Текст книги "Обман"

А эти деньги, принадлежавшие благотворительному обществу! Деньги, предназначенные для страдающих существ – сирот!

Боже, Гарри! Что же ты наделал!

Кофе оживляет меня. В голове роятся безумные идеи: собрать друзей Гарри на его защиту. Как? Поговорить с аудиторами и объяснить им. Что?

Я снова в растерянности. И снова и снова задаю себе вопрос: осознавал ли Гарри, к чему он идет? Была ли ситуация с благотворительными деньгами той последней каплей, которая толкнула его за черту?

Вспоминаю последний уик-энд перед его смертью. Я тогда нашла его в три часа утра в гостиной. Он лежал в полутьме на диване. Свет, пробивающийся из холла, поблескивал на стакане с виски, который Гарри держал на груди. Когда я вошла, муж открыл глаза. Я думаю, он ждал меня. Губы его сложились в сардоническую ухмылку, которая, видимо, выражала все его недовольство мной, накопившееся к тому времени. Но я увидела в ней и знак отчаяния. И если уж изводить себя до конца, то следует признать, что в ухмылке Гарри была и мольба о помощи.

Тогда я оставила это без особого внимания, поскольку была слишком поглощена переживаниями по поводу его предательства. Даже через столько месяцев эти переживания занимали меня целиком. Я не хотела прорываться во внутренний мир Гарри, не хотела вызывать его на откровенный разговор, не пыталась получить какие-то объяснения. К тому времени мы превратились в чужих людей, запутавшихся во взаимных обидах и обвинениях. Наше общение сводилось лишь к штампованным сценам. И тогда мы разыграли одну из них.

– Все проверяешь? – спросил Гарри. Голос у него был хриплый, то ли от спиртного, то ли от усталости. А, может, от того и другого вместе.

Несколько секунд я молчала, потом, как это уже не раз было, попыталась увезти разговор в сторону.

– Я подумала, может, нам завтра сходить куда-нибудь пообедать?

Но он легко не сдавался.

– А ты думала, я где? А? – спросил он с возрастающей угрозой.

Я не стала отвечать.

Гарри слегка повернул голову и повторил:

– Ну? Ты думала, где я?

Я устало опустилась в кресло.

– Боже, какая верная жена, – презрительно прошипел он сквозь зубы.

– Я просто не могла уснуть.

– Конечно, не сможешь, если все время держишь один глаз открытым. – Гарри хохотнул.

Его замечание попало в цель. И он знал это. Я действительно не могла удержаться от того, чтобы не следить за ним. И делала это постоянно. Если он исчезал в необычное время, не могла успокоиться до тех пор, пока не узнавала, где он и что делает. Когда он находился дома, я должна была знать, где именно. Думаю, у меня это уже стало превращаться в навязчивую идею.

– Пообедать? – пробормотал он. – А это позволяется?

– Думаю, Кэти и Джош очень бы обрадовались, – проговорила я как можно бодрее, стараясь, чтобы нить разговора не оборвалась.

Последовала длинная пауза, затем он пробормотал:

– У меня слишком много работы.

– Как жаль, – сказала я с искренним сожалением. – Тогда, может, чай? Я имею в виду, дома. Я могла бы испечь пирог.

«Боже, как мне надоело вот так вот изворачиваться!»

Гарри посмотрел на меня странным несфокусированным взглядом, как будто всматриваясь куда-то в будущее, где мне уже нет места. Потом отвернулся и закрыл глаза.

Я еще подождала, но он молчал. Помню, именно тогда меня пронзило сознание того, что несмотря на все мои усилия вернуть наши прежние отношения мне это уже не удастся. Причина была в том, что желание Гарри разрушить их было сильнее моего желания их сохранить. И я больше не могла сопротивляться ему. До тех пор возможность распада нашей семьи была абсолютно нереальной, она представлялась чем-то отдаленным и невероятным, но в долгом молчании той ужасной ночи я в конце концов поняла: все-таки это может случиться. Поняла… и испугалась. От самой этой мысли мне стало плохо. Меня одновременно охватили чувства отчаяния и гнева.

Я назвала его по имени. И подойдя к дивану, встала возле него на колени.

Глаза Гарри оставались закрытыми, губы сжаты в тонкую линию.

Надо мной нависали беззвучные отголоски наших несостоявшихся разговоров. Мне хотелось сказать Гарри что-то новое. Но на ум ничего не приходило. Все слова укладывались в одну фразу:

– Я хочу понять… Просто хочу понять…

Я слышала, что слезы в моем голосе выдают меня. Я понимала, что все делаю не так. К тому времени он уже открыто отстранялся от моих прикосновений, но это не остановило меня протянуть руку и положить на его ладонь. Он напрягся, как будто от электрического разряда.

– Пойдем в постель… Почему ты..? – Голос у меня продолжал дрожать.

Я и сейчас удивляюсь, как смогла это сказать? Ведь мы спали порознь и не прикасались друг к другу уже много недель. Ведь меня к тому времени уже почти добила мысль о том, что все наши беды, возможно, начались из-за каких-то моих ошибок.

Наверно, это предположение было тем единственным, что оставалось в моем распоряжении. Но даже неловко выговаривая его, я со страхом признавалась себе, что обречена на неудачу.

Гарри открыл глаза и уставил взгляд в потолок. Он ничего не говорил. Он ждал. Он заставлял меня ждать. Наконец, Гарри повернул лицо и посмотрел на меня с таким презрением и ненавистью, что я содрогнулась от унижения. Такое впечатление, что он сделал это просто из желания доставить мне боль. В горле у меня пересохло, в висках бешено застучало, в груди забурлил гнев. Раньше я не испытывала ничего подобного. Это была какая-то всепоглощающая волна, которая захлестнула меня целиком. Я подумала о том, как прицельно разрушает Гарри нашу семью, какой ущерб, моральный и материальный, он нам наносит. Мелькнула мысль о Кэти. В тот момент я уже забыла о том, что Гарри находился в состоянии чудовищного стресса, что он был почти болен. Я помнила только, до чего он меня довел. И впервые в жизни мне захотелось ударить его. Доставить ему такую же боль, какую он доставлял мне. На секунду мне захотелось убить его.

Я не помню, сколько тогда прошло времени. Ярость внутри меня наконец улеглась. Я поднялась и вышла из гостиной. Для меня стало очевидно, что в те несколько мгновений произошло нечто страшное. Мы оба перешли Рубикон. Мы оба заглянули в глубину пропасти, в которую скоро могли низвергнуться.

Я открываю дверь в кабинет, и неровный стук машинки прекращается. Маргарет поворачивается ко мне на своем стуле.

– Ну как?

– Да никак, по сути, – пожимаю я плечами. – Список, подготовленный вами, его не заинтересовал.

Я сажусь за стол Гарри. Маргарет уже объяснила расположение на нем бумаг. Прямо передо мной лежат отпечатанные письма, ожидающие моей подписи. Справа – те, на которые я должна отвечать лично. Там же – оплаченные и несколько неоплаченных счетов с вопросами. Слева – кое-какие документы с приклеенными к ним желтыми листочками, на которых рукой Маргарет сделаны аккуратные пометки. На отдельном листе записаны сообщения, полученные на автоответчик за субботу и воскресенье, и еще шесть-семь за сегодняшнее утро.

Глядя на все это, я испытываю непонятный страх. Подтягиваю к себе ближайшую пачку писем и невидящим взглядом упираюсь в первое из них. Я все еще думаю о Тиме Шварце.

– Маргарет, где у нас записные книжки Гарри? Его ежедневники?

– Настольные ежедневники находятся в офисе, – говорит Маргарет своим ровным голосом. – Книга с адресами здесь. И ежедневник на этот год тоже.

Я немного отодвигаюсь от стола и открываю средний ящик. Достаю оттуда старые записные книжки и передаю их Маргарет.

– Вы не могли бы просмотреть их для меня? – спрашиваю я. – Поискать, нет ли там чего-либо, относящегося к фирме «Маунтбэй». По-моему, она зарегистрирована в Гернси.

– Видите ли, – с некоторым колебанием произносит Маргарет, – я уже искала такую фирму. Меня просил об этом мистер Гиллеспи. Но мы ничего не нашли.

Я смотрю в окно на овощные грядки, на жмущиеся к ограде парники, на стоящие за ней березы. Интересно, зачем это побелили столбики у парников?

– А как со встречами? – спрашиваю я, поворачиваясь к Маргарет.

– Извините?

– Может быть, по записям проходят какие-то встречи Гарри с кем-то, кто имел отношение к «Маунтбэй»?

– Я могу посмотреть. – Тон Маргарет выдает ее сомнения. – Я не уверена, что смогу что-то найти. Вы знаете, он иногда бывал несколько неконкретен.

Я-то знаю, что Гарри неконкретным не был. Видимо, таким образом Маргарет хочет сказать о его скрытности.

– Хорошо, – продолжаю я скучным голосом. – Тогда нужно обратить внимание на непонятные записи. Например, встречи, о которых вы ничего не знали. Я просто думаю…

– Хорошо, я поняла. – В голосе Маргарет слишком много оптимизма.

Интересно, как Гарри обозначал свои встречи с Кэролайн Палмер? Наверное, открыто он ее имя не записывал. Может, инициалы? А может, какой-то псевдоним? И кстати, что об этом знала Маргарет? Она ведь тонкая и умная женщина. Хорошо разбирается в людях. Трудно поверить, что ей ничего не было известно о сердечных делах моего мужа.

– Буду вам очень признательна, – говорю я. – Тогда мы хотя бы сможем сказать, что пытались искать.

Маргарет явно хочет, чтобы я объяснила ей свою последнюю фразу, рассказала, зачем нам нужно предпринимать все эти поиски. Но она сдерживает себя и возвращается к работе.

Я прочитываю первое, подготовленное и отпечатанное ею письмо. Оно адресовано в налоговое управление. В нем я сообщаю об изменившихся семейных и финансовых обстоятельствах. Уверенно подписываю письмо и уже собираюсь его свернуть.

– Я сделаю это сама! – опережает меня Маргарет.

Далее следуют письма в службу социального обеспечения, в банки, страховые компании, строительные фирмы. Я подписываю их, даже не читая.

Затем начинаю просматривать личные письма ко мне. Сейчас на ответы нет ни сил, ни времени. Несколько неуверенно я перехожу к официальным входящим бумагам. Какие-то квитанции из фирмы Леонарда. Копия платежного поручения из банка. Бланки договоров. «Желаю ли я продолжить членство семьи в яхт-клубе?» «Намерена ли продлить договор на электронную охрану дома?» «Необходимы ли мне в дальнейшем услуги фирмы по обслуживанию компьютеров?»…

Я инстинктивно хочу освободиться от всего, что мне сейчас не нужно. Сегодня предел моих мечтаний – это скромный коттедж без всякой прислуги, скромная машина и достаточное для обеспечения детей количество денег.

Заявление в страховую фирму по поводу пропажи яхты. Здесь я должна просто расписаться, остальное заполнит Леонард. В заявлении перечисляется пропавшее имущество. Среди прочего: одежда, деньги, ценности, фотокамера и мобильный телефон.

– Маргарет…

Она отклоняется от машинки и смотрит на договор.

– Сотовый телефон. Разве он исчез?

– Думаю, да. Ведь мистер Ричмонд всегда брал его с собой на яхту, разве не так? Кстати, и счет был. На несколько разговоров в ту пятницу.

– Ах вот как! Могла бы я посмотреть тот счет?

– Он в офисе. Я принесу его завтра.

– Спасибо. Мне просто… – Я делаю неопределенный жест рукой. – Было бы интересно взглянуть на него.

– Конечно! – с несколько преувеличенным пониманием восклицает Маргарет. – Конечно. Я обязательно принесу его завтра.

Я благодарю ее и беру следующую бумагу. Сначала я думаю, что она попала ко мне случайно. Ан, нет! Это официальное уведомление полиции Саффолка о необходимости продлить срок действия разрешения на хранящиеся в доме два ружья. К письму приложены экземпляры заявления, которое я должна заполнить.

Меня это несколько удивляет. Разрешение, оформленное на Гарри, было продлено прошлой осенью, в октябре. Я помню, как к нам приходили полицейские и проверяли порядок хранения в доме оружия. По окончании их миссии Гарри усадил их за кофе (предложение относительно виски было вежливо отклонено) и долго ораторствовал по поводу того, что на полицию выделяют преступно мало и что будучи в парламенте он упорно боролся за улучшение ее положения.

Почему вдруг понадобилось продлять разрешение так быстро? Еще больше ошеломляет тот факт, что уведомление адресовано именно мне.

На документе приклеена бумажка с пометкой, сделанной Маргарет: «Полиция должна проверить оружие. Предложили восьмое число.»

– Маргарет, я снова вынуждена вас побеспокоить.

– Ничего. – Она перестает стучать на машинке.

– Эта проблема с оружием. Я ничего не понимаю. Ведь разрешение у нас есть.

– Да, но оно оформлено на мистера Ричмонда. Я подумала, что вы, вероятно, захотите избавиться от ружей, и организовала соответствующее заявление. Надеюсь, я поступила правильно? Ведь эти ружья довольно дорогие, за них можно взять что-то около четырех тысяч. Во всяком случае, мне так говорили. В полиции объяснили, как нужно организовать продажу ружей. Необходимо соблюсти формальности. Оружейный магазин может взять их только при наличии разрешения и технического паспорта.

– Понятно.

Я снова изучаю документ. Восьмое число – это завтра. Я не в состоянии встречаться завтра с полицейскими.

– Нельзя отложить их визит?

– Конечно. Это просто. Но вам беспокоиться не следует. Я сама могу им все показать. Собственно, я и собиралась это сделать. Вам нужно будет только подписать бумаги.

Я поднимаю руки и сильно тру лицо. Мне нужно встряхнуться.

– Нет, нет, спасибо. Я встречусь с ними сама.

– Вы уверены, что в этом есть необходимость?

– Да.

– Так когда им придти?

– Во всяком случае, не завтра. Меня не будет.

– Может, на следующей неделе?

– Нет, нет, погодите… – Я смотрю в окно. Меня вдруг охватывает желание пройтись по вересковым пустошам, как мы раньше гуляли с Кэти. – Нет, давайте покончим с этим делом на этой неделе.

Звонит телефон. Маргарет быстро подходит к аппарату. Прикрыв трубку рукой, она тихо сообщает, что это Леонард. Я беру у нее трубку.

– Хорошие новости! – почти торжественно объявляет Леонард. – На ваше имя поступает перевод. Деньги будут переведены на ваш счет к концу недели. Десять тысяч. Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын. – Он исторгает звук, долженствующий, видимо, означать довольный смех.

– Поступает перевод? – эхом переспрашиваю я. – Откуда?

– Откуда? Возврат какого-то кредита. Возможно, Гарри одалживал деньги какому-то партнеру несколько лет назад.

Я никак не могу до конца понять ситуацию. Да еще эти документы на оружие…

– И перевод сделан на мое имя?

– Да. – Голос у Леонарда полон триумфа.

– Кем?

– Я же говорю, каким-то деловым партнером Гарри.

Несколько секунд я размышляю. Мне не хочется показаться неблагодарной, однако все же осторожно спрашиваю:

– Я его знаю?

Пауза. Я зрительно представляю себе устало-терпеливое выражение лица Леонарда.

– Эллен… Дело в том, что имя отправителя мне не известно. В документах оно не указано. Но вы не беспокойтесь, здесь все нормально. – Он снова изображает смех.

Неожиданно для себя я раздражаюсь.

– Это от Джека?

– Что? Нет. А почему, собственно, перевод должен быть от Джека?

– Если деньги принадлежат Джеку, я их не приму.

– Эллен, я уверяю вас, перевод не от Джека.

Я не верю Леонарду. Вся эта история так в духе Джека. Между ним и Леонардом достигается некая негласная договоренность. Оба исходят из того, что я без звука соглашусь поверить их сказкам, что не обращу внимание на абсолютную неестественность свалившегося на меня маленького богатства. Словно наяву представляю себе, как Джек и Леонард поздравляют друг друга, довольные ловко провернутым дельцем…

Но мое восприятие обострено сейчас как никогда.

– Я не могу принять эти деньги, Леонард. По крайней мере до тех пор, пока не узнаю, от кого они.

– Эллен! Я уверяю вас, что это законный возврат абсолютно законного кредита. Даю вам в этом гарантию.

– Мне не нужны эти деньги, – упрямо повторяю я. Я представляю, как Леонард в изумлении моргает глазами. – Леонард, пожалуйста, поймите меня…

– Я пытаюсь сделать это. Но все-таки вы неправы.

В душе у меня шевелится сомнение, но теперь я уже не могу легко отступить.

– Знаете, сегодня ко мне приходил Тим Шварц, меняю я тему.

– Вот как? Я должен извиниться за то, что недосмотрел. Вам следовало заранее сказать мне о его визите.

Я замечаю, что Маргарет перестает печатать и понижаю голос.

– О чем там вообще идет речь, Леонард?

– Об этом вам лучше поговорить с Гиллеспи, Эллен.

– Но это серьезно? Мне, во всяком случае, показалось именно так.

– Серьезно? Я не слышу. Вы сказали серьезно? В каком смысле?

– Ну… – Я прикрываю трубку рукой. Мне страшно это говорить даже Леонарду. – Похоже, Гарри хотят обвинить в каких-то ошибках с бухгалтерией.

– О, нет, нет! – восклицает Леонард. – Этого не может быть. Нет. Я знаю, что Гиллеспи абсолютно спокоен. Он не видит здесь никаких проблем.

В холле раздается перелив звонка. Я поворачиваюсь на этот звук. Маргарет уже встала и идет открывать. Когда она исчезает за дверью, я продолжаю:

– Но Леонард, судя по всему, речь идет даже не столько о бухгалтерии, сколько о деньгах, которыми распоряжался Гарри. Создается впечатление, что они могли… – Я стараюсь подобрать самое нейтральное слово. – …Они могли каким-то образом быть неучтенными.

Короткое молчание.

– Этого не может быть, – твердо произносит Леонард. – Я уверен.

Я ожесточенно тру лоб рукой. Твердость тона Леонарда почему-то вызывает во мне беспокойство.

– Леонард, могли бы вы оказать мне услугу?

– Все, что в моих силах.

– Вы бы не попробовали поискать эту фирму, о которой говорил Шварц? Она называется «Маунтбэй». И вроде бы зарегистрирована в Гернси.

– Гернси… – Леонард с сомнением вздыхает. – Это оффшорная зона. Вообще-то я этим не занимаюсь. Не уверен, что смогу…

– Понятно, – почему-то легко сдаюсь я.

– Мне кажется, по этому вопросу лучше обратиться к Гиллеспи.

Это я знаю и без Леонарда. Но обращаться к Гиллеспи не хочу.

В конце разговора Леонард просит меня пообещать, что я еще раз подумаю по поводу перевода. Я обещаю и тут же думаю, что, конечно, отказываться от денег глупо. Гордым следует быть только тогда, когда можешь себе это позволить.

Судя по всему, у входа звонила Молли. Она приехала на обед, который я еще и не начинала готовить. Задержавшись на несколько секунд у стола, пишу Маргарет записку с просьбой организовать мне завтра встречу с Гиллеспи в Лондоне.

Молли я нахожу в холле. Она болтает с Маргарет. Подруга приветствует меня радостным восклицанием и своим фирменным крепким объятием.

– Обедаем в городе! – объявляет она.

Я немного сопротивляюсь для приличия и довольно быстро соглашаюсь.

Сидя за рулем в машине, Молли без умолку говорит и активно жестикулирует. Она старше меня, наверное, лет на шестнадцать. Но иногда мне кажется, что она значительно моложе. Молли никогда не теряет интереса к жизни и к людям. Несмотря на то, что по отношению к ней жизнь была не очень снисходительна. Десять лет Молли любила женатого мужчину (она ласково звала его «крысой»), а когда он, в конце концов, ушел к ней от своей семьи, то вскоре заболел и умер от рака. Два года назад она познакомилась с двадцатитрехлетним каменщиком и вела себя с ним так, будто досталась ему в подарок. Самое удивительное, что ей удалось убедить его в этом. Парень тупо обожал Молли, но прошлой осенью их роман закончился. «Приятно, но утомительно», – сказала тогда Молли. Она объявила, что хочет независимости. Судя по всему, ей просто стало скучно.

Молли весьма небрежно относится к своей внешности. На голове у нее не слишком ухоженная копна черных волос с уже появившейся проседью. Она может носить платья в стиле семидесятых годов или одеваться на манер восьмидесятых – джинсы, футболки, куртки. В последние годы Молли пополнела, но относится к этому вполне спокойно. В целом она немного похожа на цыганку: смуглая кожа, удлиненный разрез карих глаз, множество украшений на руках и шее.

Для обеда Молли выбрала новый тайский ресторан в Вудбридже. Интерьер его по нынешней моде скуп. Светлые стены, серая плитка на полу, белые скатерти. Единственное цветовое дополнение – это красные гвоздики на каждом столе, как пятнышки крови.

Пока мы в раздумьи просматриваем обширное меню, Молли с жаром говорит о деле всей своей жизни – благотворительном проекте по строительству общежития для малолетних преступников. Она занимается этим ровно столько, сколько я ее знаю. Собственно, мы и познакомились с ней на презентации этого проекта, организованной мэрией. Тогда Молли зажала меня в угол и за десять минут убедила возглавить комиссию по сбору денег для проекта. К прошлому сентябрю нам удалось собрать три четверти от требуемой суммы. Попечительский совет разрешил приобрести два строения для переоборудования под пятнадцатикомнатное общежитие. Но эти планы оказались под вопросом из-за департамента мэрии по архитектуре и строительству.

– Все дело в этой гадине Мичере, – сузив глаза, шепчет Молли, – директоре департамента. Это он вставляет нам палки в колеса. Его клевреты плетут что-то там насчет противопожарной безопасности, обеспечения подъездных путей и так далее, но это только отговорки. Проблема только в Мичере! – Молли внимательно смотрит на меня, как бы удостоверяясь, что я действительно поняла эту проблему. – Думаю, он подкуплен местной строительной мафией. А один из ее членов – глава строительной фирмы – живет прямо рядышком с теми зданиями, которые мы выбрали, представляешь? Этакий прощелыга из нуворишей. Ну, ты знаешь этот тип: золотые запонки, безвкусный громадный дом, у крыльца «Мицубиси сёгун», ну и все такое. – Молли презрительно кривит губы. – В общем, Мичер с ним спелся, мы в этом ни на йоту не сомневаемся. – Она поднимает палец вверх. – Единственный, кто мог бы с ними справиться, это Гарри. Но его, к сожалению, нет с нами.

– Я не уверена, что Гарри знал этого Мичера, – говорю я. – Во всяком случае, он никогда не упоминал его имени.

Молли поднимает брови.

– А вот Джек его хорошо знает.

Я не реагирую и Молли продолжает:

– Я имею в виду, что Джек добился от Мичера разрешения на застройку участка рядом с развязкой. Разве не так? – Она делает жест рукой, как бы предвосхищая мою фразу. – Нет, я не говорю, что Джек купил это разрешение. Боже упаси! Просто хочу сказать, что этот Мичер весьма влиятельная персона.

Приближается официант и склоняется к нам в ожидании заказа. Молли говорит, что мы еще не сделали выбор.

– Если Джек знает этого Мичера, – тихо произношу я, – то почему бы ему не поговорить с ним?

– Ты хочешь, чтобы я попросила об этом Джека? – Молли с несколько театральной укоризной смотрит на меня. – Вот уж этого я делать не стану.

Действительно, с Джеком Молли никогда не ладила и не упускает шанса хоть в чем-нибудь поддеть или уколоть его. А этого он не мог бы простить ни одной женщине, и хотя старается отшучиваться от ее выпадов, шутки эти выходят у него неудачными, а улыбки – натянутыми.

Я понимаю, куда она клонит, и внутренне напрягаюсь.

– Молли, в другое время я сама попросила бы Джека, но сейчас, поверь, не могу.

Она наваливается грудью на стол и берет меня за руку.

– Нет, нет, моя дорогая. У меня и в мыслях этого нет. Неужели я отдам тебя на съедение этому хищнику? Нет, я имею в виду… В общем, может, со временем найду какое-нибудь решение, может, выйду на этого Мичера сама.

Я улыбаюсь и качаю головой.

– Ладно, давай есть! – Молли сует мне под нос меню.

Я не знаю, что выбрать и прошу это сделать официанта. Молли заказывает целую бутылку вина. Мне бы хватило и бокала.

– Я угощаю, – объявляет она.

Я почти не завтракала, и вино ударяет мне в голову. Я осторожно пригубливаю из бокала и ловлю на себе изучающий взгляд Молли.

– Друзья не должны давать советов, – с некоторым пафосом произносит Молли. – Друзья должны только слушать. Но я сейчас все-таки дерзну дать тебе совет. Дорогая, ты ужасно выглядишь, очень похудела. Я думаю, тебе необходимо обратиться к специалисту.

– К какому? – улыбаюсь я.

– К психотерапевту. К человеку, который помог бы тебе справиться со всем, что на тебя свалилось.

– Я обращалась к психоаналитику в Америке.

Молли воспринимает мое замечание спокойно.

– Тем более. Тебе следовало бы продолжить сеансы и здесь.

– Молли, со мной все в порядке.

– Подожди, я еще не закончила, – произносит Молли неожиданно твердым голосом, словно я пыталась прервать ее. – Я согласна, когда говорят, что в ситуации, подобной твоей, не следует принимать острых решений как минимум в течение шести месяцев. И все-таки одно решение принять надо. Я думаю, тебе нужно поскорее уехать из этого дома. Я в этом просто уверена.

– Но я не могу уехать сейчас! – И я рассказываю Молли, что в принципе думала о смене жилья, о переезде в небольшой дом, о работе, которая позволяла бы мне заниматься детьми… Но все это пока только планы, поскольку решение юридических вопросов, связанных с гибелью Гарри, потребует много времени.

– Почему ты хочешь остаться в сельской местности? Здесь же так скучно?

– Ну, дети… У них здесь друзья.

– А ты?

– У меня тут тоже друзья.

Молли щелкает языком.

– Ты слишком много думаешь о своих детях, – констатирует она, нахмурившись. Похоже, Молли готова развить эту тему. Но тут появляется официант с едой, и после недолгой паузы она спрашивает с улыбкой. – Как провела уик-энд?

– Суббота была великолепна, – улыбаюсь я в ответ. Создается впечатление, будто мы задались целью подбадривать друг друга улыбками. – Джош был на рыбалке и поймал несколько окуней. Мы жарили их на костре. Что касается воскресенья… – Легкости в моем голосе явно поубавилось. Воскресенье несколько отличалось от субботы. С утра я села ответить хотя бы на несколько из полученных ранее писем с соболезнованиями. Работа не клеилась, в голову приходили только какие-то банальности: сухие слова благодарности, констатация тяжести утраты и заключительная фраза о том, что с помощью Господа мы справимся с этим горем.

Строчки не складывались, и когда Джош с грохотом слетел вниз завтракать, я вздохнула с облегчением. После бессонной ночи и утренних мучений над письмами я несколько экзальтированно приветствовала сына: обняла, прижала к себе и стала чмокать звучными поцелуями в шею. Джош быстро вывернулся из моих объятий. Сделал он это как-то стеснительно и словно извиняясь.

Я планировала провести с ним целое утро. Мы немного порисовали и поиграли в теннис, но уже вскорости Джош ускользнул в сад. Когда я нашла его там, он объявил, что наблюдает за птичьими гнездами и должен быть один. Это укололо меня, но справившись с минутным настроением, я занялась своими обычными делами.

– Я так скучаю по Кэти, – говорю я Молли, – просто ужасно.

На лице у Молли возникает необычно строгое выражение.

– С Кэти все будет в порядке, ты же знаешь. Если ты не будешь так сильно опекать ее.

Замечание Молли меня задевает, и я не могу скрыть этого.

– Но мне кажется… что я никогда и ни в чем ей не мешала.

– Конечно, нет, дорогая, – несколько поспешно замечает подруга. – Я имею в виду, что ей нужно собственное эмоциональное пространство. Она должна дышать свободно. Ведь ей пятнадцать. Почти совсем взрослая.

– Молли, – я недоуменно пожимаю плечами. – С каких это пор я ограничиваю ее независимость?

– Ну… с прошлого Рождества.

Я кладу вилку на стол и несколько мгновений смотрю в свою тарелку. Вино ударило мне в голову.

– Я не думаю, что это правда, Молли.

– Это началось с тех пор, как у Гарри пошли неприятности. Я сразу это заметила. Ты как будто стала искать убежища в своей любви к Кэти. В принципе в этом нет ничего плохого, но девочка была не в состоянии понять это. У нее вдруг появился какой-то затравленный вид. – Молли тяжело вздыхает. – Боже, зачем я все это говорю… Прости меня, дорогая, прости. – Она снова берет меня за руку. – Понимаешь, я вас обеих очень люблю и думаю, что…

– Что у Кэти должно быть больше независимости, – отзываюсь я бесстрастным эхом.

– Да.

Я делаю какой-то непонятный жест, который, кроме всего, может означать и уступку словам Молли. Через секунду мы умышленно переходим к другим темам.

Молли укоряет меня за то, что я плохо ем.

– Что это с тобой, дорогая? Хочешь заболеть дистрофией? Нарушить баланс минеральных веществ в организме? Вот тогда на тебя навалится настоящая депрессия!

Явно желая развлечь меня, Молли с юмором рассказывает о ставшем достоянием гласности любовном приключении одного из членов попечительского совета ее благотворительного проекта – пожилого, толстого и лысого человека. Я с благодарностью отвечаю на ее настрой. Как все-таки хорошо, что Молли моя подруга! Но ее замечания по поводу Кэти все еще отдаются у меня в сердце – маленькие занозы в нашем несомненном расположении друг к другу. Такие же занозы в нашей дружбе появились и прошлой осенью, когда проблемы в отношениях с Гарри перешли грань, за которой я уже не могла делиться ими с Молли. Тогда она ничего мне не говорила, но я чувствовала, что Молли была глубоко обижена моим нежеланием полностью раскрыться перед ней.

На обратном пути она снова болтает без умолку, но я почти физически ощущаю, что ее гложет какая-то мысль. Подъехав к моему дому, Молли выключает двигатель и быстро говорит:

– Послушай, дорогая, ты же не винишь себя в том, что произошло с Гарри, правда? Ты не должна чувствовать себя виноватой.

– Да я и не… – смущенно улыбаюсь я.

Молли внимательно смотрит на меня, затем отводит свой взгляд в сторону деревьев.

– Он не был простым человеком. Боже, я бы не прожила с ним и пяти минут. Иногда мне казалось, что ты просто святая.

Она никогда не говорила мне ничего подобного. Не следовало ей делать этого и сейчас.

– Молли, но он заботился обо мне.

– Да, заботился, но на свой лад. – Она изображает полупрезрительную гримасу.

– Нет, Молли, – настаиваю я, – он был внимателен ко мне. И никогда не был недобрым. В том смысле, что не хотел быть недобрым. Просто иногда… иногда ему было тяжело.

– Да, – вздыхает Молли.

– И он любил меня, – серьезно добавляю я. – Он всегда любил меня.

– Так любил, что временами бил? – с неожиданным напором спрашивает Молли.

Я с изумлением смотрю на нее.

– Что? Откуда ты взяла эту глупость?

Выражение лица у Молли извиняющееся.

– Запомни, – произношу я с ударением, – запомни, он никогда не бил меня. Никогда!

– Прости, дорогая. У меня и в мыслях не было расстраивать тебя, – уверяет подруга.

– То, что ты сказала, – это просто неправда.

– Да, да, конечно, – примирительно говорит Молли.

– Почему ты считаешь, что он бил меня? – спрашиваю я чересчур требовательным тоном. Лучше бы мне не пить вина.

– Видишь ли, – неохотно отвечает она, – трудно было не заметить этого.

– Не заметить чего?

Молли молчит.

– Чего не заметить? – настаиваю я.

– Синяков, – выдавливает наконец Молли из себя.

– На руках? Когда я упала на яхте? Я же говорила тебе тогда – я упала на яхте.

Молли медленно кивает, как бы вынужденно соглашаясь с некими правилами игры, не ею установленными. Потом с деланной веселостью произносит: