Текст книги "Свалка"

6

Уоррен включил свет над столом и, выпрямившись, стал шарить глазами по полкам в поисках нужной книги.

– Она где-то здесь, Мак, – произнес он. – Знаю, она была где-то здесь…

Наконец он нашел ее и, сняв с полки, раскрыл под лампой. Не мешкая, перелистал страницы. За спиной он слышал напряженное, жесткое от ужаса дыхание инженера.

– Все в порядке, Мак. Тут в книжке все изложено.

Листая пособие, он вначале забежал слишком далеко, и пришлось вернуться на пару страниц. Нашел нужное место и, распластав книгу, пристроил ее под лампой поудобнее.

– Ну вот, – произнес он, – сейчас мы с этими двигателями сладим. Вот здесь сказано…

Он попытался прочесть – и не смог.

Он понимал слова и даже символы, но слова, составленные вместе, сразу же утрачивали значение, а сумма символов и вовсе не имела смысла. Он покрылся потом, пот бежал по лбу и собирался в бровях, стекал от подмышек и ручейками струился по ребрам.

– Что с вами, шеф? – осведомился Мак. – В чем дело?

Уоррен ощутил, что тело жаждет задрожать, каждый нерв жаждет затрепетать – и ни с места. Он просто окаменел.

– Это инструкция по двигателям, – сообщил он спокойно и тихо. – Она рассказывает все о двигателях – как они действуют, как находить неисправности и устранять их…

– Тогда у нас нет проблем, – выдохнул Мак с огромным и явным облегчением.

– Нет, есть, Мак. Я забыл значение символов и почти не могу понять терминологию.

– Вы – что?..

– Я не могу прочесть инструкцию, – признался Уоррен.

7

– Но такого не может быть! – возмутился Спенсер.

– Тем не менее это произошло, – ответил Уоррен. – Есть здесь хоть кто-нибудь, кто способен прочесть инструкцию? – Никто не откликнулся. – Если кто-нибудь может ее прочесть, – повторил он, – пусть выйдет вперед.

Клайн тихо произнес:

– Бесполезно, капитан.

– Но ведь всего час назад любой из вас – поймите, любой! – прозакладывал бы свою душу, что сумеет запустить двигатели в одиночку или, в крайнем случае, сумеет взять инструкцию и выяснить, как это делается.

– Вы правы, – согласился Клайн. – Мы прозакладывали бы что угодно. Час назад это показалось бы нам беспроигрышным пари.

– Можете ли вы определить, как давно каждый из вас потерял способность прочесть инструкцию?

– Разумеется, не можем, – признал Клайн.

– Это еще не все. Вы не сумели разобраться со свалкой. Построили версию и заменили ею ответ, но, по сути, так и не нашли его. А должны были бы найти. И сами прекрасно это знаете…

Клайн поднялся на ноги.

– Послушайте, однако, Уоррен…

– Сядь-ка лучше, Джон, – предложил Спенсер. – Уоррен ущучил нас намертво. Мы не нашли ответа и знаем сами, что не нашли. Мы пришли к догадке и подставили догадку на место ответа, которого не было. Уоррен прав и в том, что мы обязаны были найти ответ. Ответ, а не догадку.

При любых других обстоятельствах, подумал Уоррен, они бы возненавидели его за голую жестокую правду – при любых других, но не сейчас. Они молчали, и он зримо чувствовал, как в душу каждого помаленьку просачивается осознание истины. Первым заговорил Дайер:

– По-вашему, мы не справились, оттого что забыли – в точности так же, как Мак забыл про двигатели?

– Вы утратили некоторые навыки, – ответил Уоррен, – некоторые профессиональные навыки и знания. Вы работали так же честно, как всегда. Вы выполнили все предписанные процедуры. Но вы не нашли в себе прежних навыков и знаний, только и всего.

– Что же теперь? – осведомился Ланг.

– Понятия не имею.

– Вот что случилось с тем, другим кораблем! – воскликнул Бриггс.

– Может, и так, – отозвался Уоррен не столь уверенно.

– Однако они все-таки улетели! – напомнил Клайн.

– Мы тоже улетим, – заверил Уоррен. – Так или иначе, но улетим.

8

Теперь было ясно: экипаж того инопланетного корабля тоже все забыл. И тем не менее они улетели. Значит, каким-то образом вспомнили, заставили себя вспомнить. Но если все сводилось к тому, чтобы просто вспомнить, зачем им понадобилось реконструировать двигатель? Легче было бы использовать прежний…

Уоррен, лежа на койке, пялился в темноту. Ему было известно, что в каких-то жалких двух футах над головой – стальная переборка, но ее не разглядеть. И ему было понятно, что существует способ запустить двигатели, совсем простой способ, если знать его или вспомнить, но способа такого он тоже не видел.

Люди попадают в неприятности, набираются знаний, познают сильные чувства – а потом, с течением времени, забывают и неприятности, и знания, и чувства. Жизнь, по существу, непрерывная цепь забвения. Воспоминания стираются, знания тускнеют, навыки теряются, однако требуется время, чтобы все это стерлось, потускнело и потерялось. Не бывает так, чтобы сегодня знать что-то назубок, а назавтра забыть.

Но здесь, на этой безжизненной планетке, процесс забвения каким-то немыслимым образом резко ускорился. На Земле нужны годы, чтобы забыть крупную неприятность или утратить прочный навык. А здесь это происходит за одну ночь…

Он попытался заснуть и не сумел. В конце концов он встал, оделся, сошел по трапу и, миновав шлюз, вышел в чужую ночь.

Тихий голос спросил:

– Это ты, Айра?

– Я, Лопоухий. Не спится. Тревожно…

– Тебе всегда тревожно, – ответил Лопоухий. – Это у тебя профессиональная идио… идиосин…

– Идиосинкразия?

– Она и есть, – согласился Лопоухий, легонько икнув. – Ты угадал слово, которое я искал. Твои тревоги – профессиональная болезнь.

– Мы в ловушке, Лопоухий.

– Бывали планеты, – сообщил Лопоухий, – где я не возражал бы застрять надолго, но эта не из их числа. Эта, если по совести, – охвостье творения.

Они стояли рядом во тьме, и над головами у них сияла россыпь чужих звезд, а перед ними до смутного горизонта расстилалась безмолвная планета.

– Тут что-то не то, – продолжал Лопоухий. – Что-то носится в воздухе. Твои ученые заявляют, что тут нет ничего, потому что не видят ни черта в свои приборы, и в книжках у них говорится, что если на планете только скалы и мхи, другой жизни не ищи. Но я-то на своем веку навидался всяких планет. Я-то лазал по планетам, когда эти ученые лежали в колыбели. И мой нос может сказать мне о планете больше, чем напичканные знаниями мозги, если даже смешать их в кучу и переболтать, что, между прочим, совсем не плохая идея…

– Наверное, ты прав, – нехотя сознался Уоррен. – Я сам это чувствую. А ведь раньше не чувствовал. Наверное, мы перепуганы до смерти, если начали понимать то, чего раньше не чувствовали.

– А я чувствовал даже раньше, чем перепугался.

– Надо было осмотреться здесь хорошенько. Вот где наша ошибка. Но на свалке было столько работы, что об этом и не подумали.

– Мак прогулялся немного, – сказал Лопоухий. – И говорит, что нашел какие-то башни.

– Да, я слышал.

– Он совсем позеленел от страха, когда рассказывал мне про башни. Если бы тут было, куда бежать, Мак уже улепетнул бы во все лопатки.

– Утром, – решил Уоррен, – мы первым делом пойдем и осмотрим эти башни как следует.

9

Это действительно оказались башни, вернее, башенки. Их было восемь, и они стояли в ряд, как сторожевые вышки, – словно кто-то когда-то опоясал такими вышками всю планету, но затем передумал, и все остальные снес, а эти восемь почему-то оставил.

Они были сложены из необработанного природного камня, сложены грубо, без строительного раствора, лишь кое-где на стыках камни для прочности скреплялись каменными же клиньями или пластинами. Такие башенки могло бы соорудить первобытное племя, и вид у них был весьма древний. У основания башенки достигали примерно шести футов в поперечнике, а кверху слегка сужались. Каждая башенка была накрыта плоской каменной плитой, а чтобы плита не соскользнула, на нее еще взгромоздили крупный валун.

Уоррен обратился к археологу Эллису:

– Это по вашей части. Как вы считаете, что это за сооружения?

Вместо ответа маленький археолог обошел ближайшую башенку, потом пододвинулся к ней вплотную, внимательно осмотрел и вытянул вперед руки. Со стороны это выглядело так, будто он намеревался потрясти башенку, только она не поддалась.

– Прочная, – сообщил он. – Построена на совесть и давно.

– Культура типа Ф, пожалуй, – высказался Спенсер.

– Может быть, и того меньше. Обратите внимание – никаких попыток украсить кладку, простая утилитарность. Но сработано добротно.

– Главное, – вмешался Клайн, – установить цель сооружения. Для чего их тут поставили?

– Какие-нибудь складские помещения, – предположил Спенсер.

– Или просто ориентиры, – возразил Ланг. – Заявочные столбы, а может, меты на месте, где предполагалось что-то оставить.

– Цель установить нетрудно, – заявил Уоррен. – Вот уж о чем можно не гадать и не спорить. Всего-то надо скинуть сверху валун, приподнять крышку да заглянуть внутрь.

Он решительно шагнул к башенке и стал взбираться по ней. Подъем оказался не слишком труден – в камнях были выбоины, которые могли послужить опорами для рук и ног. Через минуту он был наверху.

– Эй, берегись! – крикнул он, налегая на валун.

Валун покачнулся и не спеша опустился обратно на прежнее место. Уоррен уперся понадежнее и приналег снова. На этот раз валун перевернулся, тяжело рухнул вниз и с грохотом покатился по склону, набирая скорость. По пути валун ударялся о другие валуны, менял курс и даже подпрыгивал.

– Киньте мне сюда веревку, – попросил Уоррен.

– Я привяжу ее к верхней плите, и мы вместе ее стянем.

– У нас нет веревки, – отозвался Клайн.

– Тогда пусть кто-нибудь сбегает на корабль и притащит. Я побуду здесь до его возвращения.

Бриггс потопал в сторону корабля. Уоррен выпрямился. С башенки открывался прекрасный вид на окрестности, и он принялся, медленно поворачиваясь, изучать их.

Где-нибудь неподалеку, мелькнула мысль, люди – ну пусть не люди, но те, кто строил башни, – должны были обустроить себе жилье. На расстоянии не больше мили отсюда некогда было поселение. Ибо на возведение башен требовалось немалое время, а следовательно, их строители должны были где-то хотя бы временно разместиться. Но разглядеть ничего не удавалось – только нагромождения камней, обширные скальные обнажения да наброшенные на них коврики мхов и лишайников.

Во имя чего они жили? Зачем они были на этой планете? Что могло их привлечь сюда? Почему не улетели сразу, что их удержало?

И вдруг он замер, не в силах поверить своим глазам. Очень тщательно проанализировал впечатление, ощупывая взглядом линии, убеждаясь, что не сбит с толку игрой света на какой-нибудь куче камней. Ну быть того не может! – восклицал он про себя. Три раза такого не происходит. Он впал в заблуждение…

Уоррен глубоко вдохнул и задержал выдох, выжидая, что иллюзия рассеется. Она не рассеялась. Эта штука торчала там по-прежнему.

– Спенсер! – позвал он. – Спенсер, будьте добры, поднимитесь сюда.

А сам не сводил глаз с того, что увидел. Заслышав, как Спенсер шумно карабкается по башенке, подал ему руку и помог взобраться на плиту-крышку.

– Посмотрите, – предложил Уоррен, указав точное направление. – Что там такое?

– Корабль! – заорал Спенсер. – Там корабль!..

Корабль был стар, невероятно стар. Он весь порыжел от ржавчины – довольно было провести рукой по металлическому борту, и ржавые хлопья осыпались на камень дождем, а ладонь покрывалась красными полосами.

Внешний воздушный шлюз был некогда закрыт, но кто-то или что-то пробило его насквозь, не утруждая себя отмыканием замков: края люка были по-прежнему притерты к корпусу, однако сквозь рваную дыру можно было свободно заглянуть в корабельное нутро. И на многие ярды вокруг шлюза скальный грунт стал кирпичным от разбросанной взрывом ржавчины.

Люди протиснулись в дыру. Внутри корабль блестел и сверкал, ржавчины не было и в помине, хотя все предметы покрывала толстая пыль. На полу в пыли была протоптана тропа, а по бокам ее там и сям виднелись разрозненные следы: видно, владельцы следов время от времени оступались с тропы в сторону. Мощная пята и три широко расставленных пальца, ни дать ни взять следы каких-то очень крупных птиц или динозавров.

Тропа вела вглубь корабля, в машинный зал, и там посреди зала оставалась лишь пустая станина – двигателя не было.

– Вот как они выбрались отсюда! – догадался Уоррен. – Те, которые вышвырнули свой собственный движок на свалку. Сняли двигатель с этого корабля, переставили на свой и улетели.

– Но они же ни черта не смыслили… – попытался сказать Клайн.

– Значит, разобрались, – отрезал Уоррен.

Спенсер согласился:

– Да, должно быть, так и произошло. Этот корабль стоит здесь с незапамятных времен – видно по ржавчине. И он был закрыт, герметически запечатан – ведь внутри ржавчины нет. Дыру в шлюзе проделали сравнительно недавно, тогда же и сняли двигатель…

– Но зачем? – не утерпел Клайн. – Зачем им это понадобилось?

– Потому что, – ответил Спенсер, – они забыли, как запустить свой собственный двигатель.

– Но если они забыли устройство своего двигателя, как же они сумели совладать с чужим?

– Тут он вас всех уел, – заявил Дайер. – На такой вопрос вам не ответить.

– Ваша правда, – пожал плечами Уоррен. – А хотелось бы найти ответ – тогда бы мы знали, что делать нам самим.

– Как по-вашему, – спросил Спенсер, – давно этот корабль здесь приземлился? Сколько времени требуется, чтобы корпус покрыла ржавчина?

– Трудно сказать, – отозвался Клайн. – Зависит от того, какой они использовали металл. Можно ручаться за одно – корпус любого космического корабля, кто бы его ни строил, делается из самого прочного материала, какой известен строителям.

– Тысяча лет? – высказал предположение Уоррен.

– Не знаю, – ответил Клайн. – Может, тысяча лет. А может, и дольше. Видите эту пыль? Это все, что осталось от органических веществ, которые были на корабле. Если существа, прилетевшие сюда когда-то, умерли на корабле, они до сих пор здесь – в форме пыли.

Уоррен попробовал сосредоточиться и представить себе хронологию событий. Тысячу или несколько тысяч лет назад здесь приземлился космический корабль – и не смог улететь. Затем тысячу или тысячи лет спустя приземлился другой корабль, и экипаж обнаружил, что улететь не может. Но в конце концов нашел путь к спасению, сняв двигатели с первого корабля и заменив ими те, на которых прилетел. Еще позже, через годы или через месяцы, а может, всего через несколько дней здесь оказался разведывательный корабль с Земли – и в свою очередь выяснил, что улететь не в состоянии, поскольку специалисты по двигателям не могут вспомнить, как их запустить…

Круто повернувшись, Уоррен вышел из пустого машинного зала, не

дожидаясь других, и решительно зашагал обратно по проложенной в пыли тропе к разбитому шлюзу.

Подле самого шлюза на полу сидел Бриггс. Сидел и неловкими пальцами рисовал в пыли завитушки. Тот самый Бриггс, которого посылали на родной корабль за мотком веревки.

– Бриггс, – резко спросил Уоррен, – что вы здесь делаете?

Бриггс бессмысленно посмотрел на капитана.

– Уходи, – произнес он.

И продолжал рисовать завитушки в пыли.

10

Док Спирс объявил:

– Его мозг чист, как у годовалого ребенка. Правда, он может говорить, и это единственное, что отличает его от годовалого ребенка. Но словарь очень ограничен, и вообще то, что он бормочет, по большей части ничего не значит.

– А можно обучить его чему-то? – поинтересовался Уоррен.

– Не знаю.

– После вас его осматривал Спенсер. Что сказал Спенсер?

– Сорок сороков всякой всячины, – ответил док.

– А по сути, все, что он сказал, сводится к практически полной потере памяти.

– Что же нам делать?

– Не спускать с него глаз. Следить, чтобы он не причинил себе вреда. Спустя какое-то время можно попробовать повторно обучить его чему-нибудь. А может, он сумеет перенять какие-то навыки от нас. Главное – понять, что же такое с ним приключилось. Не могу пока сказать с уверенностью, связана ли потеря памяти с повреждением мозга. Кажется, мозг сохранен, но без серьезного диагностического обследования что-либо утверждать не берусь. А приборов для такого обследования у нас нет.

– Говорите, мозг не поврежден?

– Ни единой отметины. Сам Бриггс не ранен. Никаких следов физического воздействия. Пострадала только память.

– Амнезия?

– Не совсем так. При амнезии больные находятся в угнетенном состоянии. Их преследует мысль, что они чего-то не помнят. В душе у них полное смятение. А Бриггс не ощущает никакого замешательства. По-своему он даже счастлив.

– Вы позаботитесь о нем, док? За ним же и впрямь нужен глаз да глаз…

Док невнятно фыркнул, поднялся и вышел. Уоррен крикнул ему вслед:

– Если увидите по дороге Лопоухого, скажите, чтобы зашел ко мне.

Док поплелся вниз по трапу. А Уоррен остался сидеть, тупо уставясь в голую стену перед собой.

Сначала Мак со всей своей командой забыл, как запускается двигатель. Это был первый сигнал, что все неладно, но неприятности-то начались гораздо раньше. Команда разведчиков растеряла часть своих знаний и умений почти с момента посадки. Как иначе объяснить, что они ухитрились так напортачить, разбираясь на свалке? При нормальных обстоятельствах они обязательно извлекли бы из частей инопланетного двигателя и аккуратно сложенных припасов какую-нибудь информацию. Впрочем, они даже сделали кое-какие наблюдения, только не сумели обобщить их. А при нормальных обстоятельствах сумма наблюдений непременно привела бы к разгадке.

С трапа донесся звук шагов, но поступь была слишком живой для Лопоухого.

Это оказался Спенсер.

Спенсер плюхнулся на стул без приглашения. И сидел, сжимая и разжимая руки, разглядывая их молчаливо и яростно.

– Ну? – поторопил его Уоррен. – Можете что-то сообщить?

– Бриггс залезал в ту первую башенку, – выговорил Спенсер. – Видимо, вернулся с веревкой и обнаружил, что мы ушли. Тогда он влез наверх, обвязал крышку петлей, а потом слез обратно и стянул ее наземь. Там она и лежит, примерно в футе от башенки, и веревочная петля на ней…

Уоррен понимающе кивнул.

– Да, он мог с этим справиться. Крышка не слишком тяжелая. С ней можно было справиться и в одиночку.

– Там, в башенке, что-то есть.

– Вы туда заглядывали?

– После того, что случилось с Бриггсом? Конечно, нет. Я даже поставил часового с наказом не подпускать никого. Мы не вправе шутить с этой башенкой, пока не разберемся, в чем дело.

– А что там, по-вашему, может быть?

– Не знаю, – ответил Спенсер. – Хоть идея у меня есть. Нам известно, на что эта башенка способна. Способна лишить нас памяти.

– А может, память стирается от страха? – предположил Уоррен. – Допустим, Бриггс чего-то здорово испугался…

Спенсер отрицательно покачал головой.

– Никаких следов испуга. Бриггс совершенно спокоен. Сидит себе радостный, как дитя, и играет с собственными пальцами или бормочет бессмыслицу.

– А что если его лепет даст нам хоть какой-то ключ? Даже если слова сами по себе почти ничего не значат…

– Не получится. Пропала не только память, но и воспоминания о том, что именно эту память стерло.

– Что вы намерены предпринять?

– Постараться проникнуть в башню. Постараться выяснить, что там скрывается. Должен же быть способ забраться туда и выбраться живым и здоровым.

– Слушайте, – заявил Уоррен, – хватит с нас экспериментов.

– У меня есть интуитивная догадка.

– Никогда раньше не слышал от вас ничего подобного. Вы, господа, не полагаетесь на интуитивные догадки. Вы опираетесь на установленные факты.

Спенсер поднял руку и ладонью стер выступивший на лбу пот.

– Не понимаю, Уоррен, что со мной стряслось. Сам знаю, что раньше никогда догадкам не доверял. Но теперь ничего не могу с собой поделать, догадки переполняют меня и занимают место утраченных знаний.

– Так вы соглашаетесь, что знания утрачены?

– Разумеется! Вы были правы насчет свалки. Нам следовало бы справиться с делом много лучше.

– А теперь у вас интуитивная догадка…

– Причем безумная, – сказал Спенсер. – По крайней мере, звучит она совершенно дико. Наша память, утраченные нами знания должны были куда-то деться. А что если нечто, обитающее в башенке, присвоило их? У меня дурацкое чувство, будто утраченное можно вернуть, можно отобрать у похитителя. – Он взглянул на Уоррена с вызовом. – По-вашему, я сошел с ума?

Настала очередь Уоррена покачать головой.

– Да нет, просто-напросто хватаетесь за соломинку…

Спенсер тяжело поднялся на ноги.

– Обещаю сделать все, что смогу. Поговорю с другими. Постараемся продумать все до мелочей, прежде чем что-либо предпримем.

Как только он ушел, Уоррен вызвал по селектору машинный зал. Из коробочки послышался пронзительный писк и голос Мака.

– Есть успехи, Мак?

– Ни малейших, – ответил инженер. – Сидим и смотрим на двигатели. Скоро свернем себе мозги, силясь что-нибудь припомнить.

– По-моему, больше вам ничего и не остается.

– Можно бы попробовать потыкать кнопки наугад, но боюсь, если начнем, непременно выведем что-нибудь из строя насовсем.

– Держите руки подальше от кнопок и от «чего-нибудь», – приказал Уоррен, внезапно ощутив острую тревогу. – Даже не прикасайтесь ни к чему. Бог знает, что вы там способны натворить.

– Да нет, мы просто сидим, – заверил Мак, – смотрим на движки и пытаемся хоть что-нибудь припомнить.

Что за безумие, подумалось Уоррену. Ну конечно, безумие, что же еще? Там внизу люди, умевшие управлять космическими двигателями, люди, которые не отходили от них на протяжении долгих унылых лет. А теперь эти самые люди сидят и смотрят на двигатели, силясь понять, как их запустить.

Уоррен встал из-за стола и тихо спустился по трапу. Он нашел кока в его каюте. Лопоухий свалился со стула и спал на полу, тяжело дыша. Каюта провоняла виски. На столе красовалась бутылка, почти пустая.

Уоррен легонько пнул Лопоухого ногой. Тот чуть слышно застонал во сне.

Тогда капитан взял бутылку и посмотрел на свет. Там оставалось на один добрый глоток. Он запрокинул бутылку и выпил все до капли, а потом запустил пустой бутылкой в стену. Осколки пластика осыпали голову Лопоухого мелким дождем.

Лопоухий поднял руку и смахнул осколки, как мух. И продолжал спать с улыбкой на устах: его чувства были блаженно притуплены алкоголем и защищены от воспоминаний, которых, кстати, уже не существовало.