Текст книги "Одиночество Мередит"

День 1269
Вторник, 8 января 2019

Я поняла, что с Селестой что-то не так, еще до того, как она заговорила. Я услышала ее тяжелое дыхание.

– Кажется, я только что его видела, – произнесла она и снова жадно глотнула воздух. – В супермаркете.

– Что? Кого?

– Того, кто на меня напал. Скорее всего. Я не знаю. Почти уверена, что это был он. Он смотрел на меня, Мередит.

– Ох, Селеста. – Я опустилась на диван. – Это, наверное, ужасно.

Она громко шмыгнула носом.

– Я понимаю, что, наверное, это не он. Но в ту секунду мне показалось, что именно он. И… Господи, неужели так теперь будет всегда? И я буду бросать тележку каждый раз, поймав взгляд высокого мужика с темными волосами?

– Нет, – сказала я. – Прошло совсем немного времени, так что это вполне объяснимо. Что у тебя было в тележке?

– Что?

– Скажи, что у тебя было в тележке.

– Я не помню… батат… брокколи… ананасовый сок. Вроде все. Я туда только пришла.

– Хорошо. А что еще ты собиралась купить?

– Гм… сыр. Яйца. Молоко. Хлеб. Хлопья. Йогурты. Это большой магазин.

– Мой терапевт советует, когда я чувствую беспокойство, составлять какой-нибудь список, – объяснила я. – Например, содержимого моего гардероба или последних десяти книг, которые я прочла. Пяти продуктов, начинающихся на букву «а». Думаю, это помогает.

– Мне помогает просто разговор с тобой. Спасибо тебе, Мередит. Ты всегда знаешь, что сказать.

– Правда? Мне кажется, в большинстве случаев от меня нет никакого толка.

– Вовсе нет. Тебе надо быть психотерапевтом.

Я засмеялась:

– Очень жаль, что тебе пришлось бросить тележку с покупками.

– А мне-то как жаль, – сокрушалась она. – У меня абсолютно пустой холодильник.

Когда она позвонила, я как раз собиралась готовить суп. На второе – салат из яблока и пастернака и хлеб с хрустящей корочкой. Селеста, похоже, не отказалась бы от супа. После некоторых колебаний я решилась:

– Может, заедешь? Пообедаем.

– Мер, спасибо огромное. Но мне просто не хочется никуда выходить.

– Я понимаю.

– Мне легче, когда я с тобой разговариваю.

– Я бы хотела еще как-то помочь, – искренне сказала я, подозревая, что, как только одна из нас повесит трубку, Селеста снова начнет плакать.

– В июне мне исполняется тридцать. Мама считает, что я должна устроить вечеринку. Я как-то не настроена праздновать, но, думаю, придется. Мама берется все организовать, нужно просто прийти.

– Сэди устроила мне вечеринку-сюрприз в местном пабе в честь моего тридцатилетия. – Я не упомянула, что до этого вообще ни разу не праздновала свой день рождения. – Я думала, что просто иду выпить с ней и с сестрой.

– Как здорово.

– Да, было до определенного момента. Потом явилась мать и закатила сцену. Знаешь… Без нее как-то легче расслабляться.

Тот вечер все же не был полностью испорчен. После паба мы с Фионой вернулись домой к матери, а когда она легла спать, устроили себе вечеринку на кухне. Ели печеную картошку с расплавленным сыром, пили водку и танцевали под музыку из радиоприемника.

– Так мило, что твоя мама хочет устроить для тебя праздник.

– Да, она замечательная. Просто слишком обо мне беспокоится.

Наступила короткая пауза, и я попыталась представить себе, каково это – иметь такую мать, как у Селесты, устраивающую вечеринки ко дню рождения и рыдающую при мысли о том, что ее дочь подверглась насилию.

– Уверена, на твоей вечеринке будет очень весело.

– Если я на нее решусь, прислать тебе приглашение?

Я помедлила.

– Давай. Я люблю получать что-нибудь по почте.

Она засмеялась:

– Я бы хотела, чтобы ты пришла, Мер.

– Я бы с удовольствием.

И это была правда. Просто я пока не знала, как это сделать.

* * *

Мысль пришла мне в голову через несколько минут после того, как мы простились. Если бы мы поменялись ролями и это я плакала бы в телефон, не сомневаюсь, что Селеста сидела бы сейчас рядом со мной, подставляя плечо, и это определенно лучше, чем ухо, прижатое к трубке на другом конце города. Будь я хорошим другом, я бы сделала для нее то же самое. Я нужна ей. Разве это не веская причина, чтобы выйти из дома?

Следующий час я провела в попытках понять, удастся ли мне это сделать. Что вообще нужно, чтобы добраться до Селесты? Вызвать такси. Сесть в такси. Болтать о всякой ерунде с водителем, пока мы будем ехать до ее дома (я посмотрела гугл-карту: в это время суток поездка займет около восьми минут). Расплатиться, выйти из машины, дойти до входной двери.

Я принялась мерить шагами гостиную. Выглянула в окно в надежде увидеть какой-нибудь знак: подкову, например, или свистящего на горе рака. Легла на пол на спину и стала глубоко дышать. Потом встала и решила делать все по порядку. Пошла в туалет, почистила зубы, расчесала волосы. Сегодня был дождь, и я минут пятнадцать искала зонт, пока наконец не бросила поиски. Надела куртку и конверсы. Достала сумку из шкафа в прихожей, но решила, что она мне не понадобится, и убрала ее обратно. Взяла пятьдесят фунтов из заначки, предназначенной для оплаты готовой еды, – Сэди снимает мне наличные, когда они у меня заканчиваются. В эти выходные обойдусь без тайского карри – Селеста этого стоит.

* * *

Настало время для дел посерьезнее. Начала я с вызова такси. Это оказалось проще, чем я думала. Но я регулярно общаюсь по телефону: с Сэди, с Селестой, с тайским рестораном, с надоедливыми сотрудниками страховой конторы, звонящими не меньше трех раз в неделю.

Не успела я повесить трубку, как мне пришло сообщение: водитель уже в пути. Теперь я знала марку, модель и даже номер автомобиля. Надо же, как далеко продвинулись технологии с тех пор, как я делала это в последний раз. Именно в этот момент я осознала, что через несколько минут у моего дома остановится ожидающая меня машина с тикающим счетчиком.

В этот раз ощущение было такое, будто внутри моего мозга взорвалось что-то очень маленькое. Я ненадолго потеряла способность воспринимать реальность – видела только тени, а вокруг стояла оглушительная тишина. Я тянула руки перед собой, пока они не уперлись во что-то твердое. Стена. Надавила на нее кончиками пальцев, почувствовала сопротивление, медленно опустилась на пол. Теперь можно было снять куртку без риска упасть. Пот выступил под мышками, у основания позвоночника, на ступнях. Кеды я снять не смогла: я временно утратила навыки мелкой моторики, и с двойными узлами, которые старательно завязывала несколько минут назад, мне было не справиться.

Я не сразу поняла, что настойчивое жужжание доносится не из головы, а из кармана куртки. Нащупала телефон и провела пальцем по экрану.

– Такси заказывали? Машина подъехала.

Мне было тяжело дышать.

– Я… Простите, придется отменить.

– Черт, поздновато уже для этого.

– Простите. Простите.

– Мисс, с вами все в порядке? Вам нужна помощь?

– Все хорошо. Простите.

Я нажала «отбой», телефон выскользнул из моих пальцев.

День 1271
Четверг, 10 января 2019

– На что похожа твоя депрессия, Мередит? – спросил Том.

Мы сидели в гостиной, смотрели, как по окну в эркере стекают капли дождя, и ели печенье, которое Том купил, чтобы отпраздновать завершение нами Санта-Марии дель Фьоре.

Вообще-то, после неудачной попытки навестить Селесту я была не в настроении праздновать. Тому я ничего не рассказала – мне было ужасно неловко, что такая мысль вообще пришла мне в голову, а я даже не смогла переступить порог. Стыд усиливался, и я не была уверена, что меня хватит еще на час.

– На что похожа? На что-то очень тяжелое. Что постоянно давит.

– И никогда не отпускает?

– Ну, может, не постоянно. Полегче, когда собираю пазл, а Фред сидит у меня на коленях. Или когда читаю на диване при свечах.

– А когда здесь другие люди? Сэди, например, или я?

– Зависит от обстоятельств.

– Каких?

– Да откуда я знаю? Какой у меня день цикла. Задаешь ли ты глупые вопросы. Том, не строй из себя психотерапевта. – В моем голосе прозвучали нотки раздражения.

– Ты права, я не психотерапевт. Всего лишь человек с депрессией, который беседует с другим человеком с депрессией.

– У тебя что, депрессия?

Вообще-то, не могу сказать, чтобы это меня удивило. Иногда я замечала, как по его лицу пробегает мрачная тень. А улыбке предшествует затянувшаяся пауза. Конечно, это всего лишь пара мельчайших деталей, на которые большинство слишком занятых людей просто не обратили бы внимания. Но у меня достаточно времени, чтобы улавливать подобные мелочи, к тому же моя жизнь тоже полна мрачных теней и затянувшихся пауз.

– Да. Уже давно. Так что мне все это знакомо. Обычно я называю такое состояние чувством обреченности. Когда есть постоянное ощущение: должно произойти что-то плохое, хотя здравый смысл подсказывает, что для этого нет никаких причин.

– Я тебя понимаю, – тихо сказала я.

Мне хотелось протянуть к нему руки или, по крайней мере, сесть поближе, но я решила, что у нас пока не те отношения. Я сознаю, что Том уже стал моим другом. С нетерпением жду его прихода, даже если некоторые его вопросы выбивают меня из колеи. Он мне небезразличен. Не хочу, чтобы он впадал в депрессию, от этой мысли у меня ком в горле. Я желаю ему всего самого лучшего.

– Ладно, давай кое-что попробуем. Я начну.

– Давай, – осторожно согласилась я.

– Впервые я впал в депрессию, когда мне было двадцать лет.

– Мне было семь. Я не могла встать с постели, тело будто окаменело. Я сказала маме, что у меня болит горло, и она разрешила три дня не ходить в школу. Я все время лежала под одеялом. Помню, как Фиона таскала мне сок и чипсы.

Если он и был шокирован, то хорошо это скрывал.

– Диагноз мне поставили в двадцать пять лет.

– Мне – в восемнадцать.

– Первым человеком, кому я рассказал, была моя девушка, с которой я тогда встречался. Она пыталась меня поддержать, но на самом деле ничего не понимала.

– Я рассказала Сэди. Она обиделась. Злилась, что я не сказала ей раньше.

– Думаешь, она имела право злиться?

Я пожала плечами:

– У злости всегда есть скрытые причины, правда? Чувство, что тебя отвергли, страх, сожаление. Думаю, она все это испытывала. Приняла на свой счет, что я не попросила ее о помощи. Испугалась, потому что толком не поняла, что все это значит. И расстроилась, ведь я уже не была для нее прежней. В смысле я была, я есть, но мы же все мыслим стереотипами, вешаем на людей ярлыки. Тот-то и тот-то такой-то и такой-то…

– На самом деле люди гораздо сложнее.

– Ну да. Если позволяют себе быть такими.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, некоторые просто не хотят ни о чем задумываться, переживать. Слишком сложно. Мать и сестра считают, что депрессия – это моя отмазка на все случаи жизни.

– Ты давно принимаешь антидепрессанты?

– Двадцать лет. Не постоянно, конечно.

– Большой срок. А еще как справляешься с депрессией?

Я сказала ему правду:

– Сижу дома.

1997

– Чем я могу вам помочь? – спросил доктор Фрост, пододвигая ко мне через стол коробку с салфетками.

Это был жилистый старик, очень деловитый. Я знала, что у нас мало времени, но не могла перестать плакать, и именно в тот день немного доброты мне бы не помешало.

Это был мой первый визит к врачу за многие годы. Мама врачам не доверяла, считая, что сама прекрасно разбирается в вопросах нашего здоровья. Но мне было восемнадцать, так что я могла обойтись и без нее. Я уже неделю не ходила на работу, мямлила что-то про болезненные месячные и лежала, свернувшись калачиком под одеялом.

– Кажется, у меня депрессия, – сказала я доктору Фросту дрожащим голосом.

Он протянул мне анкету и ручку.

– Старайтесь отвечать честно.

У вас нет сил и желания что-либо делать?

Вы подавлены или испытываете чувство безысходности?

Вам трудно заснуть или вы слишком много спите?

Вы считаете себя неудачником, или разочарованы в себе, или считаете, что подвели свою семью?

И так далее.

Я прошлась по списку. «Да», «да», «да» – для всех вопросов. Но вариант «да» мне не предлагался. Пришлось выбирать между:

Нет, никогда.

Иногда.

Значительную часть времени.

Почти каждый день.

Я зависла на последнем вопросе.

Вас посещают мысли о том, что вам лучше было бы умереть, или о том, чтобы причинить себе вред?

Фи и Сэди всегда звали меня Мер, но однажды я смотрела сериал, в котором героиню по имени Мередит прозвали сМЕРть. Мне не раз приходило в голову, что это более подходящий вариант. Я собиралась выбрать между «значительную часть времени» и «почти каждый день», но решила соврать. Какая, в сущности, разница? Я набрала достаточно баллов на предыдущих восьми вопросах.

Я протянула анкету доктору Фросту и подождала, пока он ее прочитает.

– Ну как, я сдала?

– Здесь нет правильных или неправильных ответов, – сказал он, глядя на меня поверх очков.

– Ладно. – Я почувствовала себя школьницей в кабинете директора.

– Мисс Мэггс, результаты говорят о том, что у вас депрессия.

– Хорошо. – Пожалуй, это была наименее удивительная новость за всю мою жизнь. – И что теперь?

– Теперь я выпишу вам рецепт. – Доктор Фрост что-то нацарапал в блокноте. – По одной таблетке в день, на прием ко мне придете через шесть недель. Лекарство подействует не сразу, так что не волнуйтесь.

– Я все время волнуюсь. – Я выдавила из себя неубедительный смешок.

Он посмотрел на часы, потом снова на меня. Мои семь минут истекли.

– Попробуйте таблетки, мисс Мэггс. А там посмотрим.

– Хорошо, – повторила я. Буду принимать таблетки. Делать все, что положено. Буду надеяться на лучшее и стараться не заслужить прозвище «сМЕРть».

* * *

– Где ты была?

Когда я вошла в дом, мама стояла в коридоре в пальто и с сумочкой в руках. Я не поняла, вернулась она откуда-то или собирается уходить, и понадеялась на последнее. Но она прошла за мной на кухню и увидела, как я кладу на стол белый бумажный пакет из аптеки.

– Что у тебя там?

Я вздохнула. Лгать не было смысла. Если она хотела что-то узнать, ей всегда это удавалось.

– Лекарство. – Я взяла пакет и сунула его в карман джинсовой куртки.

Она сверкнула глазами и протянула руку ладонью вверх.

– Дай маме посмотреть, ты же хорошая девочка. В семье не должно быть секретов.

– Это не секрет, мам. Я же сказала, это лекарство.

– Что за лекарство? Ты вроде не выглядишь больной.

Она подошла ближе, не опуская протянутую руку. Я взглянула на ее ладонь, испещренную глубокими линиями.

– Антидепрессанты.

– Мередит, говори внятно, ты же не ребенок.

– Антидепрессанты, – громко произнесла я.

Мать усмехнулась:

– С чего тебе впадать в депрессию?

Я пристально на нее посмотрела.

– Это сложно.

– Мередит, ну какие у тебя могут быть сложности? Ты так пытаешься стать интереснее?

Теперь она стояла прямо передо мной, достаточно близко, чтобы пощекотать длинным ногтем нежную кожу у меня под подбородком.

– Тебе не нужны таблетки счастья, нужно просто жить нормальной жизнью. Отдай их мне.

– Нет.

– Нет? – Она снова сверкнула глазами.

– Это мои таблетки.

Она наконец опустила руку и наклонилась прямо к моему лицу. Я почувствовала запах сигаретного дыма и заметила слой тонального крема, осевшего в тонких морщинках вокруг ее рта.

– Покажи.

– Не покажу.

Я чувствовала прилив адреналина. Пыталась сосредоточиться на том, чтобы твердо стоять на ногах, и лихорадочно соображала, когда вернется из салона Фиона. Мне бы не помешало, чтобы она сейчас появилась на кухне, громко жалуясь на засор в раковине и на старушек с жиденькими волосами.

Отвлекаться не стоило, даже на несколько секунд. К пощечине я не была готова. От хлесткого удара мгновенно закружилась голова.

«Ненавижу тебя!» – прокричал мой внутренний голос. Я сдерживала слезы до тех пор, пока она не вышла. В кармане я по-прежнему сжимала коробочку в белом бумажном пакете.

День 1279
Пятница, 18 января 2019

В облике Дианы всегда есть что-нибудь зеленое – шелковая блузка, ободок для волос, блестящая брошь. Вероятно, однажды ей сказали, что этот цвет отлично подходит к ее глазам и рыжим волосам, и она решила на нем остановиться. Не поспоришь, цвет ей идет. Сегодня на ней была оливковая водолазка. Я водолазки ненавижу, мне в них тесно и душно.

Я рассказала ей о неудавшейся попытке выйти из дома, и она меня успокоила:

– Вы сделали огромный шаг, Мередит, даже если вам так не кажется.

Я пожала плечами.

– Вы раньше никогда не упоминали о Селесте.

– Это моя новая подруга. Мы познакомились в интернете. Ей пришлось пережить тяжелый опыт, она все мне рассказала. Я хотела быть с ней рядом.

– Запомните это свое состояние, – сказала она. – Это серьезный прогресс. Я хочу вас кое о чем попросить. Каждый раз, когда будете думать о неудаче, не концентрируйтесь на негативе. Воспринимайте это как урок. Мы же можем извлекать уроки из своих неудач и в следующий раз поступать по-другому, чтобы добиться лучшего.

– Я постараюсь.

– Отлично. А как ваши успехи с техниками осознанности?

– Я все делаю, – ответила я, но не уточнила, что пока осознаю лишь необходимость следить за Фредом, которому нельзя есть изюм, потому что он вреден для кошек.

– Хорошо. Помните, мы движемся в вашем темпе, так что продолжайте. И не забывайте про дыхательные упражнения. Но я бы хотела добавить еще кое-что. Вы слышали о когнитивно-поведенческой терапии?

Ее зеленые глаза буравили меня через экран ноутбука. Мне удалось не отвести взгляд и кивнуть.

– Это вид терапии, который нацелен на связь между нашими мыслительными процессами и нашими чувствами. Думаю, вам он подойдет, ведь это очень структурированный подход, а для вас крайне важно все структурировать.

– Ясно.

– Я дам вам домашнее задание на следующую неделю.

– Хорошо.

Я не удивилась. Диана любит домашние задания почти так же, как дыхание диафрагмой.

– Возьмите блокнот и ручку, сядьте в тихом удобном месте. Представьте, что вы выходите из дома, и опишите, что чувствуете. Запишите все, что придет в голову, даже если что-то покажется нелепым или бессмысленным. Захватите блокнот на наш следующий сеанс. Как вам такой план?

– По-моему, отличный.

День 1284
Среда, 23 января 2019

Если вбить в «Гугле»: «как подстричься самостоятельно», выпадает около 1 320 000 000 результатов. Но здесь, как и в большинстве случаев, работает принцип «чем проще, тем лучше».

Я разложила перед зеркалом в ванной расческу, резинку для волос и парикмахерские ножницы. С юных лет я знаю, что кухонные к голове лучше даже не подносить. Однажды я сказала маме, что хочу челку, но в парикмахерскую она меня не повела.

«Я сама могу сделать не хуже», – заявила она, роясь в ящике под раковиной, и вытащила наконец огромные ножницы с оранжевыми ручками. Я в ужасе посмотрела на них, потом на нее. Она улыбалась. Фиона стояла в другом конце комнаты, возле двери, готовая сбежать, если маме понадобится еще один подопытный кролик.

Я смотрела на себя в зеркало и зачесывала волосы назад. Не стриглась я уже несколько месяцев, и кончики доставали до середины спины. А в девять лет я почти могла на них сидеть. С тех пор как я пошла в школу, мама каждый день заплетала мне две длинных косы, такие тугие, что к обеду начинала болеть голова. Однажды утром, когда учительница ненадолго вышла из класса, я вдруг осмелела и, сорвав резинки, распустила волнистые пряди.

– Ты похожа на принцессу! – воскликнула одноклассница. – Мне бы такие волосы.

До конца уроков я летала в облаках. На землю меня вернула Фиона, когда мы ехали в автобусе домой.

– Тебе лучше причесаться. А то мама распсихуется.

– Тогда помоги. – Я вложила ей в руки резинки.

– Я не умею.

Мы долго возились и вместе кое-как заплели две неровных косы.

– Давай я пойду первой, – пробормотала Фиона, когда мы шли к двери по садовой дорожке. – Попробую ее отвлечь.

При желании она могла быть очень хорошей старшей сестрой.

Наши усилия оказались тщетны. Мама сразу поняла, что я разрушила плоды ее трудов.

– Тебе не нравятся косы? – спросила она.

Я могла бы легко отделаться, если бы держала рот на замке. Но, побыв принцессой, пусть и недолго, я не на шутку осмелела.

– Да. У меня от них болит голова. Я не могу сосредоточиться в школе.

– Что же ты мне раньше не сказала? – Она притянула меня к себе и крепко обняла.

Мои руки свободно свисали по бокам, я огляделась вокруг и поймала взгляд Фионы. Она пожала плечами, оторопевшая, как и я. Мама определенно была не из тех, кто любит обниматься.

Объятия разжались так же быстро, как и сомкнулись.

– Жди здесь, – велела она, направляясь на кухню.

Мы с Фионой обменялись взволнованными взглядами, полными надежды. В те времена мы еще на что-то надеялись.

Мама вернулась в коридор, но без шоколадного печенья или другого утешительного приза, полагающегося мне за два года ежедневных головных болей. Перед глазами мелькнуло что-то оранжевое: на указательном пальце она вертела большие ножницы.

– Думаю, пора подстричься, волосы уже слишком длинные. – Она взяла одну косу, провела пальцами по кончикам. Потом положила руки мне на плечи и медленно повернула меня лицом к висящему на стене зеркалу.

– Точно, твой салон всегда открыт. – Я поймала в зеркале ее взгляд и нервно улыбнулась.

Ответной улыбки не последовало. Такое выражение лица у мамы было, когда она занималась чем-то требующим максимальной сосредоточенности: пришивала пуговицу или выписывала чеки для оплаты счетов. Фи топталась позади, наблюдая за происходящим.

– Да, слишком длинные, – повторила мама. – Неудивительно, что у тебя болит голова, куколка. Таскать на себе такую тяжесть.

Я была в замешательстве – волосы не казались мне тяжелыми. Но маме лучше знать, поэтому спорить я не стала.

– Я как-то видела по телевизору, как это делал парикмахер. – Она приподняла одну косу и широко раскрыла ножницы. В зеркале отражались глаза и рот сестры – тоже широко раскрытые.

Коса упала на пол – суда по звуку, она и правда была тяжелой.

– Так, теперь другую! Не ходить же тебе однобокой. – Мама засмеялась.

Я не могла произнести ни слова: в горле что-то мешало, будто сердце превратилось в камень и пыталось выскочить изо рта, как огромный валун, застрявший в зеве пещеры.

Мама не замечала моих беззвучных слез, бежавших по щекам. Наморщив лоб, она сосредоточенно ровняла концы. Теперь волосы едва доходили мне до подбородка. Наконец она сделала шаг назад, чтобы оценить результат.

– Очень даже неплохо для непрофессионала.

– Так… коротко, – пролепетала я.

Она усмехнулась, поймав наконец мой взгляд в зеркале.

– Отрастут.

* * *

– Все не так ужасно. – Фиона стояла на коленях позади меня на полу нашей спальни и бережно расчесывала остатки моих волос. Я тихо плакала и не могла смотреть в зеркало. Мне было очевидно, что она говорит неправду.

– Я похожа на мальчишку, – всхлипнула я. – Как я пойду в школу в таком виде?

– Мы все исправим, – твердо сказала Фиона. Она достала из-под кровати журнал «Хиты» и начала его листать. – Смотри! Через несколько месяцев будет симпатичное каре. Как у Вайноны Райдер.

Я еще не знала, кто такая Вайнона Райдер, и потребовалось гораздо больше времени, прежде чем мои волосы стали напоминать хотя бы подобие симпатичного каре. Ободок, который я надела в школу на следующий день, ничем не помог. Моя новая прическа стала предметом обсуждений. На переменах и во время обеда Фиона постоянно была рядом, готовая наброситься на любого, кто посмеет надо мной подшутить. Никто не рискнул. Мальчишки хихикали. Девчонки таращились издалека и с опаской, будто я была каким-то диким животным.

* * *

Пока я думала о себе девятилетней и о своей смелости, я разделила длинные волосы на две части и перекинула каждую через плечо на грудь. Взяла ножницы. Они холодили мне ладони, и в голове вспыхнуло другое воспоминание, гораздо более свежее: кровь и вода смешиваются у моих ног и утекают в сливное отверстие, образуя воронку, тело сползает вниз по скользкой двери душевой кабинки. Когда я пришла в себя, по коже бежали мурашки, руки и ноги болели, а в маленьком прямоугольнике послеполуденного солнечного света, лившегося сквозь окно ванной, блестело лезвие.