Текст книги "Совершенство"

профессиональная воровка с моим именем поджигает фитиль петарды.

Гоген слышит это и кричит: берегись.

Я бросаю петарду за дверь.

Суета, поспешная беготня.

Я закрываю глаза.

Туманности сжимаются в солнца, кометы проигрывают свои нескончаемые битвы с силами притяжения и сгорают в атмосферах огромных космических тел.

Петарда взрывается.

Вместе с этим лопается баллончик с перцовым газом, плотное желтое облако наполняет комнату, вырываясь в атмосферу. Оно жжет сквозь обмотанную вокруг носа и рта блузку. Нет, «жжет» – не то слово, когда жжет – не выворачивает наизнанку желудок и не сжимает стальными клещами горло. Облако иссушает, от него тошнит, у него привкус выплюнутых целиком распухших языков.

Я выхожу за дверь. Желтое кислотное облако завивается в воздухе, мешая видеть. Осколки петарды все еще с шипением взрываются, колотя по барабанным перепонкам, плюясь искрами, прыгающими по полу и извивающимися, словно задыхающаяся рыба на сковородке. Сквозь туман из газа и дыма я вижу, что их шестеро, все шикарно одеты, один уже на полу. Шикарно – все, кроме Луки: он оделся обычно или приехал, в чем был: неглаженая рубашка, чуть коротковатые брюки, из-под которых виднеется один приспущенный носок, глаза зажмурены, его душит отравленный воздух.

Я бы его пожалела, но сейчас на это нет времени.

У стоящего ближе всех к двери – пистолет. Левой рукой я толкаю вверх его локоть, а правой изо всех сил бью дубинкой по запястью. Все они ослеплены, но кто-то все же стреляет на звук, пока Гоген, прижавший руки к лицу, не кричит: нет, не стрелять, ты же в нас стреляешь, придурок!

Его произношение, когда ему больно, не такое рафинированное, как мне казалось. В нем проскальзывает какой-то западногерманский говор, слова не совсем те, лицо раздулось, словно тыква, и возможно, мне все-таки жаль

что бы ни значило слово «жалость»

поэтому я обрушиваю дубинку ему на колени, а не на горло.

Могла бы я его сейчас убить?

Когда вокруг творится такое, это не совсем тревожная мысль.

И не очень-то захватывающая.

Один из охранников, с трудом не закрывая глаза в оседающем желтом облаке, пытается меня схватить. Рука впивается мне в запястье, другой рукой он пытается ударить меня в живот, но промахивается. Сила у него есть, и подкрепляет он ее движениями тела, не вытягивая руку, но напирая на меня ногами, грудью и бедрами. Обычно такая сила сокрушительна, но сегодня ее слишком много, и инерция удара лишает его равновесия. Я бью его по пролетающей мимо меня руке, потом обрушиваю дубинку ему на шею, подсекаю колени, когда он начинает падать, и двигаюсь дальше.

Остался всего один с пистолетом. Он даже не знает, куда целиться. Я молча вырываю у него оружие, мне нет нужды ему что-то ломать, бросаю его себе за спину, достаю свой пистолет и ору:

– Все на пол!

– Делайте, как она говорит, – хрипит Гоген, и не послышался ли мне бристольский выговор? Возможно, но он его скрывает, беря себя в руки. – Делайте, как она говорит, – повторил он, придавившись грудью к полу, и все подчинились моим словам, даже Лука Эвард с зажмуренными глазами и смятым, словно пластиковый пакет, лицом.

Я стояла посреди помещения, владея ситуацией, и подумала, что это тоже своего рода совершенство. Идеальная воровка, идеальный контроль.

Тишина, нарушаемая лишь стоном раненых, у одного из которых изо рта сочится желтая слюна.

– Вы это все записываете?! – рявкнула я.

Молчание.

– Похоже, да, – заключила я, переводя взгляд с Гогена на Луку и обратно. Никто из них не поднял головы. – По-моему, вы поняли, что машины ничего не забывают, даже если забываете вы. Я хочу, чтобы вы слышали мой голос после того, как я исчезну. Меня зовут Хоуп. Я хочу, чтобы вы запомнили мои слова. Эти слова – единственная существующая часть меня. Не преследуйте меня. Не пытайтесь меня найти. Не забывайте.

Я пошла к двери, считая шаги, вдохи и выдохи.

Лука лежал ближе всех к выходу: голова повернута в сторону, глаза зажмурены, губы покрасневшие, лицо распухшее.

Слова: каскад слов.

Я ощутила их у себя на языке и закрыла рот.

Потом я пустилась бежать.

Глава 50

Подготовка, подготовка, подготовка.

Полиция на подходе, внизу выхода нет, но это нормально.

Подготовка, подготовка, подготовка.

Офис охраны располагался на шестнадцатом этаже. Я вошла туда с пистолетом, подержала троих охранников под прицелом, перестреляла все компьютеры и исчезла.

Меня они забыли, хотя пули придется как-то объяснять.

Шкаф уборщицы на одиннадцатом этаже. Я выбрала его из-за потолочной ниши вверху – необычно большой, чтобы вместить какое-то очистное устройство, которое так и не удосужились установить.

Я взломала торговый автомат и взяла оттуда три бутылки воды, две упаковки горошка с васаби и плитку шоколада.

Я лежала в потолочной нише, медленно попивая воду и жуя шоколад. Я обмазала йогуртом лицо, руки, запястья и шею – все места, которые могли подвергнуться воздействию перечного газа. Оставшийся йогурт я съела и принялась ждать.

Час.

Два.

Три.

Девять часов.

День.

Время шло, а я ждала.

Полиция тщательно обшарила здание, но меня никто не искал.

Я закрыла глаза, лежа на спине в потолочной нише, съела несколько горошин с васаби, мне захотелось в туалет, я в безмолвии и темноте сосчитала до сотни и продолжила ждать.

Время шло, а я ждала.

Ждала, пока изгладится воспоминание.

Гадала, где же Гоген и где остановился Лука Эвард.

В дешевой гостинице – он всегда останавливался в дешевых гостиницах, даже когда за него платили другие. Слушал ли он запись моего голоса, поставил ли ее на повтор?

Возможно, он мог обмануть сам себя, записать мои слова десяток раз, а потом еще столько же. Тем самым он запомнит процесс письма, и оттого слова останутся, даже если связь между моим произнесением их и тем, что проникло к нему в память, почти исчезнет.

Я сосчитала до тысячи и, возможно, уснула, а когда проснулась, сосчитала до двух тысяч и уже не спала.

А когда все закончилось, пролежав там двадцать четыре часа, я выбралась из потолочной ниши, спустилась по лестнице на цокольный этаж и улыбнулась охраннику у двери. Мое лицо, взятое с камер видеонаблюдения, а потом распечатанное, висело на стене у него за спиной, когда я проходила мимо него, но в тот момент он стоял к нему спиной и, хотя он его и изучал целый день, мои черты стерлись у него в памяти, и он улыбнулся мне, когда я выходила на улицу.

Глава 51

Меня зовут Хоуп.

Я – королева гнусной Вселенной.

Я – лучшая из всех воров, когда-либо ходивших по этой гнусной Земле.

Я…

…в полном порядке.

Я…

…зашибись, великая, просто потрясающая, я…

…профессионалка.

Дисциплинированная.

Посылающая всех куда подальше на все восемь направлений во всех их поганых машинах.

Объем кода в устройстве или программе в возрастающем порядке:

Меньше –

• Космический шаттл

• Операционная система Windows 3.1

• Марсоход «Кьюриосити»

• Операционная система Android

• Операционная система Windows 7

• Офисный пакет Microsoft Office 2013

• Социальная сеть «Фейсбук»

• Программное обеспечение в комплектации современного автомобиля

– Больше.

Данные.

Я сидела где-то на скамейке и смотрела в пустоту.

Ела.

Пила воду.

Слонялась от одного места к другому.

Данные становятся информацией лишь при их интерпретации.

Я

сейчас плачу

не зная почему.

Именно это я и делаю, но это не информация.

Я еду в скоростном поезде из Токио, но как я здесь оказалась.

Я заранее купила обратный билет как часть пути отхода, и сейчас, похоже, им пользуюсь.

Я вставила флэшку Byron14 в свой ноутбук и взглянула на украденные материалы.

Абракадабра, не понятная никому, кроме специалиста.

Базовый код «Совершенства».

Глава 52

Паркер открыл казино в Макао.

Я посмотрела об этом сюжет в новостях, видела, как он пожимает руки и улыбается в объективы телекамер. Теперь он стал известен. Все знали его имя, единственного и неповторимого Паркера из Нью-Йорка.

Рэйф Перейра-Конрой подписал соглашение с королевской семьей Дубая о совместной разработке и продвижении исламской версии «Совершенства», превозносящей ценности, почитаемые благочестивыми людьми

такие ценности, как щедрость, доброта, благотворительность, паломничество, долг, верность, благонравие

кодексы благонравия

паранджи для женщин

женщин не должны видеть с неженатыми мужчинами

запрет на поцелуи в общественных местах

жертвы изнасилования, караемые тюремным заключением

и так далее.

Я подумала о том, чтобы развернуться, отправиться обратно в Токио, разыскать там Луку Эварда и сказать ему: гляди, гляди, это же я. Может, если ты меня арестуешь, все убедятся, что ты был прав, что ты ловил воровку с легко забывающимся лицом, и тогда ты станешь счастливым, и тогда полюбишь меня, полюбишь по-настоящему, потому что я знаю, что так и случится, если ты только сможешь вспомнить меня!

А я сидела в аэропорту Киото и не шевелилась.

Все крутила и крутила на запястье браслет Филипы – путешествие без конца.

И спустя какое-то время, когда, казалось, было совершенно нечем заняться, потому что все мои дела и занятия не имели ни малейшего смысла, я опять вошла в файлообменную сеть.

whatwherewhy: У меня есть «Совершенство».

Byron14: Высылайте его мне.

whatwherewhy: Нет. Я хочу встретиться.

Byron14: Это неприемлемо.

whatwherewhy: Мы встретимся, или вы не получите «Совершенство». Через три дня я буду в Сеуле.

Byron14: Это невозможно.

whatwherewhy: Я жду вас там.

Глава 53

Существуют два исключения, размыкающих сжимающие меня тиски забвения.

1. Животные. Возможно, это связано с запахом? Может, если я надушусь каким-нибудь примечательным парфюмом, люди запомнят меня по обонятельным ассоциациям. Вероятно, когда-нибудь я заведу собаку. А может, и двух.

2. Старые, больные или безумные. Вот так я и познакомилась с Паркером в нью-йоркском доме престарелых, разговаривая с пожилыми женщинами и мужчинами. Они привыкли к одиночеству, улыбались и напускали на себя бравый вид, что облегчало мне жизнь, мне становилось легче улыбаться, потому что они улыбались мне. Старики никогда меня не запоминали, за исключением одной женщины, к которой осторожно подкрадывалось слабоумие и которая всегда восклицала: «Это же Хоуп! Хоуп снова к нам пришла!»

Тогда я подумывала, а не стать ли мне патронажной сиделкой, лишь бы находиться рядом с людьми, которые меня помнили, но она постоянно писалась и не желала есть – не сейчас, не это, это же дрянь, а я есть хочу! Так что поэтому я навещала ее два раза в год, на Рождество и на Пасху, пока она не умерла – тихонько, во сне.

Как-то раз я шла по улицам Манчестера, чтобы обчистить ювелирный магазин. На это ушло три месяца подготовки, и я запланировала дело на разгар джазового фестиваля, когда звуки саксофонов и сузафонов заглушат негромкий, но сугубо необходимый взрыв, с помощью которого я намеревалась проникнуть внутрь заведения.

И тут я услышала голос:

– Хоуп!

Я не обратила на него внимания, поскольку уже давным-давно рассталась с этим именем, но голос все твердил:

– Хоуп! Стой! Я хочу видеть Хоуп!

Женский голос, молодой, визгливый и нетерпеливый. Какая-то суета, перестук металла о резину, еще один голос, сердитый. Я оглянулась и увидела девочку, пытавшуюся встать с кресла-каталки. Одна рука у нее неподвижно прижималась к телу поперек туловища, половина лица не реагировала на напряжение мышц, но глаза у нее были как у меня, голосок высокий и звонкий:

– Хоуп!

Моя младшая сестренка.

Я закрываю глаза и считаю

вдохи и выдохи

шаги

трещины на тротуаре

волосы у себя на голове

звезды на небе

И вот моя младшая сестренка Грейси, еще не выросшая, но уже почти подросток. Ей, наверное, двенадцать – нет, тринадцать, тринадцать уже три недели как исполнилось. И ее везут в каталке посреди маленькой группы девчонок и мальчишек. Она живая и активная, не обращает внимания на свой физический недостаток, ведь что он ей? Просто жизнь такая, и все. Это моя Грейс, и она сказала:

– Хоуп! Погляди! Мы едем на станцию!

Протянув руку, она зовет меня, очень властно, к себе. Ее няня, женщина с тройным подбородком и светлыми кудряшками волос, выбивающихся из-под самодельной вязаной шапочки, начала рассыпаться в извинениях, но я сказала: нет, все нормально, я не возражаю, и опустилась на колени пред коляской сестренки.

Она оглядела меня и, оставшись довольной увиденным, произнесла:

– На обед были спагетти, но спагетти я не люблю, так что вместо них мне дали пиццу.

– Правда? – спросила я.

– Да. Завтра пятница, так что будет карри с рисом, а это нормально.

– Вот… здорово.

И снова бормотание няни: ах, извините, не надо, не стоит…

Я ее не слушаю. Ручка Грейси, чуть сдвинувшись, лежит в моей ладони. Няня замолчала, поглядела на Грейси, потом на меня, и рот у нее чуть-чуть приоткрылся. Как часто моя сестра касалась других людей? Как часто она молчала, взяв за руку незнакомого человека?

Тут я сказала:

– Она напоминает мне сестру. Вы говорили, что направляетесь на станцию?

– Да.

– Можно мне с вами?

Няня перевела взгляд на Грейси, недовольно скривив нижнюю губу, когда профессиональная выучка столкнулась с непривычной ситуацией.

– Что скажешь, Грейс? – спросила она слишком громко и слишком тупо для кого-то, но не для моей сестры. – Ты хочешь, чтобы эта дама пошла с нами на станцию?

Грейси кивнула, очень неловко, тяжело уронив голову, а потом медленно и с усилием подняв ее.

– Ничего страшного, – сказала я. – Я с удовольствием пройдусь с вами.

Мы направились на станцию.

Грейси оживленно болтала, рассказывая мне, что ей нравится синий цвет, но не такой, какого цвета дверь, а такой, какого халаты у нянь, это хороший синий, и ей хочется, чтобы вокруг было побольше такого синего, но только не лилового, она терпеть не может лиловый, особенной лиловую капусту, от капусты ее тошнит. А еще она училась петь, ей нравилось петь, но рисовать еще больше. Я должна обязательно прийти и посмотреть то, что она нарисовала в школе, это очень красиво, она всегда рисовала синим, а не лиловым, конечно же, но ведь это и есть красота, все красивое, прямо как я.

А еще они учат физику. И про животных тоже. Она любит животных, а животные любят ее, и когда она вырастет, то заведет двух кошек и собаку, но не зебру. Потому что зебры жуткие и страшные, хотя и полосатые.

И тут няня добавила, что Грейс учится хорошо, очень даже хорошо, и в школе все гордятся ее отличными отметками, и она знает, что вырастет, и все будет хорошо, и что в последнее время она читает гораздо больше, а ее любимые книжки те, где добро побеждает зло, а любимый фильм у нее – «Звездные войны».

Почему «Звездные войны»? – спросила я, не выпуская руку Грейси из своей.

Потому что в «Звездных войнах», объяснила сестренка, все идет как надо. Есть хорошие люди, и есть люди плохие, и хорошие люди делают хорошо, а плохие – плохо, и есть хорошие воины и плохие воины, и вот так все и должно быть.

Она на пару секунд задумалась, а потом добавила, что иногда плохое становится хорошим, и это тоже хорошо, потому что хорошее, конечно же, лучше, чем плохое.

И тут я поняла, что плачу, просто плачу, как девчонка, а нянька тихо спросила: а где теперь ваша сестра?

Не очень далеко отсюда, ответила я. Не очень далеко.

Глава 54

Перемена места, перемена имени, перемена внешности. Самолетом до Инчхона, затем автобусом с кондиционером до Сеула.

В районе Ыльчиро парикмахерша говорила, обстригая мои косицы чуть ли не под корень на покрытой мелкими кудряшками голове:

– Мне раньше не доводилось работать с африканскими волосами. Они просто потрясающие!

А ее ученицы столпились вокруг кресла, чтобы посмотреть и потрогать падавшие пряди.

В универмаге на улице Мёндон я украла футболку, тренировочные штаны и джемпер на толстой подкладке с серым капюшоном. Я стащила элегантную белую блузку, брюки от костюма, пару кроссовок и пару черных кожаных туфель. На улице я купила ломоть ананаса на палочке из набитого льдом контейнера и мороженое с зеленым чаем из пончиковой под закусочной, где подавали лапшу. С тележки, которую катили по улице на двух маленьких скрипящих колесиках, я купила три мобильных телефона. А в магазине иностранной литературы над станцией метро приобрела путеводитель и разговорник.

Гостиница моя оказалась «традиционной»: разостланные на полу матрасы ярко-неоновой желтой и зеленой расцветок, вайфай и семьдесят телевизионных каналов. По ночам красные неоновые кресты горели над протестантскими церквями, стоявшими вдоль железнодорожных путей, выходящих из города. В Итэвоне я обнаружила гамбургеры и американских военных с базы. Я вместе с ними ела копченые ребрышки и запивала их пивом. Среди военных оказался один рядовой, глядевший на меня выпученными, испуганными и похотливыми глазами. Он говорил, что опасается, что продолжающееся присутствие американских войск на корейской земле никогда не послужит примирению двух частей разделенного народа, живущего на полуострове, и что теперь социально-экономические факторы являются куда более сильными источниками размежевания, нежели сама история. И это очень странно, поскольку, по его мнению, мэм, история является мощной системообразующей реалией.

Утром я оказалась среди самых разыскиваемых Интерполом субъектов, и мое лицо осторожно пустили в оборот по файлообменным сетям. В районе Иоксам я купила у дилера три флэшки размером с ноготь, скопировала на них базовый код «Совершенства» и разослала по всему миру по абонентским почтовым ящикам.

whatwherewhy: Я направляюсь на юг, в сторону Намвона. Найдете меня там.

Byron14: К сожалению, придется согласиться.

Поездка на поезде из Сеула на юг, к морю.

Ребенок радостно взвизгнул, когда на табло высветилось, что наша скорость превысила 300 км/час. Женщину в серой униформе ударило электрическим разрядом при прикосновении к двери, поскольку от хождения по ковру на ее туфлях без каблуков скопилось много статики. На земельных участках вдоль железной дороги один к одному теснились огородики и крохотные, на двоих, рисовые полянки, огороженные заборчиками, с которых свисали пластиковые пакеты. По шоссе в противоположном от нас направлении ехали машины.

Рядом со мной уселся мужчина в строгом синем костюме, долго на меня таращился, хотя я и избегала его взгляда, и, наконец, произнес:

– Иисус переживает за тебя.

Я повернулась к нему, желая услышать, что же Иисус сделает дальше. Он протянул мне листовку. На ней был изображен Спаситель в белой тунике и коричневом покрове, державший в руках озадаченного с виду гуся. Позади него мирно паслись два ягненка, а у ног пристроился кролик. Заголовок гласил: «Как избежать ада и прожить свободным от психических болезней».

– Иисус переживает за тебя, – твердым голосом повторил мужчина, вручая мне листовку. – Он переживает за всех.

С этими словами он поднялся и отправился проповедовать слово переживающего Иисуса на своем более легком для него родном языке.

Мокхпо: промышленный город, уродливо раскинувшийся порт с дорогами, забитыми чадящими грузовиками, серыми зданиями с железными крышами и заметно уменьшившимся числом женщин на улицах.

Портье таращилась на меня, когда я заселялась в гостиницу, а потом вдруг выпалила:

– Американка?

– Да.

– К мужу сюда приехала?

– Нет.

– К любовнику приехала?

– Нет.

Ее лицо озадаченно сморщилось.

– Тогда зачем приехала? – наконец спросила она. – По-моему, ничего здесь для тебя хорошего нет.

Поздно вечером в закусочной на пешеходной торговой улице, где подавали дим-сам, я встретилась с торговкой паспортами, чей ник звучал как «Сопраношлёпсдох». Паспорт, который она мне продала, оказался французским, а я заказывала немецкий.

– Этот хороший! – воскликнула она, набивая рот пельменями со свининой, жуя с открытым ртом, выпучив глаза и раздув щеки от еды, словно женщина, не уверенная, удастся ли ей поесть еще когда-нибудь. – Французский хороший, хорошая работа, хороший паспорт, видишь же!

Я было подумала поспорить по этому поводу, а потом решила, что не надо. Этот паспорт сгодится для одной поездки, а потом я его уничтожу, попаду в Шенгенскую зону или в Соединенные Штаты, где найду что-нибудь получше у более надежного поставщика.

За дверями ресторана, специализирующегося на жареных петушиных ножках, официант завел со мной разговор на неуверенном английском.

– Мне нечасто удается попрактиковаться, – объяснил он, выговаривая слово за словом. – Это так хорошо, что вы сюда прибыли.

Я задержалась и проговорила с ним полчаса, пока на улицу не вышла хозяйка ресторана и не наорала на него, что он совсем забросил работу, после чего он вбежал внутрь, не удосужившись сохранить лицо перед гневом этой повелительницы.

Женщина с «Совершенством», капризно отказывавшаяся от блюд, которые ее партнер предлагал ей в кафе, где я заказала завтрак.

Мужчина с «Совершенством», обновлявший приложение у себя на телефоне, спортивная сумка закинута на спину, мышцы рук накачаны протеиновыми коктейлями, грудь вздымается, шея мокрая от пота.

Подросток с «Совершенством», разглядывающий цены на идеальные стрижки.

Откройте глаза: оно везде.

Ночью я сидела у ноутбука в гостинице, а фоном мне служил круглосуточный телеканал, показывавший вид сверху на доску для игры в го, поверх которой иногда двигались руки, кладя и убирая фишки, а голоса за кадром охали и ахали, а иногда даже аплодировали особо удачному ходу.

Byron14: Я в Намвоне.

whatwherewhy: Я в Мокхпо.

Byron14: Мне не нравится, когда меня ведут в танце.

whatwherewhy: Приезжайте в Мокхпо, купите мобильный телефон.

Я лежу, а сна ни в одном глазу.

Я считаю от тысячи до одного.

Мне снится, что Лука Эвард погиб, а убила его я.