Текст книги "Маленький человек из Опера де Пари"

– Какой же я все-таки молодец! Не зря настоял на том, чтобы к нам в квартиру провели телефонную линию, когда Айрис забеременела. Правда, если к телефону сейчас подойдет матушка, придется мне выслушать «Марсельезу» на бретонском…

Ответила действительно Эфросинья – по обыкновению завопила в рожок как резаная, а услышав предупреждение сына, повысила голос еще на пару октав:

– Свинку?! Кому это в голову придет послать свинину твоей жене-вегетарианке?!

– Не свинину, матушка, а пряничную свинку!

– Не ори мне в ухо, я не глухая! Никто нам пока подарков не присылал, и не приходил никто, только Мишлин Баллю – тот еще подарочек, опять жаловалась на своего кузена Альфонса!..

Месье Шодре был увлечен беседой с профессором Мандолем, бывшим преподавателем химии из Коллеж де Франс: они как раз обсуждали опасности, связанные с использованием целлулоида – легковоспламенимого материала, с помощью коего иные умельцы теперь запечатлевали несуразные «движущиеся картинки».

– Вы только подумайте – это же продукт реакции синтеза на базе пироксилина и камфары! Одна искра – и так бабахнет! – сокрушался профессор. – Я не намерен рисковать собственной жизнью только ради того, чтобы полюбоваться выходом рабочих с завода или «Отходом Иветты ко сну», мне, знаете ли, отходов ко сну моей супруги хватает…

Потом речь зашла о редчайшей патологии под названием «арифмомания». Ею страдал некий юный житель Бордо – он полагал своим долгом пересчитывать буквы во всех словах, которые произносил. Дальше двое ученых мужей собирались развенчать миф о ложном микробе «плешивости обыкновенной», якобы вызывающем облысение и выявленном молодым исследователем месье Сабуро, но тут Виктора, уже некоторое время стоявшего у аптекарского прилавка и пытавшегося обратить на себя внимание, одолел такой приступ кашля, что он сложился пополам, а перепуганный месье Мандоль поспешно покинул заведение.

– Месье Легри, – вздохнул аптекарь, – мне неловко вам, тяжелобольному человеку, об этом говорить, но не могли бы вы прикрывать рот рукой, когда кашляете? А то ведь микробы не дремлют. И кстати, советую вам воздержаться от курения турецких сигарет – их набивают соломой. Какой марки сироп от кашля предпочитаете? Я бы порекомендовал вам…

– А кто тут кашлял? Я? О, не обращайте внимания, я вовсе не болен – просто в горле запершило. Причина моего визита к вам совсем в другом.

– О чудо! Неужто Жозефу удалось разыскать полное собрание «Политических портретов» Эжена де Меркура, которого мне так не хватает?

– Увы, нет.

– Какая жалость. Зато мадам Шодре не устает восхищаться купленной у вас «Партией Левой Ноги».

– Приятно слышать. А пришел я, собственно, вот зачем. Извольте взглянуть: пряничная свинка, начиненная особым веществом. Жозеф бросает вам вызов – попробуйте это вещество определить.

– Держу пари, это как-то связано с его новым романом-фельетоном! – оживился месье Шодре. – А вещество, надо полагать, ядовитое?

– Maybe… Who knows…[85]85
  Может быть… Кто знает… (англ.)


[Закрыть] Не исключено. Ответ от вас нам нужен чем раньше, тем лучше. Вы сумеете закончить анализ до часа закрытия?

– Постараюсь. Видов отравляющих веществ не так много, как, возможно, думает наш писатель. Есть яды минеральные – мышьяк, серная кислота, цианистый калий. Есть ядовитые бактерии, но их я исключаю сразу, поскольку они опасны и для самого́ отравителя. Далее – органические яды, выделяемые, например, насекомыми или змеями, а также стрихнин и прочее. Ну и яды растительного происхождения. Последние самые многочисленные, наиболее известны из них цикута, опий и белладонна. Однако, какой изысканный ход – использовать пряничную свинку, узнаю́ романиста по воображению! Если клиенты не потянутся вереницей, я выдам вам заключение к вечеру. И помните, месье Легри: непременно закрывайте рот рукой, когда кашляете, – болезнетворные микробы всегда готовы найти новую жертву!

…По дороге в книжную лавку Виктор мимоходом заметил на ограде палисадника рекламную афишу и остановился.

РАСТЕНИЯ И ЦВЕТЫ ДЛЯ ВАС!

Саженцы и семена на будущий сезон

Отдел оптовых продаж магазина

«РОЗА И РЕДИСКА»,

ул. Миньон, д. 21.

В голове мелькнула неожиданная ассоциация. Где-то он видел совсем недавно статью о сорняках… Где же?.. Ах да, в той ужасной гостиной, где он томился в ожидании Амедэ Розеля! А что за газета? «Фигаро», «Голуа», «Эклэр»? Это было в понедельник… На первой полосе еще была цветная гравюра: королеву Викторию торжественно принимают в Шербуре. Точно, иллюстрированное приложение к «Пти журналь», которое выходит по воскресеньям! Редакция находится в доме номер 61 по улице Лафайет, рядом со сквером Монтолон, то есть поблизости от обиталища дражайшего месье Розеля. Быть может, речь в статье шла о вредных растениях – или ядовитых?

Виктор решил немедленно все проверить.

Прозванная американцами «колоссом среди газет» из-за феноменальных тиражей, «Пти журналь» придерживалась четкой издательской политики: никаких полемических статей и дискуссий, зато в изобилии раздутые факты, истории из обыденной жизни, романы-фельетоны за авторством модных писателей, сенсационные новости, скандалы, кровища – все это день из дня предъявлялось читателям и пользовалось неизменно растущим успехом. Репортеры «Пти журналь» не обходили вниманием ни единого преступления в самом распоследнем захолустье – всякое удостаивалось многочисленных колонок, насыщенных жуткими подробностями. Четыреста тысяч экземпляров в день – число нешуточное! Каждое воскресенье выходило иллюстрированное приложение с гравюрой в десять цветов, отпечатанной на хромотипографических ротационных машинах месье Маринони. Гравюры являли читателям драматические сюжеты или батальные сцены и продавались по всей Франции за пять сантимов.

Снабдив Виктора всеми этими сведениями, долговязый архивариус в пенсне, призванный знакомить читателей с несвежими выпусками газеты, отвел посетителя в зал, где со всем тщанием хранились подшивки номеров «Пти журналь» за последние годы.

– Ваш-то заказ выполнить – невелик труд, месье. Вот, извольте: выпуск за четырнадцатое марта тысяча восемьсот девяносто седьмого. Читайте, не стану вам мешать. Только поосторожнее, будьте так любезны, – листы рвутся. Темновато здесь, сейчас свет зажгу. Дирекция установила тут лампу накаливания, потому что фабрикант, изготовитель таких ламп, постоянно размещает у нас рекламу. Боюсь вот только, что однажды это чудо лопнет, и в прочих лампах вспыхнет керосин.

Виктор сел за стол, на котором стоял плафон в форме шара – внутри него что-то горело ровным белым светом без гари и запаха. Искомая статья занимала целую полосу. В ней излагались полезные и губительные свойства безвременника, морозника, дурмана, аконита, молочая и белены. Виктор узнал, что из этих широко распространенных растений человек научился готовить как лекарства, так и яды.

Безвременник осенний, называемый еще луговым шафраном, цветет в сентябре. Его прекрасными пурпурными лепестками вдохновился бы любой художник и безрассудно украсил ими какую-нибудь лужайку, но остерегайтесь прикасаться к этой красоте! – предупреждал автор статьи. – Безвременник осенний благоразумно обходят стороной даже животные, последуем их примеру. В отличие от безвременника, морозник черный, известный еще как «рождественская роза», расцветает под конец зимы в лесах и подлесках. Древние греки, слывшие мудрецами, якобы врачевали с его помощью безумие, однако от того он не перестает быть смертоносным. И уж во что бы то ни стало избегайте дружбы с дурманом, облюбовавшим подножия средневековых башен.

«Именно средневековых? – озадачился Виктор. – А башни эпохи Возрождения он почему игнорирует?»

Что же до борца-аконита, или волкобоя, его синие и бледно-желтые соцветия, похожие на большой колос, определенно составили бы честь любому букету, но уж лучше украсить апартаменты тюльпанами или гортензиями. Поэты числят аконит главным ингредиентом ядовитого зелья, сваренного Медеей; в соке аконита германцы, галлы и готы некогда смачивали наконечники стрел и острия мечей, дабы придать им убийственную силу.

Под конец журналист смешал с грязью белену, которой заросли обочины французских дорог. Ее тошнотворный запах, дескать, отпугивает всех почище любых предупреждений, но и предупреждение о том, что белена ядовита, будет не лишним.

Виктор на некоторое время задумался о риске, которому подвергаются несчастные страждущие, вынужденные глотать пилюли и порошки из ядовитых растений. Что, если такие лекарства приносят больше вреда, чем сама болезнь? Но в конце концов он просто пожал плечами, доверившись, в отличие от автора статьи, мнению древнегреческих мудрецов, и не стал читать приложение к статье под названием «Сократ и цикута». Он был доволен результатом сегодняшних изысканий: подозрения по поводу трио Амедэ – Ольга – Эдокси подтвердились. Однако это усложняло все расследование. Жозеф оказался прав: замаранный по макушку Мельхиор Шалюмо – не единственный грязнуля в этом деле.

Напоследок долговязый архивариус в пенсне попытался настоять на том, чтобы Виктор разместил в «Пти журналь» рекламное объявление по цене десять франков, ну хотя бы за четыре франка в еженедельнике «Современное сельское хозяйство», но Виктор вежливо отказался. Когда ему наконец удалось покинуть архив, туда заглянул некий франт, представился и от имени полиции потребовал рассказать, что здесь искал тот господин в мягкой фетровой шляпе. Ворча себе под нос, долговязый без особой охоты и его проводил в читальный зал.

– Вот, номер за четырнадцатое марта, открыт как раз на полосе, которую читал тот месье.

Инспектор Вальми склонился над газетой и при виде слова «аконит» возликовал:

– Какой потрясающий яд, вы не находите? Такого и для любимой тещи не жалко, а? Испейте, дескать, матушка, чашечку безотказного снотворного! На языке цветов аконит означает «преступление», не так ли? Кстати, ваши газеты прошли санитарную обработку?

– Что-что? Вы полагаете, мы их тут в автоклавах кипятим? Это же бумага, а не консервы, уважаемый!

– В таком случае подскажите, где можно вымыть руки с мылом.

– До конца коридора и налево, – буркнул архивариус и, поправив пенсне, мрачно добавил про себя: «Решительно, сегодня день открытых дверей в заведениях для душевнобольных. А всего-то одиннадцать утра!»

– Жозеф, ну сколько можно вам повторять: это крайне важно! То, что я узнал, подтверждает ваше блестящее умозаключение о том, что в деле может быть гораздо больше подозреваемых. Добудьте во что бы то ни стало адрес Паже – соблазняйте официанток, забалтывайте гарсонов, выпытывайте у них сведения как хотите, но не вздумайте вернуться с пустыми руками!

– Дорогой шурин, сдается мне, вы просто опять хотите от меня избавиться – ведь сегодня вечером аптекарь Шодре должен сообщить нам результат химического анализа свинки, – проворчал Жозеф, нахлобучивая котелок. – Гоните деньги на фиакр, а то у меня в карманах пусто.

Виктор требование выполнил, но сердито заметил, что можно было бы прокатиться и на омнибусе.

– Безусловно, вот только я все утро проторчал здесь, пока вы занимались настоящим делом, мне нужен реванш! – парировал Жозеф.

Кучер высадил пассажира в двух шагах от заведения «Острова удачи» и взял за поездку меньше, чем ожидал Жозеф, так что, к его удовольствию, еще осталось на омлет с салатом.

– Посажу вас вон туда, в уголок у витрины, там вас никто не побеспокоит, – улыбнулась официантка-блондиночка при виде такого симпатичного молодого человека, которого совсем не портил небольшой горб. – Кувшинчик вина?

– Я предпочитаю лягушачью настойку, – огорошил ее Жозеф.

– Ой, а что это? – округлила глаза девушка. – Вроде как на лимонных корках, только вместо них давленые лягушки?

– Я имел в виду простую воду, милая барышня, – хмыкнул Жозеф.

– Забавная у вас манера выражаться.

– Этому я научился у своего приятеля Ламбера Паже. Вы его наверняка знаете – такой высокий тощий тип, он здесь завсегдатай.

– Паже… Паже… действительно что-то знакомое…

– Роланда! Давай пошевеливайся, клиентов полно! – сердито крикнул хозяин заведения из-за стойки.

Жозеф совсем истомился в ожидании заказанного блюда, но наконец перед ним на столик была водружена тарелка с омлетом, окруженным салатом-латуком.

В знак извинения официантка добавила еще веточки петрушки, а в бокале с водой плавали два кубика льда.

– У вас очень оригинальное имя – Роланда. Такое… музыкальное. Что и не удивительно – ведь Роланд имел обыкновение трубить в рог[86]86
  Роланд – персонаж героической эпопеи французского Средневековья «Песнь о Роланде» и поэмы Лодовико Ариосто «Неистовый Роланд».


[Закрыть], – заметил Жозеф, вооружаясь вилкой.

– Что за Роланд? Никогда о таком музыканте не слышала. А где он играл? На ярмарках? Тоже работа та еще, не лучше, чем у меня. Кручусь тут с утра до ночи. Кстати, пока была на кухне, я вспомнила вашего Ламбера Паже – совсем-совсем худышка, даже как-то нездорово из-за этого выглядит, и одну только воду пьет, в точности как вы, наверное, потому что болен. У вас что, тоже беда со здоровьем?

Искреннее участие, прозвучавшее в голосе девушки, тронуло Жозефа, и он даже слегка устыдился, что приходится ей лгать. Миленькая все-таки барышня.

– У меня? Что вы, я здоров как бык, а воду пью потому, что мой организм не переносит алкоголь. Но самочувствие бедняги Ламбера меня очень беспокоит. Как думаете, с ним что-то серьезное?

– Роланда, тут тушеное мясо стынет, а там клиенты за пустым столом извелись совсем в одиночестве, живо за работу! – рявкнул хозяин.

Запыхавшаяся девушка вернулась к Жозефу, когда он уже доел омлет.

– Про вашего Ламбера. Он не говорил, что́ с ним, сказал только, что «регулярно бывает на водах». Если верить нашему повару, таких людей называют «курортниками». Интересно почему? Может, потому что они правда больные и им можно только отварную курицу да куриный бульон?

– Так Ламбер уехал на воды?

– Не знаю. Но там, куда он обычно ездит, есть какая-то особая вода с железом, которого ему не хватает – похоже, кости у него больные, вот что, – заключила Роланда и понизила голос: – Хотите кофе? От заведения.

Жозеф предложение принял, хоть и понял, что «от заведения» означает «от Роланды». Девушка тотчас принесла чашку и подмигнула ему:

– Вы сегодня свободны? Я заканчиваю в три.

– Увы, мне надо возвращаться на улицу Сен-Пер… А что же Ламбер? Не показывался здесь?

– Сегодня нет, вчера тоже. А вдруг он утонул в этих своих водах с железом?

– А вы случайно не знаете, на какой курорт он обычно ездит?

– Курорт – это что, птицеферма, где кур выращивают? Понятия не имею, где он затоваривается мясом на бульон.

– Ясно, мадемуазель. Счет, пожалуйста.

– Но вы ведь еще вернетесь?

– Клянусь вам, непременно!

– Далеко же мы продвинулись… – вздохнул Виктор, только что отделавшийся от почитателя Сен-Симона, требовавшего найти и продать ему полное собрание «Мемуаров» в двадцати томах, изданное в 1872 году Шерюэлем и Адольфом Ренье в «Ашетт». – Вы представляете себе список городов на водах? Куда укатил наш Паже? В Ангиен-ле-Бен? В Сермез? В Пломбьер? В Виши? В Ла-Бурбуль?

– Эй! Предупреждаю сразу: и речи не может быть о том, чтобы вы отправили меня скитаться по всей Франции в поисках этого субъекта! – воскликнул Жозеф. – Матушка и так меня уже поедом ест – постоянно упрекает, что ребенок растет без отца… Блаженная Глокеншпиль, ведь мы оба скоро станем отцами, подумайте о детях!

– Что это вы заранее записываете меня в никудышные отцы? Меня, будущего пеликана?! – возмутился Виктор. – Но сейчас-то, пока я перьями не оброс, можно мне отлучиться к месье Шодре за результатом?

– Да ладно уж, летите. Пеликан не пеликан, а орел вы тот еще…

Виктор, к своему облегчению, обнаружил, что аптека пуста.

– Месье Шодре! – позвал он.

Аптекарь появился из подсобки – взъерошенный, злой, в заляпанной блузе и перчатках. В одной руке его был кусок пряничной свинки, в другой – пробирка.

– Итак? Вы определили яд? – с надеждой спросил Виктор.

– Честно признаться, месье Легри, вы меня страшно огорчили. Я и помыслить не мог, что вы способны на столь жестокие розыгрыши. А уж месье Пиньо будет иметь со мной весьма неприятный разговор!

– Однако я…

– Если мед, мука, сахар, дрожжи, яйца и молоко пока еще не причислены к разряду ядовитых веществ, ума не приложу, как кого бы то ни было угораздит отравиться подобным лакомством. Вы, вероятно, ответите мне, что выдуманный месье Пиньо убийца избрал жертвой диабетика или какого-нибудь бедолагу с аллергией на черствый хлеб? Ибо этот ваш пряник тверже камня. Весьма сочувствую тому, кто попытается его разгрызть – он либо зубы поломает, либо подавится и немедленно задохнется.

– Так, значит, нет никакого яда? – разочарованно уточнил Виктор.

– Вот именно! – взвился месье Шодре. – По вашей милости я потратил впустую несколько драгоценных часов! Уже получил за это нагоняй от супруги и выслушал упреки клиентов! Вот уж не замечал за вами склонности к таким злым шуткам, месье Легри! И впредь упражняйтесь в остроумии на ком-нибудь другом!

– Но я тут ни при чем, уверяю вас…

– О, ну конечно!

Несмотря на отповедь месье Шодре, из аптеки Виктор вышел в прекрасном настроении, которое, однако, не погасило в нем неясной тревоги. Теперь он знал, что ни Таша, ни ребенку ничто не угрожало… в тот момент, когда Таша собиралась съесть пряничную свинку. Но что означал этот подарок? Кто прислал лакомство и почему? Возможно, это было предупреждение – мол, в следующий раз, приятель, я не буду таким добрым и кто-нибудь из твоих близких, отведав моего угощения, разделит судьбу Тони Аркуэ, Жоашена Бландена и Аженора Фералеса!

Виктор снова почувствовал страх и гнев, но смутная тревога всё пересилила. Отчаянное положение: продолжив расследование, он запустит механизм, подобный тому, что на оперной сцене приводит в движение колосники, только вместо занавеса на голову кого-то из его близких упадет нож…

Вдруг в памяти всплыли слова месье Шодре о том, что пряничная свинка была черствой и тот, кто ее съест, рискует подавиться и задохнуться. Но ведь именно так умерла мадам Бруссар, жена владельца скобяной лавки…

Глава четырнадцатая

Среда, 14 апреля

Полина Драпье провела ночь, свернувшись клубком у дощатой стенки разломанного железнодорожного вагона. Она прибежала сюда в приступе паники и, обессиленная, уснула. Накануне вечером, возвратившись с уроков на улице Шарантон, она снова застала дверь фургона приоткрытой и на сей раз обнаружила в своем жилище уже двенадцать карточек бон-пуэн – семь из них были выложены на кушетке в вертикальный ряд, пять – в горизонтальный, так что получился крест, знак, не оставлявший никаких сомнений в том, что ее ждет, если она осмелится кому-нибудь рассказать об увиденном месяц назад во дворе дома мадам Арбуа.

Проснувшись, Полина с трудом уняла дрожь, охватившую ее при воспоминании о прошлом вечере, и побрела к своему фургону. Там поспешно собрала школьные учебники и пожитки. Пролистала «Франсинэ» – пригласительная открытка на представление «Коппелии» в Опера, запрятанная между страницами, исчезла. И тут она услышала странные звуки.

Кто-то плакал.

Полина подкралась к окну, трясущейся рукой отодвинула занавеску и выглянула. Сумерки медленно растворялись в молочно-белом рассвете. Облака тумана погребли под собой гласисы фортификаций. И снова раздалось жалобное хныканье. Ребенок?.. Полина набралась смелости, резко распахнула дверь и… увидела кота. Очень знакомого кота. Он поднял на нее изумрудно-зеленые глазища.

– Господин Дюверзьё! – Полина подхватила зверя на руки – он так исхудал, что почти ничего не весил. – Бедный Господин Дюверзьё, ты проголодался? – Поставив кота на пол фургончика, она из плетеной корзинки достала сосиску, мелко порезала ее. – Вот, ешь всё, я сейчас не смогу проглотить ни кусочка… Теперь нас двое. – Девушка вздохнула. – И мы оба в отчаянном положении.

Полина почувствовала, что не дождется 18 апреля – начала Тронной ярмарки, – чтобы переехать с фургоном на площадь Нации. Одна с котом в крошечном жилище на колесах, в каких-то сотнях метров от дома бедной Сюзанны Арбуа, нашедшей смерть на дне колодца, она обмирала от страха и не могла ни о чем думать, кроме той ужасной тени в плаще с капюшоном. Промучившись так какое-то время, Полина вскочила, схватила пожитки, посадила кота в корзинку и выбежала из фургона. Недавно приятельница мадам Селестен – Луиза Вебер – предлагала приютить ее у себя на пару дней, если гостья согласится присматривать за домиком в отсутствие хозяйки.

Лет десять назад Луиза Вебер покорила весь Париж, выступая на подмостках «Мулен-Руж» под псевдонимом Ла Гулю[87]87
  Ла Гулю – буквально «обжора» или «большеротая» (фр.).


[Закрыть]. Пышные юбки из шестидесяти метров кружев взлетали выше головы от взмаха ножки, затянутой в черный чулок, – этим номером она и прославилась. Потом Монмартр канкана, Салиса и Брюана[88]88
  Аристид Брюан (1851–1925) – знаменитый в свое время шансонье, выступавший помимо прочего в кабаре «Черный кот» Родольфа Салиса и в собственном кабаре «Мирлитон» на Монмартре.


[Закрыть] остался лишь в воспоминаниях. Ла Гулю исполнилось двадцать восемь лет, она сохранила былое очарование, но рождение ребенка преждевременно состарило ее. Танцовщица прекратила выходить на большую сцену, однако перед публикой по-прежнему появлялась. На собственные сбережения она поставила ярмарочный номер: в мавританском костюме, в окружении нескольких статисток являла взорам чувственный хореографический этюд под названием «Пляска альмы»[89]89
  Альма – египетская танцовщица.


[Закрыть]. С этим номером Луиза Вебер недавно перекочевала с Тронной площади на праздничные гулянья в Нейи. Весной 1895 года в рекламных целях она упросила своего старого знакомого Тулуз-Лотрека расписать фасад ее домика. Тот согласился, и Ла Гулю обзавелась двумя «фресками» три метра на три. Слева от входа художник изобразил саму хозяйку на пике славы рядом с Валантеном ле Дезоссе[90]90
  Валантен ле Дезоссе (Валентин Бескостный) – настоящее имя Жюль Этьен Эдме Ренадин (1843–1907), танцовщик канкана и партнер Ла Гулю (1866–1929) в кабаре «Мулен-Руж».


[Закрыть], справа – ее же в образе альмы перед зрителями, среди которых можно было узнать Габриэля Тапье де Селейрана, Поля Сеско, Жанну Авриль, Феликса Фенеона[91]91
  Габриэль Тапье де Селейран – кузен Тулуз-Лотрека. Поль Сеско – фотограф. Жанна Авриль – танцовщица канкана в «Мулен-Руж». Феликс Фенеон – публицист, художественный критик, писатель.


[Закрыть], Оскара Уайльда и собственно Тулуз-Лотрека.

Несмотря на страх, Полина Драпье решила воспользоваться предложением. До Тронной площади она добралась, когда там в шуме, толчее и ругани заканчивался монтаж последних строений. Домик Ла Гулю девушка нашла по описанию, которое ей дала мадам Селестен. Кстати, в репортаже газеты «Фэн де сьекль» по поводу работы Тулуз-Лотрека говорилось вот что:

Два настенных панно снискали оглушительный успех <…> Потрясающие картины…

А «Ви паризьен» высказалась так:

Это грандиозная насмешка Тулуз-Лотрека, художника крайне эксцентричного. На сей раз он решил развлечься, обратившись к народному творчеству, наглому и лихому: сама толпа запечатлена в настенной росписи, неистовство символического городского гулянья! Кричащие цвета, немыслимый рисунок – и все же это действительно забавно, и чувствуется беспримерная ирония художника в том, что на первом плане он изобразил Оскара Уайльда! О! Как приятно видеть человека, который бесстрашно потешается над публикой!

Встретила Полину мадам Селестен и ознакомила с окрестностями. Но принять ее приглашение на завтрак девушка постеснялась. Сославшись на головную боль, она заперлась в домике Ла Гулю, повернув ключ на два оборота, и молила Всевышнего о том, чтобы тень в плаще с капюшоном никогда не нашла ее здесь. Мурлыканье и само присутствие Господина Дюверзьё ее немного успокоили, Полина смогла наконец отвлечься от страшных мыслей и немного отдохнуть, но когда свечерело, ее снова охватил ужас. Чудовищное видение – задушенная Сюзанна Арбуа – встало перед глазами, лишив способности соображать.

Четверг, 15 апреля

Таша, растянувшись на бержерке, уже некоторое время наблюдала, как муж сражается с накрахмаленным пристегивающимся воротничком каменной твердости. Замурованный в этот ошейник по самые уши, Виктор изо всех сил задирал подбородок, но все равно задыхался.

– Милый, знаешь, что я прочитала в журнале «Натюр»? Два года назад в купе поезда Ницца – Париж был обнаружен труп богатого американца. Расследование и судебно-медицинская экспертиза показали, что путешественник был задушен… собственным пристегивающимся воротничком.

– Спасибо, дорогая, очень любезно с твоей стороны сообщить мне об этом.

– По-моему, весьма плодотворный сюжет для Жозефа. Идеальное преступление: истреблять с помощью удушения бумажных героев, разгуливающих в этой тюремной колодке на шее. А вообще, конечно, мода – глупейшая штука. И я тоже особого ума не проявила: рассуждаю о преступлениях, тогда как сама готовлюсь дать жизнь человеку. – Пробормотав это, Таша снова погрузилась в чтение. – Бедный Альфред Сислей, – вздохнула она, просматривая статью в разделе «Искусство». – Похоже, его выставка у Пети закончилась катастрофой. А я-то ему и в подметки не гожусь, так что завоевать восторги публики и критиков у меня нет никакой надежды, тем более сейчас, когда дни напролет приходится проводить в постели.

– Черт, сдаюсь! – не выдержал Виктор. – Отдай этот пыточный инструмент Кошке, пусть об него когти точит. – И схватил свою старую голубую рубашку с мягким отложным воротничком.

– Замри! Ты сейчас потрясающе выглядишь! – Таша широкими штрихами принялась набрасывать в блокноте силуэт мужа с голыми ногами.

– Солнышко, я ценю твое стремление запечатлеть меня на века без штанов, но мне совершенно необходимо облачиться в эти полосатые брюки и эти штиблеты на застежках. Я должен соблазнить мадам де Салиньяк, которая удостоит «Эльзевир» своим визитом нынче утром. Надеюсь, мой безупречный внешний вид очарует нашу дражайшую Олимпию и она сдастся на милость победителя, то есть на мою. Потому что я намерен всучить ей тонну любовных романов так, чтобы она не очень отбивалась.

– Между прочим, твой кофе уже остыл.

Не успел Виктор добраться до чашки, как раздался громкий стук в дверь. Он накинул пиджак британского покроя, пошел открывать и, толкнув створку, замер на пороге: перед ним стоял высокий щуплый господин, взъерошенный и сильно огорченный. На Виктора пристально смотрели бледно-голубые глаза.

– Месье Паже! Какой сюрприз! – воскликнул он и немедленно шагнул вперед, вытесняя гостя во двор, чтобы его не увидела Таша.

– Месье Легри, как хорошо, что вы оставили мне свой адрес, иначе я не знал бы, к кому обратиться за помощью. Я погибаю от ужаса! Подумайте только – мне прислали вторую пряничную свинку, а после всего, что вы поведали мне в ресторане…

– Свинка у вас с собой?

– Я так перепугался при виде этой кошмарной штуки, что выронил ее из рук. Она осталась у железистой скважины.

– У железистой скважины? – не понял Виктор.

– Я живу в Пасси рядом с бывшим парком термальных источников. Сейчас там частное владение, но мне любезно дозволили продолжать лечение.

– Ах вот оно что! Это все объясняет. Вы не были ни в Пломбьере, ни в Баньер-де-Люшоне, а сидели в Париже!

– Ну разумеется! Кто вам сказал, что я уехал из города?

– О, это было просто предположение. Так, собственно, чем могу помочь?

– Проводите меня до дома, я покажу вам пряник, и если вы сочтете необходимым, мы предъявим его как улику в суде. Не хотелось бы мне разделить судьбу Тони и Жоашена.

Виктор задумался. Кэндзи придет в ярость, если ему позвонить из квартиры в такой час. Лучше уж потом извиниться за опоздание. Что до Таша… Только бы она не подслушала беседу с Паже!

Но Таша подслушала. Тихонько выскользнула за мужем в прихожую и уловила обрывки разговора. Когда Виктор вернулся в альков, она уже снова лежала на бержерке. Он застегнул пиджак, надел шляпу, взял трость и перчатки и наклонился поцеловать жену.

– Что, какому-то клиенту не терпится раздобыть книжную диковинку, милый?

– Какая проницательность! Так и есть. Я буду к вечеру. Не вздумай рисовать за мольбертом. Скоро придет Эфросинья и накормит тебя своим фирменным рагу.

– Чтобы меня еще больше разнесло вширь? Ну уж нет!

– Подумай о ребенке.

– Ты тоже о нем не забывай. Поменьше слушай сказки своих знакомцев.

– Не понял, это намек на какой-то конкретный эпизод?

– Нет, это скорее мой совет самой себе. Я вспомнила про концерт в Катакомбах. Айрис почему-то думает, что вы с Жозефом были там в тот вечер, хотя на самом деле вы же работали в библиотеке герцога де Фриуля, правда? Впрочем, у нее буйное воображение… Иди, милый, а то твой клиент и графиня де Салиньяк уже истомились.

Виктор озадаченно посмотрел на жену, хотел что-то сказать, но вышел из дома, не проронив ни слова и размышляя, что могло означать загадочное выражение ее лица.

Огюстен Вальми нервничал. Фиакр, на котором он ехал, намертво застрял в потоке других транспортных средств и отказывался двигаться с места.

«Я их потеряю, – сокрушался инспектор, – непременно потеряю, вот же невезение!»

Выскочив на проезжую часть, он бросился бежать, петляя между экипажами, чтобы хотя бы запомнить номер пролетки, на которой укатили Виктор и его гость. Но пролетки нигде не было видно.

Ламбер Паже попросил кучера высадить их на набережной Пасси.

– Сейчас пройдем по проезду Дез-О[92]92
  С 1905 г. улица Дез-О.


[Закрыть], поднимемся по лестнице и окажемся как раз на улице Ренуар. Там я и живу, – пояснил он Виктору.

Виктор подивился архитектурной причуде: Эйфелева башня на Левом берегу огромной ажурной буровой вышкой вздымалась над этой дорогой, словно вынырнувшей из прошлого. Здесь пересекались два мира – один ощетинился арматурой, воздел железные балки, норовя проткнуть облака, второй будто сошел с какой-нибудь гравюры Гюстава Доре. Склон был крутой, и Виктор пожалел, что надел жесткие ботинки – ступеньки, в трещинах и выбоинах, могли бы привести в восторг разве что овечью отару. Они резко уходили вверх по откосу от одной стены – низенькой, увитой плющом, до другой – высокой и заросшей мхом. Виктор заметил столб с кронштейном и крестовиной – остатки фонаря с масляными лампами, такого же, как тот, что сломал Жан Вальжан в «Отверженных», убегая от полицейского Жавера у монастыря Пти-Пикпюс.

Дальше Виктор вслед за Ламбером Паже прошел под аркой, оказался на улице Ренуар и словно вернулся в цивилизацию – перед ним снова были многоэтажные дома, павильоны, бутики, экипажи. Между делом Паже, как заправский чичероне, показал ему дом Бенджамина Франклина, где тот проводил первые опыты с громоотводами. Сам Паже жил в доме номер 42, где сдавались меблированные комнаты, по соседству с шансонье Беранже.

Они дошли до номера 27 и свернули в ворота, через которые с любезного дозволения баронессы Бартольди Ламбер Паже беспрепятственно проникал в парк Делессер, куда прочим любителям минеральных вод доступ теперь был заказан[93]93
  С 1930 г. место, где когда-то был парк Пасси с минеральными источниками, а затем поместье Делессер, занимают три авеню – Рене Буалева, Марселя Пруста и Парк-де-Пасси.


[Закрыть]. По словам Паже, раньше это местечко привлекало многих адептов целебных вод – в том числе знаменитостей, таких как мадам де Тансен[94]94
  Клодина Александрина Герен де Тансен (1682–1749) – французская куртизанка и писательница, основательница литературного салона.


[Закрыть], Жан-Жак Руссо и Бенджамин Франклин.

– Некогда аббат Лерагуа, казначей мадам де Ментенон, купив эти владения, обнаружил, что приобрел вместе с ними истинное сокровище – три источника минеральной воды. И таким образом с тысяча семьсот двадцатого года Пасси прославился, – сообщил Ламбер Паже, слегка задыхаясь на ходу. – В действительности источники в Пасси были открыты еще в середине семнадцатого века. Затем ученые мужи изучили целебные свойства вод и установили, что воды эти «железистые» и «бальзамические». Некоторые утверждали, что они врачуют женское бесплодие и приливы, – добавил он, уводя Виктора все дальше по холмистым лужайкам, заполоненным полчищами маргариток.