Текст книги "Я тебя вижу"

Саймон тогда неуклюже меня обнял.

– Дорогая, тебе не кажется, что ты немного перегибаешь палку? Я где-то читал, что в Лондоне каждый год убивают примерно сто человек. Каждый год! Это – сколько? – восемь в месяц. Ужасно, я понимаю, но уж точно никак не связано с бесплатной газетенкой.

– В обеденный перерыв схожу в полицию, – упрямилась я, хотя и видела: он по-прежнему считает, что я слишком драматизирую.

– Ну, что, в полиции тебя приняли всерьез? – Саймон присаживается на край постели. И прямо мне на ноги. Убираю их в сторону и пожимаю плечами.

– Дежурный офицер был очень внимателен. Позвонил инспектору, который занимается этим делом, но тот не приехал. А теперь говорит, что получил всю информацию, и если им еще что-то понадобится, то свяжется снова. – На глаза наворачиваются слезы. – Но они же не знают о других фотографиях – о моей, о Кейт Тэннинг!

Я начинаю плакать. Голова раскалывается и совсем не дает думать.

– Ш-ш-ш. – Саймон гладит меня по волосам и поворачивает подушку прохладной стороной. – Хочешь, я им перезвоню?

– У меня даже номера нет. Инспектор сказал, что он из Северо-Западной следственной группы.

– Я найду номер. Давай принесу тебе обезболивающее и стакан воды, а потом позвоню. – Он идет к двери, затем оборачивается, как будто только теперь кое-что заметил. – А почему ты на моей стороне кровати?

Чтобы не встречаться с ним взглядом, прижимаюсь лицом к подушке. И бормочу:

– Наверное, во сне перевернулась.

За все это время мы по-настоящему ругались только один раз. Из-за моего бывшего мужа.

– Мэтт – отец Кэти и Джастина, – говорила я. – Ты же понимаешь, что иногда мне придется с ним видеться.

Саймон неохотно согласился.

– Но ведь у него не появятся причины зайти в дом? Посидеть в нашей гостиной, выпить кофе из наших кружек?

Это было неразумно и по-детски, но я не хотела терять Саймона, и в тот момент его условие казалось компромиссом.

– Хорошо, – уступила я. – В дом Мэтт не войдет.

Когда я снова открываю глаза, на прикроватном столике стоит стакан воды, а рядом лежит маленькая упаковка таблеток. Беру две и вылезаю из постели. Топ помялся, брюки перекрутились. Я раздеваюсь, натягивают теплую пижаму и заворачиваюсь в широкий кардиган.

Уже пробило девять. В кухне отыскались остатки чего-то похожего на мясную запеканку. Ноги по-прежнему дрожат, я вялая после долгого сна. Иду в гостиную и вижу Саймона, Джастина и Кэти перед телевизором. Они не разговаривают, но это молчание успокаивает. Несколько секунд я просто стою и смотрю на свою семью. Кэти замечает меня первой.

– Мама! Тебе уже лучше? – Она отодвигается, освобождая место между ней и Саймоном. Я сажусь на диван, спуск по лестнице меня вымотал.

– Не то чтобы. Я совершенно выжата. – Давно не чувствовала себя так плохо. Кости ноют, к коже не притронуться. Глаза жжет, и это проходит, только когда закрываю их. А горло так болит, что я с трудом могу говорить. – Кажется, у меня грипп. Настоящий грипп.

– Бедная малышка. – Саймон обнимает меня, и на этот раз Кэти ничего не говорит о «публичных проявлениях любви». Даже Джастин выглядит обеспокоенным.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – предлагает он. Наверное, я выгляжу совсем скверно.

– Немного воды. Спасибо.

– Без проблем. – Он встает, затем лезет в карман, достает конверт и протягивает его мне.

– А это что такое? – В конверте оказывается толстая пачка двадцатифунтовых банкнот.

– За аренду.

– Что? Мы это уже проходили. Я не хочу брать с тебя арендную плату, дорогой.

– Ну, за еду, за счета – не важно. Деньги твои.

Я поворачиваюсь к Саймону, вспомнив, как упорно он в последнее время настаивал, чтобы Джастин перестал быть нахлебником. Но тот качает головой, словно говоря, что это не имеет к нему никакого отношения.

– Это просто отлично, Джастин. Молодец, кореш. – Сленговое словечко звучит у него наигранно, и Джастин смотрит на Саймона с насмешкой.

– А я думала, ты на мели? – Кэти заглядывает в конверт, чтобы узнать, сколько там наличных.

Я убираю деньги в карман кардигана, стараясь не обращать внимания на внутренний голос, который требует спросить, откуда они взялись.

– Мелисса назначила меня управляющим кафе, чтобы самой заниматься открытием нового, – словно прочитав мои мысли, говорит Джастин. – Временно, но с повышением зарплаты.

– Это замечательно!

Я чувствую облегчение – мой сын не ворует и не связался с наркотиками – и реагирую даже слишком восторженно. Джастин пожимает плечами, как будто в этой новости нет ничего особенного, и уходит на кухню за водой.

– Всегда знала, что ему просто нужен толчок и кто-нибудь, способный увидеть, насколько трудолюбивый он парень, – шепчу я Саймону.

И тут вспоминаю, что не только у Джастина есть известия о работе. Я поворачиваюсь к Кэти.

– Прости, милая, что не поддержала тебя перед прослушиванием. Из-за этого чувствую себя отвратительно.

– Боже, да не переживай сейчас об этом, мам. Ты же болеешь.

– Саймон сказал, что все прошло блестяще.

Кэти начинает сиять.

– Это было потрясающе. Так вот, агент меня не взяла, потому что у нее уже есть несколько девушек с моими данными и диапазоном – что бы это ни значило, – но я разговорилась с парнем, который ждал в приемной. Он директор театральной труппы и ставит «Двенадцатую ночь», а их Виола недавно неудачно покаталась на лыжах. Представляешь, насколько идеально все совпало?

Я смотрю на нее, не вполне понимая. Джастин возвращается со стаканом. Воду пропустить не догадался, она мутная и теплая, но я с благодарностью пью. Что угодно, лишь бы облегчить боль в горле.

– Мам, «Двенадцатая ночь» была у меня на выпускном экзамене по английскому. Я знаю ее вдоль и поперек. И тот парень сказал, что я создана для роли Виолы. Прямо там устроил мне прослушивание – это было самое безумное, – и я получила роль! Остальные актеры репетируют уже несколько недель, но я успею их нагнать.

У меня голова идет кругом.

– Но кто этот парень? Ты что-нибудь о нем знаешь?

– Его зовут Айзек. Оказалось, что его сестра училась в школе вместе с Софией, так что он не совсем посторонний. Кое-что ставил в Эдинбурге, и – вот самая захватывающая часть – «Двенадцатую ночь» собираются везти в турне! Айзек невероятно амбициозный и такой талантливый.

Я замечаю кое-что в выражении лица Кэти. Кое-что, помимо волнения за ее актерскую карьеру.

– Симпатичный?

Она краснеет.

– Очень.

– Ох, Кэти!

– Что? Мам, все прилично, честно. Думаю, он тебе понравится.

– Хорошо. Можешь пригласить его к нам.

Кэти фыркает.

– Мам, я с ним только вчера повстречалась и не стану предлагать знакомиться с предками.

– Ну, пока ты этого не сделаешь, ни в какое турне не поедешь, так что…

Мы пристально смотрим друг на друга, но тут вмешивается Саймон:

– Обсудим это, когда тебе станет лучше, ладно?

– Мне уже лучше. – Однако новый приступ головокружения заставляет мое упрямство отступить, и я закрываю глаза.

– Ну да, разумеется. Давай-ка в постель.

Я вспоминаю о его обещании.

– Ты позвонил в полицию?

– Да. И поговорил с кем-то из старших в следственной группе.

– С Рампелло?

– Полагаю, с ним. Я рассказал, как сильно ты разволновалась из-за рекламы – той, где на фото слегка похожая на тебя женщина…

– Это была я.

– …И тип, с которым я разговаривал, ответил, что прекрасно понимает причины твоей тревоги, но в данный момент они не считают, что убийство Тани Бекетт связано с какими-нибудь другими преступлениями.

– Связь должна быть, – настаиваю я. – Не может это оказаться простым совпадением.

– Ты ведь даже не знала ее, – говорит Джастин. – Так чего заводишься?

– Потому что ее убили, Джастин! – Он не реагирует, и я в отчаянии смотрю на Кэти. – И потому что мою фотографию…

– Это была не твоя фотография, дорогая, – перебивает Саймон.

– Потому что мою фотографию напечатали в той же рекламе, что и ее. У меня есть полное право завестись, разве нет?

– В таких объявлениях обычно публикуют платные телефонные номера. Если только контора не сомнительная, – замечает Саймон.

– Это здесь при чем?

– А та девушка работала в эскорте? – спрашивает Кэти.

– Издержки профессии. – Джастин пожимает плечами и снова разваливается на диване с телефоном в руке.

– В новостях сказали, что она была ассистенткой преподавателя, а не девушкой из эскорта.

Я вспоминаю опубликованный в газете снимок Тани с ее парнем и представляю заголовок заметки о собственном убийстве. Интересно, какую фотографию они разместят рядом? И попросят ли комментарий у Грэхема Хэллоу?

– Мам, в объявлении же ничего не говорилось об эскорт-услугах, правда? – спрашивает Кэти.

– Там был адрес веб-сайта. – Прижав ладонь ко лбу, я пытаюсь вспомнить. – «Найди ту самую точка ком».

– Больше похоже на сайт знакомств. Может быть, девушку убил тот, с кем она познакомилась в интернете.

– Я больше не хочу, чтобы ты выходила одна, – говорю я Кэти.

Она в ужасе смотрит на меня.

– Из-за убийства на другом конце Лондона? Мам, не будь смешной. Людей все время убивают.

– Да, мужчин. Парней из банд. Наркоманов и глупых любителей риска. Но не молодых женщин, которые просто возвращаются с работы. Или ты повсюду будешь ходить с друзьями, или вообще из дома не выйдешь.

Кэти смотрит на Саймона, но на этот раз он на моей стороне.

– Мы просто хотим, чтобы ты была в безопасности, вот и все.

– Но это нереально. А как же работа? В субботу я заканчиваю не раньше половины одиннадцатого, а теперь еще и репетировать буду почти каждый вечер. У меня нет другого выхода, кроме как возвращаться домой в одиночку. – Я собираюсь заговорить, но Кэти прерывает меня. Мягко, но настойчиво: – Я уже большая девочка, мам. И веду себя осторожно. Обо мне можешь не беспокоиться.

Но я беспокоюсь. Беспокоюсь за Кэти, которая каждый вечер возвращается в потемках с работы, витая в облаках и мечтая о красной ковровой дорожке. Беспокоюсь за всех Кейт Тэннинг и Тань Беккет, которые понятия не имеют, что их ждет. И за себя беспокоюсь. Я не знаю, что означают эти объявления и почему в одном из них появилось мое фото, однако опасность совершенно реальна. Я не вижу ее, но чувствую. И она все ближе и ближе.

* * *

Никогда не знаешь, где встретишь Ту Самую. Возможно, она каждый день сидит у окна в том же вагоне, что и ты. Или стоит перед тобой в очереди за кофе. Или ты каждый день идешь следом за ней по пешеходному переходу. Если уверен в себе, ты можешь завязать разговор. Начать с погоды и состояния поездов, а потом, со временем, вы начнете делиться чем-то более личным. Твои неудачные выходные, ее босс-деспот и парень, который совсем ее не понимает. Узнаете друг друга ближе, и кто-то сделает следующий шаг. Кофе? Ужин? Дело сделано.

Но что если Та Самая сядет в соседний вагон? Что если она принесет кофе из дома, поедет на работу на велосипеде, предпочтет эскалатору лестницу? Представь, чего ты лишишься, так с ней и не столкнувшись.

Первого свидания. Второго. Всех остальных.

Хотя, возможно, речь идет не о Той Самой. Может быть, тебе хочется чего-то мимолетного. Сладкого. Того, что взбудоражит твою кровь и заставит сердце биться чаще.

Интрижки.

Секса на одну ночь.

Погони.

С этого все и началось. Findtheone.com. Способ познакомиться в лондонском метро. Соединяющая людей рука помощи. Можете называть меня агентом, посредником, свахой.

А самое прекрасное – вы даже не знаете, что попали в мои списки.

10

Сутки я валяюсь в постели и чаще сплю, чем бодрствую. В среду днем с трудом выбираюсь к врачу, но он говорит то, что мне и так известно: это грипп, нужно побольше пить, принимать таблетки и ждать, пока все пройдет.

Саймон необыкновенный. Он готовит и для детей, и для меня, хотя я почти ничего не ем. Ходит за мороженым, когда я решаю, что только это и способна проглотить. «Из Саймона вышел бы хороший будущий папа», – думаю я, вспоминая, как была беременна Джастином и отправляла ворчащего Мэтта в метель на поиски начос и мармелада.

Мне удается позвонить на работу и сказать Грэхему, что я заболела. Он реагирует на удивление участливо, пока не слышит, что меня не будет до конца недели.

– А ты не можешь хотя бы завтра прийти? Джо ушла, и некому брать трубку.

– Приду, если смогу, – отвечаю я. Но когда наступает утро, посылаю ему смс: «Извини, все еще болею», а потом выключаю телефон.

Только к обеду нахожу в себе силы поесть. Мелисса приносит мне из кафе куриный суп. Проглотив первую ложку, я понимаю, насколько проголодалась.

– Спасибо, очень вкусно. – Мы сидим на кухне за крошечным столиком, где только двое и могут разместиться. – Извини за бардак.

Посудомоечную машину нужно разгрузить, но все ее проигнорировали, а после завтрака просто сложили тарелки в раковину. Мусорный бак окружен пустыми упаковками. Значит, и он уже полон. Холодильник пестрит семейными фотографиями, их удерживают дешевые магнитики. Стало традицией покупать такие на отдыхе, как часть нескончаемого соревнования по поиску самых кошмарных сувениров.

Сейчас на первом месте кивающий ослик из Бенидорма, которого купила Кэти. Каждый раз, когда открывается дверца холодильника, ослик раскачивает своим сомбреро.

– Тут очень уютно. – Мелисса смеется, заметив мой скептический взгляд. – Я серьезно. Тепло, много любви и воспоминаний – именно таким и должен быть дом, где живет семья.

Я ищу на ее лице сожаление, но не нахожу.

Когда мы с Мелиссой познакомились, ей было сорок – в таком возрасте еще вполне можно завести детей. Я как-то спросила ее об этом.

– Нил не может. Нет, – тут же поправила себя Мелисса, – так нечестно. Я хотела сказать, мы не можем.

– Наверное, это тяжело. – Я так долго была матерью, что не представляла себе жизни без детей.

– Не особенно. Понимаешь, я же с самого начала знала, что у Нила в детстве была лейкемия и химиотерапия сделала его бесплодным, так что о детях вопрос не стоял. Но в нашей жизни были другие радости и другие возможности.

«Работа, – предположила я. – Бизнес, праздники, красивый дом».

– Нилу пришлось труднее, чем мне, – продолжала она. – Раньше он очень злился. «Почему я?», и всё в таком духе. Но сейчас мы об этом почти не думаем.

– А мне бы хотелось иметь такой дом, как у вас, – говорю я теперь. – Аккуратный и без грязных носков повсюду!

Она улыбается.

– За забором трава всегда зеленее, так ведь говорят? Скоро Кэти и Джастин съедут, и ты будешь бродить по пустому дому, сожалея, что их нет рядом.

– Может быть. О, вот о чем это мне напомнило: что ты сотворила с моим сыном?

Мелисса выглядит обеспокоенной, и мне становится неловко за свою попытку пошутить.

– Во вторник он вручил мне арендную плату, – поясняю я. – Хотя его никто не просил. Я так понимаю, ты его повысила?

– А, понятно! Джастин это заслужил, он отлично справляется. Да и мне нужен управляющий. Просто идеально все совпало.

Однако ее по-прежнему что-то беспокоит. Я ловлю ее взгляд, но Мелисса отводит глаза и принимается смотреть в окно на наш чахлый палисадник. Наконец она заговаривает:

– Прибавка… Это «черная зарплата». – Мелисса снова смотрит на меня.

Приподнимаю бровь. Я ее подруга, но еще и бухгалтер. Подозреваю, что Мелисса ничего бы мне не сказала, не всплыви в разговоре прибавка Джастина.

– Когда клиенты платят наличными, это не всегда проходит через кассу. Я держу кое-что на черный день. Покрываю этим расходы по домашнему хозяйству, и не приходится зависеть от прибыли с бизнеса.

– Ясно.

Наверное, мне сейчас полагается бороться с собственной сознательностью, но, на мой взгляд, Мелисса никому не причиняет вреда. Она же не какой-нибудь владелец глобальной розничной сети, который уклоняется от уплаты корпоративного налога с офшорных счетов. Всего лишь хозяйка крошечной фирмы и, как все мы, пытается заработать на жизнь.

– Это не совсем эгоизм, понимаешь. – Судя по выражению лица Мелиссы, она сожалеет о своем признании и беспокоится, что я ее осуждаю. – Джастин тоже в выигрыше – ему не придется общаться с налоговой, и он сможет немного подкопить.

Я тронута тем, что она даже об этом подумала.

– Подозреваю, мне тебя нужно благодарить за то, что он отдал за аренду часть прибавки?

– Мы всего лишь перекинулись с ним парой слов… – Она делает невинное лицо, и я невольно начинаю смеяться.

– Что ж, спасибо. Приятно видеть, что он наконец немного повзрослел. А ты не боишься, что кто-то натравит на тебя налоговую?

Могу добавить, что свою шляпу бухгалтера я временно повесила на гвоздь. Ведь не одной Мелиссе следует беспокоиться. Если прижмут ее, то и меня следом потянут.

– Об этом знаешь только ты.

– О чем знаю? – ухмыляюсь я. – Пойду-ка лучше переоденусь. От меня воняет.

На мне все те же спортивные штаны и футболка, в которых я спала прошлой ночью, и внезапно в нос начинает бить затхлый запах болезни.

– Предстоит познакомиться с новым бойфрендом-тире-режиссером Кэти. Он заедет, чтобы отвезти ее на репетицию.

– Бойфрендом?

– Ну, она его так не называла, но я-то знаю свою дочь. Кэти с ним только в понедельник познакомилась, но, клянусь, с тех пор в каждом разговоре всплывает его имя. Айзек то, Айзек се. По уши втрескалась.

Я слышу скрип ступенек и резко замолкаю. В кухне появляется Кэти.

– Ого, вы только поглядите! – Мелисса вскакивает, чтобы обнять ее.

На Кэти узкие серые джинсы, которые словно краской забрызгали, и толстовка с золотыми пайетками. Край толстовки задирается, когда дочка обнимает Мелиссу.

– Знаменитый куриный суп? Хоть чуть-чуть осталось?

– Там еще много. Итак, я слышала об Айзеке… – Мелисса выделяет гласные в имени парня, и дочь с подозрением глядит на меня. Я молчу.

– Он превосходный режиссер, – чопорно произносит Кэти.

Продолжения мы так и не получаем.

– Осмелюсь спросить о деньгах. – Мелиссе никогда не изменяет деловая жилка. – Я знаю, что профессия актера не самая прибыльная, но покроются ли хотя бы твои расходы?

Молчание Кэти говорит мне все, что нужно было узнать.

– Ох, Кэти, я думала, что это настоящая работа!

– Это работа. Нам заплатят после турне. Как только поступит выручка от продажи билетов и будут оплачены счета.

– Значит, у тебя доля от прибыли? – уточняет Мелисса.

– Вот именно.

– А если прибыли не будет? – спрашиваю я.

Кэти резко оборачивается.

– Ну вот, опять! Мам, почему бы тебе просто не сказать, что я полное дерьмо? Что никто не придет и все мы потеряем наши деньги… – Она замолкает, но уже слишком поздно.

– Какие деньги? Долю от прибыли я еще могу понять – до некоторой степени, – но, пожалуйста, скажи мне, что ты не отдала деньги первому встречному!

Мелисса встает.

– Думаю, для меня это намек. Пора идти. Ты молодец, что получила роль, Кэти. – Она бросает на меня строгий взгляд, который означает «Будь с ней помягче», а затем уходит.

– Какие деньги, Кэти? – упорствую я.

Дочь ставит тарелку с супом в микроволновку и нажимает кнопку разогрева.

– Мы разделили расходы за площадку для репетиций, вот и все. Это кооператив.

– Это мошенничество.

– Ты ничего не понимаешь в театре, мама!

Мы обе переходим на крик и даже не слышим, как поворачивается ключ в двери. Из-за моей болезни Саймон всю неделю возвращается с работы пораньше.

– Выходит, тебе уже лучше? – спрашивает он, когда я наконец его замечаю. С выражением покорности и веселья на лице Саймон прислоняется к дверному косяку.

– Немного, – смущенно отвечаю я и спрашиваю Кэти, которая уже ставит суп на поднос, чтобы поесть в своей комнате: – Во сколько Айзек заедет?

– В пять. Не стану приглашать его в дом, если ты снова заведешь разговор про долю от прибыли.

– Не заведу, обещаю. Просто хочу с ним познакомиться.

– Я тебе кое-что купил, – говорит Саймон и протягивает Кэти пластиковый пакет с чем-то маленьким и твердым внутри.

Дочь отставляет поднос и открывает подарок. Там оказывается сигнальное устройство из тех, что издают звук сирены, когда вытаскиваешь штырек.

– Продавали в магазинчике на углу. Не знаю, насколько оно хорошее, но подумал, что ты можешь носить с собой эту штуку, когда будешь возвращаться домой на метро.

– Спасибо, – говорю я, поскольку прекрасно понимаю, что он купил это не столько для спокойствия Кэти, сколько для моего. Чтобы я не переживала из-за поздних возвращений дочки. Мне становится неловко, и я пытаюсь искупить свою недавнюю вспышку. – Дорогая, а когда начнется продажа билетов на «Двенадцатую ночь»? Мы ведь хотим быть в первом ряду. Верно, Саймон?

– Именно так.

Он говорит серьезно, и не только потому, что речь идет о Кэти. Саймон на самом деле любит классическую музыку, театр и малоизвестные джазовые концерты в укромных уголках. Ошарашенный тем, что я никогда не видела «Мышеловку», он повел меня на этот спектакль и все время отвлекался от сцены, проверяя, нравится ли мне. Было вполне ничего, но я все-таки предпочитаю «Мама мия!».

– Точно не знаю. Я выясню, – отвечает Кэти. – Спасибо.

Последнее она адресует Саймону, в котором, как мне кажется, видит родственную душу. Прошлым вечером он помогал ей репетировать монолог, прерываясь на обсуждение образов.

– Видишь, она говорит о своем притворстве и называет его пагубным, – говорил Саймон.

– Да! И даже в самом конце не ясно, какая из сторон настоящая.

Я тогда поймала взгляд Джастина – редкий момент тайного взаимопонимания между нами.

На первом свидании Саймон сказал, что мечтает писать.

– Но ты ведь уже пишешь? – Я была сбита с толку, ведь когда мы познакомились, он представился журналистом.

Саймон пренебрежительно покачал головой.

– Это совсем другое. Всего лишь газетные заметки. Я хочу писать книги.

– Так пиши.

– Однажды начну, – ответил он, – когда появится время.

В тот год я купила ему на Рождество блокнот «Молескин» – плотные кремовые страницы в переплете из мягкой коричневой кожи.

– Для твоей книги, – робко пояснила я.

Мы были вместе всего пару недель, и у меня несколько дней ушло на мучительные размышления о подарке. Но Саймон смотрел на меня так, словно я преподнесла ему луну.

– Дело было не в блокноте, – сказал он мне больше года спустя, когда переехал сюда и наполовину закончил первый черновик книги, – а в том, что ты поверила в меня.

Кэти нервничает. Она по-прежнему в узких джинсах и свитшоте с пайетками – каким-то образом умудряясь выглядеть и небрежно, и гламурно, – но успела накрасить губы темно-красной помадой и нарисовать на веках черные стрелки, изогнутые к краям бровей, словно крылья.

– Пятнадцать минут, – шипит она на меня, когда раздается звонок в дверь, – а потом мы уходим.

Джастин все еще в кафе, а мы с Саймоном в гостиной, которую я наскоро прибрала.

Из холла доносятся тихие голоса. Интересно, что Кэти говорит своему новому бойфренду-тире-режиссеру? Наверное, «прости за мою маму». Они входят в гостиную, и Саймон встает. Я сразу понимаю, что Кэти нашла в этом Айзеке. Высоком парне с гладкой оливковой кожей и темно-карими глазами. Черные как смоль волосы на макушке длиннее, чем на затылке. Футболка с V-образным вырезом под кожаной курткой обтягивает накачанные мышцы груди. Короче говоря, Айзек великолепен.

А еще ему по меньшей мере тридцать лет.

Я понимаю, что у меня отвисла челюсть, и превращаю это в «привет».

– Приятно познакомиться, миссис Уокер. У вас очень талантливая дочь.

– Мама считает, что я должна стать секретаршей.

Я испепеляю Кэти взглядом.

– Просто предложила ей пройти курсы секретарей. Чтобы иметь запасной вариант.

– Мудрый совет, – говорит Айзек.

– Думаешь? – недоверчиво спрашивает Кэти.

– В нашей среде жесткая конкуренция, а раз финансируют искусство всё меньше, то дальше она станет еще более жесткой.

– Ну, может быть, я подумаю.

Превращаю свое удивленное фырканье в кашель, Кэти бросает на меня проницательный взгляд.

Айзек пожимает руку Саймону и отказывается от предложенного пива, ссылаясь на то, что за рулем. «По крайней мере, это говорит в его пользу», – думаю я. Айзек с Кэти, держась на почтительном расстоянии, садятся на диван, а я ищу намек на то, что за короткое время их знакомства они стали друг для друга больше, чем режиссером и актрисой. Но не замечаю никаких преднамеренно-случайных прикосновений. Неужели Кэти безответно поклоняется своему герою? Надеюсь, ей не разобьют сердце.

– Едва увидев Кэти в агентстве, я сразу понял, что она идеально подходит на роль Виолы, – говорит Айзек. – И сбросил ее фото парню, который играет Себастьяна, чтобы узнать его мнение.

– Ты меня сфотографировал? И ни разу не сказал об этом! Это было коварно.

– Да, на телефон. В любом случае он тут же написал, что выглядишь ты идеально. А твой голос я уже слышал – помнишь, в очереди на прослушивание ты разговорилась с соседкой? – и просто нутром почуял, что ты – та самая шекспировская героиня, которую я искал.

– Все хорошо, что хорошо кончается [4]4
  Название одной из пьес Шекспира.


[Закрыть], – улыбается Саймон.

– Даже очень хорошо! – говорит Айзек, и все они начинают смеяться.

Затем Кэти смотрит на часы.

– Нам пора идти.

– Я привезу ее после репетиции, миссис Уокер. Насколько понимаю, вы слегка беспокоитесь из-за того, что ей приходится поздно вечером возвращаться на метро.

– Это очень любезно с вашей стороны.

– Ну что вы. Лондон не самое безопасное место для одинокой женщины.

Айзек мне не нравится.

Мэтт обычно насмехался над моими поспешными выводами о людях, но первое впечатление – очень важная вещь. Я наблюдаю сквозь окно гостиной, как Айзек и Кэти проходят добрую сотню ярдов до места, где ему удалось припарковаться. У машины этот режиссер кладет руку на талию моей дочери, затем наклоняется, чтобы открыть пассажирскую дверь. Не могу понять, что именно мне в нем не нравится, но мое чутье просто вопит.

Всего несколько дней назад я решила больше поддерживать Кэти, и, если теперь скажу что-нибудь об Айзеке, она увидит в этом очередные нападки на выбранную ею карьеру. Мне не победить. Но, по крайней мере, сегодня она будет возвращаться домой не одна. Утром в новостях по радио сообщали об изнасиловании, и я не могла не думать: «А что если прежде фотография жертвы появлялась в рекламе?» Саймон обычно приносит с работы «Газетт», но на этой неделе он возвращался с пустыми руками. Знаю, ему хочется, чтобы я забыла об этих объявлениях. Но я не забуду. Не смогу.

В пятницу Саймон провожает меня до работы.

– Просто на случай, если ты все еще неуверенно держишься на ногах, – сказал он, когда мы проснулись.

Всю дорогу он держит меня за руку. В поезде на Окружной линии я замечаю оставленный кем-то номер «Газетт». Решительно отворачиваюсь и прижимаюсь лицом к рубашке Саймона. Затем, отпустив поручень, обхватываю его за талию и позволяю держать равновесие за нас обоих, когда поезд замедляет ход перед остановками. Мы не разговариваем, но я слышу, как бьется его сердце. Сильно и ровно.

Перед зданием, в котором расположен «Хэллоу и Рид», Саймон целует меня.

– Из-за меня ты опоздал на работу, – говорю я.

– Плевать.

– У тебя не будет неприятностей?

– Оставь это мне. Это ничего, что я сейчас уйду? Если хочешь, зависну где-нибудь поблизости.

Он машет в сторону кофейни на другой стороне улицы, и я улыбаюсь, представляя, как Саймон ждет меня весь день, словно телохранитель.

– Со мной все будет в порядке. Попозже созвонимся.

Мы снова целуемся, затем он дожидается, пока я благополучно усядусь за свой стол, машет рукой и направляется к метро.

Как только Грэхем уходит на просмотры, я сворачиваю сайт по недвижимости, в котором обновляла список объектов, и щелкаю на поисковик. Набираю: «Преступление в Лондоне» и кликаю по первой же ссылке. Сайт называется «Лондон 24» и обещает самую свежую информацию о преступлениях в столице.

«В Западном Далвиче застрелили подростка».

«В парке Финсбери найден едва живой мужчина с загадочными ожогами».

Вот почему я не читаю газет. Обычно не читаю. Я знаю, что подобные вещи случаются, но не хочу о них думать. Не хочу думать о том, что Джастин и Кэти живут в мире, где зарежут и глазом не моргнут.

«Бывший игрок Премьер-лиги сознался, что ездил по Ислингтону в нетрезвом состоянии».

«Чудовищное нападение на пенсионерку в Энфилде».

Я вздрагиваю от фотографии восьмидесятичетырехлетней Маргарет Прайс, которая вышла из дома за пенсией, а обратно так и не вернулась. Начинаю искать информацию о Тане Беккет. В одной из статей есть ссылка на «Фейсбук», и я перехожу по ней. Меня встречает фраза «Таня Беккет, покойся с миром». Страница заполнена эмоциональными посланиями от друзей и родных. В некоторых имя Тани подчеркнуто, и я понимаю, что эти люди отметили ее личную страничку. Машинально кликаю по ссылке и невольно вздыхаю – в день своей смерти Таня опубликовала последнее сообщение.

«Осталось 135 дней!»

Сто тридцать пять дней до чего?

Ответ нахожу чуть ниже, в посте с надписью «Как насчет этого, девочки?». Фотография – скриншот мобильного телефона. Сверху виден уровень заряда батареи. На снимке платье подружки невесты, в спешке выхваченное из интернета. И отмечены три женских имени.

Таня Бекетт умерла за сто тридцать пять дней до своей свадьбы.

Я смотрю на список ее друзей. На иконках лица однотипных девушек – сплошь светловолосых и белозубых. Мое внимание привлекает пожилая женщина с такой же, как у Тани, фамилией.

У Элисон Бекетт тоже открытая страничка, и я сразу понимаю, что на фото мать Тани. Последний пост опубликован два дня назад.

«Небеса обрели еще одного ангела. Покойся с миром, моя прекрасная девочка. Спи спокойно».

Чувствуя себя непрошеной гостьей, я закрываю «Фейсбук» и задумываюсь об Элисон и Тане Беккет. Представляю, как они вместе планируют свадьбу, покупают платья, пишут приглашения. Вижу Элисон в ее доме, она сидит на том же темно-красном диване, что и на фотографии в профиле, поднимает трубку телефона, слушает слова полицейского, но не воспринимает их. Нет, только не ее дочь, только не Таня.

В груди становится больно, я плачу, но сама не знаю из-за чего: из-за девушки, которую никогда не видела, или из-за того, что слишком легко могу вообразить на ее месте свою дочь.

Мой взгляд падает на визитку, приколотую в углу доски для записок.

«Констебль Келли Свифт. Британская транспортная полиция».

По крайней мере, она слушала.

Я вытираю глаза и нос. Делаю глубокий вдох. Беру трубку.

– Констебль Свифт слушает.

На заднем фоне шумят машины, затихает сирена скорой помощи.

– Это Зоуи Уокер. Помните, с объявлениями из «Лондон Газетт»?

– Да, помню. Боюсь, я ничего больше не выяснила, но…

– Я выяснила, – прерываю ее. – Убита еще одна женщина из рекламы. И никого, похоже, не волнует, кто может оказаться следующей.

Секундная пауза, а затем констебль Свифт произносит:

– Меня волнует. – И твердо добавляет: – Мне не все равно. Расскажите всё, что знаете.