Текст книги "Одиннадцать дней вечности"

9

Мы оказались правы в самых худших своих ожиданиях: Михаэля поминали несколько дней. О, судя по рассказам Эрвина и прочих, он был хорошим правителем, добрым человеком, но я все равно не понимала, зачем так затягивать прощание…

Кажется, братья Эрвина разделяли мое мнение, но сократить эти церемонии никак не могли: прибывшие соседи не поняли бы их.

По-моему, все они тяготились необходимостью снова и снова выслушивать выспренние слова и принимать соболезнования. Хорошо еще, не было здесь безутешно рыдающих жен и детей: и Михаэль, и Мартин не успели жениться и обзавестись потомством. Женаты были только Герхард да Эрвин, и то недавно. Другие, даже самые старшие, покамест воздерживались от женитьбы, и немудрено: не всякая девушка примет супруга таким, каков он есть, и не любая поверит в какой-нибудь обет, вынуждающий носить нестерпимо жгучую рубаху!

Мне было интересно, как Герхард объясняет это своей жене, но по понятной причине заговорить с нею я не могла. Сама она, однако, то и дело взглядывала на меня, и я видела, что она хочет пообщаться со мною, вот только случай представился еще не скоро.

Принцесса настигла меня на балконе – я нарочно ушла туда якобы подышать свежим воздухом, – и видно было, как ей страшно. Хотя чего страшиться? Кругом полным-полно народу! Или она полагает, что я могу умыкнуть кого угодно даже при свете дня? Этак вот свистну – свистеть-то я могу, голос тут не нужен, – подзову помело, а то и волшебного коня, да и буду такова с добычей вместе…

– Сударыня, – негромко произнесла она, – надеюсь, я не нарушу вашего уединения? Мне хотелось бы перемолвиться с вами парой… Ох, простите, я…

Бедняжка совсем растерялась, и я улыбнулась ей. Здесь было достаточно светло, так что я вынула блокнот – Эрвин заказал мне с десяток таких, – серебряный карандашик и написала: «Я не ведьма, я просто немая».

– Я знаю, – прошептала Селеста. Право, она могла бы сойти за одну из моих сестер! Те же длинные светлые волосы и глаза цвета моря, вот разве что черты лица у нее были нежнее. – Я так хотела поговорить с вами… но не знаю, с чего начать!

Я повторила жест, который насмешил Эрвина, и принцесса тоже улыбнулась, а потом огляделась, придвинулась ближе и продолжила:

– Марлин, вы ненавидите меня?

«За что бы?» – поразилась я, и даже писать ничего не потребовалось, все было прекрасно видно по моему лицу.

– Я стала невестой Клауса, а вы его любили, – произнесла она, потупив взор. – Но клянусь, я вовсе не собиралась замуж именно за него! Я… я все детство и юность провела в обители и знала, что отец найдет мне супруга. Так принято, понимаете? Вижу, вы киваете… – Селеста вздохнула. – Конечно, все девушки мечтают о принцах! И в то утро… Я просто увидела что-то на песке и сказала другим воспитанницам: идемте посмотрим, вдруг это дельфин или тюлень? А это оказался человек, Клаус… Думаю, он едва рассмотрел меня, он был чуть жив… Потом его увезли прочь, но я никак не могла забыть его, хотя даже не знала его имени!

Я молча слушала ее рассказ.

– А на следующий год отец забрал меня из обители: он счел, что я уже достаточно взрослая для того, чтобы выдать меня замуж, – сказала Селеста. – Ко мне сватались многие, и вообразите же мое изумление, когда я увидела Клауса, а он… он узнал меня…

Она замолчала.

– Потом, когда я увидела вас, то поняла, в чем тут дело, – негромко произнесла принцесса. – Мы с вами похожи, если не присматриваться.

Я кивнула.

– На берег его вынесли вы, верно? И почему-то оставили, а я стала первой, кого он увидел, когда пришел в себя… Из-за нашей схожести Клаус решил, что это я – его спасительница, а я не стала его разубеждать. Каюсь… – Селеста запнулась, – вы пришлись мне не по нраву. Клаус был привязан к вам, это бы и слепой заметил, и я не сразу поняла, что это не любовь… Вы киваете? Вы знали?

Я лишь вздохнула. Конечно, я знала, что Клаус не любит меня. Он был привязан ко мне, любовался мной, дарил мне дорогие подарки, наряжал в шелка и бархат, но… Я так и не поняла, кем он видит меня: живой игрушкой или все-таки разумным человеком?

«Это вы приказали выставить меня из дворца?» – написала я.

– Нет, нет, что вы! – ужаснулась принцесса, а потом добавила: – Я очень ревновала Клауса к вам. Как он ни уверял меня, что любит вас только как друга, как дитя, я не могла в это поверить, вы слишком красивы! Но я все же пыталась заставить себя считать вас другом. И, Марлин, это не я приказала прогнать вас прочь, клянусь!

«Я верю вам», – кивнула я.

– Клаус тогда заболел, – продолжала она, – я не находила себе места, свадьба могла вот-вот расстроиться! Я хотела найти вас, расспросить: вы же были рядом с ним и наверняка знали, как облегчить его состояние! Да только вас нигде не было. Слуги сказали, что вы взяли экипаж и уехали, а куда – неведомо…

Я молчала, вспоминая тот день.

– Клаусу становилось все хуже, – негромко сказала Селеста. – Меня к нему не пускали, но я слышала, как он звал вас. Своего немого найденыша с говорящими глазами… Марлин? Вы… плачете?

Я покачала головой – слезы были мне неведомы.

– Простите, умоляю… – Она вытерла глаза, – мне показалось, вы хотели бы знать, как это было… Клаус умер на рассвете. Я думала, мне придется отправиться домой, но на пир, который вместо свадебного стал поминальным, съехались все братья… Там я увидела Герхарда. Он недавно похоронил супругу, и как-то так вышло, что мы сблизились. Глупо, правда? Я не успела выйти замуж, как потеряла жениха, а потом сразу нашла нового…

«Так бывает», – пожала я плечами, а потом вынула из-за ворота цепочку с символом Создателя на ней, тем самым, что подарила мне Селеста.

– Вы все еще носите его? – изумилась она. – Вы… вы простите меня?

«За что? – удивилась я в ответ. – За то, что юная девушка полюбила красивого незнакомца, а он оказался прекрасным принцем? Здесь нет ничьей вины. Хорошо, если вы с Герхардом будете жить счастливо. Думаю, Клаус порадовался бы за вас с братом».

– Мы не будем жить долго и счастливо, даже просто долго не будем, – тихо сказала Селеста, прочитав мои слова (она водила пальцем по строчкам, словно маленькая девочка – я видела, внуки Мари делали так же). – Герхард умирает. Он не выдержит долго. Вы знаете? На всех братьях лежит проклятие, только на вашем муже оно видно невооруженным глазом, уж не знаю, почему так вышло, а вот у прочих…

Я потеребила ворот платья, взглянула вопросительно, и принцесса поняла меня:

– Герхард не снимает власяницы. Я вижу, как она мучит его, да к ней и прикоснуться больно!

Тут она немного покраснела, а я улыбнулась.

– Он не может ее снять, – прошептала Селеста. – Хотел бы, да не может, и я попыталась было, когда он спал… Не выходит! У вашего мужа…

«То же самое, – кивнула я. – У всех у них такие рубахи».

– Что же делать? – тихо спросила она, схватив меня за руку.

Я отстранилась, оглянулась, чтобы быть уверенной – нас никто не подслушивает, – и поманила принцессу поближе.

«Ведьма заколдовала принцев, – написала я. – Их сестра вернула им человеческое обличье, надев на них рубашки из кладбищенской крапивы. Сделать так подсказала ей фея…»

Последнее слово я подчеркнула несколько раз.

– Вы хотите сказать, эта фея… была не слишком доброй? – нахмурилась Селеста.

«Возможно, это была та же самая ведьма, – ответила я, поскольку давно думала об этом. – У нее не получилось извести пасынков сразу, и она решила убить их медленно и мучительно».

– Вы имеете в виду королеву Лауру?! – ахнула принцесса. – Создатель, и верно… Отец говорил, что с ее появлением короля Стефана стало не узнать: он всегда любил сыновей, а тут вдруг… Так вы полагаете, это она – ведьма?

«Доказательств у меня нет, – написала я, – только слова моего мужа и его братьев. Возможно, ваш супруг подтвердит эти догадки. И как хотелось бы узнать эту историю со слов Элизы! Но, я слыхала, она не появляется здесь».

– Герхард сказал, она прибудет на коронацию Андреаса, на поминки уже не успеет, – выговорила Селеста и прижала пальцы к губам. – Марлин, друг мой… я могу называть вас так? Вы простите меня?

«За что?» – снова изумилась я.

– Я отняла вашу любовь. Это же о вас бредил Клаус, умирая…

«Я все равно ничем не могла помочь ему, – тяжело вздохнула я. – Не будем об этом. У вас есть супруг, у меня тоже, и оба страдают, как и другие их братья. Нужно думать об этом, а не о том, что могло бы случиться!»

– Вы правы, – сказала Селеста. – Герхард… Он сперва говорил, мол, я пошла за него только потому, что он похож на Клауса…

«Эрвин сказал мне ровно то же самое», – улыбнулась я.

– Какие они все-таки глупые, эти мужчины! – воскликнула принцесса и тут же посерьезнела: – Марлин, что же делать? Если кто-то что-то и знает о том, как действует заклятье, так это либо Элиза, либо королева Лаура. Но королева исчезла, значит…

«Значит, придется расспросить нашу золовку, – написала я, потом вырвала этот листок из блокнота и спрятала в рукав, а на другом написала: – Если Элиза попадется мне в руки и если окажется, что она знала, на какую участь обрекает братьев, пусть и не родных, она может и не остаться в живых».

– Что значит – не родных? – изумилась Селеста, и я вкратце рассказала ей эту историю. – Ах вот даже как! Марлин, надо бы разузнать, признал ли покойный король Элизу законной дочерью… Ну да я сама этим займусь!

Я кивнула – мне проделывать подобное было не с руки, равно как и просить Эрвина.

– Мы расспросим ее, – добавила принцесса, и ее синие глаза сверкнули сталью. – Даже если она делала что-то по совету феи или ведьмы… Должно быть какое-то условие! Ведь правда же?

«Его не может не быть, – ответила я. – Я обменяла голос на человеческие ноги. Но моя ведьма меня не обманула: я получила то, что хотела, а прочее зависело только от меня!»

– Так вы…

«Не человек», – написала я, ожидая крика, испуга, слез, но…

– Вы так полюбили Клауса, что пошли на это? – негромко спросила Селеста.

«Не его, – вздохнула я, выводя буквы, – мечту. Она не сбылась ни для меня, ни для него. Но если я сумею спасти Эрвина, значит, жертва моя не была напрасной!»

– Если я сумею спасти Герхарда… да что мелочиться, всех, кто еще жив! – воскликнула принцесса. – Значит… значит, наше колдовство сильнее!

«Я не умею колдовать», – написала я.

– Элиза тоже не умела, – парировала Селеста, – но сняла заклятье с братьев.

«Дорогой ценой! Что для себя, что для них».

– Значит, она просто неспособна торговаться, – прищурилась принцесса, а я подумала: не было ли среди ее предков какой-нибудь русалки, уж больно эта гримаса напоминала бабушкину!

«Возможно, – усмехнулась я и написала: – Мне еще думалось о том, что Лаура, не сумев погубить братьев первым заклятьем, решила закончить дело руками Элизы, которая и не подозревала, что творит!»

– Не скажите, Марлин, – негромко проговорила Селеста. – Обет молчания – это еще куда ни шло, но кладбищенская крапива уж никак не может помогать доброй волшбе! Даже если Элиза воспитывалась у простых людей… Что там, именно у них она наслушалась бы сказок о таких вот… добрых феях!

Я вынужденно признала, что Селеста может быть права.

– Мы постараемся спасти их, – произнесла она и взяла меня за руки. – Так?

«Так», – кивнула я.

– Будьте моей сестрой, Марлин, – попросила Селеста. Я видела, что она чего-то боится, но чего? – Как мой муж любит своих братьев и помогает им, так и я буду любить вас и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам…

«Уж не фея ли надоумила вас дать такую клятву?» – написала я, высвободив руки.

– Нет, – сказала она, – это я вычитала в одной книге. Глупо прозвучало, да?

«Нисколько, – ответила я, вынула из ножен кинжал и провела его острием по своей ладони, оставив алую полосу. – Ну же?»

Селеста подставила руку, ахнула от боли, но замолчала, глядя, как наша кровь смешивается воедино и тяжелыми каплями падает на пол.

– Я единственная дочь в семье, – сказала она зачем-то.

«У меня пять сестер и четверо братьев, а кузенов и кузин с племянниками вовсе не счесть, – написала я. – Теперь ты вправе попросить помощи у любого из них».

– Надеюсь, в этом никогда не будет нужды, – ответила Селеста, перевязав руку платком. – Завтра приедет Элиза. Вы…

«Ты», – поправила я.

– Да… Позволь, я попробую поговорить с ней первой.

«Да уж, переписываться на глазах у всех не слишком удобно, – кивнула я и добавила: – Постарайся настроить ее против меня. Так она может сказать что-нибудь важное».

– Я уже думала об этом. – В глазах Селесты разгоралось нехорошее пламя. – Я попробую. И да простит нас Клаус, придется использовать его имя в этом спектакле!

«Думаю, он не стал бы возражать, – ответила я. – Он любил братьев и хотел бы спасти их».

– Мы тоже их любим, – серьезно сказала принцесса. – Так, Марлин?

«Именно так», – улыбнулась я в ответ.

10

Мне не терпелось увидеть загадочную Элизу, но она прибыла лишь на третьи сутки: ее корабль угодил в шторм и в гавань пришел весьма потрепанным. Поговаривали, морская ведьма не желала, чтобы Элиза попала на коронацию брата. Понятно, в это я не верила – что за дело нашей ведьме до какой-то девицы! Скорее уж она сама не торопилась на эти торжества, а может, не хотел ехать муж. Эрвин говорил, в тех краях строгие нравы, и без сопровождения супруга жена не может отправиться даже на похороны любимого брата.

Но нет, видно, дело и впрямь было в коварных течениях и непостоянных ветрах: Элиза с мужем все же явились, как раз в тот момент, когда Андреас собрался начать празднество в честь коронации, не дожидаясь сестры.

К тому времени – а миновала уже неделя, все гости, даже из самых дальних держав, успели прибыть и теперь томились бездельем, – я ближе познакомилась с Селестой.

Чем дольше я общалась с нею, тем сильнее привязывалась и тем больше мне казалось, будто в ее жилах в самом деле течет русалочья кровь, до того мы были похожи! Не внешне, нет, хотя издали или в сумерках нас можно было спутать… У принцессы был тот же характер, что и у любой из моих сестер. Такой же, как у меня.

– Марлин, если бы ты могла говорить, мы столковались бы намного быстрее, – вздыхала она порой. – Ну да ладно. Я узнала, что корабли причалят завтра на рассвете, если ветер будет попутным. Я в этом ничего не понимаю, слышала только, что их всего дюжина – королевский фрегат и другие, которые вроде как охрана.

Я кивнула – ясное дело, королевская чета не может выйти в море без достойного сопровождения.

Итак, скоро она будет здесь, эта Элиза, и я смогу взглянуть на нее. А лучше бы нам с Селестой заманить ее в укромный уголок и расспросить как следует, что именно поведала ей фея во сне!

Увы, это были лишь мечты. Элизу я смогла увидеть лишь издали, и то – даже братья лишь поцеловали ей руку, а обнять сестру никому не было дозволено.

Она была одета в драгоценные шелка, а украшения, пожалуй, могли потягаться с моими, но сама Элиза выглядела как привидение: слишком бледное лицо, взгляд, обращенный куда-то в глубь себя, а еще движения – она словно скользила по паркету, не касаясь его ногами. Я готова была поверить, что и у нее в родне есть русалки: Элиза двигалась почти как я, это отметил и Эрвин!

– Она изменилась, – сказал он, когда мы уединились тем вечером. Нет, снова ничего такого, просто я помогала ему раздеться, а он хотел выговориться. – Времени прошло не так уж много, а я, Марлин, не узнаю прежнюю Элизу. Впечатление такое, будто я ее выдумал… Хотя нет, нет, как такое может быть? Дитрих, Герхард, все они тоже говорят об этом! Ее словно подменили…

Эрвин помолчал, потом добавил:

– Я понимаю, на родине ее мужа строгие нравы, но та Элиза, которую я помню, бросилась бы в наши объятия, не думая о чужой молве. Она ведь так любила нас, Марлин, и она вернула нам человеческий облик! Неужели такова расплата?

«А почему ты никогда не отсылал ей письма? – спросила я наконец, и Эрвин вздрогнул, прочтя мою записку. – Я ведь помню эти строки. «Здравствуй, Элиза…» Их было много, этих писем, ведь правда? Почему ни одно не ушло к ней?»

– Я слишком ее любил, – нехотя ответил Эрвин. – Я… да, любил Элизу. Не как сестру, понимаешь? Я старше ее лишь ненамного, и пока мы были детьми, я и не обращал внимания на то, как она хороша. А потом, когда мы стали птицами и надолго покинули родной берег… Ох, Марлин, всего за пару лет Элиза из неуклюжей девочки сделалась красавицей! Я увидел ее после разлуки и лишился дара речи… Хорошо еще, братья ничего не заметили.

«Перелиняла из малька во взрослую рыбину», – сказали бы у нас, но суть была одинакова.

– Я не смог бы жениться на ней, даже если бы захотел, – добавил он. – Повторюсь, возможно, она и впрямь дочь моего отца, кто там их считал, этих придворных дам и их детей! И старшие братья не поняли бы, они-то видели в Элизе всего лишь сестренку… Извини, я что-то разболтался.

«А что же теперь?» – спросила я.

– Не представляю, – честно ответил он. – Говорю ведь, я не узнаю ее. Это не моя Элиза, не та веселая девочка, какой я ее запомнил, не девушка, изуродовавшая себе руки этой клятой крапивой и рисковавшая жизнью ради братьев, она… она теперь совсем чужая, Марлин.

«Думаешь, это замужество так ее изменило?» – спросила я, и Эрвин покачал головой.

– Вряд ли. Если ее не сломили годы жизни у тех людей, которым отдала ее на воспитание мачеха, – а нравы в том доме были суровые, и Элизу часто наказывали и розгами, и… по-всякому, одним словом, – то, раз уж она пережила все испытания, не думаю, что, выйдя замуж, она в один миг сделалась иной!

«Верно, она же продолжала прясть крапиву, уже будучи замужем», – сообразила я.

– Быть может, если поговорить с нею с глазу на глаз, вернется та, прежняя Элиза, но что-то мне в это не верится… – добавил Эрвин. – Я все-таки попробую договориться с ее супругом, не может же он отказать нам с братьями в такой малости! Или… Может, лучше попросить, чтобы вы с Селестой поближе познакомились с Элизой?

Я закивала изо всех сил.

– Наверно, это можно будет устроить, женщинам-то, да еще замужним, можно общаться без посторонних, – наконец-то улыбнулся он. – Я скажу Герхарду, пускай договаривается он. Он старше и убедительнее, а я… сама понимаешь, мне лучше не мелькать лишний раз. И так уж всем глаза мозолю, а куда денешься?

Я снова кивнула и обняла его так крепко, как только могла, и разжала руки, лишь когда Эрвин настоятельно попросил отпустить его, покуда ребра целы.

– Я по морю скучаю, – сказал он, когда я улеглась бок о бок с ним, привычно уже разгладив перья на его крыле. – Здесь оно вроде бы и есть, а не такое, как у нас. Казалось бы, канал под самыми дворцовыми окнами… До залива рукой подать, но… Все побережье застроено, куда ни глянь – то причал, то склады, то таможня, то лодочный сарай какой-нибудь, то еще что. То ли дело у нас! Пустой берег, только кое-где лодки лежат да снасти сушатся, ну, рыбаки костер разведут… А видно так далеко!

«И маяк светит», – улыбнулась я.

– И маяк. – Эрвин словно прочел мои мысли. – Когда мы возвращались из-за моря, иногда удавалось уговорить Клауса немного сменить курс, ну, если ветер позволял. Тогда я издалека видел свет маяка и знал – меня ждут. Ладно, пускай не меня… Этот огонь – для всех, кто в пути, и пока он горит, никто не заплутает темной ночью, ведь так, Марлин?

Я кивнула.

– У тебя огонек свечи в глазах отражается, – сказал он вдруг. – В точности как маяк темной ночью. Не разберешь, где кончается небо и начинается море, хотя вроде бы и не темно, и звезды, и луна на небе, и вода по летнему времени светится… А как увидишь маяк, так сразу и понимаешь – до дома рукой подать.

Эрвин протянул руку и коснулся моих волос.

– Ты вздрагиваешь, когда я так делаю, – сказал он, – тебе неприятно?

Я покачала головой. Как объяснить ему, что Клаус поступал так же? Как сказать, что я не хочу сравнивать их, родных братьев, таких непохожих?..

– Брат тоже так делал, верно? – произнес вдруг Эрвин. – Я угадал? Извини, я не могу удержаться – волосы у тебя как шелк, как прохладный песок на берегу или струи дождя – текут сквозь пальцы, струятся, переливаются на свету… В жизни не видел такой красоты!

«Клаус никогда не говорил так складно», – сказала бы я, если бы могла. Увы, мне оставалось лишь улыбнуться и обнять мужа… Мужа, который ни в какую не желал сделать меня своей женой по-настоящему!

– О чем ты все шепчешься с Селестой? – спросил вдруг Эрвин. – То есть переписываешься. То есть… тьфу ты! Ну да ты поняла.

Я развела руками – мол, о всякой ерунде.

– Не верю, – тут же произнес он. – Вы что-то затеяли. Сознавайся!

«И не подумаю, – покачала я головой. Эрвин уже приучился понимать меня и без слов. – Мы о своем, о женском… Селеста любит Герхарда. Она хочет спасти его. А я хочу спасти тебя».

– Я не заслужил этого, – негромко произнес Эрвин.

«Герхард говорит то же самое Селесте», – нацарапала я в блокноте, который теперь всегда держала под рукой, и сунула мужу под нос. Авось разглядит буквы в лунном свете!

– Сговорились, значит, – вздохнул он и тут же напрягся: – Так она тоже… знает?

Я кивнула.

– Ну конечно, сложно было не догадаться, если они стали мужем и женой, – вздохнул Эрвин. – Бедная девочка… Что ты так смотришь? Хочешь спросить, отчего я не пожалел брата вперед нее? Так он уже был проклят, а она и представить не могла, на что идет… И Герхарда я могу понять лишь отчасти.

Видно, взгляд мой был слишком выразителен, потому что Эрвин пояснил:

– Должно быть, он хотел оставить след на этой земле. Сына, если повезет, того, кто унаследует его кровь и титул, не даст всему этому кануть в бесконечность. Но это не извиняет его: Селеста ведь не знала, что с Герхардом не так?

Я кивнула.

– А ты знала… – негромко произнес он и спросил вдруг: – Скажи, а у русалок могут быть дети от людей?

«Почему нет?» – удивилась я.

Мы ведь были народом, который, если верить легендам, произошел от человека и спасшей его в бурю рыбы-дельфина. Это теперь мы знаем, что дельфин вовсе не рыба: он вынашивает и рождает детенышей, а не мечет икру, и кормит их молоком, как человеческие женщины. Говорим, правда, как привыкли… Люди, кажется, тоже не все знают, что дельфин куда больше походит на них, чем на какую-нибудь камбалу!

От бабушки я слыхала, что человеком тем был Создатель, который по рассеянности своей пропустил начало шторма, а потом уж спасался, как умел. И это он выручил самку дельфина, чуть не разбившуюся о рифы, и они поддерживали друг друга на плаву, пока хватало сил. А там уж волны улеглись, настало утро, и Создатель понял, что это хорошо…

Бабушка говорила еще, что далеко на севере считают, будто русалки произошли от тюленей, а не от дельфинов, но не отрицают, что Создатель отметился в нашей родословной. С другой стороны, кто же знает, сколько бурь пришлось ему пережить и с кем именно он встречал рассветы на далеких берегах?

– Нет, Марлин, оставь меня, – произнес Эрвин, отстраняясь. – Прости. Я не могу.

«Ты уже говорил, – кивнула я. – Не нужно повторять дважды, я запомнила с первого раза».

– Просто обними меня, – попросил он. – Когда ты делаешь так, я ничего не боюсь. Как тогда, когда я еще был птицей, а ты – русалкой: ты гладила мои крылья, и я верил, что сумею достичь берега… И я ведь добрался до него, – добавил Эрвин, – вот только не тем и не так, как хотел. И все же… Если бы не ты, я вовсе не увидел бы земли.

Я не размыкала объятий до самого рассвета, и Эрвин спал спокойно, так тихо, что порой я начинала прислушиваться – а дышит ли он?

* * *

– Герхард говорит, муж Элизы не желает, чтобы она общалась с нами, – сказала мне Селеста, когда мы встретились день спустя. Она была деятельной девушкой и не теряла времени понапрасну. Но увы, все ее старания были тщетны. – Он считает, что мы с тобою не те женщины, с которыми следует знаться его супруге.

«А не оскорбляют ли эти слова честь наших мужей?» – написала я.

– Я задала тот же вопрос, – ответила она. – Герхард был очень недоволен, получив такой ответ. Но ты ведь понимаешь, Марлин, он не может приказать нашему зятю взять и допустить нас к Элизе. И Андреас не может: это ведь гости, у них свои обычаи…

«Понимаю, – кивнула я. – Но это очень странно. С прочими гостями из той страны тоже приехали супруги, и хоть они ни с кем не видятся наедине, все же общаются с другими дамами!»

– Верно, – подтвердила Селеста. – Я подослала свою служанку к помощнице одной из этих дам якобы спросить об узоре на ткани… Ты видела ту пожилую женщину в темно-синем? Какая вышивка на ее покрывале! Как море звездной ночью, так и переливается…

Я снова кивнула: в самом деле, у той дамы наряд был редкостно хорош и интерес к такому рукоделию не выглядел наигранным.

– Они разговорились, девушка показала другие покрывала, рассказала, какими нитками это вышито, а моя Джен показала ей, как выплетать пояски из бисера. Словом, болтали они долго, обе рукодельницы, им нашлось о чем посплетничать, – улыбнулась Селеста. – Так вот, та девушка, Амина ее зовут, сказала, что Элиза мало с кем разговаривает. Даже придворные дамы, бывает, неделями не слышат ее голоса, а служанкам она только отдает распоряжения, и то не слишком часто. На то у нее есть помощницы, которые за нею ухаживают, наряжают, как прикажет супруг: Элиза плохо знает тамошние обычаи, а у них для каждого случая разные наряды. А еще есть цвета и украшения, которые можно надевать только по особенным праздникам, а какие-то камни, например, нельзя сочетать с определенными металлами…

Я удивленно посмотрела на нее.

– Извини, я заболталась, – вздохнула принцесса. – Джен так увлеченно пересказывала мне все это, что я невольно запомнила. Кстати, если так подумать, то супруг Элизы просто счел нас невоспитанными и вульгарными, он-то судил по обычаям своей родины, а не наших мест!

Я жестом попросила продолжать. Селеста была наблюдательна, вдруг она заметила и узнала что-то такое, что может нам пригодиться?

– На тебе позавчера было темно-синее платье и сапфировый гарнитур, – сказала она, – а в тех краях синее могут носить только солидные дамы, у которых уже взрослые дети, а еще вдовы и те, кто дал обет безбрачия. Но тогда им не положены драгоценности. А я была в голубом, и это тоже не годится, потому что голубой носят незамужние девушки! И я уж молчу про наши открытые руки и плечи, по тамошним меркам это просто верх неприличия… Да и волосы у них положено покрывать так, чтобы ни единой прядки не выбивалось. С этакими вот локонами, как у нас, красуются только всякие танцовщицы да девицы… гм… ну, ты понимаешь, какого рода.

«Бедняга, – пожалела я зятя, – должно быть, он не знает, куда девать глаза от стыда: в какую сторону ни глянь, непременно увидишь чье-нибудь декольте!»

Селеста взглянула на мою записку и рисунок, на котором красовалась дама с преувеличенно пышным, едва прикрытым платьем бюстом, и чужеземец, в ужасе закрывающий глаза ладонями, и захихикала, как маленькая девочка.

– Верно-верно, – подтвердила она. – Думаю, однако, смотреть-то, да и не только смотреть ему нравится, но приличия есть приличия: если он позволит Элизе общаться с нами, его осудят собственные придворные. А сами ведь времени даром не теряют… – Селеста понизила голос и добавила: – Джен сказала, эти господа очень темпераментны, а уж в окошки к здешним дамам забираются мгновенно, только помани!

Я пожала плечами: обычное дело для любого дворца. При Клаусе тут тоже было… весело. Наверно, теперь люди наверстывали упущенные годы, о которых рассказывал Эрвин: ведь его мачеха запретила всяческие увеселения во дворце.

– Так или иначе, с Элизой нам поговорить не удастся, – заключила Селеста, а я только вздохнула. – Я велю Джен, чтобы она еще поболтала с этой Аминой и другими служанками. Вдруг они что-нибудь знают?

Я взяла ее руку и повернула ладонью вверх, а потом изобразила, будто вяжу что-то.

– Хочешь узнать, занимается ли Элиза рукоделием? – сообразила принцесса. – Об этом Джен уже спрашивала, а Амина сказала – нет, после той истории, когда Элизу чуть было не сожгли, она больше не брала в руки ни спицы с пряжей, ни нитки с иголками. Ей вроде бы нравится наблюдать за чужим рукоделием, особенно за тем, как плетут кружева, но сама она предпочитает книги с картинками. Амина говорит, Элиза может часами рассматривать иллюстрации, а иногда, когда у нее хорошее настроение, читает своим дамам вслух. Но, конечно, то все нравоучительные истории, житие Создателя или волшебные сказки. Романы, – улыбнулась Селеста, – у них женщинам читать воспрещается. Неприлично!

Я посчитала на пальцах, сколько времени Элиза уже замужем, и вопросительно посмотрела на Селесту, изобразив ладонями выпуклый живот.

– Детей у них с мужем нет, – правильно поняла она мои жесты. – То есть у него есть дети от наложниц и рабынь, но не от Элизы. Поговаривают, это колдовство виновато. Он, правда, пресекает такие речи, но думать-то все равно не запретишь…

«Понятно, – вздохнула я, снова взявшись за карандаш, – что ничего непонятно. Дело все-таки в Элизе. Она что-то знает, я уверена, но не хочет или не может рассказать. Селеста, а не выйдет ли передать ей записку?»

– Боюсь, Амина не рискнет, – покачала она головой. – За такое ее могут побить, а то и задушить. Конечно, я велю Джен спросить, но вдруг Амина возьмет записку, только отдаст не Элизе, а ее мужу?

«Получится некрасиво, – согласилась я. – Как бы не вышло скандала… Ну что ж, подумаем еще, пока все в сборе, а у нас есть время!»

– Да, – кивнула Селеста, – неужто мы ничего не сможем придумать? Не верю!