Текст книги "Темнее тысячи лун"

4

Металлическая дверь захлопнулась за нашими спинами с характерным звуком. Небо подзатянуло облаками. Я не собирался медлить, но Сеня остался стоять возле подъезда, чего я сразу и не заметил.

– Стой, – сказал он, повысив голос.

Я обернулся и понял, что он не пошел за мной. Он так и не сдвинулся с места, поэтому я сам вернулся к нему.

– В чем дело?

– Прости меня, – мое сердце забилось сильнее. С чего бы он стал передо мной извиняться? – Я не должен был знакомить тебя с ним. Он псих.

Эти слова точно задели меня. Да, Андрей оказался странноватым и чуть отталкивающим человеком, но как он посмел его осуждать? В нем я действительно видел близкое мне, поэтому Сеня вызвал во мне неприязнь.

– Скажи мне: ты совсем дурак? – я приложил максимум усилий, чтобы это прозвучало как можно мягче, но, кажется, не сработало.

– Заткнись, – Сеня выругался. – Я слышал ваш разговор. Разве нормальный человек ведет себя так? – последнее слово он чуть ли не прокричал.

Я вспомнил, с каким воодушевлением он звал меня с собой. Тогда же он транслировал эмоции, которые прогуливались, держась за ручки с безумием и страшным гневом. Нужно еще подумать, кто тут псих на самом деле.

– Сень, я не желаю это обсуждать. Ты неадекватный, – как-то неуверенно добавил я.

Мне показалось, что он хочет ударить меня. Его руки сжались в кулаки. В драку я особо не верил, но на всякий случай сконцентрировался на движениях потенциального оппонента.

Он приблизился ко мне на пару шагов. Если он и хотел ударить или сделать что-то другое, то он не успел. В моих глазах потемнело, но не от удара. Он не бил меня, нет. Я был поражен изнутри. Земля будто ушла из-под ног, а сам я провалился в другую Вселенную, где действовали совершенно другие законы физики. Тело порвалось на миллион молекул и осталось в новом пространстве, другом мире.

Очнулся я, по словам Сени, секунд через сорок. Я видел его таким испуганным второй раз в жизни. О первом было принято никогда не говорить вслух, но я вам поведаю нелепую детскую историю для полноты картины.

Нам было лет по двенадцать. В тот день мы, как и всегда, пошли погулять. У Сени в кармане прятался новенький коробок спичек. Нет, курить мы не собирались. Дело было летом, а лето дарило глупым детишкам много поводов для забав.

В нашем городе росло много тополей. В жарком климате эти замечательные деревья начинали цвести в конце мая, а первая половина июня была настоящим адом для аллергиков. Тополиный пух был везде: кружил по улицам города, залетал в окна домов и машин, забивался по углам, и, самое ужасное – постоянно попадал в рот и нос прохожим, вызывая бесящий зуд и постоянное желание чихать. Дожди шли редко, поэтому сухой пух практически беспрепятственно путешествовал от малейшего дуновения ветерка. На улицу лишний раз выходить не хотелось, но кого это останавливает?

А еще всем, особенно детям, отлично известно, что сухое очень легко воспламеняется и хорошо горит. Именно благодаря этому познанию мы и взяли с собой спички. Дождались момента, когда небо начало темнеть, а шар Солнца поглощался кромкой горизонта на западе. Людей на улице было уже не так много: все расползались по норам, не желая кормить полчища комаров, которые патрулировали вечерний город и безжалостно наказывали запозднившихся гуляк. Для осуществления поджога мы выбрали пустырь, где было относительно много открытого пространства. Между нами повисло захватывающее молчание и легкое напряжение, пока мы аккуратно продвигались в сторону пустыря. Сеня то и дело доставал коробок из кармана и ловко вертел его, наверняка предвкушая, как достанет оттуда спичку, проведет ей по тёрке и получит искру. Искру, которая за считанные секунды красиво пробежится по пушистым семенам тополя и не оставит от них ровным счетом ничего.

Мы прибыли на место, и к тому времени небо уже окончательно утратило свои краски. Одни лишь звезды сопровождали нас в этот поздний час. Пустырь действительно был подходящим местом, даже слишком. Пух покрывал приличную площадь бесхозной земли. Его лежало так много, что он напоминал тонкий снежный покров, который появляется в наших краях в ноябре. Здесь мы бывали много раз. Раньше тут даже играли в футбол. Делали импровизированное поле и гоняли мячик под палящим солнцем. Но в последние годы это место утратило популярность. Странно, но сюда просто перестали ходить. О былом величии напоминали лишь два заброшенных ветхих сарая, неизвестно когда и кем построенных.

Погодка выдалась безветренной, что благоприятно сказывалось на наших прогнозах.

– Ну ты как? Готов? – спросил я у Сени.

Он повертел коробком перед лицом, показывая свою готовность совершить мелкую пакость. Поджигать вызвался он, а я решил поработать оператором и заснять акт хулиганства на камеру. Телефон уже был приведен в боевую готовность. Дешевая китайская камера и так искажала изображение, а в надвигающихся сумерках вообще сложно разобрать картинку. Света для фокусировки не хватало, но уже очень скоро он должен был появиться. Сеня собрался с мыслями, открыл короб, вынул оттуда спичку.

– Включай камеру, – скомандовал он и чиркнул спичкой, но ничего не произошло.

После еще нескольких попыток он сдался и кинул бракованный инструмент в траву. В адрес производителя спичек прозвучали слова, упоминание которых здесь не совсем уместно. А ведь это явно был знак. В его руках появилась новая спичка. В этот раз огонь с первой же попытки охватил головку спички. Я наблюдал за процессом через экран телефона.

Мы отступили от пушистого настила, а спичка полетела в обратном направлении. Все произошло слишком быстро. Пламя сразу перекинулось на близлежащие пушинки. Невесомые, но от этого не менее горючие семена воспламенялись стремительнее, чем ты успевал это осознать. Сеня завороженно пялился на исчезающий ковер, а я понял, что у нас проблемы.

Куча пуха прилегала и к старым сараям. Доски вспыхнули вместе с травой, которая росла вокруг. Я инстинктивно отключил запись и в ужасе дернулся в сторону Сени. Его лицо было изуродовано похожей маской дичайшего страха.

Мы кинулись убегать. В процессе я высказал дружку все, что я о нем думал. Идиоты, настоящие идиоты. Повезло, что свидетелей в такой глуши, в такое время оказаться не могло. Отбежав достаточно далеко, Сеня слегка успокоился, и мы обсудили наши дальнейшие действия.

– Если нас вычислят, то это конец, – эти слова он произнес очень драматично. – Чего доброго, на нары поедем.

Я хохотнул от его опасений, но облегчения этот надрывистый смешок никому не принес.

– Хорош пургу гнать. Но вляпались мы знатно. Поймают – поминай как звали.

Кара нас не настигла. Никто так и не узнал имена дегенератов, подпаливших заброшенные сараи. Хотя, по нашим данным, на место выезжал участковый, что-то там разнюхивал. Уж не знаю, чем закончилось дело, но на нас они не вышли. Но потрясение оказалось настолько сильным, что мы пообещали друг другу больше к этому дню не возвращаться, хотя видеозапись нашего злодеяния я просматривал приличное количество раз.

5

В руках он держал телефон. Когда он наклонился ко мне, я заметил, что он уже набрал номер службы спасения. Еще пару секунд, и он бы вызвал скорую. Я упал на удивление удачно – даже не чувствовал боли. Все было бы даже лучше, чем в сказке, но одно лишь вновь появившееся и очень знакомое мне ощущение портило картину. Тошнота, навещавшая меня утром, была снова со мной. Она тихо выжидала момента с самого выхода из дома. В квартире Андрея эта тварь тоже была начеку – могла кинуться в любой момент, но я сдерживал незваную гостью. Теперь же она мелькала перед моими глазами, пожирала внутренности и наполняла черепную коробку.

Сеня подал мне руку. Я медленно поднялся, но твердо встать на обе ноги не вышло – я покачнулся, но в этот раз глаза не залила темная краска и я не упал ни в глубины своего мозга, ни на асфальтированную дорожку. Ужас настолько овладел Сеней, что тот по-прежнему молчал, смотря на меня взглядом полным мольбы.

– Никому не слова, понял? – голос мой напоминал рев исполинского чудища, проспавшего в темном сыром подземелье несколько тысяч лет.

– Я… Степа, я… Ты дойдешь сам до дома? – он хотел поскорее оставить меня и уйти.

– Да, – сухо ответил я и развернулся, чтобы зашагать в сторону дома.

Он рванул за мной, не дав мне отдалиться.

– Умоляю, прости, – взвыл он. – Я очень виноват перед тобой. Я даже не знаю, как мне извиниться.

– Иди домой, – меня хватило только на два слова то ли из-за ада, разбушевавшегося в желудке, то ли из-за желания набить ему морду и втоптать в дорожное покрытие.

Повторять еще раз не пришлось. Когда я обернулся, увидел только сутулую спину, удаляющуюся в противоположном направлении. Он медленно уходил, оставив меня наедине с самим собой.

Идти было трудно: подступала тошнота. Я смотрел под ноги. Перед глазами мелькали песчинки, камешки, осколки бутылок. Усиливающийся ветер закрутил своим порывом целлофановый пакет, кем-то бессовестно выброшенный посреди улицы. Я чувствовал, как мои внутренности старались противостоять и удерживать все внутри. Было больно, жгло в области пищевода.

Облака плавно переходили в громоздкие тучи. Меньше всего мне хотелось попасть под проливной дождь и вымокнуть целиком. До дома оставалось немного, метров триста, но каждый шаг давался мне тяжелее, чем предыдущий.

Я доковылял до своего двора. Перед тем, как зайти в здание, я обратил внимание на погоду. Будет гроза, настоящая буря обрушится на город. Скоро, уже очень скоро. Где же будет прятаться одинокий прохожий, нечаянно оказавшийся вдали от гнездышка в столь ветреный и разрушительный час?

– Хорошо, что я уже в убежище, – произнес я вслух, открывая дверь подъезда.

Черт, меня снова вывернуло. Может, так мой организм очищал себя от дерьма, что мне приходилось пропускать через себя почти ежедневно? Как бы там ни было, мне ощутимо полегчало.

Марсик спал на диване, свернувшись в клубок, как бы защищаясь от всех угроз, включая начавшийся летний ливень. Тяжелые капли барабанили по стеклу и сливались в единое журчание вместе с бушующим ветром. Я любовался ненастьем. В непогоде я всегда видел только романтику и приятную глазу консервативную обстановку, которая въедалась в душу с раннего детства. Бураны, вьюги, дожди, грады и метели куда интереснее, чем унылые солнечные дни. Если бы я когда-нибудь захотел совершить суицид, то это случилось бы в тот день, когда солнце нещадно обстреливает землю своими слишком слащавыми, слишком идеальными лучами.

Через минут пятнадцать я уже дрых возле кота. Гроза и не собиралась останавливаться, она шла до победного конца. Сон был крепким и спокойным. Изнеможенное рвотой тело нуждалось в отдыхе. Разбудила меня мама, вернувшаяся с работы. Я резко проснулся и ощутил неприятную тяжесть в теле, когда ключ повернулся в замке. Пришлось быстро подрываться и бежать в прихожую, чтобы встретить мать.

В тот день она была без пакетов. Дождь, на который она не рассчитывала, внес свои коррективы в ее внешний вид. Одежда очень серьезно промокла, а лицо ее было уставшим и больным.

– Привет! – поздоровался я заспанным голосом. – Вижу, что зонтик ты с собой не прихватила.

Она чихнула, прежде чем ответила.

– Да, ты очень наблюдательный. А чего это ты так плохо выглядишь?

– Я лег поспать днем, но проснулся немного позже, чем рассчитывал, – про сегодняшние похождения и проблемы с пищеварением я решил умолчать.

– Отец звонил утром. Сказал, что в субботу приедет, – слова матери зажгли во мне горячую искорку. С папой я виделся редко – постоянные командировки вынуждали его надолго покидать город, а иногда и страну.

– Наконец-то, я очень соскучился по нему, – искренне сказал я.

– Я тоже, сынок, – в ее взгляде было что-то очень грустное, – Я тоже.

Осознание одного неудобного момента пришло только после того, как я вернулся к себе в комнату. Отец приедет в субботу, подумал я, и встреча с Андреем запланирована на этот же день. Я очень хотел поближе познакомиться с ним и обсудить его загадочные планы, но приезд отца был куда важнее (или все-таки нет?). Будет очень неуважительно, если я уйду куда-то в день его приезда. Я знал, что для отца ценна каждая секунда, проведенная с семьей. Хоть он и находился месяцами вдали от родных людей, его нельзя было упрекнуть в том, что он недостаточно любит меня и маму. Его редкие приезды становились настоящими праздниками и для нас, и для него самого. Пару раз мне даже доводилось видеть скупые слезинки радости в его спокойных, уверенных и уставших глазах.

6

Я не мог заснуть. Ворочался в кровати так же, как извивается насекомое, отравленное дихлофосом. Да и чувствовал я себя не лучше. Дневной сон убил во мне всю усталость, поэтому я вынужден был сражаться с собственными мыслями и пытаться провалиться в небытие хоть на несколько часов. Мысли, как назло, были особенно кровожадными. Транс, в который я был погружен в течение дня, улетучился. Уже ничего не казалось столь гладким, каким представало в свете дня. Перед глазами всплыло лицо Андрея. Гладкая, красивая кожа без единого намека на уродство. Я видел, как мое сознание стало играться с картинкой. Лицо внезапно начало обрастать неровностями, шероховатостями. Словно деревянный брусок, которому наждачная бумага не уделила и капли своего внимания – так выглядела лопнувшая призма. Идеальная кожа тут же покрылась прыщами, родинками, веснушками, угревой сыпью. Небольшой шрам над правой бровью служил вишенкой на не очень привлекательном, но таком ароматном и вкусном торте. Все эти дефекты, очевидно, устрашали своего носителя, но не отбирали у внешности необъяснимую и едва заметную красоту. Почему я так легко поверил ему? Он ведь преподнес себя так странно. Может, и вправду не в себе. Но вокруг Андрея буквально витала аура, тянувшая меня к нему. Сомневаюсь, что эту силу можно объяснить законом всемирного тяготения, физикой или чем-то еще из того, что доступно нашему пониманию. Может, я тоже не в себе?

Пришла очередь отца. Невидимый проектор в голове вывел его фотографию на стенку моего черепа. Одетый в костюм, уже не такой молодой мужчина смотрел на меня изнутри. Опять его образ пропитан усталостью, печалью и чем-то новым, едва заметным. Родное лицо вновь погрузило меня в блаженное спокойствие. Я помолился, после чего глаза закрылись сами.

7

В четверг мама с утра чувствовала себя неважно. Когда я проснулся, то увидел, что она не собиралась на работу, а лежала в постели с мрачным видом.

– Мам, что с тобой такое? – взволнованно спросил я.

– Голова раскалывается. На работу сегодня не пойду – взяла отгул, – говорила она не больным, но явно не своим обычным голосом.

– Температуру мерила? – с переживанием спросил я.

– Я абсолютно здорова, сынок, – сказала она серьезно. – Магнитные бури, наверное. И предчувствие какое-то нехорошее.

– Могу помочь? – поинтересовался я.

– Завари, пожалуйста, крепкий чай. Выпью, получу дозу кофеина и буду как новенькая, – кофе мать не любила, поэтому унылые состояния предпочитала купировать горьким и насыщенным чаем.

Я поторопился исполнить ее просьбу. Через несколько минут я передал ей горячую кружку.

– Спасибо огромное, сыночек. Что бы я без тебя делала?

– Пустяки, мам, – это прозвучало довольно нелепо из-за смущения в моем голосе.

– Не пустяки, – опять очень серьезный тон. – Такие слова от родных людей всегда очень нужны, без этого человеку прожить сложно.

Я посмотрел на нее вопросительным взглядом. Она тут же, с наигранной строгостью, произнесла:

– Чего уставился? Смотришь, будто впервые слышишь что-то подобное от меня, – мы с ней обменялись смешками.

– Ты лучше давай поправляйся. Послезавтра уже отец приедет. Будет печально, если ты разболеешься.

– Все будет окей, – с выпирающей неуверенностью ответила мама.

День шел, а мама постепенно приходила в себя. Накормила меня обедом, и дела пошли чуть бодрее. Целый день мы провели дома – не было надобности куда-то идти, да и оставлять мать одну в таком состоянии было бы опрометчиво.

После ужина я наконец взялся за книгу. В руках я держал «451 градус по Фаренгейту» – произведение известного американского писателя Рэя Брэдбери. Новенькая книжка в приятном мягком оранжевом переплете обещала несколько увлекательных часов наедине с текстом и самим собой. Я удобно расположился на диване так, чтобы приятные глазу лучи закатного солнца попадали на страницы.

Я раскрыл книгу. Запах новой бумаги заполнил пространство вокруг меня – я был от него без ума. Впервые за многие недели я ощутил полное спокойствие и умиротворение. Страницы уверенно перелистывались, а история, рассказанная уже миллионы раз, набирала обороты. Сказ про очень коварное и заблудшее общество, отрекшееся от книг и знаний. Пожарники там не тушили дома – они сжигали целые библиотеки, огромную кладезь человеческих трудов, сюжетов, эмоций и задумок. Они сжигали сам облик человеческий. Я невольно отвлекся от книги, увязнув в своих мыслях. Писатель оказался чертовски прав, показав этот роман людям. К сожалению, события, описанные в рассказе, все сильнее походили на реальность, чем на антиутопию. Ох, где-то мы свернули не туда.

В реальность меня вернул телефонный звонок, обрушившийся в не самый подходящий момент. Но недовольство улетучилось так же быстро, как и нахлынуло. Мне звонил отец.

– Здравствуй, сын, – родной голос звучал из динамика. Голос, который я узнаю всегда, хоть и слышал его в основном во время коротких, но таких важных телефонных разговоров.

– Пап, привет, – и тишина. Несколько секунд мы оба молчали. Там, откуда звонил отец, гудел мотор. Звук слишком громкий для легковушки. Техника, издававшая такой рев, куда мощнее обычной иномарки.

– Света сказала тебе, что я приеду? – папа решился прервать неловкое молчание. У него была привычка называть маму по имени, даже при беседах со мной. Долгие разлуки негативно сказывались на некоторых аспектах семейной жизни, но это не подрывало единство нашей общины.

– Да, пап, – нужные слова не шли, но мне было плевать, я просто хотел, чтобы разговор длился подольше.

– Не хочу тебя расстраивать, но есть вероятность, что мне придется задержаться. Работа у меня такая… Дел по горло в последнее время. Ты, наверное, новости-то читаешь… – по голосу отца было слышно, что ему очень тяжело говорить мне об этом. Кажется, я даже слышал, как его голос нервно дрогнул, но из-за шума точно сказать было нельзя.

– Мы очень скучаем по тебе… – я действительно скучал, а теперь еще и расстроился.

– Знал бы ты, как мое сердце разрывается. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но ни один день в отъезде не проходит без тоски по дому, – эти слова прозвучали настолько искренне, что у меня на глазах выступили маленькие слезинки. Думаю, что отец испытывал то же самое на другом конце.

Словно услышав меня, он продолжил. Поведал, что находится в области, совсем недалеко от нас. Говорил кратко и по делу, стараясь не мешкать и не отвлекаться. Все дело в том, что он был ограничен в контакте с внешним миром, таковы требования. Наконец сказал, что не обещает, но постарается приехать в субботу.

– Хорошо, ждем субботу с нетерпением, – сказал я как-то очень уныло, ведь на самом деле не на шутку опечалился.

– Давай, сынок. С Богом. Берегите себя, я вас очень люблю, – серьезно сказал он на прощание, и после этих слов звонок оборвался. Тишина в комнате заменила фоновую шумиху тяжелой техники, сопровождавшую отца.

Он приехал сюда раньше, чем я ожидал. Сейчас отец работал в небольшом селе в десятке километров от города. Про это место очень любили потрещать местные обыватели. Нередко село, а точнее то, что находилось в его границах, становилось поводом для сплетен у местного контингента.

Известно было не так уж много, но кое-что интересное горожане все же знали. Проживало там, по неизвестно чьим подсчетам, не больше тысячи человек. Деревня жила за счет стратегического военного предприятия. Многие приезжали с разных концов страны, оттого приличная доля населения работала на заводе. Никто точно не знал, что там на самом деле производят, но было несколько основных теорий, выдвинутых местными не очень авторитетными источниками.

Говорили про производство бронетехники, химического оружия, снарядов, истребителей. Самая, пожалуй, бредовая теория говорила о том, что там занимаются жестокими экспериментами над людьми и созданием неуязвимых суперсолдат. Те, кто придерживался смешной позиции, любили подкреплять свои доводы какими-то мифическими и регулярными исчезновениями людей в том районе. Лично я в эти бредни никогда не верил и всерьез не воспринимал, и не только потому, что они звучали неправдоподобно.

В самом селе я никогда не был, но мы много раз проезжали мимо, когда удавалось выбраться на отдых на берегу чистого пресного озера, которое располагалось далее по той же трассе. Дорога нуждалась в ремонте на многих участках, но именно там всегда лежал свежий асфальт. В детстве это место всегда пугало меня своей таинственностью и угрожающим видом. Поселение окружало множество КПП с вооруженными людьми в военной форме. Не удивлюсь, если они не знали, что охраняют.

Гигантские здания скрывались за высокой бетонной стеной. Сверху на всякий случай приделали колючую проволоку; ее предназначение оставалось загадкой для меня, ведь высота стены точно составляла не меньше трех-четырех метров, а по периметру было столько охраны, что по ней и паук не пробежал бы незамеченным. Массивное бетонное сооружение со своей задачей справлялось: через такую преграду перелезть вряд ли удастся, а рассмотреть что-то, кроме пары величественных труб и крыш нескольких зданий, не представлялось возможным.

Моей любимой и самой поразительной теорией долгие годы оставалась версия о том, что на предприятии занимаются разработкой термоядерного оружия. Теперь следите за мыслью внимательно.

Что же там забыл мой отец? Он работал военным инженером. Командование постоянно перекидывало его на разные военные объекты, в том числе и на заграничные базы. Как-то ему довелось побывать в Центральной Африке, но чаще он уезжал в другие регионы нашей страны, проводя там от нескольких дней до нескольких месяцев. Я твердо убежден, что и на территории этого предприятия мой отец бывал далеко не один раз.

Лет пятнадцать назад он получил свое второе и последнее высшее образование. Сначала он отучился на физика-ядерщика. Папа часто упоминал о том, что не планировал связывать свою жизнь с армией, но под влиянием обстоятельств и каких-то влиятельных людей решился на получение еще одного диплома. Для меня эта история всегда казалась странной, но при этом в ней прослеживалась определенная логика. Насколько мне известно, отец учился очень усердно и закончил обучение на первую специальность с отличием. Одной из его исследовательских работ всерьез заинтересовались первые лица страны. Государственная машина, вероятно, приютила талантливого мальчишку с целью получить надежного специалиста по реализации нового ядерного проекта.

Однако, я не мог быть уверенным на сто процентов. Сам отец крайне мало рассказывал про свою работу, по крайней мере, мне. Может, мать знала больше, но на все мои расспросы отвечала готовой фразой: «Мне известно не больше твоего».

Как-то раз я спросил отца напрямую про то, занимается ли он созданием смертоносных бомб или на него возложена ответственность за что-то другое, менее смертоносное. Тогда он посмотрел на меня серьезно и очень по-взрослому сказал, что работа его опасна и связана совсем не с проектированием чайников, а я не должен впредь спрашивать его о том, чем он там занимается и помалкивать в присутствии посторонних. Повторять еще раз ему не пришлось, ведь я хорошо запомнил его предостережение и больше с этим не возникал.

Иногда к нам приходили какие-то люди, спрашивали про отца. Очевидно, что за ним, а заодно и за нами вели слежку. Ничего крайне незаконного мы не совершали, но ощущение, что на тебя могут постоянно смотреть, не давало покоя, особенно когда я был помладше.

Телефоны могли прослушиваться, поэтому папа не смог ничего сказать мне сегодня, даже если хотел. Обычно он вел разговоры на позитивной ноте, но сейчас я услышал только обеспокоенность и печаль. Что-то шло не так, как должно было, оттого и все эти странности в его поведении.

С мамой он познакомился как раз во время учебы в университете. Они случайно встретились вечером в парке, когда отец решил подышать свежим воздухом и расслабиться после тяжелого дня, а мать выгуливала собаку – обычную старенькую дворнягу по кличке Джек. Без этой собаки, возможно, я бы так и не появился на свет. Если бы тринадцатилетняя Света не подобрала маленького щенка недалеко от школы, в которой она училась, то мои родители могли и не встретиться вовсе. Эх, Джек, мне стоило бы поблагодарить твою глупую, но добрую и преданную голову за подаренную мне жизнь. Интересно, замешана ли в этом судьба, случайность или замысел божий?

В судьбу я верить перестал еще до своего пятнадцатого дня рождения. Хотите сказать, что переломные события наших жизней заранее прописаны, словно программный код? Нет, совсем не так, это просто не может быть правдой. Предначертанный путь убивает одну из главных ценностей бытия – свободу воли. Все мы вольны поступать так, как считаем нужным; никакая судьба не принимает за нас решений.

Случайности, в отличие от судьбы, вполне реальны. Львиная доля повседневной рутины и редких интригующих событий – лишь случайно совпавшие и пересекшиеся пути нескольких людей, историй, вещей и прочего. Например, наше знакомство с Сеней. Я уже отмечал, что мы с ним так же похожи, как «Бойцовский клуб» и какая-нибудь дешевая снятая по шаблону отечественная мелодрама для женщин за тридцать. Причем он скорее олицетворял Тайлера Дердена с его философией саморазрушения, а я походил на второстепенного героя сопливого малобюджетного кино, который толком никому и ничем не запомнился. Но то была обертка. Попробуйте копнуть меня глубже, и жанр кино сменится. Перед вами окажется миниатюрный боевик с бесконечной борьбой внутри, где совсем неясен мотив кровопролития, где нет побеждающей стороны. Даже здесь мы с моим другом Арсением кардинально отличались. Я мог сказать, что его внутренний мир был беднее моего в несколько раз, и я оказался бы прав. Не сомневаюсь, что и он сам поведал бы вам ту же самую историю. Несмотря на пугающую пустоту, назвать его тупым человеком язык не поворачивался. Так что назвать нашу встречу предначертанной – глупо. Бывает в нашем мире такое, что абсолютно разные (на первый взгляд) люди находят точки пересечения на жизненной плоскости, и нет в этом ничего сверхъестественного. Да и в целом люди отличаются в основном умением уживаться со своей животной натурой.

Может, к встрече моих родителей и появлению меня приложил руку сам Творец? Тогда я не так уж часто задумывался о возможности моего божественного происхождения, но и не отрицал ее. Гадать можно бесконечно, но я этим заниматься не собираюсь, ибо мудрое время рассеяло все мои сомнения, но торопить события совсем ни к чему, хоть я и не уверен, что смогу вести повествование столько, сколько планировал. Планы имеют одно интересное свойство – они не срабатывают куда чаще, чем дают ожидаемый результат.

Как бы там ни было, мои родители сыграли скромную, но очень душевную свадьбу, а через пару лет мой отец стал подолгу пропадать из-за своей работы. Кстати, подробностей про его трудовые заслуги дождаться от него было тяжело. Не любил он говорить об этом по двум причинам: во-первых, многим делиться было попросту запрещено – таковы особенности отношений с военными делами в нашем государстве; во-вторых, на него наверняка давило чувство вины за его длительные периоды отсутствия в кругу самых родных ему людей. Когда мне было лет семь, может, восемь, отец серьезно подумывал над тем, чтобы сменить место работы. От этой инициативы родители все же отказались в силу отсутствия другой профессии и других навыков, которые могли обеспечить такой же стабильный и привлекательных размеров доход. Не стоит забывать и про то, что высокопоставленные знакомые папы явно не одобрили бы такое решение. Маме высокооплачиваемая вакансия точно не светила – высшего и даже среднего специального образования у нее не было.

Я убрал книгу подальше и закрыл глаза. От гигантского шара солнца остался только маленький оранжевый сегмент, поблескивающий ненавязчивым закатным светом, утративший дневное величие из-за крыш и фасадов многоэтажек на западе. Мир ассоциировался с наливным яблочком, которое сбил с верхней веточки порыв ветра, и яблочко незаметно для всех, но громко для восприимчивых ударилось оземь. Плод стал счастьем червей, их достоянием. Как известно, чем больше счастья червям, тем уродливее дети бабочек.