Текст книги "Русская пятерка"

Константинов впервые попал на радар скаутов НХЛ во время молодежного чемпионата мира в 1987 году, который широко известен в хоккейных кругах как «Побоище в Пьештянах». Турнир проходил в бывшей ЧССР – на территории современной Словакии. Сборные СССР и Канады соперничали давно и неистово, и новая печальная страница в историю этого противостояния была вписана, когда игроки обеих команд полными составами выскочили на лед и устроили массовую драку. Трое судей никак не могли совладать с сорока игроками, которые отвешивали друг другу тумаки и боролись на льду.

Рукопашная схватка продлилась несколько минут и откровенно перешла рамки допустимого. Ситуация настолько вышла из-под контроля, что чехословацкие организаторы погасили свет на арене, погрузив ее во тьму. В этот момент капитан советской сборной Константинов, лежа на льду, боролся с капитаном сборной Канады Стивом Кьяссоном.

По иронии судьбы пару лет спустя Кьяссон и Константинов стали одноклубниками в «Детройте» – более того, выступали в одной паре. Вместе они являли собой мощный заградительный редут, зачастую выходя на лед против лидеров соперника. Немалую роль в этом сыграло то, что оба могли как следует врезать противнику. Им было практически невозможно забить. Всякий нападающий не даст соврать – трудно бросить прицельно, когда тебя в любую секунду могут впечатать в бортик.

Конечно, журналисты НХЛ придумали Константинову немало креативных прозвищ из-за его манеры игры. В какой-то момент даже казалось, что он – лидер лиги по этом показателю: Владимир Грозный, Плохой Влад, Vlad the Impaler, Владиатор, Владинатор… В образе последнего он был на чемпионском параде в 1997 году, когда, словно Арнольд Шварценеггер в фильме «Терминатор», надел модные солнцезащитные очки и пообещал примерно миллиону своих близких друзей, собравшихся на Харт Плазе в Детройте: «Я еще вернусь».

Соперники Владимира также придумывали ему прозвища, и все они были предельно далеки от «Мистер Конгениальность».

Когда Константинов вышел на лед во время своего первого тренировочного лагеря в 1991 году, его исцеление от «смертельной стадии рака» некоторые считали чудом. Однако успех пришел к нему не сразу, первую пару месяцев в НХЛ ему приходилось нелегко. Это не осталось без внимания его бывшего начальника. Генеральный менеджер ЦСКА Гущин случайно оказался в ноябре в Детройте, где проходило слушание по делу «Ванкувера» против контракта Павла Буре. «Кэнакс» обратились в суд, чтобы тот признал недействительным контракт Буре с ЦСКА, поскольку тот был подписан под давлением. Суд удовлетворил иск, и российский контракт, по которому игроку причиталось триста долларов в месяц, был аннулирован. Через несколько лет Буре будет получать восемь миллионов долларов за сезон.

Находясь в Детройте, Гущин посетил один матч на «Джо Луис Арене», где Константинов выступил не лучшим образом. Кроме того, он и после игры выглядел неважно. Его лицо было пепельного цвета с пугающим зеленоватым оттенком. Как всегда, он шел к раздевалке «Детройта», прихрамывая. Гущин находился неподалеку. Посмотрел на бывшую звезду своей команды, повернулся к Матвееву и сказал: «Похоже, Владимиру Николаевичу по-прежнему нездоровится».

* * *

После того как Константинов обжился в Детройте и привык к стилю игры НХЛ, он быстро стал одним из самых популярных игроков «Ред Уингз». Несмотря на языковой барьер, он сразу расположил к себе партнеров по команде. Скауты и руководство клуба этому абсолютно не удивились, поскольку они уже сами давно были без ума от Владимира. Мюррей впервые увидел его в деле на чемпионате мира в Финляндии, когда «Ред Уингз» устроили им очную ставку в полночь на опушке леса.

– Этот парень никому не хотел уступать. Он бегал по площадке, бил и канадцев, и американцев – вообще всех подряд. Ему было все равно, против кого играть, – вспоминает Мюррей. – Возвращаясь со смены, он снимал сетку и наплечники, и сразу становилось понятно, что у него травма. Но Константинов снова выходил на лед и продолжал биться. Он играл как сумасшедший. И после каждого силового приема на его лице сияла улыбка. Было четко понятно: если есть возможность, такого парня надо обязательно брать в команду. Он был прирожденным воином.

В «Детройте» Константинов играл так же хорошо – и даже лучше.

– Владимир был готов на все, чтобы помочь команде, – добавляет Мюррей. – Вне всяких сомнений, он здорово усилил «Ред Уингз». Познакомившись и поработав с ним немного на тренировках, я полностью уверился: он станет биться до конца в каждой смене.

Именно за это его и любили партнеры по команде.

– Лично для меня Владимир Константинов был идеальным защитником, – рассказывает Жерар Галлан, который прочно обосновался на левом краю тройки Стива Айзермана, когда в команду пришла российская молодежь. Галлан, который и сам любил побороться на площадке, пришел в восторг от игры Константинова. – Он был одним из самых жестких хоккеистов среди тех, с кем мне довелось играть. Я говорю не о драках, а о самом стиле его игры – как он боролся, как проводил силовые приемы, как втыкался… Он мог все. Здорово контролировал шайбу. Хорошо отдавал передачи, постоянно подключался к атакам. Он играл очень плотно и жестко. Исподтишка не бил, но мог сыграть грязно – и ответить за это тоже мог. Его боялись все команды. Как только соперники пересекали синюю линию, он заставлял их платить по счетам. Он однозначно изменил представление о российских хоккеистах.

Игорь Ларионов, игравший с Константиновым в ЦСКА, а затем и в «Детройте», выразился более лаконично:

– Владимир был жестким сукиным сыном. От него было трудно спрятаться.

Константинов привыкал к новой жизни в Северной Америке и со временем раскрылся с другой стороны. В какой-то момент он перестал быть в раздевалке нелюдимым ворчуном, пусть даже по-прежнему передвигался по ней как восьмидесятилетний старик. Возможно, из-за того, что он всегда мог поговорить с Сергеем Федоровым на родном языке, Владимир медленно учил язык своей новой страны.

– У Владди были проблемы с английским, – вспоминает Галлан. – Мы всегда прикалывались над ним. Он, как правило, просто бурчал что-то в ответ.

Партнеры и тренеры любили и уважали Константинова за то, что он терпеть не мог, когда кто-то не выкладывался в полную силу – даже на тренировках. Он абсолютно не стеснялся откровенно говорить об этом, особенно самым близким людям.

– Константинов злился даже на других русских игроков, – говорит Галлан. – Владди приходил пахать каждый день. Мы видели, как другие русские иногда сачкуют на тренировках. Тут же он подъезжал к ним и пихал изо всех сил. Он на дух не переносил, когда кто-то отлынивает от работы.

Характер играет огромную роль в успехе команды, и Константинову было его не занимать. Его партнеры поняли это сразу и старались от него не отставать. Его поведение было заразительным, именно поэтому «Ред Уингз» быстро превратились в одну из лучших команд НХЛ.

– Он был открытым парнем, и ребята в команде быстро взяли его под крыло, – вспоминает Мюррей. – А затем уже и он взял их под свое крыло на льду. Владимир Константинов, вне всяких сомнений, был одним из лидеров команды в раздевалке. Он круто изменил судьбу «Детройта».

Глава 6. Вячеслав Анатольевич Козлов: Новая жизнь в Детройте после страшной аварии

Слава Козлов ехал на заднем сиденье роскошного белого лимузина. Не исключено, что такой машины на Ulitsa Novaya скромного района российского секретного города не видели раньше никогда. Он повернулся к своему другу Алексею Мельнику и сказал:

– Люди подумают, что Борис Николаевич приехал.

Они усмехнулись: Козлов имел в виду первого президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина.

Этот лимузин, если верить водителю Игорю, был вторым по длине в Москве. Автомобиль притормозил у одного таунхауса, стоявшего в ряду с точно такими же на узкой и испещренной ямами улице в городе Воскресенск. На дворе стоял ноябрь 1994 года. Дом, в котором прошло детство Козлова, находился всего в паре шагов от хоккейной площадки, где жители собирались не реже, чем в любой из местных православных церквей.

Невдалеке на горизонте виднелись громоздкие фабричные здания, которые производили химикаты и обеспечивали местных жителей работой. В свое время коммунистические чиновники решили скрыть Воскресенск от посторонних глаз. Согласно Центру экологической политики России, огромный химический комбинат имени И. В. Сталина производил синильную кислоту, также известную как цианистый водород. Это бесцветная, чрезвычайно ядовитая и легковоспламеняющаяся жидкость, которой есть множество применений. В числе прочего ее используют как химическое оружие. Сегодня, как утверждают русские, комбинат производит сельскохозяйственные удобрения.

Анатолий Козлов был в этом городе заслуженным тренером по хоккею. Той осенью его сын Слава должен был играть в Детройте на «Джо Луис Арене». Однако во время первого локаута НХЛ, вызванного недовольством игроков, он решил навестить родной город, а заодно привез с собой одного западного журналиста, что было невозможно представить еще за пару лет до развала Советского Союза.

Локаут продлился четыре месяца. В это время игроки НХЛ старались максимально поддерживать себя в форме, что-то зарабатывать и популяризировать хоккей. Главные звезды лиги советской закалки Игорь Ларионов, выступавший за «Сан-Хосе», а также Слава Фетисов из «Нью-Джерси» решили организовать команду из бывших игроков сборной СССР, уехавших в НХЛ.

Команда должна была провести серию матчей по всей России. Ларионов договорился о финансовой поддержке с одной компанией из Силиконовой долины, а Фетисов воспользовался своими связями в политике, чтобы двум статусным беглецам – Сергею Федорову из «Детройта» и Александру Могильному из «Баффало» – были вручены новые российские паспорта на торжественном приеме в Кремле. Всего пару лет назад об этом можно было даже не мечтать. Коммунистический режим того времени скорее осудил бы обоих как предателей и приговорил к длительным тюремным срокам, и это они еще легко отделались бы.

Славы Козлова не оказалось в списке игроков НХЛ, приглашенных на этот пикник. Он тихо вернулся в Москву и снова начал тренироваться с Центральным спортивным клубом армии – той самой командой, из которой ушел три года назад, а потом судился в Детройте из-за нарушений условий контракта.

Когда Козлов любезно пригласил меня к себе в Воскресенск, чтобы познакомить с семьей и показать один из главных оплотов российского хоккея, я с радостью ухватился за эту возможность. Встретился с его родителями Анатолием и Ольгой, а также с дедушкой. Последний был патриархом семейства и несколько раз поднимал рюмку (Na zdarovye!) изумительной русской водки за своего сына, который был прославленным тренером, а также внука, строившего звездную карьеру в Северной Америке.

Мы пировали по-царски. Мама Славы приносила одну тарелку русских деликатесов за другой. Копченая рыба, несколько видов сыров, домашний хлеб и пирожные – все это она готовила на маленькой кухне. В перерыве между блюдами Анатолий отвел меня в еще одну небольшую комнату – бывшую спальню Славы, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Он с трудом сдерживал эмоции, рассказывая мне о том, как он гордится своим сыном.

– Я немного расстроился, когда нашим первым ребенком стала дочь, – говорил Анатолий. – Надеялся, что у меня будет мальчик, и, может быть, однажды он пойдет по моим стопам. Когда родился Слава, я написал записку и отправил жене. Я сказал, что всю жизнь буду носить ее на руках за то, что она подарила мне сына.

Анатолий гордился тем, что Слава играет в Северной Америке – в лучшей лиге мира. Он был благодарен жителям Детройта за то, как они приняли его сына вместе с другими российскими игроками. Затем он взял меня за руку и вывел на улицу в холодный и серый ноябрь. Зима, как и всегда, уже совсем скоро придет в этот российский край. Мы подошли к торцу двухэтажного дома. От дороги, которая видела дни и получше, его отделял забор. Жестами Анатолий обратил мое внимание на низину между двух яблонь. Совсем небольшую, примерно пять на три метра, не больше. Но этого было достаточно. Осенние дожди падали в эту низину и замерзали на земле, образуя небольшой клочок гладкого льда.

– Лучше не придумаешь, – с улыбкой сказал Анатолий Козлов. – Вот это место. Тут Слава и учился кататься на коньках.

Я тоже улыбнулся, представив, как маленький мальчик на коньках падал, поднимался и снова падал, хохоча от восторга, радостно носился по этому крошечному участку замерзшей воды. Скоро отец подарит ему деревянную клюшку и черную шайбу из твердой резины. Это откроет мальчику целый мир. Я очень живо себе это вообразил.

«Именно тут, – думал я, стоя у промерзшей низины, которой не хватало лишь обильного дождя, – и родилась звезда».

* * *

Слава Козлов лежал с тяжелейшей травмой в советской больнице, с трудом цепляясь за жизнь. Все, кто видел изуродованный кусок металла, в который превратилась его машина, понимали: молодое дарование «Детройта» в этой аварии спасло лишь чудо. Козлову тогда было девятнадцать лет. Он получил настолько тяжелые травмы головы и лица, что на него даже смотреть было тяжело.

– На его лице невозможно было найти ни глаз, ни носа, ни рта. Он на Луну был похож, – вспоминает Валерий Матвеев, который навестил Козлова через несколько дней после аварии, произошедшей в середине ноября 1991 года.

Вячеслав стал новым протеже Матвеева, который рассчитывал предоставить «Ред Уингз» еще одну молодую звезду, как ему это уже удалось в случае с Сергеем Федоровым и Владимиром Константиновым. Но теперь звездная карьера Козлова в НХЛ, в которой раньше никто не сомневался, в одночасье оказалась под огромным вопросом.

Слава пролежал четыре часа в коме, но выжил, чего не скажешь о его попутчике и партнере по команде Кирилле Тарасове. Вдвоем они торопились вернуться из Воскресенска в ЦСКА. Путь занимал всего восемьдесят километров, вот только ехать надо было по плохим подмосковным дорогам и чудовищным московским пробкам – Козлов вполне мог два часа добираться от дома до катка ЦСКА.

Слава был агрессивным водителем. Он учился гонять на взятых напрокат машинах, когда его обхаживал Ник Полано. Знал, где можно срезать по дороге на каток. Однако тем утром им навстречу из-за поворота вывернул автобус.

Оба парня вылетели через лобовое стекло. Тарасов был защитником с энхаэловским потенциалом. Он сломал шею и скончался на месте. Козлов каким-то чудом выжил. Крохотную «Ладу-2106», которую Козлов купил пять месяцев назад за 500 долларов, было не узнать.

– Вообще невозможно было распознать, что это была за машина до аварии, – подтверждает Матвеев.

Козлов считался одним из самых талантливых игроков, когда-либо попадавшихся на глаза скаутам «Детройта». Он вошел в историю НХЛ в июне 1990 года, когда «Ред Уингз» выбрали его своим третьим драфт-пиком (под сорок пятым общим номером). Тогда он стал самым высоко задрафтованным игроком, родившимся в Советском Союзе, и побил рекорд Сергея Федорова, которого «Детройт» выбрал годом ранее в четвертом раунде.

Генеральный менеджер клуба Джим Дэвеллано мечтал заполучить Козлова в свое распоряжение с тех пор, как несколько лет назад увидел его на молодежном турнире в Лейк-Плэсиде.

– Я сразу позвонил владельцам клуба Майку и Мэриан Иличам и сказал им: «Я только что видел лучшего пятнадцатилетнего игрока в своей жизни. И я вам это говорю как человек, который видел в таком же возрасте Уэйна Гретцки. Этот Козлов просто великолепен», – рассказывает Дэвеллано.

«Ред Уингз» хотели видеть Козлова в своих рядах как можно скорее. Однако Слава упрямо не обращал внимания на заигрывания «Детройта». В России у него все складывалось очень даже хорошо, и он прекрасно это понимал. В пятнадцать лет он уже начал выходить на лед за профессиональную команду своего города – воскресенский «Химик». В 1990 году его признали лучшим новичком лиги.

– Я был большой звездой в России, – вспоминал он годы спустя. – Вот и наделал глупых ошибок.

Он говорил, что не сошелся характерами с главным тренером «Химика», а потому решил выступать за ЦСКА, где во главе угла стояла дисциплина. Козлов понимал, что это пойдет ему на пользу. Но не менее важным фактором было то, что ЦСКА обещал заплатить ему 120 тысяч долларов. По той же причине он не спешил уезжать в НХЛ.

«Детройту» уже удалось вывезти из России двух игроков. Окрыленные этим успехом и видя огромный потенциал Козлова, «Ред Уингз» бросили на него все силы, хоть скауты и твердили им, что он еще не совсем готов для игры в НХЛ. Даже если «Крыльям» удастся вывезти его из страны, Славе все равно придется поиграть потом еще год или два во второй команде, чтобы дорасти до нужного уровня.

Козлов тогда был ростом 177 см и едва ли весил 77 кг. Он был слишком щуплым, но его тело продолжало расти. Ему требовалось набрать еще килограммов семь мышечной массы, чтобы выдержать все невзгоды, которые приходится преодолевать игрокам в марафоне восьмидесятидвухматчевого регулярного чемпионата.

Спустя полгода после драфта спецотряд «Детройта» сел в самолет Майка Илича и отправился в Реджайну, провинция Саскачеван, на молодежный чемпионат мира. На борт взошли Джим Лайтс, Ник Полано и довольно много о себе мнивший агент, которого «Ред Уингз» наняли вместо Матвеева, который приехать не смог.

– Он должен был стать моим переводчиком и представить меня Козлову, – рассказывает Лайтс. – Но этого типа было не заткнуть. Он то и дело твердил: «Я как Дон Кинг!» Псих какой-то. Он уверял, что обо всем договорится с Коззи прямо на месте и мы из Реджайны уедем уже вместе с ним. Естественно, мне хотелось как можно скорее туда добраться. Я даже машину взял напрокат на случай, если у Вячеслава не будет под рукой подходящих документов, чтобы мы могли перебраться через границу. К таким вещам надо основательно готовиться.

Вот только один важный момент они не учли – Слава Козлов никуда ехать не собирался. Более того, в какой-то момент он даже подумал, что его собираются похитить. Будучи молодым и перспективным советским хоккеистом, за которым охотились клубы НХЛ, Козлов опасался двух типов людей, постоянно круживших вокруг команды, – «шпионов» и «агентов».

«Шпионами» называли сотрудников КГБ. Они были приставлены ко всем российским командам, выезжавшим за пределы Советского Союза. По прибытии на место они у всех забирали паспорта – именно они несли ответственность за то, чтобы все игроки вернулись на родину.

– С нами всегда путешествовали шпионы, а с другой стороны ждали агенты, – объясняет Козлов.

«Агенты» были эдакими охотниками за головами, которые гонялись за талантливыми игроками. Постоянно пытались переманить хоккеистов в команды НХЛ, подписать их на огромные контракты и поиметь с этого баснословные проценты.

Они вечно крутились вокруг отеля и шептались с игроками в лифтах, как утверждает Козлов. Если им удавалось уединиться с хоккеистом, то они часто дарили им подарки, вплоть до дорогих коньков. Все это было очень мило и льстило игрокам, но Козлов знал, что дистанцию нужно держать.

– Это происходило еще во времена железного занавеса, – объясняет он. – Тогда не было понятно, дадут тебе уехать или не дадут.

Человеком, который хвастался тем, что сможет переманить Козлова в «Детройт», оказался Виталий Шевченко – молодой и дерзкий бизнесмен. Он был украинцем, а с «Ред Уингз» его познакомил Матвеев. Вместе с Лайтсом и Полано они отправились в Саскачеван. Шевченко получил лицензию агента НХЛ после того, как ему удалось от лица Владимира Крутова согласовать контракт с «Ванкувером».

Крутов был из ряда ведущих советских игроков старого поколения, который одним из первых получил разрешение на отъезд в НХЛ. Деловые отношения Шевченко с хоккеистами были короткими и закончились неприятно – ряд игроков подали на него в суд.

Козлов с опасением относился к тому, что Шевченко хочет представлять его интересы. Однако в оправдание агента стоит заметить, что Козлов немного ввел его в заблуждение.

Они встретились осенью 1990 года, когда Шевченко приехал в Воскресенск и рассказал Козлову, что «Детройт» хочет, чтобы тот бежал как можно скорее. Он также добавил, что представители клуба приедут на молодежный чемпионат мира и уехать в НХЛ с ними можно будет прямо оттуда.

– Надо было отказаться сразу, – рассказывал потом Козлов в одном интервью. – А я промямлил что-то невразумительное. И дал ему повод думать, что меня все устраивает».

Когда они встретились уже в Саскачеване, Шевченко сказал Козлову:

– Человек из «Детройта» ждет тебя в машине.

Козлов запаниковал. Он выбежал из раздевалки без кошелька и документов, сел в машину, толком не разобравшись в ситуации.

– Садись, – сказал Шевченко, пытаясь успокоить молодого человека. – Самолет готов ко взлету.

Теперь уже заволновались представители «Ред Уингз».

– Мы все были готовы, обо всем позаботились, – вспоминает Лайтс. – А у этого пацана все мысли только о том, чтобы порулить машиной, которую мы взяли напрокат. И все это в Реджайне – там за окном реально было за минус тридцать. Мы его два дня ждали, специально приехали перед Рождеством. И тут выясняется, что парень вообще не желает срываться с места и куда-то ехать. Не хочет, и все тут! Его тянет домой к маме. Из-за ряда обстоятельств многие девятнадцатилетние российские хоккеисты вели себя так, будто им уже двадцать пять. Когда же я познакомился со Славой, ему было девятнадцать, но вел он себя на шестнадцать. Он был еще мальчиком. Эмоционально не созрел для отъезда. Меня это в нем всегда подкупало.

Вспоминая ту историю в Реджайне, Козлов соглашается со всем вышесказанным.

– Я не был готов уезжать в такой спешке, – признается он. – И сказал, что никуда не поеду, что не могу подвести команду, да и вообще у меня даже паспорта нет.

Козлов заявил «Ред Уингз», что, может быть, сбежит после турнира или уже летом. Выбора у «Крыльев» не оставалось: как бы им ни хотелось видеть его в своих рядах, похищать его они не собирались.

– Они отвезли меня обратно в отель, – продолжает Козлов, не скрывая облегчения. – Я очень перепугался за своих родителей. В России все еще правили коммунисты. Я боялся, что отца уволят с работы и вообще начнут притеснять родителей. Поэтому решил, что, пока еще есть время, не стану торопиться.

Неопределенность того, как советский режим поступит с его семьей, была наиважнейшей причиной, по которой Козлов не решился на побег в ту же минуту. Более того, именно поэтому он никому не рассказывал о той встрече в Саскачеване.

– Я даже родителям не сообщил, что выходил на связь с представителями «Детройта», – продолжает Козлов. – В то время об НХЛ не было практически никакой информации.

Да, ее было настолько мало, что Слава лишь несколько месяцев спустя узнал, что «Ред Уингз» выбрали его на драфте. «Такая в то время была ситуация в нашей стране», – поясняет Козлов.

После окончания молодежного чемпионата мира, на котором советская команда завоевала серебро, Козлов вернулся домой. «Детройт» не давил, несмотря на его прежние заверения. Однако и сдаваться Полано не собирался. В течение года он еще трижды встречался с Козловым, пытаясь заманить его в «Ред Уингз».

– А он мне каждый раз говорил: «Нет, я еще не готов. Не готов, и все тут. Ну что, поедем на твоей машине покатаемся?» – вспоминает Полано со смехом.

Так было каждый раз. Они брали напрокат машину, Слава садился за руль, а Полано всю дорогу рассказывал ему о том, как хорошо живется игрокам Национальной хоккейной лиги, как он сможет позволить себе любую машину и что «Ред Уингз» готовы ее оплатить.

Но вместо этого Козлов подписал весьма солидный контракт с ЦСКА и купил себе дешевую «Ладу», которую разбил, отыграв всего одиннадцать матчей за армейский клуб осенью 1991-го. В результате он оказался в реанимации на искусственном жизнеобеспечении.

Как только в «Детройте» узнали о случившемся, Полано собрал чемодан и снова вылетел в Россию, чтобы предложить любую помощь от клуба. По приезде он потратил часть денег «Ред Уингз» на подарки из дьюти-фри для родственников Козлова.

Мы встретились в Москве двадцать шесть лет спустя, чтобы сделать интервью, и Вячеслав по-прежнему отказывался разговаривать про аварию. «Я перевернул для себя эту страницу. Не хочу об этом вспоминать», – сказал он, добавив, что не помнит многого до и после автокатастрофы.

– Помню, что очень переживал за свою карьеру после аварии. Страх того, что я больше никогда не буду играть в хоккей, заставлял меня бороться и был главным фактором моего восстановления. Потому что хоккей для меня – смысл жизни. Да и родители мне здорово помогли восстановиться после аварии, продолжить карьеру. Ведь они все надежды на меня возложили.

Доброта, которую проявил Полано как представитель «Детройта», не осталась неоцененной.

– Я помню, как ко мне подошел Ник и предложил медицинскую помощь. Он сказал, что отправит меня на обследование в Детройт, – рассказывает Вячеслав. – «Крылья» действительно всячески пытались мне помочь. Они не собирались списывать меня со счетов.

Речь вовсе не о пустых словах и моральной поддержке. Матвеев тут же взял в оборот врачей, как он уже делал это, добиваясь увольнения Владимира Константинова из армии. Вот только если Константинову диагностировали несуществующий рак, то тут «Детройт» заплатил врачам достаточно, чтобы они установили у Козлова необратимое повреждение мозга и потерю периферического зрения из-за травм, полученных при аварии.

Несмотря на все возражения армейских руководителей, Козлова все же освободили от контракта с ЦСКА, хотя он явно шел на поправку. Уже через две недели после аварии он мог ходить по пятнадцать минут в день и есть твердую пищу. Тем временем Матвеев придумал новый план, как привезти Козлова в Детройт – само собой, исключительно по медицинским причинам. «Ред Уингз» договорились, чтобы Козлова осмотрели специалисты в больнице имени Генри Форда.

– Конечно, мы не собирались потом отпускать его из Детройта, – ухмыляется Полано.

Тут-то генеральный менеджер ЦСКА Валерий Гущин почуял неладное. Он переместил Козлова в военную больницу в Москве с ограниченным доступом, чтобы его заново осмотрели и, весьма вероятно, поставили под вопрос прежний диагноз серьезной травмы головного мозга.

– У меня из-за этого возникли огромные проблемы, – рассказывает Матвеев. – Я несколько дней не мог пробиться в этот госпиталь.

Но в итоге нужный человек из армии предоставил Матвееву пропуск – разумеется, не за просто так, – и тот стал навещать Козлова каждый день. Матвееву даже удалось провести в палату к Козлову не на шутку взволнованного Полано, дав вооруженному охраннику взятку в 25 рублей (примерно два доллара по тем временам) и две пачки американских сигарет. «Это было проще простого», – вспоминает Матвеев.

К тому моменту Козлов перестал получать от ЦСКА солидные деньги. Он уже не был одним из самых высоко оплачиваемых игроков в истории российского хоккея. И дело не только в том, что игрок попал в аварию. Сам клуб столкнулся с серьезными финансовыми трудностями. По большому счету он обанкротился и уже не мог платить своим хоккеистам большие зарплаты.

– В этот момент Слава впервые серьезно задумался об НХЛ, – делится Матвеев. – Он считал, что ЦСКА над ним просто издевается.

В итоге Козлов сказал Полано: «Теперь я готов ехать». Ник тут же принялся оформлять необходимые документы. Несмотря на отсутствие каких-либо гарантий того, что Козлов сможет вернуться на прежний уровень и преуспеет в НХЛ, «Детройт» по-прежнему был готов пойти на все. Впрочем, нельзя сказать с полной определенностью, что военных врачей удастся уговорить, чтобы они подтвердили поставленный ранее диагноз повреждения головного мозга. Матвеев вступил в амбициозную схватку с руководством ЦСКА.

– Господин Гущин считал, что мне не удастся отмазать Славу, – рассказывает Матвеев. – Он пообещал врачам, что те будут ездить вместе с командой на хоккейные турниры в Западную Европу, в Германию и Швейцарию. Но я, точнее, «Ред Уингз», дали им много денег – что-то в районе 25 тысяч долларов. Причем я выложил все сразу, наличкой. Против этого у Гущина уже не было приема, и он попросту сдался. Всем рассказал, что с нами невозможно бороться.

Получив освобождение от службы, Козлов спокойно улетел в Детройт, чтобы показаться другим врачам и продолжить курс восстановления.

– Я очень благодарен «Ред Уингз», руководству клуба и лично мистеру Иличу за то, что они пригласили меня в Детройт, несмотря ни на что, – отмечает Козлов. – Они продолжали в меня верить и не побоялись подписать со мной контракт. Но уехать я хотел прежде всего по медицинским причинам. В те времена нормальная медицина была только за океаном. Лишь там мне могли дать понять, буду я играть в хоккей или пора вешать коньки на гвоздь. Это было самым главным. Неважно, что мне предлагали в Советском Союзе – машины, квартиры, – я бы все равно там не остался.

Тем не менее Козлову не удалось избежать после аварии юридических последствий. Ему могли предъявить уголовное обвинение, но тут в дело вмешался ЦСКА и нажал на нужные кнопки, как объясняет Матвеев. Ведь и сам хоккейный клуб могли признать виновным, поскольку они позволили молодому солдату иметь собственную машину и жить не в общей казарме. Еще одно дело было закрыто после того, как «Ред Уингз» выплатили семье погибшего Тарасова определенную сумму.

Козлова выписали из больницы в январе, а уже в середине февраля он вылетел в Детройт. Более того, «Крылья» даже были готовы оплатить переезд его отцу Анатолию, чтобы он как-то помог Славе адаптироваться к жизни в Северной Америке. Однако Козлов-старший был всецело предан детскому хоккею и не хотел оставлять свой тренерский пост. Также он понимал, что в Детройте его сыну будет лучше, чем в Москве или Воскресенске.

Слава Козлов прибыл в Детройт со своим новым агентом – Полом Теофаносом, который быстро договорился о контракте с Лайтсом. На Шевченко после фиаско в Саскачеване все давно поставили крест.

Матвеев прекрасно помнит теплый прием, которым «Джо Луис Арена» удостоила своего нового игрока.

– «Ред Уингз» играли против «Сан-Хосе», – рассказывает он. – Мы прибыли на арену уже после начала матча. Слава встретился с мистером Иличем и Джимом Лайтсом в их ложе.

А вот наставник «Детройта» Брайан Мюррей не знал, чего ожидать от новичка, которому пророчили большой успех в НХЛ.

– Он выглядел так, будто только что встал с больничной койки. У него были проблемы с физиономией, ее немного разворотило, – вспоминает Мюррей. – Возникало ощущение, что он вот-вот развалится. Я подумал, что стоит его сначала ненадолго отправить в фарм-клуб, чтобы он поднабрался сил.