Текст книги "Книжная дама из Беспокойного ручья"

– Какое непростое слово, – подхватила я с большим энтузиазмом.

Винни устраивала буквенные конкурсы, беря их из привезенных книг. Всегда приятно быть частью подобных событий.

– А-Н-А-Н-А-С, – выпалил Генри. – Не открывайте подарок, пока хорошенько не проголодаетесь, – добавил он и побежал в школу.

– Что бы это могло быть? – задумалась я, выехав на дорогу.

Глава 10

Когда я покинула школьный двор, на небе уже низко осели серые тучи. Где-то вдалеке на раскаты грома лаяла собака, клубы призрачной дымки подслащал запах подступающего дождя.

Из-под пальто я вынула серебряные часы-кулон своего прадеда на кожаном шнурке. Их мне подарила мама, а ей они достались от деда во Франции.

Нажав на коронку в виде тыквы, я задвинула защелку, и открылась крышка маленького округлого корпуса с филигранным узором. На фарфоровом циферблате были видны черные следы рук. Я закрыла часы и убрала их под одежду.

Торопясь поскорей доставить журнал «Тайм» до дома мистера Прайна, я отправилась к Медвежьей ветви, большую часть времени ведя Юнию по краю дороги, усыпанной скользкими корнями деревьев, и при этом постоянно держала ухо востро на случай внезапного появления Фрейзера.

И хотя самому журналу было уже месяца три-четыре, вдовец мистер Прайн, участвовавший в Первой мировой войне, брал исключительно его и ничего более.

Подняв с крыльца старый выпуск, я взялась за новый, который привлек мое внимание своей обложкой, украшенной фотографией одной пожилой леди в роскошной шляпке, жемчуге, стильном черном платье и с очень сложным именем: Эбби Олдрич Рокфеллер. Ниже шел хвалебный комментарий о том, что у нее чутье на новые таланты.

Я свернула январский журнал по давней просьбе мистера Прайна и просунула его в щель между дверью и щеколдой.

Приближалась половина четвертого. Нужно поторапливаться.

Пройдя несколько миль, Юния остановилась: стало ясно, что мы дошли до Тропы колючего шиповника. Мои старые арендованные лошади с опаской относились к этому месту. Хотя Юния не сильно переживала, пройдя этот путь без проблем последние три раза. Но сегодня она была менее сговорчивой.

– Не бойся, – соскочив вниз, я успокаивала мула и повела его по заросшей шиповником тропе, заставившей меня под натиском веток высоко задрать локоть и опустить вниз голову, чтобы не задеть колючие кусты.

Мне не нравилось, что Юния могла поцарапаться, но другого выхода попросту не существовало. К тому же, вечером я могла проверить ее шкуру и обработать мазью возможные раны. Еще не забыть бы попросить Па растоптать ростки, пока те не разрослись к лету. Раньше отец заставлял меня по несколько раз брать в аренду лошадь мистера Мерфи, чтобы заметать собственные следы во избежание лишних проблем. Таким образом он успокаивал себя, что я буду в безопасности, если мне все-таки дадут маршрут для доставки этих дурацких книжонок.

Юния неспешно брела зигзагами. В каждом ее движении чувствовалась нерешительность. Я цокнула языком, чтобы поторопить ее.

В грязи была рассыпана щепотка иссохших сосновых иголок и немного круглых фекалий. Чуть дальше лежала ловушка, из которой торчала кроличья лапка. В животе заурчало. Сегодня на ужин у какой-то семьи будет сочное мясо с подливой и галетами. Больше всего мне нравилась мякоть на спине. Спустя мгновение я практически ощущала ее вкус у себя во рту.

Еще несколько часов назад я отобедала принесенными из дома яблоком и хлебом, поделившись ими с Юнией. Рука машинально полезла в карман за подарком Генри.

– Немного проголодалась, – внезапно вырвалось у меня во весь голос.

Юния шмыгнула.

Я распаковала бумажную обертку, внутри которой скрывался крохотный леденец в виде кольца. Как-то раз, когда я лежала в постели, Винни угостила меня таким кругляшом размером с монету в пять центов. Она любила сладкое и награждала им отличившихся учеников.

Я лизнула леденец. Ананасовый.

Мысль о том, что Генри пожертвовал своим призом, этим драгоценным сокровищем, встала у меня поперек горла. Это был роскошный подарок. Для маленького мальчика, потерявшего от голода в прошлом году одного из братьев, у которого сбежал на заработки отец, а мать ждала еще одного ребенка. Как долго он держал у себя эту вещь, мечтая вручить ее мне? Сколько у него было соблазнов? Как он успокаивал урчащий живот? Но вопреки всем невзгодам, его любовь к словам и книгам была куда сильнее.

Я обернула леденец бумагой и положила в карман, чтобы дома убрать его в жестяную коробку с памятными мне вещами, в которой лежал мамин серебряный наперсток, три медные пуговицы с красивым узором, крошечная Библия в кожаной обложке, письмо от прадеда и перочинный нож с коричневой рукояткой из кости, который Па так любил в детстве.

– Надо поторапливаться, моя девочка.

Я села в седло и, чтобы немного развеять мысли о голоде, запела случайную песню.

Добравшись до хижины Смитов, мы прошли мимо развешенного на веревке белья, благоухающего мылом и свежестью. Свет увядающего дня падал на траву, которая отбрасывала косые тени, покрывая землю темными тонами. Я подтолкнула Юнию к дому.

Из крохотного окна с перекошенной рамой, едва помещаясь в проеме, торчали головы Марты Ханны и ее детей. При виде меня их лица засияли, озарившись широкой улыбкой.

Молодая мама чистила лук. Она прогнала нескольких детей по своим делам.

– Прошу прощения за опоздание, мэм, – извинялась я, проклиная себя за то, что оторвала ее от приготовления ужина. От запаха порезанной зелени с подливой в сковороде у меня потекли слюни. Одна девочка готовила кашу, пересыпая зерна кукурузы в большую кастрюлю с кипящей водой, пока ее сестра, стоящая позади, снимала шкуру с кролика.

– Ничего страшного, книжная дама. Вы сегодня не привезли газеты? – спросила она с надеждой в глазах.

– Нет, мэм, – ответила я, жалея, что не смогла стащить у Юлы один экземпляр. Городские газеты расходились как горячие пирожки, и лишь за редким исключением что-то возвращалось в библиотеку.

Многие обкладывали бумагой стены дома, чтобы сохранить в нем тепло и внести разнообразие в серый, скучный интерьер.

– Когда буду в Центре, я вам точно что-нибудь привезу.

– Может, у вас найдется «Домашний компаньон женщины»? – сменила тему Марта Ханна. Судя по всему, она снова вернулась к семейным разговорам.

«Компаньон» пользовался спросом. Затаив дыхание, женщины со всех горных районов ждали свежий номер, чтобы открыть для себя очередные уникальные лекарства или безотказные народные средства, позабыв о старых методах лечения.

– Простите, мэм, но не сегодня. Я поищу журнал, когда вернусь в Центр.

– Обязательно посмотрите. Нестер Райли читает его. Если б не статейка в том журнале, она бы и по сю пору натирала своим детям десны мозгами сурка и куриными потрохами, чтоб у них зубки лучше лезли. У этих бедняжек весь рот в язвочках был, так она их всех девятерых водой из сношенного ботинка поила. Так и продолжала бы, если бы не нашла один хороший рецептик.

Сзади послышался грохот медного черпака, опускаемого в ведро с водой. Одна из дочерей Марты Ханны поднесла его маме.

– Это вам на дорожку, книжная дама, – обратилась ко мне девочка.

Я дала ей потрепанную кожаную флягу, которую смастерил Па. Она налила в нее сладкую воду и вернула обратно.

После обмена книгами меня отблагодарило все семейство. Дети осторожно гладили Юнию по пушистой голове, проводя пальцами по пучкам жесткой гривы, топорщащейся между ушами.

Получая удовольствие от прикосновений любопытных детских рук, она встала ближе к подоконнику и наклонилась к оконной раме в надежде получить взамен немного еды. Дети помладше испугались и отскочили назад, крича и смеясь, а двое старших, взвизгнув, осмелели и стали гладить мула по морде.

– Книжная дама, почитайте нам, – просил один мальчик звонким голосом.

– Я хочу «Белый Клык», – подхватил второй.

– Нет, лучше «Зов предков», – настаивал третий. Он был покрупнее остальных.

– Тише, дети! Где ваши манеры? – вмешалась Марта Ханна. – Книжная дама проделала долгий путь, который еще не скоро закончится.

Мне хотелось задержаться у них подольше, чтобы поговорить и почитать, но она понимала, что по понедельникам это была моя предпоследняя остановка, а до наступления темноты оставалось совсем немного времени. Я обещала Марте Ханне посидеть с ними летом.

Во дворе показался Чертяга Джон. Бутлегер из южных штатов прошел мимо с каменным лицом, сделав вид, будто меня тут вовсе не было.

Заметив мужа из-за моего плеча, она рыкнула детям:

– За работу. Накрывайте на стол и несите суп. Живо. Сколько можно возиться с бобами, Джуниор? Летти и Коллин, принесите грязное белье.

В ее пронзительном голосе чувствовалось раздражение.

– Карсон! – она вылезла из окна, уставившись во двор. – Господи! Ты до сих пор не вскопал землю? Бегом!

Не успела я пройти и двух миль от дома Смитов, как заметила Вестера Фрейзера. Правда, не самого пастора, а его коварную тень, грязный сапог и край длинного пальто, торчащего из-за тонкого кофейного дерева. Неподалеку послышалось тихое ржание лошади.

Я нервно глотала воздух, чувствуя себя беспомощной и беззащитной. Мысль о том, что он все это время выслеживал меня, глубоко осела внутри живота и теперь комком добралась до горла, вызывая тошноту.

От испуга Юния закричала и перешла на галоп: видимо, почуяла своего обидчика. Я натянула поводья, давая ей возможность уйти с основной дороги.

Впереди нам попалась женщина с ребенком, которые собирали ягоды. Встретив горных жителей, я на радостях остановилась, чтобы пропустить их. Маленький мальчик ткнул в меня пальцем:

– Мам, смотри.

Когда они подошли ближе, я поздоровалась, дружелюбно подняв руку, в надежде рассказать им о библиотечной службе. Но в этот момент мальчик уронил корзину, закричав – Мама! Это она. Тот Синий призрак, о котором ты говорила.

Мое приветствие повисло в воздухе.

Женщина с такой силой дернула своего сына за крохотную руку, что тот споткнулся и завопил от боли.

– Не смотри на нее, Вильям, – предупредила она его, поднимая брошенную корзину и подтягивая к себе ребенка. Его всхлипы рассеивались в пении ласточек, гоняющихся друг за другом.

Юния двинулась в сторону выпавших ягод, и я тут же сжала ногами ее круп, дернув за поводья.

– Стой! – приказала я мулу.

Мальчик оглянулся, а женщина усилила хватку, таща его за руку дальше по дороге, но я успела разглядеть страх в его широко открытых глазах, виной которому были детские ночные кошмары.

Осознав, что все это время ему снился мой образ, я с грустью опустила голову.

Спустя час я привязала мула к прогнившим перилам крыльца и постучалась в дверь последнего читателя. Им была семидесятипятилетняя пожилая женщина, которая при виде меня вскрикнула от радости:

– Это же наш Василек. Проходи скорей.

Вздохнув с облегчением, я оглянулась через плечо и вошла внутрь. Лоретта Адамс села за маленький столик с шатающейся ножкой, которую разъели термиты. Перед хозяйкой лежала кружевная салфетка светло-коричневого цвета, на которой стояли две пустые чашки. С краю лежали аккуратно сложенные куски ткани. Другая стопка была на пуфике из тика.

Сальные свечи изливали теплый свет на выбеленные стены и простенькие занавески, разнося запах животного жира по всему помещению. На коленях, укрытых фартуком, у нее лежал Ветхий Завет.

– Мисс Лоретта, – обратилась я к ней тихим голосом, – это я, книжная дама.

– Я знаю, кто ты, дитя. Хоть и слеповата стала, но слух еще не подводит.

– Да, мэм, – улыбнулась я и положила книгу.

Мисс Лоретта очень плохо видела. У нее не было мужа, поэтому она жила одна и общалась только со своим племянником, который заходил в гости, только когда переставал кутить.

И тем не менее, Лоретта понемногу читала и красиво писала, что еще сильнее портило ее зрение, она могла различать только силуэты, и это доставляло большой дискомфорт. Со слухом же проблем не было, да и ум оставался все таким же проницательным и острым.

Она хвасталась тем, что до сих пор никто лучше нее не способен туго затянуть петлю во всем Кентукки, сшить самое красивое стеганое покрывало или изящное воскресное платье – другими словами, она была одаренной швеей, которой часто присылали письма с просьбами сделать наряд по случаю крестин, свадьбы, траура или любого другого церковного события.

Внутри хижины царила чистота. Все вещи лежали на своих местах, хотя в такой тесноте грязи негде было разгуляться. Как и все дома горных районов, стены имели темный оттенок из-за копоти, исходящей от печки. Но кровать была заправлена, сверху лежало аккуратно сложенное одеяло, и, судя по всему, Лоретта даже подмела полы и кое-где смахнула пыль. На горячей плите стоял чайник, покрытый каплями. Позади него притаился котелок с водой и сковорода с мелассовым хлебом, чей аромат подслащал спертый воздух.

Две худощавые кошки, Миртл и Милки, подняли пушистые белые головы, зевнули и снова улеглись под плитой.

Неуклюже размахивая по столу рукой, Лоретта искала китайские чашки. Обнаружив пропажу, она подвинула их ко мне.

– Припозднилась ты сегодня. Возьми эту книгу и налей себе чаю, дитя.

Я взяла свой читательский материал и вместо соснового бруска подложила его под ножку шатающегося стола, стараясь не уронить дребезжащую на нем посуду.

Собрала чашки, пошла к плите за чайником и, развернувшись, сделала большой глоток и только потом принесла Лоретте ее половину, радуясь тому, что она не заметила мою нестерпимую жажду. Вытерла рот о край рукава и жадно уставилась на испеченную еду.

– Угощайся хлебом, принеси сюда чайник и подлей себе еще немного, – сказала она. – У нас много муки второго и третьего сорта, дитя. В этих старых горах целый воз корней сассафраса и бочки питьевой воды. Этого хватит, чтобы прокормить всю страну. А еще у нас есть сладкий хлеб, если ты проголодалась.

– Да, мэм, – пробормотала я, чувствуя, как лицо заливается краской. Даже несмотря на плохое зрение, мне казалось, что Лоретта могла подмечать куда более значительные вещи, чем большинство зрячих людей. И тем не менее, я не притронулась к еде. Возможно, это все запасы на неделю вперед.

Я села на один из старых плетеных стульев, который она смастерила из кусков коры.

Лоретта дала мне Библию. Я открыла ее на том месте, где мы в последний раз остановились, – Книга Руфь. Спустя двадцать минут она осторожно постучала палкой по моей ноге.

– Пора собираться домой, дитя. Скоро стемнеет.

Я протерла глаза. Тени гор просачивались в хижину, окрашивая стены темными брызгами.

Наклонившись, я осторожно вынула книгу из-под ножки и вернула на место сосновый брусок, держа другой рукой край стола, чтобы ничего не уронить на пол.

– Мисс Лоретта, это «Доктор Дулиттл». Думаю, вам понравится, – обратилась я к ней, подержав у себя книгу несколько мгновений.

Она шикнула, поднеся палец ко рту, и покачала головой.

– Тут нет ничего непристойного. Это интересная история об очень милом докторе, который умеет разговаривать с животными, и…

– Какой вздор, дитя. Я уже тебе не раз говорила: не приноси мне правительственные книги.

– Но…

– Это никчемная литература о проделках дьявола. Для дураков. Забери ее обратно.

– Да, мэм, – с досадой ответила я, мечтая когда-нибудь прочесть ей любую библиотечную книгу вместо Библии.

Принося каждый раз новый материал, я надеялась разогреть в ней интерес, но в ответ лишь видела недовольство и раздражение.

– Эти городские книжонки не для меня. В них нет ни намека на серьезность. Пустая бессмысленная болтовня.

– Как скажете, мэм, – бормотала я себе под нос, стараясь угодить.

– В 1857 году мой отец привез эту прекрасную Библию и четыре чашки своей мамы из Техаса, где он читал проповеди. Семья осела в этих горах за четыре года до нашего с сестрой рождения. Это все, что осталось от того чайного набора. – Она указала пальцем на две красивые белые чашки с золотистой отделкой по краям и узором на ручках. – И так… – Лоретта стучала пальцем по Библии, – так он нашел свой путь. У него была только одна Книга, которую я тоже должна знать. Так он хотел.

– Да, мэм. Хороший выбор.

– Я все понимаю. Тебе нужно доставлять книги, дитя, – она выпрямила и отряхнула свои длинные помятые юбки, – но моя все же лучше. И я ни на что ее не променяю.

Кто-то шепнул Лоретте, мол, я только разношу литературу, хотя это было неправдой. Иногда приходится читать людям, причем не только их собственные книги. Однако ей втемяшилось в голову, что если на время моего визита подкладывать библиотечный материал под ножку стола, то это не будет считаться кражей рабочего времени.

– Конечно, не променяете, – успокаивала я ее. – Вы прекрасная женщина, мисс Лоретта.

Горделиво задрав нос, она кивнула головой, и на лоб упал пучок седых волос, скрывающих старые больные глаза.

– Отдохните немного. В следующий раз еще почитаем.

Лоретта указала пальцем на корзину, стоящую у двери.

– Возьми немного корней себе и отцу, дитя. – Она уложила волосы и встала со стула.

– Большое спасибо, мэм.

Я помогла ей добраться до узкой кровати с металлической рамой, сняла тяжелые ботинки и спрятала их за старым револьвером, лежащим на полу. Повозившись с неподатливым одеялом, она все-таки повесила его на спинку.

Лоретта показала пальцем на бочковатый сосуд у изножья.

– Ой, нужно наполнить грелку, – внезапно вспомнила она, поднимаясь с кровати.

– Будет сделано, мисс Лоретта.

– Благослови тебя господь, дитя.

Я вытащила из-под одеяла баллон в форме свиньи, открутила крышку на толстой спинке и вылила холодную воду на улицу.

Через минуту наполнила грелку горячей водой с плиты и вернула ее на то же место под одеяло. Этого тепла хватит ей на всю ночь.

– Глаза режет. Я очень устала. Не поможешь мне умыться, дитя? – просила Лоретта.

– Да, мэм.

У плиты я нашла кусок изношенного полотенца, лежащего за раковиной с желтоватым оттенком и крохотными ножками, смочила ткань и выжала ее. Рука мгновенно пропиталась запахом старых трав.

– Держите, мэм. – Я аккуратно положила мокрый лоскут на ее открытый лоб, стараясь не вызвать раздражение.

Лоретта неуклюже пошевелилась, кусок ткани упал на пол, и наши руки соприкоснулись.

От напряжения сквозь зубы едва проходил воздух.

Пока я пыталась вернуть полотенце на место, она нащупала мою руку, взялась за нее и сказала спокойным старческим голосом:

– Видишь мои ткани, дитя?

– Да, их тут много.

– У людей и тканей много общего. И мало различий. Одни лучше всех, другие жесткие и черствые, третьи приятные и нежные. Ткани тоже бывают цветными и серыми, уродливыми и красивыми, старыми и новыми. Но в конце концов все мы являемся материей, сотканной Его рукой. Материей, кроме которой больше ничего нет.

– Да, мэм, – шептала я.

– Теперь я знаю, что ты – «василек», но эти старые глаза уже все равно ничего не видят. Но сердце чувствует, дитя. И оно чувствует, что ты – хороший человек.

Внезапно последствия тяжелого дня камнем свалились на плечи, пропитав усталостью все тело и оставив большие мешки под утомленными глазами. Руку охватила дрожь, хотя она исходила не от старой больной Лоретты. Напротив, в ее прикосновениях чувствовалось тепло. Прижавшись другой ладонью сверху, она стала нежно массировать мою кожу.

Закрыв глаза, я запрокинула голову: внутри все бурлило от душевной боли и одиночества, медленно подбирающихся к горлу. Обычно никто не видел мои чувства, но сегодня как никогда мне не хватало мамы. Ее любви и, самое главное, ее нежных рук. Я боялась, что со временем она пропадет из памяти, а из-за синего цвета мне уже не суждено испытать те же приятные чувства. Ведь я была Синим призраком, являющимся в кошмарах маленьким мальчикам.

Сердце защемило от тоски по маме, от уродливой кожи и того, чего лишил меня Чарли Фрейзер. Внутри все смешалось: неприязнь к пастору, суровые земли Кентукки и чувство стыда, охватившее все тело. Так было всегда. Беспросветный позор окутал душу, взяв над ней контроль, своим напором сдавливая больное место подобно карбидной лампе, сжимающей лоб шахтера, который возвращается домой, оставляя после себя грязный темный шлейф.

Молчание усиливалось, разрастаясь по всему дому, а свет свечи тем временем собирал тени, разбросанные по углам дома, слегка задевая потолок, покрытый паутиной.

– Пора принимать лекарство, дитя, – обратилась ко мне Лоррета, аккуратно разомкнув наши руки.

Я положила кусок полотенца на лоб, и она прижала его к глазам. Чувствовался запах желтокорня, который она варила в лечебных целях.

– Что-то еще, мисс Лоретта?

Она достала из кармана два крохотных безоара и положила мне в руку.

– Помой их, пожалуйста, дитя.

Я взяла два плоских камня молочного цвета, которые она нашла во внутренностях ястреба, и бросила их в кастрюлю с желтокорнем, помыла, вытерла ее любимой тряпкой и вернула хозяйке.

Пожилая женщина легла в постель, положив камни на закрытые опухшие глаза в надежде, что народный рецепт работает.

– Увидимся в следующий понедельник, мисс Лоретта.

Стоя в дверях, я наклонилась к переполненному ведру с женьшенем, сассафрасом и прочими травами, взяла оттуда корешок, большой кусок ивовой коры и вышла на улицу. Летом принесу вместо них очанку, может, это вылечит ее глаза.

Я ненавидела себя за то, что беру у нее лекарства, ведь она уже не могла самостоятельно их собирать, надеясь лишь на своего племянника. Но ива избавляла от боли, снимала опухоль и сбрасывала даже самую высокую температуру. Вдруг это поможет мистеру Моффиту.

На улице меня встречал купол из надвигающейся темноты и холода.

Юния тихо рявкнула, и мы направились к дому.

Я обернулась, чтобы помахать на прощанье, хотя знала, что Лоретта этого не увидит. Ее хижину уже наполовину поглотила тень и ползущий туман, украшенный летящими светлячками, пробивающимися сквозь тьму.

Впереди манил темный лес. Я остановилась в поисках его, ощущая на себе этот хитрый взгляд, растворяющийся во мраке ночи. Он вел охоту. И речь шла не об ужине. Юния нервничала, поднимая морду: она тоже это чувствовала. Я ударила по ее крупу. Хотелось поскорее вернуться домой.