Текст книги "Братство талисмана"

Глава 19

Утес был точно таким, каким он нам запомнился, и все так же лепились к его поверхности чахлые кедры. Все было на месте – и холмы, и равнина между ними. Однако естественность исчезла. Берега ручья оделись каменными плитами; трава у подножия утеса была аккуратнейшим образом подстрижена. Повсюду виднелись ряды надгробных памятников; тут и там были посажены вечнозеленые кустарники и тис.

Синтия прижалась ко мне, но я даже не взглянул на нее. В тот момент мне меньше всего хотелось на нее смотреть.

– Тени снова напортачили, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.

Сколько времени потребовалось Кладбищу, чтобы разрастись от своих прежних границ до этого оврага? Несколько столетий, не иначе; быть может, нас перебросило в будущее на столько, на сколько раньше отшвырнуло в прошлое.

– Неужели они в самом деле такие простофили? – проговорила Синтия. – Один раз можно было ошибиться, но не дважды же подряд!

– Они продали нас, – заявил я.

– Они могли продать нас, отправляя в прошлое, – возразила Синтия. – Или теперь по второму разу? Нет, если бы они хотели избавиться от нас, они бы оставили нас там. И никакой временно́й ловушки в расщелине бы не было. Нет, Флетч, ты не прав.

Поразмыслив немного, я вынужден был с ней согласиться.

– Значит, всему виной их бестолковость, – проворчал я.

Мы осмотрелись.

– Лучше бы мы остались с Иваном и Джо, – буркнул я. – У нас было бы где жить, и мы могли бы вволю поездить по свету. Ребята они неплохие. Понятия не имею, чего нас сюда потянуло.

– Я не заплачу, – проговорила Синтия. – Ни за что не заплачу. Но мне хочется разрыдаться.

Меня подмывало заключить ее в объятия, однако я не стал этого делать. Если я прикоснусь к ней, она наверняка ударится в слезы.

– Пойдем прогуляемся к домику Душелюба, – предложил я. – Вряд ли, конечно, он сохранился. Должно быть, Кладбище попросту снесло его.

Идти по оврагу было легко. Впечатление было такое, словно ступаешь по ворсистому ковру. Земля под ногами была ровной, и ни через какие валуны перелезать не надо. Куда ни посмотри – ряды могил, кустарник и тисовые деревья.

Я мимоходом пригляделся к датам на надгробиях. Определить, свежая передо мной могила или нет, было, разумеется, невозможно, однако даты свидетельствовали о том, что нас забросило в будущее столетий на тридцать позже того времени, в которое мы рассчитывали попасть. Синтия почему-то не обратила на даты внимания, а я решил ничего ей не говорить. Хотя кто знает? Быть может, она молчала, чтобы в свою очередь не расстраивать меня?

Мы вышли к реке. Она ничуть не изменилась, за исключением того, что деревья, которые раньше росли на ее берегах, уступили место торжественному однообразию кладбищенских монументов.

Я смотрел на реку и размышлял о том, как природа, несмотря на все ухищрения человека, умудряется сохранить самое себя. Река величаво катила свои воды по равнине между холмами, и никто не в силах был замедлить ее бег…

Синтия сжала мою ладонь.

– Флетч, – воскликнула она радостно, – разве не там мы обнаружили домик Душелюба?

Она указывала рукой на небольшую возвышенность на берегу реки. Поглядев туда, я невольно присвистнул. Откровенно говоря, в открывшемся мне пейзаже не было ничего особенного, если не считать его удивительной красоты. Картина переменилась настолько, что у меня захватило дух. С тех пор как мы побывали тут, прошло (для нас) лишь несколько часов. Тогда здесь была самая настоящая глушь. Густой лес спускался к реке, из-за деревьев едва виднелась крыша дома, где лежал двуглавый мертвец, да возвышались над речной долиной лысые вершины холмов. Теперь же местность приобрела благородный и цивилизованный вид, а там, где стоял когда-то невзрачный домик, хозяин которого накормил нас вкусным обедом, я увидел здание, напоминавшее воплотившуюся в реальность мечту. Его белокаменные стены казались буквально невесомыми. Оно было невысоким, но никак не приземистым. Каждое из трех крылец поддерживали изящные колонны, которые на расстоянии выглядели тонкими, как карандаши. Сверкающие в лучах солнца окна опоясывали здание по всему периметру. С холма вниз к реке сбегала длинная лестница.

– Ты думаешь… – проговорила Синтия, запнувшись на середине фразы.

– Нет, не Душелюб, – ответил я. – Он бы никогда такого не построил.

Душелюб предпочитал осторожность, скрытность, осмотрительность. Он шнырял по округе, прилагая все силы к тому, чтобы остаться незамеченным, и похищая из-под носа у людей артефакты (вернее, предметы, что станут впоследствии артефактами), которые расскажут потом о жизни тех, от кого он прятался.

– Но дом его стоял именно там.

– Стоял, – подтвердил я, не зная, что еще сказать.

Неторопливо, не сводя глаз со здания на холме, мы подошли к началу лестницы. На речном берегу находилась обнесенная камнями площадка, вокруг которой посажены были, разумеется, вечнозеленый кустарник и тис.

Взявшись за руки, точно пара испуганных детишек перед поразившей их воображение вещью, мы разглядывали белокаменную лестницу, что вела к чудесному зданию на холме.

– Знаешь, что она мне напоминает? – спросила Синтия. – Лестницу в небеса.

– Как это? – не понял я. – Разве ты видела лестницу в небеса?

– Нет, но она очень похожа на описания в древних книгах. Только вот что-то ангельских труб не слышно[8]8
  Имеется в виду следующее место из Ветхого Завета: «Иаков же вышел из Вирсавии и пошел в Харран. И пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце… И увидел во сне: лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней…» (Бытие 28: 10–12).


[Закрыть].

– Ты без них как-нибудь обойдешься?

– Попробую, – ответила она.

Интересно, подумалось мне, что привело ее в столь легкомысленное настроение? Что касается меня, то я был зол на призраков и пребывал в некоторой растерянности. Красота пейзажа радовала глаз, но мне не понравилось, что здание со сверкающими окнами построили на том месте, где стоял раньше домик Душелюба. Правда, вполне логично было бы заключить, что между ними существует какая-то связь, но, как я ни напрягал мозги, никакой связи мне обнаружить не удалось.

Лестница оказалась длинной и довольно крутой. Мы поднимались по ней в гордом одиночестве. За нами никто не наблюдал, хотя несколько минут назад на одном из крылец дома я заметил группу из трех или четырех человек.

Закончилась лестница еще одной площадкой, намного больше той, которая была внизу. Мы пересекли ее и направились к центральному крыльцу. Если издалека здание выглядело прекрасным, то вблизи оно ошеломляло своей красотой. Белоснежный камень, изящные обводы стен; при взгляде на него возникало своеобразное, я бы сказал, благоговейное впечатление. Надписи над входом, которая объясняла бы назначение здания, не было. Помнится, я без особого интереса подумал о том, чем же оно может быть.

Входная дверь открывалась в фойе, где царила та звонкая тишина, которая обычно встречает посетителей музеев и картинных галерей. Посреди залы, залитый ярким светом ламп, помещался под стеклянным колпаком какой-то предмет. У двери во внутренние помещения здания застыли в карауле двое охранников; я принял их за охранников потому, что они были в форме. Из глубины дома доносилось шарканье ног и слышались приглушенные голоса.

Мы приблизились к колпаку. Под ним находился тот самый кувшин, который показывал нам за обедом анахронианин! Я узнал его сразу: никакой другой воин не мог столь удрученно опираться на щит, никакое другое сломанное копье не могло выразить такого отчаяния от проигранной битвы.

Синтия, которая нагнулась к колпаку, чтобы получше рассмотреть кувшин, выпрямилась.

– То же самое клеймо, – проговорила она. – Взгляни.

– Ты уверена? Ведь ты не понимаешь по-гречески. Или понимаешь?

– Нет, не понимаю. Однако на клейме можно разобрать имя, Никостенес. Значит, клеймо должно читаться так: «Никостенес изготовил меня».

– Он мог наделать таких кувшинов без счета, – возразил я. В меня словно вселился бес противоречия; я отказывался признать очевидное – что именно этот кувшин мы видели на буфете в доме Душелюба.

– Конечно мог, – согласилась Синтия. – Наверное, он был прославленным мастером. Мне кажется, его кувшин был в своем роде шедевром. Потому-то Душелюб и позаимствовал его для коллекции. Шедевры же неповторимы. Быть может, наш горшечник вылепил его для кого-то из великих современников…

– Например, для Душелюба.

– Может, и для него, – сказала Синтия.

Я так увлекся созерцанием кувшина, что не заметил подошедшего к нам охранника.

– Прошу прощения, – отчеканил он. – Вы, должно быть, Флетчер Карсон?

Расправив плечи, я поглядел на него.

– Да, – сказал я, – но откуда вам…

– А ваша спутница – мисс Лансинг?

– Верно.

– Соблаговолите следовать за мной.

– Подождите, – запротестовал я. – С какой стати?

– С вами хочет поговорить ваш старый друг.

– Что за чушь! – воскликнула Синтия. – У нас тут нет никаких друзей.

– Я вынужден повторить приглашение, – негромко произнес охранник.

– Не Душелюб же? – пробормотала Синтия.

– Человечек с лицом тряпичной куклы и перекошенным ртом? – справился я у охранника.

– Нет, – ответил он. – Ничуть не похоже.

Нам не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Он повел нас по длинному коридору, вдоль стен которого расставлены были столики с экспонатами, причем рядом с каждым из предметов лежала пояснительная табличка. Однако охранник шел быстрым шагом, так что возможности задержаться и оглядеться у меня не было. Подведя нас к ничем не примечательной двери, он постучал. Чей-то голос пригласил зайти.

Он распахнул дверь, пропустил нас и закрыл ее за нами, сам оставшись снаружи. Стоя у порога, мы разглядывали сидевшее за столом существо – не человека, а именно существо.

– Вот и вы, – сказало оно. – Долгонько же вы добирались. Я уже начал было опасаться, что вы не придете, что наш план пошел насмарку.

У существа была металлическая голова, прикрепленная к слабому, металлическому же подобию человеческого тела. С нами разговаривал робот, который при всем при том был ни капельки не похож на прежде виденных мною роботов. Он разительно отличался от Элмера да и от любого другого нормального робота. Он представлял собой металлическую пародию на человека.

– Хватит морочить нам голову, – не выдержал я. – Охранник обещал нам встречу со старым другом. Позвольте спросить…

– Разумеется, – перебил меня робот. – Мы знакомы с вами давным-давно. Вам трудно узнать меня, поскольку я существенно изменил свой внешний вид, но для вас я – все тот же Рамсей О’Гилликадди.

Я чуть было не расхохотался ему в лицо.

– Мистер О’Гилликадди, – проговорила Синтия, – ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Сколько было металлических волков?

– Ну, это просто, – заявил О’Гилликадди. – Их было трое. Элмер расправился с двумя, так что уцелел лишь один. – Он указал на кресла перед столом. – Присаживайтесь. Вы убедились, что я – это я, и нам пора приступить к делу.

Мы сели.

– Я от души рад приветствовать вас, – сказал он. – Мы тщательно все продумали, и ошибки как будто быть не могло, но в темпоральных вопросах не застрахован никто. При мысли о том, что могло бы произойти, если бы вы не появились здесь, меня начинает бить дрожь. Хорошо, что вы не знаете того, что известно мне. Короче говоря, тут ничего бы не было, хотя, если рассуждать здраво…

– Под «тут» вы имеете в виду ваш музей? – спросил я. – Музей, в котором хранится коллекция Душелюба?

– Так вы знаете про Душелюба?

– Скорее, догадываемся.

– Ну да, ну да, – проговорил О’Гилликадди. – Вы очень сообразительны.

– А где Душелюб сейчас? – поинтересовалась Синтия. – Мы надеялись встретить его здесь.

– Убедившись в том, что его собрание артефактов, в том числе и богатейшая коллекция, хранившаяся в балканских пещерах, передано в музей, – сообщил О’Гилликадди, – он отбыл на планету Олден, с тем чтобы возглавить археологическую экспедицию на свою родную планету. Не получив за много лет ни единой весточки с родины, он пришел к выводу, что его раса прекратила существование по одной из тех причин, которые обычно приводят к исчезновению расы. Пока никаких сообщений об экспедиции не поступало. Мы ожидаем их с нетерпением.

– Мы?

– Я и мои собратья-тени.

– Вы что, все теперь такие?

– Разумеется, – ответил он. – Это входило в условия соглашения. Однако я забыл, что вам ничего не известно о договоре. Позвольте мне рассказать вам.

Естественно, мы не возражали.

– Дело обстоит следующим образом, – заговорил он. – Мы отправим вас в ваше настоящее, в тот темпоральный момент, в который вы рассчитывали прибыть, войдя во временну`ю ловушку…

– Вы напортачили тогда, – перебил я, – и наверняка напортачите снова, и…

Он поднял металлическую ладонь.

– Мы не напортачили, – сказал он. – Мы сделали то, что намеревались сделать. Мы перебросили вас сюда потому, что иначе наш план не сработал бы. Не очутившись здесь и не получив необходимых сведений, вы бы не имели представления о том, как вам надлежит себя вести. А теперь вы вернетесь во всеоружии.

– Подождите-ка! – воскликнул я. – Вы все запутали. Я не вижу смысла…

– Смысл есть, – заверил меня О’Гилликадди. – Он заключается в том, что мы перекинули вас из далекого прошлого в наше сегодня для того, чтобы вы ознакомились с планом; затем мы отошлем вас в ваше настоящее, где вы осуществите задуманное, что приведет к тому будущему, в котором вы сейчас находитесь.

Я вскочил и стукнул кулаком по столу.

– Хватит пудрить нам мозги! – гаркнул я. – Что вы тут плетете насчет времени? Каким это образом мы очутились в будущем, которое не наступит, пока мы чего-то там не сделаем в нашем настоящем?

О’Гилликадди, казалось, излучал самодовольство.

– Разумеется, вам трудно уловить суть идеи с ходу, – великодушно признал он. – Но, поразмыслив, вы поймете, что к чему. Мы собираемся переместить вас обратно во времени…

– Промахнувшись на пару тысячелетий, – съязвил я.

– Вовсе нет, – возразил О’Гилликадди. – Мы больше не полагаемся на свои способности. Попадание в яблочко гарантируется, поскольку в наше распоряжение, согласно одному из пунктов договора, предоставили темпоральный селектор, который выполняет переброску во времени с точностью до доли секунды.

– Вы часто упоминаете о плане и о договоре, – сказала Синтия. – Объясните нам, пожалуйста, что вы имеете в виду.

– Охотно, – ответил О’Гилликадди. – Мы отправим вас в ваше темпоральное настоящее, где вы встретитесь с Максуэллом Питером Беллом и…

– И Максуэлл Питер Белл вышвырнет меня из окошка, – докончил я.

– Он не посмеет, – сказал О’Гилликадди, – если вас будут сопровождать две боевые машины с полным боезапасом. Их присутствие в корне изменит ситуацию.

– Но откуда вы знаете, что боевые машины…

– Вы ведь назначили им встречу в определенном месте в определенный день, не так ли?

– Так, – ответил я.

– Ну вот. Вы зайдете к Максуэллу Питеру Беллу и скажете ему, что у вас есть доказательства того, что он прячет на Кладбище контрабандные артефакты и что…

– Но контрабанда артефактами не преследуется законом.

– К сожалению, вы правы. Однако представьте себе, какое пятно будет посажено на безупречную репутацию «Матери-Земли»! Речь идет не просто о непорядочности чиновников, а о нечистоплотности фирмы как таковой. Сокровища вместо покойников – это вам не шутка. От подобного удара они вряд ли оправятся.

– Пожалуй, – нехотя признал я.

– Вы объясните ему, причем убедитесь, что он понял вас как надо, что вы, быть может, воздержитесь от обнародования фактов, если он согласится выполнить следующие условия.

И О’Гилликадди принялся загибать пальцы.

– Кладбище передает Олденскому университету все имеющиеся у него артефакты, не утаив ни единого из них, и обязуется в дальнейшем не заниматься контрабандой. Кладбище осуществляет доставку артефактов на Олден и открывает регулярное пассажирское сообщение с Землей, устанавливая цены на билеты в соответствии с принятыми на других галактических линиях расценками и обеспечивая сравнительно недорогое проживание туристам и паломникам, которые пожелают посетить Землю. Кладбище основывает и обязуется поддерживать в порядке музей для хранения коллекции артефактов историка Ронекса с планеты Абернакс, каковую коллекцию он собирал в течение многих веков. Кладбище…

– Душелюб, – проговорила Синтия.

– Душелюб, – подтвердил О’Гилликадди. – Продолжая перечень…

– Мне вот что не дает покоя, – перебила Синтия. – Почему волк сначала гнался за нами, а потом…

– Потому, – ответил О’Гилликадди, – что волк – один из роботов Душелюба, которого тому удалось внедрить в кладбищенскую стаю. По совести говоря, Душелюб приложил руку ко всему, что происходило на Земле. Вы позволите мне продолжить?

– Пожалуйста, пожалуйста, – отозвалась Синтия.

О’Гилликадди вернулся к загибанию пальцев.

– Кладбище финансирует исследовательскую программу и изыскивает материалы, необходимые для создания надежной системы темпоральных перемещений. Кладбище также финансирует другую программу, а именно по разработке метода переселения человеческой сущности в мозг робота; первыми переселению должны подвергнуться обитатели Земли, известные под именем теней…

– Вот как вы… – заметила Синтия.

– Вот как я приобрел свой нынешний вид. Но пойдем дальше. Кладбище соглашается на создание галактической контрольной комиссии, которая не только будет следить за соблюдением условий данного договора, но и получит право проверять отчетность Кладбища и в случае необходимости вмешиваться в его деятельность.

Он закончил.

– Все? – спросил я.

– Вроде бы да, – ответил он. – Вроде бы мы ничего не забыли.

– Надеюсь, – сказал я. – Дело за малым: добиться согласия Кладбища.

– Я думаю, они согласятся, – заявил О’Гилликадди. – Вы же тут, не правда ли? И я тут, и музей, и темпоральный селектор ожидает вас.

– Вы позаботились обо всем, – в голосе Синтии слышались презрение и гнев. – И забыли только о композиции Флетчера! Как вы могли о ней забыть? Ведь если бы не его мечта, ничего бы не случилось! Вы и представить себе не можете, как он ждал…

– Я предвидел ваш вопрос, – сообщил О’Гилликадди. – Если вы ничего не имеете против того, чтобы пройти в просмотровый зал…

– Вы хотите сказать…

– Да-да. Вы с Бронко поработали на славу, мистер Карсон. Вы создали шедевр, который пережил века.

Я смятенно покрутил головой.

– Что с вами, мистер Карсон? – встревожился О’Гилликадди. – Разве вы не рады?

– Да как вы можете такое ему предлагать? – вскричала Синтия; в глазах ее сверкали слезы. – Вы же все испортите! Неужели вы хотите, чтобы он увидел, услышал и почувствовал то, чего еще не успел создать? Зачем, зачем вы ему сказали? Теперь он все время будет помнить о том, что должен сочинить шедевр! Он же об этом и не думал, он надеялся, что у него получится не хуже, чем у других, и все, а вы…

Я взял ее за руку.

– Не переживай так, – проговорил я. – Забыть я, конечно, не забуду, но со мной будет Бронко. Он не даст мне бездельничать.

– Ну что ж, – заметил О’Гилликадди, поднимаясь, – прежде чем вы вернетесь в свое время, вас хотели бы повидать ваши друзья.

Карикатурно покачиваясь, он вышел из комнаты. Следом за ним мы миновали коридор и пересекли фойе.

Они дожидались нас, выстроившись в ряд перед крыльцом, все пятеро: боевые машины, Элмер, Бронко и волк.

В неловком молчании мы глядели на них, а они – на нас.

– Мы будем ждать вас там, – подал наконец голос Элмер. – Мы все будем ждать вас там.

– Что касается боевых машин, мы сами просили их встретить нас, – сказала Синтия. – Однако вы…

– Нас привел волк, – перебил Бронко.

– Волк? – удивился я. – Как это ему удалось? Вы расправились с двумя его товарищами, а его, значит, не тронули?

– Он хитер как лиса, – ответил Бронко. – Он начал играть с нами. То вертелся вокруг, то падал на спину и болтал лапами в воздухе, то скалил зубы. Мы решили, что он добивается того, чтобы мы пошли за ним. Он был так настойчив!

Волк оскалил зубы.

– Пора, – сказал О’Гилликадди. – Нам только хотелось, чтобы вы убедились, что они будут ждать вас.

Он повел нас обратно в дом.

– Для тебя скоро все закончится, – заметил я, обращаясь к Синтии. – Ты вернешься на Олден и обрадуешь Торни…

– Я не собираюсь возвращаться, – отрезала она.

– То есть как?

– Разве вам с Бронко не требуется подмастерье?

– Пожалуй, требуется, – кивнул я.

– Флетч, ты помнишь свои слова, сказанные там, в прошлом? Ты обещал полюбить меня. Так вот, я заставлю тебя сдержать обещание.

Я сжал ее ладонь.

Заставлять меня было ни к чему.

Игрушка судьбы

Перевод И. Русаковой

Глава 1

Это место было абсолютно белым, и в белизне его присутствовало нечто чопорное и пуританское, словно бы город предавался своим возвышенным размышлениям, а любые проявления бренной жизни для него ровным счетом ничего не значили.

И все-таки, сказал я себе, деревья тут возвышаются над домами. То, что это были деревья, я понял, когда начал снижаться по наводящему лучу, который мы поймали еще далеко в космосе. Из-за этих деревьев я и подумал, что мы сядем в районе какого-нибудь небольшого поселения наподобие традиционной деревушки в Новой Англии, какие мне доводилось видеть на Земле: так и представлял себе чистенькие беленькие домики и журчащий ручей посреди долины, а вокруг холмы, на склонах которых растут клены с пламенеющими осенней листвой кронами. Заходя на посадку, я был немало удивлен, но в то же время радовался, что мы попали в такое тихое и мирное местечко: наверняка те, кто его построил, выгодно отличались от большинства экстравагантных обитателей планет с их неизбежными вывертами и закидонами.

Однако это оказалась вовсе даже не деревня, а самый настоящий город. Меня ввели в заблуждение огромные деревья, возвышавшиеся над всей этой белизной и невольно ассоциировавшиеся с сельской местностью. Но, согласитесь, трудно ожидать, что встретишь множество таких гигантов в городе, здания которого сами по себе настолько высоки, что, если захочешь посмотреть на последние этажи небоскребов, рискуешь сломать себе шею.

Город поднимался ввысь, словно горный хребет от равнины, резко, без малейшего намека на предгорья; он окружал посадочную площадку, как высокие трибуны окружают овальный стадион. Из космоса казалось, что город светится, но по мере приближения это ощущение исчезло: он так и остался белым, вот только белизна сделалась матовой; так дорогой китайский фарфор поглощает свет расставленных на столе свечей.

И город, и посадочное поле были абсолютно белыми, а небо – голубым, но настолько бледным, что практически не отличалось от них по цвету. В общем, белым здесь оказалось все, кроме гигантских деревьев, по высоте не уступающих настоящим горам.

У меня аж шея затекла, пока я осматривал город и деревья, и, только опустив голову и оглядев посадочное поле, я увидел, что мы здесь не одни. Кроме нас, тут было еще столько космических кораблей, сколько не встретишь даже на самых оживленных и куда более крупных космодромах Галактики, где мне приходилось бывать. Звездолеты были самых разных форм и размеров, но при этом все сплошь белые, поэтому я не сразу их заметил. Белый окрас служил отличной маскировкой, благодаря ему они буквально сливались с посадочным полем.

Как странно, подумал я. Вся чертова планета белая. Да плюс еще это удивительное мягкое свечение, присущее китайскому фарфору. И город, и корабли на посадочном поле были фарфорово-белыми, словно некий воображаемый скульптор, мастерски передавая каждую деталь, вырезал их из одного куска какой-то горной породы.

На посадочном поле никакой активности не наблюдалось. Там вообще не было ни малейшего движения. Нас никто не встречал. Город не подавал признаков жизни.

Внезапно один-единственный, непонятно откуда взявшийся порыв слабого ветра слегка потрепал полы моей куртки. Но он не поднял пыли, по земле не покатился какой-нибудь клочок бумаги – словом, вообще ничего не произошло. Я потыкал грунт носком ботинка: следов не осталось. Из чего бы ни сделали поверхность этого посадочного поля, на ней не было ни пылинки, как будто ее надраили как раз накануне нашего прибытия.

Я услышал за спиной скрип ботинок по ступеням трапа и оглянулся: Сара Фостер спускалась из звездолета. Молодой женщине изрядно мешала дурацкая баллистическая винтовка, которая болталась у нее на плече, стучала по трапу и в любой момент могла застрять между ступеньками.

Я протянул даме руку и помог ей выйти. Едва оказавшись на поле, Сара принялась разглядывать город. Я же смотрел на ее привлекательное лицо в обрамлении копны рыжих кудрей и задавался вопросом: ну как такая красота может быть настолько холодной?

Сара откинула со лба прядь волос, которая вечно падала ей на глаза. Все то время, что мы были знакомы, она постоянно боролась с этим непослушным локоном.

– Я ощущаю себя просто букашкой, – сказала моя спутница. – Как будто какой-то гигант стоит рядом и смотрит на нас сверху вниз. Вы тоже чувствуете на себе чей-то пристальный взгляд, капитан?

Я покачал головой: ничего подобного я не испытывал.

– Кажется, что вот прямо сейчас некий великан поднимет ногу и раздавит нас: бац – и мокрого места не останется, – продолжала Сара.

– А где наша сладкая парочка? – поинтересовался я.

– Тук собирает вещи, а Джордж сидит с этим своим блаженным выражением лица и говорит, что он наконец-то дома.

– О господи! – Я тяжело вздохнул.

– Вам не нравится Джордж, – констатировала Сара.

Я не стал отрицать этого, а лишь спросил в ответ:

– При чем тут нравится или не нравится? Кто он мне? Меня волнует другое: почему мы оказались именно здесь, а не где-нибудь еще?

– Потому что Джордж привел нас сюда, – пояснила Сара.

– Верно, и надеюсь, что он доволен результатом, – заметил я.

Потому что о себе я этого сказать никак не мог. Откровенно говоря, эти монументальность и белизна заставили меня насторожиться. Напрягало то, что никто не вышел навстречу, хотя бы с целью поинтересоваться, кто мы такие и зачем прибыли. Казалось подозрительным, что наводящий луч вывел нас на это посадочное поле, а на нем нет ни одной живой души. И еще эти странные деревья. Где это видано, чтобы деревья возвышались над небоскребами?

Сверху донесся стук, и я поднял голову. Брат Тук уже спустился на несколько ступенек и помогал толстяку Джорджу Смиту, который только что протиснулся в люк, правильно ставить ноги на ступеньки.

– Как бы он не поскользнулся и не свернул себе шею, – заметил я, хотя на самом деле не особо беспокоился за Джорджа.

– Он крепко держится, – сказала Сара, – и Тук за ним присматривает.

Я с интересом наблюдал, как монах направляет ноги слепого, чтобы тот не навернулся с трапа.

Да уж, ну и команда подобралась: слепой псих, баба с винтовкой и какой-то бродяга, выдающий себя за монаха. Эта троица отправилась в экспедицию неведомо куда с целью найти человека, само существование которого могло оказаться просто-напросто глупой легендой. А я по доброй воле связался с этими безумцами. И о чем я только думал?!

Парочка наконец спустилась, и Тук, взяв товарища за руку, повернул его лицом к городу.

Сара была права: слепой Джордж, с этой своей намертво прилипшей к дряблому лицу улыбкой, и впрямь был похож на блаженного, да еще, замечу от себя, с душком порочного сладострастия.

– Вы уверены, что это именно то место, Джордж? – спросила Сара, коснувшись плеча слепого. – Вы не ошибаетесь?

Мне показалось, что блаженный близок к состоянию экстаза, и это немного пугало.

– Ошибки быть не может! – От нахлынувших эмоций обычно писклявый голос Смита зазвучал на октаву ниже. – Мой друг здесь! Я слышу его, и он позволяет мне видеть! Как будто я смогу коснуться его, стоит только протянуть руку!

И Джордж действительно вытянул вперед свою короткую пухлую ручку, вот только потрогать ему, разумеется, оказалось некого. Потому что на самом деле все происходило у него в башке.

Полный бред. Несусветная глупость – думать, что слепой, который слышит голоса (вернее, если быть точным, один-единственный голос), проведет нас через тысячи световых лет, на другой конец Галактики, к некоей определенной планете. В прошлом, то есть в далекой истории, вроде бы существовали люди, которые слышали голоса свыше, и некоторые даже считались провидцами, но в наши времена прислушиваться к таким типам не принято.

– Там город, – описывала ситуацию слепому Сара. – Большой белый город и деревья, очень высокие деревья, они высотой не в одну милю. Это вы видите?

– Нет, – покачал головой Джордж, и мне показалось, что он несколько озадачен. – Нет, это не то, что я вижу. Я не вижу ни города, ни деревьев. – Он судорожно сглотнул. – Я вижу… я вижу…

Слепой попытался сформулировать, что именно видит, но потерпел неудачу и сдался. Он замахал руками и весь скривился:

– Нет, я не могу найти слов. Это невозможно описать.

– Оттуда что-то приближается, – сказал брат Тук и показал рукой в сторону города. – Не могу разглядеть. Какое-то мерцание, но оно явно движется в нашу сторону.

Я посмотрел туда, куда указывал монах, и действительно заметил некое мерцание, но ничего больше разобрать не сумел: только что-то искрилось и плавно двигалось у основания городской стены.

Сара попыталась разглядеть это в бинокль, а потом передала его мне:

– Что думаете, капитан?

Вооружившись биноклем, я сначала рассмотрел какое-то движущееся пятно, а потом оно стало увеличиваться и разделяться на части.

Да это же… Неужели кони? Интересно… Здесь, на другом конце Галактики? Однако сомнений не оставалось: в нашу сторону аллюром, смешно раскачиваясь на скаку, мчались лошади. И разумеется, они тоже были белыми, какими же еще! Забавно.

Когда животные приблизились, мне представилась возможность разглядеть их более детально. Да, это определенно были кони. Уши торчком, шеи дугой, ноздри раздуваются на скаку, гривы развевает ветер. Вот только ни черта никакой ветер не развевал. Это, скорее, смахивало на фотографию в календаре: бежит по полю такая лошадка с развевающейся гривой – и вот вам красивая картинка.

А уж до чего странные ноги оказались у этих коней! Видели бы вы их. Строго говоря, это были вообще не ноги, а полозья лошадей-качалок, причем задние расставлены пошире, чтобы на ходу не задеть передние.

Признаться, зрелище меня впечатлило, и я вернул бинокль Саре со словами:

– Ну и ну! Боюсь, вам трудно будет в это поверить!

Она внимательно смотрела в бинокль, а я и невооруженным глазом теперь видел, как к нам приближаются эти забавные лошадки. Их было восемь штук, все белые и совершенно одинаковые.

Сара опустила бинокль и сказала:

– Карусель.

– Карусель? – переспросил я.

– Ну да. Механическое устройство, которое используется на ярмарках и в парках аттракционов.

Я тряхнул головой:

– В парки аттракционов ни разу не ходил, но в детстве у меня была лошадь-качалка.

Удивительный табун доскакал до нас, и все лошади разом остановились, покачиваясь взад-вперед.

Первая заговорила с нами на универсальном галактическом жаргоне, который существовал еще до того, как люди двадцать столетий назад впервые появились в космосе. На этом языке могли общаться самые разные существа.