела на парчовом диване. Руки ее покоились на коленях, а точеная спина была неестественно выпрямлена. Ему показалось, что ее что-то беспокоит. Что? Его вторжение? Однако она улыбнулась, встала и протянула руку.

– Рада видеть вас.

Держалась она отстраненно, как будто это не она прижималась к его груди той ночью в санях на холодной темной дороге.

– Надеюсь, вы не захворали?

– Нет-нет, я совершенно здорова.

Внимательные темные глаза ее задержались на нем чуть дольше необходимого, прежде чем она опустила ресницы и отвернулась, зашелестев шелками.

– Позвольте представить вам капитана Чернова.

Только сейчас Йенс обратил внимание на то, что в комнате она не одна. В кресле рядом с диваном сидел светловолосый гусар. У молодого человека было широкое симпатичное лицо и уверенный, чуть надменный взгляд, который появляется у людей, которым приходилось убивать. Йенс встречал такой взгляд у военных, которые, побывав в бою и уцелев, начинали верить в собственную неуязвимость. Но сегодня от него не пахло кровью и в своей безукоризненно чистой форме и вычищенных до блеска сапогах он выглядел очень импозантно. Йенс вежливо поклонился, подумав о том, что с удовольствием отправил бы его поработать в один из своих туннелей. Чтоб испачкать хоть немного.

Валентина улыбнулась капитану.

– Это Йенс Фриис. Инженер. Вы, кажется, не так давно встречались на балу.

– В самом деле? – обронил капитан Чернов. – Не припомню.

– Неудивительно, – ответил Йенс. – В залах было так людно.

Но они оба помнили ту встречу. Йенс увидел это по глазам молодого человека. Чернов не забыл, как Фриис с лимонадом в руках пробрался сквозь толпу и умыкнул Валентину прямо у него из-под носа.

Когда расположились в креслах, служанка подала чай в маленьких, тонких, как бумага, фарфоровых чашках с золотыми каемками. Такую кукольную чашечку Йенс запросто мог раздавить пальцами. Валентина направила разговор в безопасное русло: заговорила о новом ресторане, недавно открывшемся на Невском проспекте, потом помянула князя Феликса Юсупова, наследника одной из богатейших фамилий в России, который недавно вернулся из Оксфордского университета во дворец на Мойке, высказала свое мнение о последнем выступлении Кшесинской. Но ей было скучно. Йенс видел это по тому, как напряженно она держала плечи. Поэтому он заинтересовался, когда она вдруг повернулась к Чернову и, глядя на него невинными глазами, спросила:

– Капитан, а вы любите охоту?

Казалось бы, простой вопрос, но Йенс услышал особую интонацию в ее голосе. Капитан же был еще слишком юн и пока не научился улавливать скрытый смысл в женских словах.

Чернов подался вперед, удерживая на колене крошечную чашечку, и горячо промолвил:

– О да! – Он широко улыбнулся, ожидая услышать ее одобрение. – В прошлом году я с государем и американским послом выезжал на оленя.

– Это не тогда ли перестреляли половину зверей в лесу? – поинтересовался Йенс.

– Да. – Чернов кивнул Валентине, не догадываясь об уготованной ему ловушке. – Восемьдесят оленей и сто сорок кабанов. Неплохая добыча для одного-то дня. Я у себя в казарме на стене повесил парочку отличнейших рогов. Тех оленей я собственной рукой завалил.

– Как это мило, – произнесла Валентина.

Офицер насторожился. Только сейчас он почувствовал что-то неладное. Предоставив Чернову барахтаться в его кровавом озере, Йенс вытянул длинные ноги и занялся тем, что стал любоваться волосами Валентины, которые ниспадали мягкими блестящими волнами на ее плечи. Чернее ночного неба. Они были схвачены по бокам жемчужными заколками и приоткрывали небольшие изящные ушные раковины.

– А вы охотитесь? – обратился к Йенсу Чернов, надеясь утащить его с собой.

– Нет, капитан, – ответил Йенс да вдобавок еще и полюбопытствовал с невинным видом: – А ружье какой марки вы предпочитаете?

Темные глаза Валентины вспыхнули, она с укоризной посмотрела на Йенса, но, прежде чем они узнали что-либо об охотничьих предпочтениях гусара, дверь салона отворилась и в комнату вошла мать Валентины в элегантном нежно-голубом крепдешиновом платье. Мужчины поднялись.

– Господин Чернов. – Она протянула руку капитану. – Муж освободился и готов принять вас у себя в кабинете. Я проведу вас.

Но гусар ненадолго задержал ее.

– Если позволите, прежде чем попрощаться, я хочу пригласить Валентину Николаевну на парад в следующую пятницу. Там будут проводиться и фехтовальные поединки. – Он повернулся к девушке и поклонился с таким изяществом, что Йенсу захотелось поломать ему ноги. – Почту за честь, если вы примете мое приглашение.

– Нет. Я…

– Разумеется, она придет посмотреть, – вмешалась мать. – Разве можно пропустить такое событие? Где еще увидишь подобное мастерство… и бесстрашие?.. Я уверена, на дочь это произведет огромное впечатление.

– Нет, мама.

– Госпожа Иванова. – Йенс вышел вперед. Женщина ростом была не выше своей дочери, поэтому он возвышался над ней, даже невзирая на то, что ее светлые волосы были собраны в высокую прическу. – Валентина Николаевна уже приняла другое приглашение на следующую пятницу.

– Вот как? И какое же, позвольте узнать?

– Я сегодня и пришел затем, чтобы подтвердить ее согласие. Осмотр проводимых под императорским надзором инженерных работ. Мероприятие официальное, и ожидается присутствие его величества и министра Давыдова с супругой.

Йенс заметил, как удивленно расширились глаза Валентины.

– Как интересно!

Но мать нахмурилась.

Капитан бросил на Йенса сердитый взгляд.

– Для юной барышни не слишком подходящее развлечение.

– А любоваться, как мужчины делают вид, что рубят друг друга, – по-вашему, подходящее? – вставила Валентина.

– Я не сомневаюсь, что вы не захотите расстраивать государя, – обратился Йенс к Елизавете. – Он был очарован игрой вашей дочери на концерте в институте. Для вас это большая честь.

Она заколебалась.

– Разумеется, Валентине Николаевне нужно быть с компаньонкой.

Йенс ясно услышал, как Валентина затаила дыхание.

– Ну что ж, хорошо, – неохотно уступила супруга министра. – Придется ей подождать другого случая, чтобы полюбоваться фехтовальным мастерством наших гусар. Но идемте, господин Чернов, муж ждет вас. Была рада встрече, – прибавила она, повернувшись к Йенсу, тоном, указывающим на то, что ему пора уходить.

Вместе с мужчинами она направилась к выходу, но, прежде чем дверь закрылась за ними, из голубого салона раздался веселый смех.

Стоя на тротуаре, Валентина восхищенно рассматривала фасад госпиталя Святой Елизаветы. Он оказался больше, чем она ожидала, и его белые каменные стены от возраста почернели и рассохлись, как кожа старика. Высокие окна здания были перекрыты ржавыми железными прутьями, но это не смутило девушку.

Мороз стоял крепчайший, и Валентина спрятала руки в муфту.

«Чтобы стать санитаркой, нужно быть сильным человеком».

Так он сказал. Валентина расправила плечи, толкнула дверь и вошла в большой вестибюль, в котором пахло дезинфицирующими средствами и еще чем-то, чем-то неприятным, отчего у нее закрутило в желудке. Переднее помещение было просторным, но мрачным, потому что стены здесь были выкрашены коричневой краской. Несколько коридоров выходили из вестибюля, и, куда они вели, Валентина не могла даже представить. Слева от двери находилась конторка со стеклянным окошком, за которым сидела сестра-регистратор. Подойдя, Валентина увидела, что женщина играет монетой, ловко заставляя металлический кружок перекатываться по пальцам, от указательного к мизинцу и обратно.

– Добрый день, – поздоровалась Валентина и улыбнулась. Ответной улыбки не последовало. – Я бы хотела поговорить с кем-нибудь насчет обучения санитарок.

– Хотите нанять санитарку?

– Нет, хочу узнать, что нужно для того, чтобы стать санитаркой.

– Вам нужно будет прислать сюда того, кто собирается учиться. Наша медсестра должна будет поговорить с ней.

– Я для себя спрашиваю, – пояснила Валентина. – Это я хочу стать санитаркой.

– Вы хотите стать санитаркой?

– Да.

Женщина отвернулась и склонилась над какими-то бумагами. Валентина сперва решила, что она ищет какой-нибудь бланк, но потом увидела, что узкие плечи женщины затряслись. Щеки у девушки вспыхнули.

– С кем мне поговорить?

– По этому коридору третья дверь налево. Медсестра Гордянская.

– Спасибо.

– Хотите совет, барышня?

– Да.

– Не тратьте зря время. Ни свое, ни Гордянской.

– Фамилия и имя?

– Иванова Валентина.

– Возраст?

– Восемнадцать.

– Разрешение от родителей есть?

– Да.

– Опыт работы санитаркой имеется?

– Да.

– Какого рода?

– Моя сестра парализована. Я помогаю за ней ухаживать.

– Прежде на какой-нибудь службе состояли?

– Да.

– Чем занимались?

– Работала в конторе.

– Почему ушли?

– Показалось скучным.

– Вы полагаете, работать санитаркой будет веселее?

– Я думаю, это интереснее, чем весь день перебирать бумаги.

Медсестра Маргарита Гордянская бросила перо на стол, откинулась грузным телом на спинку стула, отчего его дерево скрипнуло, и так прищурилась, что глаза ее едва не скрылись за мясистыми щеками.

– Уходите, – отрубила она зычным голосом, наполнившим небольшое помещение.

Но Валентину это не смутило.

– Почему? Вам разве не нужны санитарки?

– Нужны, конечно. Очень нужны. Но не такие, как вы.

– А чем я вас не устраиваю?

– Всем. Поэтому уходите.

– Пожалуйста, скажите: почему?

Узкие глаза неожиданно широко раскрылись. Они были какого-то темноватого оттенка, не то серые, не то карие.

– Начнем с того, что вы лжете. Из того, что вы мне тут наговорили, правда только ваше имя и то, что у вас больная сестра.

– Я быстро учусь.

– Нет.

– Да что же со мной не так?

Медсестра покачала головой, отчего складки жира под подбородком пошли волнами.

– Да вы на себя посмотрите. Вы – знатная женщина. Наверное, у вас слишком много свободного времени и вам нечем себя занять? Вам эта работа надоест через пять минут. Так что, пожалуйста, не отнимайте у меня время.

Собираясь в госпиталь, Валентина надела самое простое платье и самое старое пальто.

– Не надоест.

– У нас денег и без того не хватает. Я не могу позволить себе тратить их на обучение таких, как вы. – Гордянская поднялась со стула. Ее накрахмаленная форменная блузка на какой-то миг вступила в схватку с внушительным бюстом, но сдержала натиск. – Последний раз вам говорю: пожалуйста, покиньте мой кабинет и выбросьте из головы свои фантазии. Думайте лучше о дорогих нарядах.

Валентина опустила глаза на соболью муфту, увидела свои пальцы, сжатые на ней, и, не сказав ни слова, вышла.

Аркин лежал на животе и внимательно следил за горизонтом. Земля под ним была сырой, куртка его вся пропиталась влагой. Он привел с собой трех молодых подмастерьев из литейного цеха Распова. Все трое бойкие, энергичные, словно молодые псы. Один прихватил с собой ручную тележку. Аркин был рад их компании. Работа предстояла несложная, но опасная. Поезд для разгрузки должен был остановиться в точно назначенном месте, иначе их раскроют. Виктор выбрал самый прямой участок путей, чтобы никто из находящихся в переднем вагоне не мог случайно увидеть хвост поезда. К тому же лес здесь подступал к рельсам почти вплотную и за толстыми стволами сосен было легко укрыться. Ветер кружился в ветвях над головами, то и дело сбивая большие сосульки, которые падали в снег с глухим шумом, от которого все люди вздрагивали.

Над горизонтом показалось облако дыма. Аркин почувствовал, как учащенно забилось сердце. Младший из подмастерьев поднял голову и усмехнулся. Аркин толкнул его локтем.

– Пригнись. Терпение, Карл, терпение.

– Если там сменили кочегара, он не сможет остановить поезд.

– Все устроено, можешь не сомневаться.

Карл кивнул, но нахмурился. Это был мальчишка шестнадцати лет от роду, с песочной гривой волос. Его отец был машинистом на этом поезде. Его воодушевление было до того заразительным, что Аркин похлопал его по угловатому мальчишескому плечу и добавил:

– Не беспокойся, твой отец справится.

– Конечно, справится.

Шум приближающегося паровоза сотряс морозный воздух, вспугнув с сосен стайку ворон. Их отрывистое карканье прозвучало недобрым предвестием, и на какой-то миг сердце Аркина наполнилось страхом. Птицы как будто кричали: «Карл, Карл!» Нет. На знамения обращают внимание только слабоумные.

Лязг стальных колес и непрерывный грохот поршней становился все громче и громче, потом неожиданно показался и сам паровоз. Исторгая клубы дыма, он несся по рельсам в их сторону. Аркин повернул голову и бросил взгляд на остальных подмастерьев, которые прятались среди деревьев позади. Два бледных молодых лица в лесном полумраке… Виктор подал знак пригнуться. С лязгом и шипением состав начал останавливаться. Аркин почувствовал во рту привкус сажи. Медленно и тяжело поезд наконец замер. Не больше нескольких секунд ушло у Аркина на то, чтобы выскочить из укрытия, отодвинуть тяжелую дверь последнего вагона и схватить небольшой деревянный ящик, который выдвинули ему из темноты.

Карл поглядывал по сторонам. Ему было поручено следить, не выйдет ли кто-нибудь слишком любопытный из поезда посмотреть, что происходит. Ящик взвалили на тележку, и двое подмастерьев тут же утащили ее в безопасную глубь леса. Дверь вагона встала на место, поезд снова пришел в движение. И лишь в последнюю секунду, прежде чем Аркин успел рывком оттащить Карла от путей, окно предпоследнего вагона открылось и выплюнуло одну-единственную ружейную пулю. Они бросились бежать к деревьям. На дорожке их следов в снегу точно распустились кровавые цветы.

– Ты ранен? – Аркин взволнованно тряхнул мальчика за плечо.

– Нет. Это вы ранены.

Аркин удивленно моргнул. Потом почувствовал боль. Он поднес руку к уху, и пальцы его покрылись багровой краской. Он рассмеялся и вытер руку о брюки.

– Ерунда. Царапина. Давай теперь разберемся с ящиком.

Вместе с драгоценным ящиком они отправились в обратный путь. Дыхание поднималось над ними клубами пара. Аркин поблагодарил столь почитаемого отцом Морозовым Бога за то, что на этот раз воронье пророчество не сбылось.

Густой туман не знал покоя. Он оплетал шею Аркина и цеплялся за лицо, делая кожу влажной и холодной. Аркин подгонял рослого уродливого коня, но тот не слушался и сам решал, с какой скоростью и какой дорогой двигаться. Это чертово животное принадлежало Льву Попкову, так чего еще можно было от него ожидать? Деревня возникла на краю дороги неожиданно. Серая, призрачная, она то исчезала, то снова выставляла напоказ затянутые призрачной пеленой деревянные домики. Проезжая мимо кузницы с изрыгавшим палящий воздух горнилом, Аркин услышал близкий шепот невидимой речки.

– Где дом священника? – крикнул он человеку в кожаном фартуке.

– На околице, с другой стороны. – Кузнец раскаленным концом большого металлического прута начертил на земле крест. – Не пропустите.

Аркин не пропустил. Над дверью дома вздымался большой железный крест, выкрашенный белой краской, который поднялся над туманом словно для того, чтобы схватить его за загривок.

– Останавливайся, скотина! – прорычал Аркин, натягивая поводья, и вдруг животное решило повиноваться.

Виктор быстро выпрыгнул из седла, закинул на плечо грубый холщовый мешок и постучал в дверь.

– Входите, – ответил детский голос.

Аркин открыл дверь. В нос ему ударил смешанный запах сырости, стряпни и горящих сосновых шишек. Его охватило знакомое с детства ощущение, будто, если оставить незакрытым окно, в дом может проникнуть чужой мир, который всегда должен оставаться за стенами. Виктор захлопнул дверь, оставив туман снаружи.

Помещение было убрано убого. Пара половиков на деревянном полу, несколько грубо сколоченных стульев, у печи – плетеная корзина, высокие стопки книг у стены. Самого Морозова нигде не было видно, но в другом конце комнаты девчушка лет пяти-шести стояла на деревянной скамеечке у плиты и жарила лук. Со знанием дела она потрясла сковородкой, не позволяя луку подгореть, и посмотрела на Аркина большими голубыми глазами, скорее подозрительно, чем приветливо. У нее были поразительные волосы. Длинные, по пояс, и очень светлые, точно серебряные, они лежали на спине ровным покрывалом.

– Здравствуй, – сказал Виктор, улыбнувшись.

Она не улыбнулась в ответ.

– Отец занят.

Девочка взяла кухонный нож, который в ее маленькой ручке казался похожим на меч, и начала нарезать на доске чеснок. Необычно и немного тревожно было видеть такую сноровку у маленькой девочки, но Аркин вспомнил, что жена Морозова умерла. Как видно, эта кнопка взяла на себя ее обязанности.

– Могу я с ним поговорить? – спросил он. – У меня важное дело.

Девочка уже не смотрела на гостя (лук для нее был интереснее), но указала кончиком ножа на дверь в глубине комнаты. Виктор подошел, дернул щеколду и тут же об этом пожалел. Посреди холодной пустой спальни на полу, низко наклонив голову, стоял на коленях обнаженный по пояс человек и хлестал себя по спине небольшой плетью. На конце каждого из ее пяти сыромятных языков был завязан узел, и каждый из них был пропитан красным. Этим человеком был отец Морозов.

Аркин тут же закрыл дверь и попятился.

В передней он сел на деревянный стул и принялся ждать.

– Я же говорила вам, что он занят, – сказала девочка.

– Да-да, говорила.

До сих пор он не верил в то, что рассказывали об отце Морозове. Что он себе думает? Изо дня в день этот поп бьется за то, чтобы облегчить страдания других и в то же время своей же рукой заставляет страдать самого себя! Аркину было неприятно думать об этом. Он сидел молча, пока из спальни не вышел священник. Теперь он был в рясе, на лице – привычная мягкая улыбка. Аркин ожидал увидеть в его взгляде удовлетворенность, которую должно было бы принести подобное покаяние, но ничего похожего не нашел.

– Здравствуй, Виктор, я думал о тебе. Доставка гранат прошла успешно?

Поп опустился на стул, и по нему не было видно, чтобы он испытывал какие-либо телесные страдания или был смущен, хотя наверняка слышал, что Аркин входил в спальню.

Аркин выдавил улыбку.

– Да, я потому и пришел. Ящик я пока спрятал у Сергеева в бане, но там небезопасно. За его домом может вестись слежка. Нужно как можно скорее забрать его оттуда.

– А что гранаты? Хороши?

В ответ Аркин запустил руку в мешок и извлек его содержимое: небольшую гранату с металлической ручкой и коробку с патронами. Он передал их священнику, который все внимательно осмотрел.

– Германские боеприпасы всегда были лучшими в мире, – заметил он.

Этот ящик был нелегально ввезен из-за границы и должен был стать частью уже приготовленного арсенала. Когда настанет время, он сыграет немаловажную роль. Подобные ящики были спрятаны вокруг всего Санкт-Петербурга и для безопасности постоянно перемещались из одного места в другое. Несколько ящиков хранились в самом городе в разных местах, чтобы, если будет обнаружен один тайный склад, можно было воспользоваться остальными. Осторожность никогда не бывает излишней, к тому же всегда приходилось опасаться филеров. Аркин постоянно подавлял в себе чувство раздражения оттого, что великая революция вынуждена продвигаться столь медленным шагом.

Неожиданно Аркину вспомнилась Валентина, как она, сидя в автомобиле, приказала ему: «Увезите нас отсюда». Да, это было произнесено высокомерно, но в памяти его засело слово «нас». Не «меня», а «нас». Она в первую очередь думала о Кате. Это ее она хотела спасти, свою ненаглядную маленькую калеку. Он презирал все, за что стояла семья Ивановых (капиталисты и эксплуататоры), но к старшей из сестер он испытывал какое-то грубое уважение. В ней он чувствовал ту же безоглядную целеустремленность, которая жгла изнутри его самого.

– Троцкий согласился приехать и поговорить с нами, – сообщил он священнику.

– Добрая весть!

– Нам понадобится церковь.

– Я устрою.

– Ну, мне пора. Любовница моего министра сегодня устраивает вечеринку, и он хочет, чтобы я отвез его.

Туман за окнами сгущался.

– Вот! – Девочка спрыгнула со скамеечки и протянула Аркину толстый кусок черного хлеба с жареным луком. – Меня зовут София.

– Спасибо! – удивившись, произнес Виктор и откусил. Угощение оказалось горячим, в нем было много пряностей и чеснока. – Как вкусно. Спасибо.

– А что у тебя с ухом? – серьезно спросила девочка.

Пуля, выпущенная из вагона, оторвала ему мочку левого уха, и сейчас это место покрылось толстой черной коркой.

– Ничего особенного. Просто царапина. Побаливает немного, но это ничего. – Аркин встретил взгляд священника, и они поняли друг друга без слов.

– А папа говорит, что боль учит.

– Тогда всей России предстоит многому научиться, София.

Он доел хлеб с луком, вышел из дома, запрыгнул в седло и поехал легким галопом в клубящийся туман. Через несколько секунд он скрылся из виду. Одна мысль продолжала пульсировать в его голове: «Всей России предстоит многому научиться».

15

Валентина быстро шагала по Александровской площади. Порывистый ветер гонял по небу облака, отчего по лицу девушки бродили тени.

Как оказалось, ее планы воплотить в жизнь не так-то просто.

Она обошла еще три госпиталя и везде слышала один и тот же ответ: «Вы слишком знатны. Вы не справитесь». И это несмотря на то, что она уже могла с закрытыми глазами накладывать бинты, знала наперечет все кости человеческого тела, умела измерять пульс и артериальное давление.

Я справлюсь!

Нужно быть сильной. Она достала из кармана карточку Йенса и снова посмотрела на адрес. Решила идти пешком. Валентина дважды спрашивала у прохожих дорогу и все равно свернула не там, где нужно. Она оказалась на какой-то тихой улочке, в конце которой виднелась церковь с белыми стенами. Золотой крест на куполе отбрасывал длинную тень на дорогу. У церкви вокруг небольшой жаровни стояли несколько мужчин, словно ожидая чего-то. Когда Валентина проходила мимо, из церкви поспешно вышел молодой мужчина и подхватил два мешка со стоящей неподалеку тележки.

– Что вы здесь делаете, Аркин?

Если бы она вонзила ему нож между ребер, это произвело бы на него такое же действие. Он резко развернулся, покачнулся под весом мешков и выронил один из них. Упав на землю, мешок лопнул, и из него выкатились две картофелины.

Девушка уставилась на мешок. Аркин уставился на нее.

– Как вы здесь оказались? – быстро спросил он.

– Свернула с дороги не там, где нужно.

– По-моему, вы сами не представляете, куда идете.

Когда он это говорил, лицо его не было похоже на привычное спокойное лицо их шофера: резкие черты и уверенный, надменный взгляд. Слова его будто повисли между ними в морозном воздухе, и Валентине захотелось затолкнуть их ему обратно в рот. Вдруг она присела, подняла картофелины и протянула ему.

– Это ваше.

– Спасибо.

Кивнув на мешки, она поинтересовалась:

– Что это вы делаете?

– Помогаю отцу Морозову.

Валентина посмотрела на церковь.

– Это здешний батюшка?

– Да. Он беднякам раздает еду.

Она чувствовала, что Аркин продолжает смотреть на нее, не отрывая глаз.

– Мне нужно попасть на главную улицу. Может, мне лучше повернуть и пойти в обратную сторону? – спросила она шофера.

– Как хотите. Можете идти вперед, а можете вернуться обратно. – У нее вдруг возникло смутное чувство, что он говорил не о дороге, но Аркин указал ей за спину. – Главная улица там.

– Спасибо, – произнесла она и повернулась, чтобы уйти.

Он же поднял мешки и, держа их под мышками, пошел в церковь, не замечая, что из порванного мешка высыпается картофель. Дождавшись, пока Аркин скроется, Валентина собрала все рассыпавшиеся клубни и направилась следом в церковь. Войдя в холодный притвор, она увидела большие старинные деревянные двери, ведущие непосредственно в храм, но слева от нее находился короткий коридор, который оканчивался каменной лестницей, спиралью уходящей вниз. На верхней ее ступеньке лежала картофелина.

Валентина бесшумно пошла в подвал. Ступеньки привели ее в темное, похожее на пещеру подземное помещение со сводчатым потолком. В нос ударил сильный запах влажных камней. У дальней стены стоял стол, перед ним были расставлены рядами стулья. На них, спиной к Валентине, сидели несколько мужчин. Они что-то обсуждали.

– Все, что им нужно, – это разговоры. Сплошные разговоры и ничего больше. Сколько можно болтать попусту? – произнес один из них.

– Я тоже так думаю, Антон. Довольно слов. Настало время действовать.

– Хватит ныть, – раздался голос Аркина. – Мы все хотим не разговоров, а действий. Сегодня он собирается выступить перед нами с речью, вот тогда мы и узнаем, какие планы он… – Голос оборвался.

Шофер увидел Валентину. Остальные мужчины тут же обернулись, и девушка услышала недовольный ропот.

– У вас картошка рассыпалась, – сказала она и протянула клубни.

Сидевшие у стола осматривали ее, прикрывая лица шарфами. Валентина заметила, что мешки Аркина лежали на столе и из порванного, как из вспоротого брюха свиньи, вывалилось комковатое содержимое. Но под картошкой лежало что-то не похожее на клубень, что-то угловатое, завернутое в черную ткань. Аркин быстрыми шагами направился к ней.

– Милое дитя, позвольте, я возьму это.

Неожиданно раздавшийся голос шел откуда-то сверху. Валентина стремительно развернулась и увидела застывшую на лестнице черную фигуру.

– Спасибо, – почему-то пробормотала она и протянула картофель.

– Это отец Морозов, – сказал подошедший Аркин. – Что вы тут делаете? Я думал, вы ушли.

– Брат мой, – тепло произнес священник, скрашивая грубоватые нотки в голосе Аркина, – негоже так привечать гостью. – Он задумчиво, внимательно осмотрел ее лицо, поглаживая бороду, словно та должна была помочь ему принять решение. Священник был облачен в грубую черную рясу и высокую черную потертую шапку. На груди его, прямо под растрепанной бородой, висел латунный крест. – Кем бы вы ни были, дорогая моя, можете присоединиться к нам. Мы собрались здесь, чтобы помолиться за спасение государства нашего в эту лихую годину и испросить у Всевышнего наставления и мудрости.

Со стороны стола не было слышно ни звука, но Валентина спиной чувствовала, что за ней наблюдают. Лицо священника было испещрено морщинами, как старое яблоко, но она решила, что он вряд ли намного старше ее отца. Она улыбнулась ему, хотя щеки будто свело судорогой.

– Спасибо, но мне нужно идти. Я просто хотела отдать картошку.

Она и сама понимала, насколько глупо это звучит. Поэтому, когда священник отошел в сторону, освобождая ей дорогу, она опрометью взбежала по ступеням наверх. Мужчины, стоявшие вокруг жаровни, расступились, пропуская ее, и она, едва не срываясь на бег, направилась в конец улицы. Чувствуя устремленные в спину взгляды, она задумалась о том, кого ждали те люди, кто должен был сегодня выступить перед ними с речью и какие у него были планы.

Парадная дверь громко хлопнулась, заставив Валентину вздрогнуть. Порыв морозного воздуха, ворвавшись в дом, обдал холодом площадку второго этажа. Девушка остановилась, склонившись над балюстрадой, посмотрела вниз и увидела Йенса, который, не замечая ее, бросился к лестнице и стал, перешагивая через две ступеньки, стремительно подниматься. Свет газовых ламп опускался на его огненно-рыжие волосы, словно привлеченный энергией этого человека. Рука его быстро перемещалась по перилам. Неужели он всегда так возвращается домой? Неужто жизнь настолько переполняет его?

– Здравствуйте, Йенс.

Инженер остановился и взглянул наверх. Едва он увидел ее, глаза его переменились. Он приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказал. Стремительно преодолев остаток лестницы, он подошел к ней и остановился в двух шагах. Что-то тревожило его. Она поняла это по тому, что он не подошел ближе. Глаза его бегали по ее лицу.

– Что-то случилось? – быстро спросил он.

– Нет, мне просто нужно поговорить с вами.

Он по-прежнему внимательно рассматривал ее.

– Как вы здесь оказались? Нечасто у моей двери из воздуха возникают прекрасные феи.

Валентина рассмеялась, заметив, что он смотрит на ее рот.

– Меня пропустил ваш консьерж. Я сказала ему, что я – ваша двоюродная сестра.

Он улыбнулся, и движение его губ напомнило ей о том, как они танцевали на балу.

– И он поверил вам?

– Думаю, да, раз разрешил мне подождать вас здесь, в тепле, а не оставил мерзнуть на улице.

– Значит, он глупее, чем я думал.

– Почему?

– Потому что вы слишком красивы, чтобы быть моей сестрой, пусть даже двоюродной.

Эти слова застали ее врасплох. Сказав это, он не улыбнулся, а прошел к своей двери и отпер ее. Дом, где он жил, был старым, с лепными украшениями, причудливой барочной резьбой и вычурными карнизами, но все это давно обветшало, покрылось пылью и утратило былой блеск. Даже воздух здесь казался старым и каким-то бархатистым, как будто за все долгие годы он прошел через легкие слишком многих людей. Валентине показалось очень милым, что человек столь передовых взглядов решил поселиться в таком старом доме.

Галантно придерживая дверь, он произнес:

– Не хотите ли войти?

Она покачала головой.

– Пожалуй, нет.

– Разумеется, – кивнул он. – Мы ведь не хотим поставить под сомнение вашу репутацию, верно?

Внешне он оставался вежливо-спокоен, но глаза его так и искрились от затаенного смеха.

– Возможно, – промолвила она, чуть качнув головой, – я могла бы себе позволить… Как сестра, вы же понимаете.

– Как сестра, – эхом повторил он.

И она вошла.

Такой комнаты, как эта, Валентине видеть еще не приходилось. Вся мебель здесь была светлой, какого-то медового оттенка, и имела такие ровные, прямые линии, что на какой-то миг девушке показалось, что это просто сколоченные деревянные заготовки. Составленный из полированных сосновых досок пол прикрывали яркие разноцветные половики, а перед камином лежала большая пушистая оленья шкура цвета густых сливок. На стенах висели картины с северными оленями на фоне заснеженных пейзажей. Здесь было чему подивиться.