Текст книги "Всюду кровь"

10

24 октября

Миро из последних сил тянулся к свету, видневшемуся в конце узкого прохода. Он тщетно пытался набрать в легкие побольше воздуха. Из груди рвался хрип, он задыхался.

Чьи-то холодные, влажные пальцы дотронулись до его щеки. Это легкое прикосновение остановило его, не дав провалиться в бездонную пропасть.

Дышать.

Он сделал над собой невероятное усилие, открыл глаза, увидел перед собой морду какого-то зверя и опять перестал сопротивляться. Его вновь накрыла тень. Он еще раз, с большим трудом, разлепил веки. Некоторое время рассеянно рассматривал нож с тяжелой деревянной ручкой, который кто-то зачем-то воткнул в прикрепленный к стене рисунок. Миро вдруг подумал, что этот рисунок все же на него похож.

Тихое тявканье. Что это, откуда здесь собака?

Постепенно он очнулся, понял, вспомнил. Собака. Собака лижет ему лицо.

– Это ты? Лемюэль, мне щекотно, хватит!

Миро слышал свой голос, толком не осознавая, что говорит. Лемюэль спрыгнул на пол, обежал вокруг кровати и уселся, всем своим видом выражая мольбу. Его хвост ритмично отбивал на ковре послание азбукой Морзе: «Писать – и есть – писать – и есть…»

Миро сел. У него в голове болезненно отдавались настойчивые удары: кто-то стучал в дверь, далекий голос твердил:

– Мсье Жасси, вы в порядке?

Он с трудом встал, опираясь на спинку стула. Ощутил нестерпимую боль в почках.

– Мсье Жасси, откройте дверь! Это я, ваш сосед снизу!

– Да не ори ты так, – пробормотал Миро, проводя рукой по волосам.

Он уставился себе на ноги и отметил, что носки у него дырявые. А оглядев себя целиком, обнаружил, что одет в куртку и трусы с узором из ромбиков. Миро принялся изумленно рассматривать вещи, беспорядочно разбросанные по всей комнате. Он вдруг все вспомнил: ему это не приснилось.

Миро едва мог двигаться, тем не менее он сумел, не споткнувшись, добраться до входной двери и приоткрыть ее. За дверью виднелись сложенный зонт и сморщенная лисья морда с озабоченной гримасой.

– Здравствуйте, мсье Жасси, я хотел узнать, как дела. Песик проснулся?

– Да, да, – пробормотал Миро. – У него все отлично.

В виски будто бы вбивали гвозди. Мысли Миро складывались друг с другом, подобно кусочкам мозаики, но никак не могли сложиться во что-то цельное.

– Вы, кажется, проспали, – заметил Блез де Разлап и что есть мочи вытянул шею, пытаясь заглянуть в квартиру Миро. – Я так и знал! – воскликнул он. – Они все перевернули вверх дном! Надеюсь, вы обратитесь в полицию.

– Эмм… нет-нет, у меня ничего не украли. Я решил воспользоваться ситуацией: убираю, разбираю, переставляю мебель, у меня столько хлама накопилось.

Откуда взялись этот вежливый голос, эта непринужденность?

Блез де Разлап щелкнул вставной челюстью.

– Все это очень плохо для животного, очень вредно. После того, что вашему псу пришлось пережить, ему нужен покой. Хотите, я возьму его к себе, пока вы не закончите уборку? – предложил он, налегая на дверь в попытках увеличить себе обзор.

Миро даже не шевельнулся.

– Знаете, мсье Жасси, то, что вы делаете, может травмировать собаку, так что, как я уже предложил…

– Спасибо, вы очень добры, – поспешил ответить Миро. – Договорились, я заберу его позже.

– Дайте мне поводок, – скомандовал Блез де Разлап. – Идем, Медор[57]57
  * Медор – одно из самых популярных собачьих имен во Франции.


[Закрыть]. – Прислонившись к двери, Миро слушал, как старик ворчит, спускаясь по лестнице: – Если ведешь такую жизнь, не заводи собаку. Бедный мой Медор, держу пари, что ты еще ничего не ел.

Медор! Миро открыл рот, чтобы позвать Лемюэля, но ему не хватило сил. Он затворил дверь, сделал глубокий вдох и обернулся, готовясь к борьбе с последствиями катастрофы.

Ему хотелось как можно скорее со всем покончить. Расставить все по местам, убрать, избавиться от грязи. Разбирая завалы, складывая то, что следовало выбросить, и отбирая то, что еще можно было спасти, он попытался взглянуть на происшедшее философски. Это всего лишь старые книги, они почти ничего не стоят. Он купит новое одеяло, найдет пластинки на блошином рынке. И все же, обнаружив разорванную на мелкие кусочки фотографию матери, Миро почувствовал, что не может больше сохранять спокойствие.

Миро тяжело дышал, грудь раздувалась, подобно кузнечным мехам. Добравшись до ванной, он встал перед зеркалом. Глаза покраснели и опухли, по лицу, заросшему двухдневной щетиной, ручейками стекал пот. Миро слабо улыбнулся своему отражению в зеркале и высыпал в стакан для полоскания рта пакетик шипучего порошка. Глядя на пузырящуюся жидкость, он вдруг осознал всю нелепость своего положения. Миро не был мстителен и потому не понимал, как можно так сильно кого-то ненавидеть. Кроме того, он никак не мог взять в толк, кому он так досадил. Нелли? Шарлин Кросс? Амели Ногаре? Всем им вместе?

Совершенно растерянный Миро неподвижно стоял у раковины. Три женщины ткали вокруг него паутину, в которой он с каждым днем все сильнее запутывался. Все свидетельствовало о том, что кто-то всерьез решил свести с ним счеты, однако Миро никак не мог обнаружить в происходящем хоть какой-то смысл.

Месть?

Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от этой ужасной мысли. Черт тебя возьми, Нелли, чего ты от меня ждешь? Почему ты пытаешься столь сложным образом сообщить мне имя убийцы? Почему не можешь сама обратиться в полицию? Тебе грозит опасность?

Мысли с бешеной скоростью завертелись у него в голове. Нужно поговорить с ней, объясниться. Он набрал ее номер. Никого. Автоответчик выключен. После того как он повесил трубку, гудки еще долго продолжали звучать у него в ушах.

Миро попытался отвлечься от одолевавших его безумных мыслей, решив систематизировать все, что ему известно. У него есть несколько элементов головоломки.

Имя убийцы: Амели Ногаре.

Имя сообщницы: Шарлин Кросс.

Фотоателье.

Старуха, которую убили при тех же обстоятельствах, что и Ролана.

Если бы только он мог связать между собой эти два преступления!

Боже мой! Миро скривил лицо и уставился на свое отражение в зеркале. Да ведь это и есть разгадка! Где-то там, в неизведанных далях, есть тропка, по которой ему нужно пройти.

Багу! Нужно покопаться в прошлом Эмильены Багу!

Деревья расступились, и Миро увидел ту самую тропку.

Газета! О ней писали в газете.

Когда? Когда это было? Образ, фраза, слово, услышанное им на кладбище от сидящей на скамейке старухи.

И что же… Ливан! Заложники в Ливане! В каком году это было? Неважно, ты сумеешь найти!

Он залпом проглотил содержимое стаканчика для полоскания рта, а перед глазами уже возникло мрачное, бычье, словно вырубленное топором лицо. Донати. Вот с кем ему нужно связаться.

Было уже позднее утро. Лора никак не могла найти нужный ей дом. Ей надо было пройти сквозь лес свай, а затем пробраться сквозь лабиринт огромной стройплощадки, увешанной объявлениями:

КВАРТАЛЫ «БЕРИЛЛ», «ИРИСЫ»

Тихая гавань. От студии до пятикомнатной квартиры.

Жилой комплекс «Нефрит»

То там то здесь еще стояли обветшалые частные дома, которые охраняли невидимые собаки: их лай смешивался с грохотом бетономешалок.

Наконец неподалеку от канала, где с редких барж выгружали цемент, Лора обнаружила жилище Карла Пармантье-Шварцкопфа: дом оказался зажат между деревянной избой под названием «Моя дача» и виллой «Тара», крошечной хижинкой с портиком и колоннами. Недоумевая, почему Бетти так хотела, чтобы она увековечила место жительства этого неутомимого путешественника, этой никому не известной знаменитости, Лора перешагнула через разваливающуюся ограду.

Когда-то давно здание явно выглядело величественно: наверняка его можно было даже назвать красивым. Но от двух угловых зубчатых башен остались лишь огрызки, укрытые молодыми побегами винограда; виноградные побеги окутали фасад в стиле рококо, окружили мозаичные панно над утратившими стекла оконными рамами, скрыли под собой растрескавшиеся от времени ставни. Газоны густо заросли айлантом, бузиной, жимолостью и хвощом. Среди этих неистовых джунглей лежали подношения божеству пустырей, приготовленные жителями индустриального мира: распоротые мусорные пакеты, матрасы в желтых пятнах, куски бетона, ржавая арматура.

Ступая медленно и аккуратно, Лора обошла огромную паутину, сотканную пауком-крестовиком, и добралась до крыльца, на которое вели пять растрескавшихся ступеней. Взобравшись на крыльцо и положив на него фотосумку, Лора обернулась, разглядывая набухшее дождем небо, стаи журавлей и далекие рельсы, по которым бежал остромордый поезд. Да уж, ну и веселье. Отличное укрытие для побочного сына Жана Габена и Терминатора. Что ж, за работу, чем раньше все это закончится, тем лучше…

Сделав несколько снимков фасада под разными углами, Лора двинулась внутрь по мокрому коридору. Дом был завален строительным мусором, поломанной мебелью – трехногими стульями и просиженными до дыр креслами; здесь явно жили бездомные: на полу были брошены объедки и грязные тряпки. Опасаясь встречи с негостеприимными хозяевами жилища, Лора спешила сделать снимки. Ей совершенно не нравилось это задание; она предчувствовала, что фотографии получатся плохими. Тревога и злость на отправившую ее сюда Бетти мешали Лоре снимать: ее движения были резкими и неловкими, она старалась поскорее покончить с работой и сама на себя сердилась. Воображение придавало глухой угрозе, скрытой в этих заплесневелых комнатах, все более ясный и четкий образ. Лора споткнулась о какой-то темный, твердый предмет, преградивший вход в одну из комнат, и вскрикнула. Она ощутила боль и сильный страх. Прижавшись к стене, она дрожала, впившись взглядом в сероватую массу, контуры которой медленно выступали из полумрака. Наконец Лора выдохнула, поняв: это всего лишь сейф, один из тех нелепых, тяжелых металлических кубов, которые никак нельзя сдвинуть с места и которые остаются стоять в оставленных помещениях, подобно выпотрошенным, лишенным содержимого обломкам кораблекрушения. Торопясь, Лора наткнулась на дверь этого сейфа, ударилась о ее острый край. Лора попыталась улыбнуться и нагнулась, чтобы поднять упавший штатив. Разгибаясь, она вновь обо что-то ударилась. Она вновь прижалась к стене, закрыла глаза и со стоном скрючилась. Плотина, вот уже десять лет сдерживавшая все ее страхи, рухнула, и прошлое вырвалось наружу. Волной памяти прямо на нее несло сейф папаши Леонара.

Толстушка с собранными в хвост волосами, в джинсах и красном свитере – это она, Лора. Ей тринадцать лет. Она помнила все так четко, словно это было вчера…

– Фанни, ты жульничаешь! – воскликнула Лора. – Ты должна досчитать до пятидесяти.

– Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, – забормотала Фанни, восьмилетняя веснушчатая девчушка.

– Где мне спрятаться? – засуетился ее младший брат Бруно.

– В чулане, где швабры, скорее, – подсказала ему Лора.

Бруно бегом пересек двор.

– Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре…

Лора взобралась на мусорный бак, пролезла в узкое оконце, выходившее в туалет старьевщика, поставила ногу на грязный край унитаза. Ей надоело присматривать за малышами Дитрихов: она собиралась спрятаться так, чтобы они не сумели ее найти. Она выскочила из пахнущего мочой туалета, пробежала по коридору и оказалась в темном помещении лавки. Папаша Леонар откроет магазин только утром. Злые языки поговаривали, что вечерами он не работает и сильно пьет. Лора никогда не видела его пьяным, но точно знала, что ровно в час дня, и зимой, и летом, он опускает в лавке жалюзи и возвращается к себе домой на улицу Келлер. Месье Дитрих несколько раз заносил ему в квартиру баллоны с газом и говорил, что никогда в жизни не видел подобного свинарника. Лавка папаши Леонара была заставлена пыльными картинами, завалена битой посудой, ломаной мебелью, связками журналов и стопками книг, кренившимися наподобие Пизанской башни. В отсутствие света магазин выглядел пугающе. Лора прогнала возникший у нее в голове образ Нормана Бейтса, шизофреника из фильма «Психо», взбирающегося по лестнице своего огромного ветхого дома. После того как Лора посмотрела по телевизору этот фильм, она отказывалась ходить в душ.

– Что ты здесь делаешь? Сюда нельзя. А, да я тебя знаю, ты дочка парикмахерши.

Шипящий, резкий голос шел будто бы из ниоткуда. Лора подпрыгнула на месте, инстинктивно попятилась. И тут же почувствовала, что наткнулась на шкаф: ключ в его дверце уперся ей в спину.

Из тени вышел невысокий человечек: его освещал слабый свет, сочившийся сквозь окна лавки. Ростом старьевщик был не выше Лоры, но казался гораздо сильнее ее. Он приблизил свою налитую кровью физиономию к ее лицу. Изо рта у него шел кислый запах; он коснулся губами ее губ, прижался к ее щеке своей небритой, колючей щекой. Лора дернулась, но папаша Леонар крепко, как будто тисками, держал ее руки в своих лапищах.

– Не двигайся, паршивка. Веди себя тихо, и никто ничего не узнает. Иначе я скажу, что ты воровка. Тебе ведь этого не хочется, а?

Ему удалось одной рукой ухватить ее за оба запястья, другой рукой он лихорадочно пытался задрать ей футболку. Он положил ладонь ей на грудь, продолжая пьяно шептать какие-то жуткие слова. Лора резко дернулась и ударила его коленом в пах. Папаша Леонар взвизгнул и выпустил ее руки. Тогда Лора изо всех сил в ужасе оттолкнула его от себя. Потеряв равновесие, он беспомощно взмахнул руками и упал на спину.

Лора едва дышала, боясь двинуться с места. По телу у нее бежали мурашки, время от времени она вздрагивала, как от судороги. Она заставила себя сделать шаг, еще один и тут же наткнулась ногой на что-то мягкое. Наклонившись, она увидела в тусклом полумраке скрюченное тело папаши Леонара: он лежал возле сейфа. Спутанные седые волосы упали ему на глаза, рот открылся, будто бы старик собирался что-то сказать, однако изо рта лишь беззвучно текла тонкая черная струйка. Изумленная Лора присела на корточки, дотронулась до струйки, принялась внимательно рассматривать свои пальцы. Они были испачканы кровью. «Он мертв! – застучало у нее в ушах. – Он мертв, ты его убила!» Ее пробрала сильнейшая дрожь. Ей захотелось убежать прочь, но ноги не слушались. Как бабочка, отчаянно бьющаяся о стекло, Лора принялась кружить по лавке, ничего не видя вокруг себя, натыкаясь на деревянные, картонные, металлические предметы, которые расступались перед ней, падали в разные стороны. Запнувшись о ковер, она повалилась в низкое кресло и застыла. Через несколько минут, едва понимая, что делает, она поднялась и вновь забегала по магазину.

В тот момент, когда Лора опасливо протянула руку к круглому столику, силуэт которого напомнил ей горбатую ведьму, раздался хруст – Лора вздрогнула, обернулась. Дверь в глубине лавки открылась, впустив огромную, до потолка, тень. Лора нырнула за кресло. Не дышать, исчезнуть! Норман Бейтс тихими шагами приближался к ее убежищу. Лора уже представила себе, как он воткнет нож ей в живот. Она оказалась в том самом фильме. Хриплый голос Фанни пронзил ее, подобно выстрелу.

– Лора, мерзкая обманщица, ты спряталась в лавке Леонара, я так не играю!

Норман Бейтс остановился как вкопанный. Свет, шедший из-за приоткрытой двери уборной, осветил его перекошенное лицо, его длинные черные волосы, его красный шарф.

Ее вернул к жизни ее же собственный дикий вопль. Дальше все произошло одновременно: она услышала прямо над ухом тихое «о, черт», промчалась через лавку, повалилась на стопку книг, наткнулась на какой-то предмет, схватила его, а затем ворвалась в туалет и изо всех сил навалилась на дверь. Сердце выскакивало из груди, Лора дышала громко и тяжело, как консьержка, когда та вывозила на тротуар мусорные баки. Лоре удалось запереть дверь на задвижку. Она наконец взглянула на предмет, который держала в руке: это оказалась прозрачная коробочка с аудиокассетой. Ручка двери задергалась. Норман Бейтс хотел попасть внутрь, добраться до нее! Она услышала, как он шепчет ей:

– Открой дверь, не бойся.

Лора взобралась на унитаз, ухватилась за нижний край слухового оконца, перекинула ногу и тут почувствовала, что в ладонь ей вонзился торчащий из стены железный прут. От боли она ослабила хватку и вывалилась из окна, ударившись щекой о булыжную мостовую.

Магазин «Обретенное время» занимал помещение на углу улиц Ломбар и Кенкампуа. Едва переступив порог, Миро стал мотать головой, стряхивая с волос капли дождя. В помещении, пропахшем бумагой и сыростью, скопилось невероятное количество журналов и газет. Вдоль стен стояли стеллажи с пронумерованными ящиками: в них хранились новости за целый век. Посетители могли изучить выбранное ими издание, разложив его на одной из двух широких, лежащих на козлах досок. Хозяин лавки, восседавший на табурете возле телефонного аппарата и двух больших каталожных ящиков, следил за своими сокровищами. Донати напоминал быка, под низким лбом которого неспешно ворочались благодушные мысли. Глубоко посаженные глаза и отвислая нижняя губа, с которой, словно приклеенная, свисала обкуренная трубка, придавали его лицу выражение безмятежности. Однако его внешности не следовало доверять. В гневе Донати бывал груб, к тому же никто заранее не знал, что именно способно вывести его из себя. Порой стоило лишь неосторожно перевернуть страницу, надорвать уголок журнала – и он уже ревел от злости.

Донати хорошо относился к Миро. Завидев его, он поджал губы, что на его языке означало улыбку.

– Освобождение заложников – это восемьдесят восьмой год. Ступай в хранилище, дорогу ты знаешь. Я подобрал для тебя «Парижское утро», «Либерасьон», «Ле Монд», «Франс Суар» и «Ле Паризьен» за тот год. Удачи.

Миро спустился по винтовой лестнице в бетонный погреб, где Донати хранил свои запасы. Он тут же обнаружил газеты, разложенные на старом секретере. Взявшись за первую стопку газет, он довольно скоро добрался до номера «Ле Паризьен» от 5 мая 1988 года. Гигантские буквы гласили: «Наконец свободны!» Пролистав газету, Миро не нашел статьи о консьержке. В «Парижском утре» о заложниках не было ни слова. Специальный выпуск «Франс Суар» также не оправдал его надежд, но вот при виде последней газеты за тот день его сердце едва не выскочило из груди. Первую страницу украшал огромный заголовок «Они на свободе!», а на четвертой странице, в рубрике «Происшествия», нашлась заметка:

В ОДИННАДЦАТОМ ОКРУГЕ КОНСЬЕРЖКА СПАСЛА ДЕВОЧКУ, ВЫРВАВ ЕЕ ИЗ РУК УБИЙЦЫ

Эмильена Багу, семидесяти четырех лет, проживающая в Париже, в квартале Ла Рокетт, обратила в бегство убийцу старьевщика, которого застала на месте преступления живущая по соседству девочка-подросток. Аристид Леонар был убит среди бела дня в собственном магазине…

Миро инстинктивно сжал газету в комок. Получается, Багу жила в двух шагах от книжной лавки Ролана. Действительно ли это соседство как-то связано с их убийством? Он вдруг вспомнил, кто такой был этот Леонар: глупый старый торгаш, всегда навеселе, неспособный отличить хорошую книгу от хлама. Миро пару раз встречал его у Ролана: тщедушное тельце венчала голова с узкой беличьей мордой. «Но почему я ничего не знал о его убийстве? Где я был? Вспоминай, где ты был в мае 1988 года?» Ходьба помогала думать, и Миро принялся мерить шагами погреб, сжимая газету в руке. Он с трудом мог восстановить в памяти собственное прошлое в хронологической последовательности. «Я как в забытьи, как… как после того, как я переболел воспалением легких, а это было… да, почти год спустя после встречи с Нелли… весной восемьдесят восьмого!» Вот почему он ничего не знал об убийстве: в те дни он метался в бреду на больничной койке. Болезнь вырвала из его жизни три недели, которые он провел в плотном, густом тумане. Потом было выздоровление, месяц в доме отдыха в Савойе. Миро вернулся в Париж уже летом. Леонар, Ролан, Багу. Консьержка была знакома со старьевщиком – так же, как и Ролан. «Друг мой, да тебе срочно нужно в те края, за площадь Бастилии!»

Когда Миро наконец вышел из «Обретенного времени», ливень сменился мелкой моросью.

Опущенная светонепроницаемая штора делала почти неразличимым пейзаж за окнами поезда. Высотные дома спальных районов зубами впивались в горизонт. Лора съежилась на сиденье у окна: страх не отступал с тех пор, как она покинула виллу Пармантье-Шварцкопфа. Она пальцем проследила путь капли, скатившейся по стеклу с другой стороны. Чьи-то огромные глаза рыдали над судьбой этого мира. Вот что ей следовало делать: плакать, лишь слезы были способны вернуть ей свободу. Но она не могла плакать, как не могла и сопротивляться руке, которая с силой тянула ее назад, к совершенной ею ошибке…

– Ты ведь его видела, а, Лора? Мне ты можешь все рассказать. Если бы не я… Я тебе жизнь спасла. Даю голову на отсечение, ты видела убийцу. Не бойся, я буду молчать, никто не узнает, что ты была в лавке. Мы всем расскажем, что ты пошла в туалет искать там свой мячик и на выходе на тебя напал этот мерзавец. Так никто ни о чем не догадается: никаких расспросов, никакой полиции, а я… Тебе нужно будет просто сказать правду: что я бросилась тебя спасать. Может, обо мне даже в газетах напишут…

Старуха уговорила Лору рассказать придуманную ею версию событий. Когда Лору допрашивали полицейские, она безостановочно врала. Все оказалось просто: достаточно было пересказывать историю, которую выдумала мадам Багу. Да, она видела, как кто-то ударил папашу Леонара. Мужчина с длинными черными волосами. Чем он его ударил? Она не видела. Да, консьержка вытащила ее через окошко уборной, иначе тот человек и ее бы тоже убил. Она преодолела предел, за которым можно было врать сколько душе угодно. Она чувствовала собственную важность: словно стала героиней какого-то фильма.

О них действительно написали в газете. «Франс Суар» напечатала фотографию Эмильены Багу: это был ее звездный час. На основании показаний, полученных от девочки и консьержки, полиция сумела составить портрет преступника: худой мужчина с длинными волосами, в красном шарфе. В течение нескольких дней Нормана Бейтса обсуждали в прессе.

Лоре удалось скрыть от всех обнаруженную в лавке кассету. Вернувшись домой, она спрятала ее за книгами из «Розовой библиотеки». Месяц спустя, когда матери не было дома, она ее послушала, открыв для себя песни Кэта Стивенса. Песни были так прекрасны, что глупо было связывать их с образом Нормана Бейтса.

Его так никогда и не нашли.

Шли годы, и Лора перестала понимать, где проходит грань между выдумкой и реальностью. Но папаша Леонар еще долго ей снился: изо рта у него текла кровь, широко открытые глаза таращились в пустоту. Он приходил к ней, а за ним неотступно следовал человек с длинными черными волосами.

Лора вздрогнула. Поезд ехал сквозь городские кварталы – такие же серые, как и налитое дождем небо. В лужах на платформе на миг отразились лишенные лиц пассажиры. По стеклу потекли слезы.

Было всего четыре часа дня. Дождь утих. Миро еще мог бы зайти на набережную, но у него так разболелась голова, что он поймал такси и поехал домой.

Приняв аспирин, он заставил себя продолжить уборку в квартире, запихнул в хозяйственную сумку одеяло, уже растерявшее почти все внутренности, и спустился выбросить две коробки с изодранными в клочья книгами.

Миро закрывал крышку мусорного бака, когда дверь подъезда отворилась, выпуская на улицу Блеза де Разлапа в сопровождении Лемюэля и Бобби. Старик прижимал к сердцу трость.

– А, мсье де Разлап, я как раз закончил уборку. Мой пес не слишком утомил Бобби?

– Да что вы! Я поставил им строгие условия: у каждого своя миска, у каждого своя подушка.

На лестнице послышались шаги. Миро и Блез де Разлап отступили, освобождая дорогу молодой женщине, одетой в костюм, выгодно подчеркивавший все достоинства ее фигуры.

– Здравствуйте, господа, отличный вечер, как будто бы даже пахнет весной, – заметила женщина, проходя мимо них.

Блез де Разлап мечтательно протер очки.

– Неплохие формы, а, мсье Жасси? – шепнул он заговорщицким тоном. – Если бы я встретил ее на улице, то ни за что бы не узнал, я уже привык видеть ее в джинсах. Вы заметили? Она выкрасила волосы в рыжий цвет, выглядит немного дерзко – как будто бы это совсем другой человек.

– Другой человек? – изумленно повторил Миро. – Но кто это?

– Да что это с вами! Это мама горластых ребятишек со второго этажа, мадам Левассёр. Знаете, вы уж очень плохо выглядите, наверняка вы простудились или подхватили насморк, а там и до гриппа недалеко. На вашем месте я отправился бы в постель и выпил настой майорана, это удивительное растение – кстати говоря, оно избавляет от похмелья. Если хотите, я на пару дней оставлю у себя вашего Медора: где есть место для одного, найдется место и для второго.

– Тогда я занесу вам несколько банок паштета.

– Нет-нет, не стоит, я лучше сам приготовлю им еды. В этих консервах нет ничего хорошего. Что ж, я вас оставлю, нашим маленьким друзьям уже пора делать свои делишки. Хорошего вам вечера, мсье Жасси. Послушайтесь моего совета: горячий настой майорана, хорошенько пропотеть и на боковую. Ах да, чуть не забыл, ваш почтовый ящик не закрывается, наверное, замок испортился, взгляните, когда будет время.

Лемюэль сделал пару шагов в сторону хозяина, натягивая поводок, который крепко держал в руках старый Блез. Миро погладил пса по голове.

– Будь умницей, – шепнул он.

Лемюэль завертел хвостом, тихонько затявкал и поднял на него влажные глаза. Миро тут же сдался.

– Мсье де Разлап, если вы не против, я думаю, сегодня ночью мне нужна компания. Вы же понимаете…

– Вы что же, считаете, я дам вам пару адресов?..

– Да нет же, я говорю о собаке!

– О собаке?

Блез де Разлап был явно возмущен.

– Я хочу сегодня ночью спать рядом со своим псом, – четко проговорил Миро. – В этом нет ничего удивительного!

– Прошу прощения, я вас не так понял…

Когда Миро вставил ключ в дверной замок, в квартире зазвонил телефон. Он запер дверь на два оборота и лишь затем снял трубку. Это была Стелла.

– Ну наконец-то! Я звоню тебе уже в пятый раз! Мы с Селимом страшно переживаем, сегодня воскресенье, а тебя не было на набережной! Ты что, заболел?

– Нет, я не заболел. Кстати, Стел… Генриетта, вы заходили вчера еще раз, после того как покормили Лемюэля?

– А в чем дело? Что-то не так? Он написал, да? Я так и знала! Мы забыли его вывести, я вспомнила об этом уже в метро и хотела вернуться, но ключей-то у нас уже не было. Вот глупость какая. Ты сердишься?

– Нет-нет, что ты, все в порядке.

– У тебя такой странный голос, тихий-тихий, как будто ты в церкви. Миро, у тебя все нормально?

– Я просто решил денек не сходить на работу, вот и все.

– В воскресенье?

– Да, в воскресенье. Воскресенье любви, если тебе так больше нравится! – заключил он, не найдя ничего умнее.

– Ах, вот оно что, любовь! Это все меняет. В общем-то, ты ничего не пропустил, сплошные зануды, которым надо собрать семейный совет, чтобы решиться купить копеечную дрянь.

В этот момент раздался двухголосый пронзительный крик. Близнецы Левассёр требовали пищи.

– Алло, Миро, это твоя псина так вопит?

– Да, дело срочное. Мне пора, спасибо, что ты позвонила.

Он резко повесил трубку.

Он сидел на кровати. Комнату постепенно заполняла тьма. Он протянул руку к настольной лампе, защелкал выключателем – все быстрее и быстрее. Сердце в его груди забилось в ритме вспышек света.

«Другой человек» – так сказал Блез де Разлап.

Другая Коринна Левассёр, выкрасившая волосы, сменившая свои вечные застиранные джинсы на сексапильный костюм!

Он резко вздрогнул. С лестницы, преодолевая этажи и стены, неслись бравые аккорды «Арлезианки»[58]58
  * «Арлезианка» – музыка Жоржа Бизе (1838–1875) к одноименной драме Альфонса Доде (1840–1897).


[Закрыть]. У Миро зазвенело в ушах.

Он убрал руку от лампы. Оранжевый свет выгнал из комнаты тьму. Миро вспомнил, что под стулом у него стоит бутылка коньяка. Он наклонился и застыл, загипнотизированный изображенной на этикетке фигурой Наполеона I. С его губ сорвалось знаменитое: «Солдаты, вот солнце Аустерлица!»

От лихорадочного возбуждения у него на висках выступил пот.

Выкрасила волосы в рыжий цвет… Коринна Левассёр, другая женщина… Маскарад какой-то!

Может быть, рыжеволосая Амели Ногаре – просто маска? Существует ли она на самом деле? Или же это всего лишь роль, которую играет другая женщина? Определенный тип одежды, косметика, цвет волос, прическа могут преобразить кого угодно – они способны вызвать у окружающих уважение, смех, желание или даже отвращение.

Он видел рыжеволосую женщину лишь однажды, на набережной. В памяти у него осталась ее бессвязная речь, пылающая шевелюра – но лица ее он совершенно не помнил. Получается, что в его памяти отложились лишь яркие детали. А Шарлин Кросс? Он в жизни не смог бы ее описать. Ему запомнились ее огромные очки, красный плащ, платок на голове и шепелявый, пошловатый голос.

Рыжеволосая женщина и Шарлин Кросс – один и тот же человек? Но кто это?

Им овладело сильное беспокойство. Эта догадка, осенившая его на исходе двух тяжелых дней, застала его врасплох, мозг отказывался работать.

Миро растянулся на кровати, положил руки под голову и всерьез задумался о своем прошлом, пытаясь вспомнить ситуации, в которых мог причинить кому-то боль или страдания. Он вспомнил свои школьные годы, зияющую пустоту лет, потраченных на службу в армии, свой приезд в Париж, своих первых возлюбленных, работу за гроши в отделе распродаж крупного канцелярского магазина – ничего.

Он попытался отвлечься. Отметил явную тщетность своих попыток вести обычную жизнь обычного человека. В конце концов все его старания обеспечивали ему лишь одиночество.

Ему безумно хотелось поговорить с Лорой. Она обещала позвонить ему, когда вернется. В ожидании этого звонка он не мог усидеть на месте: никогда прежде он так не нервничал. Он встал, подошел к холодильнику, достал оттуда остатки колбасы и камамбера и съел их, запивая пивом из банки, у разделочного стола, на котором лежала статья с описанием подвига Эмильены Багу.

Завтра он отправится в Ла Рокетт. Пора покончить с этим раз и навсегда.

Миро положил прозрачную шкурку от колбасы на край раковины и вернулся в комнату. Он сел, не спуская глаз с телефона – как будто от этого аппарата теперь зависела вся его жизнь.

Лора стояла на коврике у входной двери на площадке шестого этажа и ждала, понимая, что ее тщательно изучают через глазок. Она поставила на пол свою сумку, положила штатив и принялась разбирать вычурные буковки на висящей под звонком визитной карточке:

ЛЕДИ ПРИСЦИЛЛА ПАРМАНТЬЕ-ШВАРЦКОПФ

Географ, ботаник

Выпускница университета в Хольцкирхене

«Да и на здоровье», – подумала Лора.

– Представьтесь, – буркнул хриплый голос.

– Здравствуйте, я Лора Форест, меня прислала Бетти Грин, я фотограф.

– Вы опоздали, мы договаривались на семнадцать тридцать.

– Прошу прощения, я прямо с виллы, не могла поймать такси, пришлось добираться на метро.

– Фотографии у вас с собой?