Текст книги "Кольцо (Звонок)"

– А что, есть еще какие-нибудь истребленные вирусы?

– Как знать… Интересно – вот и разузнай, когда вернешься в Токио.

– Если вернусь.

– Хе-хе-хе, не раскисай, вернешься!

Скоростной катер, на котором плыли Асакава и Рюдзи, находился как раз посередине пути между Осима и Ито.

Самолётом в Токио было бы быстрее, но они нарочно поехали морем, чтобы по пути заехать в Атами к Сиротаро Нагао.

Впереди виднелось колесо обозрения центрального парка Атами Коракуэн. Прибыли в 10:50, точно по расписанию. Спустившись по трапу, Асакава сразу же побежал в пункт проката автомобилей, который был неподалеку.

– Эй, куда ты так несешься!

Рюдзи вразвалочку следовал за ним. Больница, где работал Нагао, находилась рядом со станцией Киномия линии Ито-сэн. Еле дождавшись, пока Рюдзи влезет внутрь, Асакава завел мотор и направил машину за городскую черту, чтобы миновать многочисленные холмы и улицы одностороннего движения, которыми славится Атами.

– Слушай, а что если к этому делу сам Сатана ручку приложил? – с неожиданно серьезным лицом спросил Рюдзи, едва устроившись на сиденье. Асакаве некогда было отвечать – улица пестрела дорожными знаками, и Рюдзи продолжил.

– Дьявол, сам знаешь, всегда является в это мир в новом обличье. И сейчас, смотри – то же самое. Тот же СПИД, например, разве не называют «дьяволом современности»? Только Сатана вовсе не собирается истреблять человечество. Почему? Да потому что без человека эта братия сама существовать не сможет! Скажем, для вируса живая клетка – носитель, и без нее ему жизни нет. А насчет вируса оспы… Правда ли, что человек его уничтожил? Может, и невозможно это вовсе.

Казалось бы, раньше оспа орудовала по всему миру, «славилась» высочайшими показателями смертности, и кто теперь ее боится? Мучения, причиняемые этой болезнью, породили в Японии бесчисленные культы и суеверия. Японцы издревле верили, что эту болезнь насылает Экидзин – божество оспы. Но если это бог, хотя уместнее было бы назвать его дьяволом, то не следует ли из этого, что человек может отважиться и поднять руку на бога, чтобы в конечном итоге его уничтожить? Вот что подразумевал Рюдзи своим вопросом.

Но Асакава не слушал его. Недоумевая, почему Рюдзи именно в эту минуту взбрело в голову начинать подобные разговоры, он был озабочен лишь тем, как не потерять дорогу и как можно скорее добраться до больницы Нагао…

11

Здание больницы стояло прямо на привокзальной площади Киномия – низкое, с плоской крышей, над входом щит с надписью «Клиника Нагао. Общая терапия, услуги детского врача». Некоторое время Асакава и Рюдзи топтались у дверей. А что, если из Нагао не удастся вытянуть никакой информации? Тогда все – аут, финальная сирена… Искать новые пути времени нет. Да и что такого особенного он сможет им сообщить? Вряд ли он может порадовать информацией о каких-нибудь событиях тридцатилетней давности, каким-то образом связанных с личностью Садако Ямамуры. Да и кто вообще может гарантировать, что Садако имеет отношение к санаторию Минами-Хаконэ? Все врачи, коллеги Нагао по санаторию, за исключением Ёдзо Танаки, давно прохлаждаются на небесах. Можно, конечно, попытаться раскопать имена медсестер, но сейчас об этом даже думать поздно.

Асакава взглянул на часы. Половина двенадцатого – осталось чуть больше десяти часов, а он боится дверь толкнуть…

– Что ты мнешься? Заходи давай! – Рюдзи подтолкнул его в спину. Нельзя сказать, чтобы он сам не понимал, почему Асакава до этого с таким остервенением жавший на газ, теперь замер в нерешительности. Страшно. Страшно потерять последний шанс, страшно утратить всякую надежду на спасение. Рюдзи первым взялся за ручку и открыл дверь.

В тесной приемной у стены стояла трехместная кушетка. К счастью, посетителей совсем не было. Рюдзи наклонился и окликнул полную медсестру средних лет, сидевшую в конторке.

– Простите, как бы нам с г-ном Нагао поговорить?

– Вы на прием? – не отрывая глаз от журнала, без энтузиазма спросила санитарка.

– Нет, мы по личному вопросу.

Медсестра отложила журнал и нацепила на нос очки.

– По какому делу?

– Я же говорю, поговорить надо.

Придерживая обеими руками дужки очков, медсестра смерила взглядом нежданных посетителей.

– Извольте объяснить, по какому вопросу, – потребовала она настолько воинственно, что Асакава и Рюдзи даже отшатнулись.

– Ну и персонал у них тут! С такими медсестрами они себе всех пациентов распугают, – нарочно отчетливо пробурчал Рюдзи.

– Что вы сказали?

«Лучше их с порога не сердить…» – подумал Асакава, склонил голову и уже собирался заговорить, но в этот момент отворилась дверь в глубине кабинета и появился сам Нагао в белом халате.

– Что происходит?

Несмотря на абсолютное отсутствие волос, Нагао выглядел очень молодо для своих пятидесяти семи лет. Он недовольно нахмурился и уставился на них. Асакава и Рюдзи одновременно обернулись, взглянули на Нагао, стоящего у двери, и в голос воскликнули: «А!…»

Они-то надеялись, что Нагао случайно может знать что-нибудь о Садако Ямамуре. Тут и сомнений быть не может!

Обоих словно током прошибло, мгновенно всплыла в памяти последняя сцена видеоролика. Лицо мужчины, тяжело дышащего, затекшего потом, с красными глазами, заполняющее собой весь экран. На голом плече открытая рваная рана, из которой, капая на «глаза» и размывая изображение, тонкой струйкой стекает кровь. Отвратительное, давящее ощущение в груди и мужское лицо, преисполненное жажды убийства – именно оно теперь предстало наяву, прямо перед ними – лицо Нагао.

Асакава взглянул на Рюдзи, хохочущего и указывающего пальцем на доктора.

– Ха-ха-ха, вот за что я люблю азартные игры! Ба-а, вот уж кого-кого, а его, да в таком месте…

Нагао с явным неудовольствием смотрел на незнакомых посетителей, столь бурно отреагировавших на его появление, и возмущенным голосом воскликнул

– Что вы себе позволяете!

Но Рюдзи не дал ему опомниться, подошел и бесцеремонно схватил доктора за грудки. Он был как минимум сантиметров на десять ниже Нагано, но со своей сумасшедшей силой без труда подтянул его ухо прямо к своему рту и с неестественной для ситуации лаской медленно спросил:

– А теперь ответь мне, любезный, что ты тридцать лет назад в санатории Минами-Хаконэ сделал с женщиной по имени Садако Ямамура?

Потребовалось несколько секунд, чтобы до Нагао дошел смысл сказанного. Он возбужденно забегал глазами туда-сюда, вспоминая событие тридцатилетней давности. Забыть его было невозможно, но теперь воспоминания пробудились с новой силой, и у доктора подкосились ноги. Он был готов свалиться в обморок, но Рюдзи остановил его падение, подтянул вверх и прижал к стене. Дело даже не в том, что воспоминания Нагао о прошлом сами по себе были ужасны, а то, что это прошлое каким-то образом стало известно парню, которому, возможно, еще и самому тридцати нет. «Откуда он знает?» – этот вопрос стальной иглой прошил мозг, и все тело охватил необъяснимый ужас.

– Сэнсэй! – услышал он голос Фудзимуры, своей медсестры.

– Ну что, объявим перерывчик да поболтаем не спеша? – сказал Рюдзи и подмигнул Асакаве, который тут же задернул занавеску у входа, чтобы отвадить возможных посетителей.

– Сэнсэй! – взмолилась вконец очумевшая Фудзимура, тупо ожидавшая указаний не в состоянии что-либо предпринять. Нагао наконец собрался с мыслями и задумался, как теперь следует поступить.

– Фудзимура-сан, вы можете пока отдохнуть. Сходите, пообедайте.

– Но, сэнсэй…

– Я, кажется, ясно выразился. Идите и обо мне не беспокойтесь.

Не в силах разобраться, почему у сэнсэя вдруг подкосились ноги, когда двое незнакомцев вломились в кабинет и что-то прошептали ему на ухо, Фудзимура некоторое время не могла сдвинуться с места. Но когда Нагао гневно рявкнул, – Все, иди, кому сказано! – медсестра пулей вылетела из кабинета.

– Ну что же, послушаем, что ты нам скажешь… – Рюдзи вошел во врачебный кабинет. Нагао понуро последовал за ним, с видом пациента, только что узнавшего, что у него рак.

– Только сразу предупреждаю. Врать не советую. Потому что я и этот человек видели все вот этими самыми «глазами» и все знаем, ясно? – сказал Рюдзи, сначала указав пальцем на Асакаву, потом на свои глаза.

– Не болтайте чепухи.

Видели? Да быть такого не может! В зарослях никого не было. Да и возраст этих двоих… Сколько им было тогда?

– Да я знаю, что невероятно! Да только нам обоим рожа твоя известна оч-чень даже хорошо. – Рюдзи снова сменил тон, – Ну, а не веришь, так давай я сам расскажу. Про отметины про твои… Вот, на правом плече шрамчик у тебя остался, правда?

Нагао выпучил глаза, у него задрожал подбородок. Рюдзи выдержал долгую паузу и продолжил.

– Мне рассказать, откуда у тебя этот шрам? – Рюдзи вытянул шею и поднес лицо к плечу доктора, – Садако Ямамура выкусила, верно? Вот так… – он схватил зубами ткань белого халата и имитировал рывок. Подбородок Нагао бешено задергался, он попытался что-то сказать, но зуб на зуб не попадал, и получилось только нечленораздельное мычание.

– Ну как, поверил? Теперь слушай. Все, что ты нам расскажешь, кроме нас двоих не узнает никто. Это я обещаю. Но я хочу знать все, абсолютно все, что случилось с Садако Ямамурой.

Нагао был не в том состоянии, чтобы пространно рассуждать, но одну неувязку в словах Рюдзи все же уловил: если он видел все «своими глазами», то зачем ему спрашивать об этом у меня? Э-э, нет, постой! Что-то тут не так. Эти два молокососа при всем желании не могли ничего видеть. Их тогда и на свете-то не было! И что это значит? Где и что они могли видеть? Как ни крути, противоречия только нарастали, и голова Нагао готова была взорваться.

– Хе-хе-хе-хе…. – посмеиваясь, Рюдзи взглянул на Асакаву, как бы говоря одними глазами: «Гляди, как расклеился! Теперь он нам все выложит, без остатка».

Так и вышло, Нагао заговорил. Он и сам удивился, до каких подробностей помнит все, что случилось. Чем больше он рассказывал, тем сильнее чувствовал трепет во всем теле, как будто не сознание, а непосредственно органы чувств сохранили память о пережитом в тот страшный день… Природа вокруг, жара, ощущения, блеск молодой кожи, верещание цикад, запах травы и пота. И старый колодец…

"…Не могу сказать, в чем причина. Наверное, жар и головная боль просто парализовали мое сознание. На самом деле это были симптомы окончания скрытой стадии оспы, но я тогда и подумать не мог, что чем-то таким заболею. К счастью, потом удалось и самому вылечиться, и в санатории никого не заразить, хотя даже сейчас все тело судорогой сводит, стоит представить, что было бы, если бы оспа в полную силу ударила по туберкулезным больным.

День стоял жаркий. У нового пациента на снимке грудной области обнаружилась отчетливая каверна величиной с одноиеновую монету – я втолковал ему, что о выписке из санатория можно забыть как минимум на год, и уже заполнил медицинскую карту для предъявления на фирму, но тут головная боль стала просто невыносимой, и я решил прогуляться снаружи. Но даже свежий горный воздух нисколько мне не помог. Превозмогая боль, я спустился по каменной лестнице рядом с лечебным корпусом, чтобы укрыться в тени внутреннего двора, но тут заметил молодую женщину, которая сидела под деревом, прислонившись спиной к стволу, и смотрела на пейзаж, расстилавшийся в низине. Это была не пациентка, а дочь одного из наших подопечных – Хэйхатиро Икумы, профессора из Университета Т., который попал в санаторий еще до того, как я пришел туда на работу. Звали ее Садако Ямамура. С отцом у них были разные фамилии, потому я и запомнил. Вот уже месяц, как Садако регулярно приезжала в санаторий к отцу, но практически с ним не общалась, врачей о его состоянии не спрашивала, и можно было подумать, что приезжала она лишь для того, чтобы вдоволь насладиться красотами местных пейзажей. Я присел с ней рядом и весело завел разговор, попутно поинтересовавшись здоровьем ее отца, но всем своим видом она показала, что не особенно интересуется его состоянием. И при этом она прекрасно знала, что дни его сочтены. Это было ясно из интонации. Никакой врачебный прогноз не мог точнее предсказать день смерти ее отца, чем она сама.

Сидя рядом с Садако и слушая рассказы о ее жизни, семье и прочем, я заметил, что головная боль, до этого так мучившая меня, непонятным образом улетучилась. Вместо нее пришел жар и какой-то необъяснимый подъем во всем теле. Непонятно откуда появилась мания деятельности, казалось, кровь в жилах становится все горячее и горячее… Я, как ни в чем не бывало, сидел и разглядывал лицо Садако. Мне и сейчас не верится, что у женщины могут быть такие совершенные, изысканные черты лица. Не возьмусь судить об идеалах красоты, но и доктор Танака, который старше меня на целых двадцать лет, говорил то о ней же самое. Женщины красивее, чем Садако Ямамура, я не видел ни до, ни после. Кое-как успокоив разгоряченное дыхание, я положил руку ей на плечо и предложил:

– Пойдем в рощу, там прохладнее.

Садако, ничего не подозревая, кивнула и стала подниматься. Она наклонилась вперед, и под белой блузкой я разглядел изумительной формы девичьи груди. Вид их ослепительно белой кожи так подействовал на меня, что глаза тут же заволокло пеленой, и я почувствовал, что теряю рассудок.

Но она не обратила никакого внимания на мой трепет, и принялась стряхивать пылинки со своей длинной юбки, слегка неловко и вместе с тем потрясающе грациозно.

Мы уходили все дальше в заросли, провожаемые оглушительным стрекотом цикад. Никакого конкретного плана у меня не было, просто ноги сами несли меня в определенном направлении. Пот ручьем стекал по спине, и я скинул рубашку, оставшись в одной майке. Тропа привела к заброшенному дому, стоявшему на поляне. Люди покинули его не меньше десяти лет назад – дощатые стены насквозь прогнили, странно, что крыша до сих пор не обрушилась. Сразу за домом был старый колодец.

– Ах, как пить хочется, – сказала Садако, подбежала к колодцу и заглянула внутрь, перегнувшись через край, хотя и снаружи было видно, что колодец уже давно непригоден. Я побежал за ней, но отнюдь не для того, чтобы исследовать содержимое колодца. Пока Садако, склонившись, стояла над ним, мне хотелось воспользоваться моментом и снова увидеть ее грудь. Я оперся о край колодца руками и увидел ее очень близко, прямо перед глазами. Влажная прохлада, поднимавшаяся из-под земли, ласково обдувала мне лицо, но разгоревшийся в груди приступ вожделения было уже не затушить. Трудно сказать, что на меня нашло. Наверное, это оспа делала свое дело… но я готов поклясться, что никогда в жизни не испытывал такой поистине животной похоти.

Неожиданно для самого себя я вытянул руку и ощутил ладонью приятную мягкую округлость. Садако вскрикнула и подняла голову. В эту секунду у меня в мозгу что-то взорвалось. Я плохо помню, что было дальше, только урывками. В следующее мгновение я уже прижимал Садако к земле, задрав ей блузку по самую грудь и… дальше я совершенно перестал соображать. Помню только с того момента, когда отчаянно сопротивлявшаяся Садако что есть силы вцепилась зубами мне в правое плечо. Резкая боль отрезвила меня, и я увидел капли крови, падающие из раны ей на лицо. Кровь заливала ей глаза, и она инстинктивно стала тереть их рукой. Я подстроился под эти ритмичные движения… Трудно было представить свое лицо: Каким его сейчас видит Садако? Не иначе, в ее глазах отражается звериная пасть… С этими мыслями я изверг в нее семя.

Все было кончено. Не сводя с меня ненавидящих глаз, Садако отползала прочь, разведя колени и быстро двигая локтями. Я снова посмотрел на ее тело и не поверил своим глазам. Длинная серая юбка ее была совершенно измята и задрана до пояса. Стремясь отползти как можно дальше, она даже не пыталась прикрыть грудь. Яркие лучи солнца освещали ее бедра, между которых отчетливо виднелась небольшая темная выпуклость. Я поднял глаза и посмотрел на ее грудь, красивую, женственную. Снова опустил взгляд: за черным волосатым лобком виднелись полностью сформированные тестикулы…

Если бы я не был врачом, то наверняка сошел бы с ума от удивления. Но о существовании такой болезни я знал из учебников, даже видел фотографию в тексте. Андрогенитальный синдром. Синдром исключительно редкий – я и представить себе не мог, что увижу его не на картинке в учебнике, а наяву, да еще в подобной ситуации. Андрогенитальный синдром – одна из форм гермафродитизма у женщин, когда при абсолютно женской внешности, наличии молочных желез, наружных половых органов, вагины, в большом числе случаев наблюдается отсутствие яичников. Удивительно, но у страдающих этим синдромом мужской набор хромосом сочетается с необыкновенно привлекательной внешностью.

Садако все еще смотрела на меня. Вероятно, ее тайна впервые стала известна кому-то, кроме родных. Разумеется, до этого момента она оставалась девственницей. Но чтобы жить полноценной жизнью женщины, ей необходимо было пройти это испытание, думал я, пытаясь оправдать свой поступок, как вдруг в моей голове, прямо в мозгу – прозвучало слово:

– Убью!

Оно ворвалось в мое сознание с такой силой, что я ни секунды не сомневался: она действительно передает мысль на расстоянии, ее способности – не выдумка. Да и не было у меня времени для сомнений, всеми клетками своего тела воспринял это как факт. Она обязательно меня прикончит, если ее не опередить. Это подсказывал инстинкт самосохранения. Я снова налетел на нее, схватил руками за тонкую шею и налег всем телом. Как ни странно, теперь она практически не сопротивлялась, словно бы сама желала умереть, и с облегчением прикрыла веки, постепенно слабея…

Даже не удостоверившись, мертва ли она, я поднял ее бездыханное тело и потащил к колодцу. Снова действия опережали рассудок. То есть, я не собирался бросать ее в колодец – просто, уже подняв тело, увидел круглую черную дыру в земле и механически двинулся к ней. Еще подумалось, как все удачно расположено… Нет, скорее даже чувствовалась, что меня направляет какая-то внешняя, необъяснимая воля. Я очень смутно осознавал, что произойдет потом, словно кто-то нашептывал мне в самое ухо, что все это – не более чем сон.

Дно темного колодца сверху было почти не видно. Садако скользнула по каменному краю, и исчезла в темноте, послышался громкий всплеск. Я всматривался в глубину, но даже привыкнув к темноте не смог разглядеть на дне скорченного женского силуэта. Но тревога не оставляла меня, и я некоторое время швырял туда камни и землю, чтобы навсегда запрятать ее в глубине земли. Бросив в колодец пригоршню земли и пять-шесть булыжников размером с кулак, я остановился, совершенно обессиленный. Со дна слышался резкий звук ударов камней, попадающих в тело Садако, и это ранило мое воображение. Представлять, как ее немыслимо, болезненно красивое тело под ударами камней превращается в кровавое месиво, было выше моих сил. Я понимал, что противоречу сам себе, но желая обратить тело Садако в пыль, я все же боялся ранить его…"

Нагао закончил рассказ, и Асакава положил перед ним лист бумаги с планом турбазы «Пасифик Ленд».

– Где здесь этот колодец? – железным голосом спросил он.

Нагао сначала не мог понять, что ему показывают, но услышав, что санаторий находился там, где теперь ресторан, сумел наконец сориентироваться в пространстве.

– Думаю, где-то здесь, – неуверенно ткнул пальцем он.

– Все сходится. Здесь теперь деревянные корпуса, – сказал Асакава и быстро поднялся, – Все, пошли!

Но Рюдзи не торопился.

– Да ладно, не гоношись. Мы еще папика не обо всем расспросили. А поведай-ка, любезный, вот те, у кого этот самый, как его, синдром…

– Андрогенитальный.

– Во-во… Женщины с этим синдромом детей могут рожать?

– Нет, не могут, – покачал головой Нагао.

– И еще одно. Когда ты насиловал Садако, ты уже был болен?

Нагао кивнул.

– Так что же получается, Садако Ямамура была последней, кто в Японии заразился оспой?

Понятно, что перед самой смертью Садако вирус оспы проник в ее тело. Но она умерла практически тотчас же. Если погибло тело инфицированного, то вместе с ним погиб и вирус, так что это с натяжкой можно назвать заражением. Нагао не знал, что ответить, опустил веки, стараясь не смотреть в глаза Рюдзи, и промямлил что-то неопределенное.

– Эй! Что ты сидишь? Пошли быстрее! – поторопил Асакава, уже стоя у дверей.

– Бемс! А ты посиди, пораскинь мозгами, – Рюдзи щелкнул Нагао по носу и поплелся следом.

12

Трудно объяснить логически, почему, но из прочитанных романов и даже из идиотских телесериалов видно, что развитие сюжета естественно приводит к подобным моментам. К тому же, для каждого сюжета существует свой определенный темп. Никто, собственно, и не пытался специально выяснять, куда исчезла Садако, но в гонке то за тем, то за этим постепенно стало ясно, что за несчастье приключилось с ней, и где ее последнее пристанище. Поэтому, когда Рюдзи сказал: «Останови у хозмага, какой побольше», – Асакава немного успокоился, убедившись, что они думают об одном и том же. Он еще и не представлял, насколько тяжелыми окажутся раскопки. Найти среди бревенчатых коттеджей старый колодец, если его, конечно, не успели засыпать, не составит особого труда. Казалось, вернее, хотелось думать, что вытащить из него останки Садако Ямамуры тоже не так уж трудно. Был час дня, залитая ослепительным солнечным светом дорога шла по холмам среди бесчисленных вывесок маленьких курортных гостиниц и общественных бань на термальных источниках. Этот ослепительный блеск затуманивал воображение. Он и не подозревал, что на дне узкого колодца, всего в каких-то четырех-пяти метрах под землей, существует совсем другой мир, на удивление непохожий на переполненный светом наземный.

Заметив вывеску «Магазин хозяйственных принадлежностей Нисидзаки», Асакава нажал на тормоз. Раз уж у дверей расставлены всевозможные стремянки и газонокосилки, значит, тут есть все что нужно.

– Я думаю, ты сообразишь, что покупать, – быстро проговорил Асакава, бросился к ближайшей телефонной будке и остановился перед ней, чтобы купить в автомате телефонную карточку.

– Эй, некогда уже по телефону болтать!

Это замечание Асакава пропустил мимо ушей, и Рюдзи, недовольно бормоча что-то себе под нос, вошел в магазин и принялся выбирать все необходимое: веревку, ведро, лопаты, подъемный блок, карманные фонари.

Асакава спешил: кто знает, может ему больше и не удастся услышать голос жены. А что время не ждет, он и сам прекрасно знал. Между тем, до последней черты оставалось уже меньше девяти часов.

Асакава сунул карточку в щель автомата и набрал номер родителей жены в Асикага. Трубку взял тесть.

– Извините, это Асакава. Жену и Ёко вы не могли бы позвать?

Было довольно невежливо, даже не поприветствовав человека, требовать к телефону жену и дочь, но раздумывать о сердечных переживаниях тестя было точно некогда. Тесть хотел было что-то сказать, но похоже понял, что дело срочное, и не мешкая, позвал Сидзуку к телефону. Хорошо, что теща первой к телефону не подскочила, – мелькнуло в голове у Асакавы. С ней нужно часами здороваться да расшаркиваться, так что и с женой поговорить толком не удалось бы.

– Да, я слушаю.

– Сидзука, это ты?

Хорошо было снова слышать ее голос.

– Ты сейчас уже где?

– В Атами. Как у вас?

– Да так, нормально вроде. Ёко от дедушки с бабушкой уже и не оттащишь.

– Она с тобой?

Услышала. Лопочет что-то, но слов пока не выходит. Требует папу, елозит у мамы на коленях, изо всех пытается встать.

– Ёко, лапуся! На, поговори. Па-а-па! – Сидзука прижала трубку к ушку дочери.

– Пап-па, пап-па… – послышалось в трубке. Интересно, она сама-то понимает, что папу зовет? Не может быть, чтобы она совсем не понимала слов. Гораздо громче Ёко сопела в трубку, или может, просто терлась щеками о микрофон. Но именно от этого присутствие дочери ощущалось еще ближе, реальнее. В груди защемило, захотелось немедленно бросить все, поехать к ней, обнять крепко-крепко…

– Ёко, подожди еще чуть-чуть! Папа скоро приедет к тебе, сядет на «би-би» и приедет…

– Вот-вот… Ты когда вернешься-то? – трубку снова взяла Сидзука.

– В воскресенье. Да, решено: в воскресенье беру напрокат машину, забираю вас, и едем в Никко.

– Ой, правда? Ёко, вот хорошо-то! Папа говорит, что в воскресенье приедет и нас с тобой на машинке покатает.

В ухе стало горячо. Разве можно такие обещания давать? Даже врачи, и те стараются больных попусту не обнадеживать. Чем больше надежд, тем сильнее может оказаться последующий шок.

– Ты как, с делом-то своим разобрался?

– Еще немного.

– Но смотри, ты обещал: как только все кончится, расскажешь мне все как есть.

Они оба обещали друг другу. Она – ничего не спрашивать об этом деле, а он – рассказать все как на духу, как только сам со всем разберется. Жена действительно хранит обещание.

– Эй, ты долго еще трепаться будешь? – окликнул из-за спины Рюдзи. Он как раз открыл багажник и укладывал в него купленные вещи.

– Я потом еще позвоню. Сегодня вечером только, наверное, уже не получится.

Асакава положил руку на рычаг. Нажать – и связь оборвется. Зачем он вообще звонил: просто голос услышать, или может быть, хотел сказать что-то важное? Хотя, теперь хоть целый час говори, все равно, когда повесишь трубку, обязательно останется тяжелый осадок оттого, что и половины не успел сказать. Тут уж говори, не говори… Асакава пальцем нажал рычаг, расслабился. Как бы то ни было, сегодня в десять все разрешится. Сегодня в десять…

В самый разгар дня солнечный свет разгонял мрачно-подозрительный дух этого места, и «Пасифик Ленд» наполнялся атмосферой заурядного горного курорта. На теннисном корте беззаботно постукивал мяч. Теперь он не заунывно звенел «поннн… поннн…», а с сухим веселым хлопаньем носился над сеткой. Прямо перед глазами сверкала белизной вершина Фудзи, в долине поблескивали серебром рассыпанные тут и там теплицы.

В будни, в дневное время мало кто снимает коттеджи. Только в субботу вечером, да еще в воскресенье удается кое-как их заполнить. Пуст был и корпус Б-4. Поручив формальности Рюдзи, Асакава занес в дом инструменты и переоделся в легкую робу.

Пошмыгал глазами по комнате. Неделю назад он среди ночи, чуть ли не на карачках удирал из этого «дома с привидениями». Сдерживая рвоту, в полубессознательном состоянии носился в туалет. Он отчетливо помнил все, вплоть до содержания оставленной кем-то в туалете надписи, которую увидел сбоку, когда вошел. Асакава открыл дверь: надпись была на том же месте.

Третий час. Они вышли на балкон, открыли бэнто, купленные по дороге, и стали обедать, оглядывая поросшие травой окрестности. От раздраженности, которую они испытывали по пути от больницы Нагао, теперь не осталось и следа. Невероятно, но факт – даже в такой горячке и спешке выпадают минуты, когда время течет неторопливо. В жизни Асакавы часто были моменты, когда, казалось бы, срок сдачи статьи поджимает, а ты вот так сидишь, наблюдаешь как фыркает кофеварка, и только потом хватаешься за голову, кляня себя за безрассудно упущенное драгоценное время.

– Главное, хорошенько подкрепиться! – сказал Рюдзи. Себе он прикупил целых два обеденных набора. Асакава, похоже, не слишком хотел есть: то и дело переставал работать палочками, а вместо этого заглядывал в комнату через окно. Тут он как будто вспомнил о чем-то и спросил

– Слушай, давай четко для себя решим. Что мы сейчас собираемся делать?

– Ясное дело! Искать Садако Ямамуру.

– А когда найдем?

– Повезем в Сасикидзи, чтобы там ее отпели как положено.

– То есть, заклинание заключается в том, чтобы… Ты уверен, что Садако хочет именно этого?

Рюдзи некоторое время пережевывал с полным ртом, уставившись в одну точку абсолютно пустыми глазами. На лице читалось, что он и сам не очень-то уверен. Асакаве стало страшно. Для последнего броска хотелось найти основательную точку опоры. Второй попытки не будет.

– Ничего другого нам не остается, – сказал Рюдзи и отшвырнул пустую коробку из-под бэнто.

– А как насчет такого варианта? Скажем, она хочет, чтобы ее убийца получил по заслугам?

– Нагао? То есть, если мы его сдадим, ей на том свете легче станет?

Асакава пытался разглядеть в глазах Рюдзи его истинные намерения. А что, если Рюдзи просто хочет запустить Асакаву первым на минное поле, а потом убить Нагао, если отпевание останков не сработает? Неужели он думает только о своей шкуре?…

– Эй, хватит дурью маяться! – засмеялся Рюдзи, – Сам подумай, если бы Садако на самом деле так хотела отплатить Нагао, его бы уже давно в живых не было!

Что правда, то правда, сил на это у нее достаточно.

– Да? А почему она тогда позволила зверски себя убить?

– Откуда мне знать? Да только ей постоянно, непрерывно приходилось переживать то смерть, то крушения надежд ее близких людей. А то, что она из театра вынуждена была уйти – это разве не крушение надежд? А в санаторий этот туберкулезный к отцу ездить, зная, что он не жилец – это по-твоему легко?

– То есть… Человек, разочаровавшийся в этой жизни, не станет ненавидеть своего убийцу?

– Да нет, я бы даже предположил, что Садако сама заставила Нагао это сделать. То есть, он просто послужил орудием ее самоубийства, что ли…

Гибель матери в кратере вулкана, туберкулез и близкая смерть отца, собственная врожденная физическая неполноценность, крушение театральной карьеры – действительно, поводов для самоубийства больше чем достаточно. В самом деле, если это не самоубийство, то что-то вообще логике не поддающееся. Ёсино писал, что Сигэмори, руководитель театра «Полет», в пьяном в виде вломился в квартиру Садако, и на следующий же день умер от сердечного приступа. Без сомнения, Садако использовала свои необычные способности, чтобы умертвить Сигэмори. Сил на это у нее действительно было достаточно… Одного-двух мужчин она могла прикончить без труда и безо всяких следов. Тогда почему до сих пор жив Нагао? Если не предположить, что Нагао, следуя ее воле, стал инструментом самоубийства, то разрешить это противоречие вообще не представляется возможным.

– Ну хорошо, допустим, это самоубийство. Но зачем ей было позволять перед смертью себя насиловать? У-тю-тю, ты мне только не говори, что ей было обидно умирать девственницей! – поддел Асакава.

Рюдзи озадачился. Он именно так и собирался ответить.

– А что, по-твоему, это туфта?

– Что?

– Ну, а что противоестественного в том, что не хочется умирать, не вкусивши главного удовольствия? – с необычно серьезной миной отпарировал Рюдзи, – Вот, скажем, будь я на ее месте – я так бы и думал. Неохота в девках-то помирать.

Асакаве показалось, что на Рюдзи это непохоже. Трудно сказать почему, но и слова, и выражение лица чем-то ему не подходили.

– Ты что, серьезно? У женщин-то все по-другому, тем более, у этой Садако Ямамуры!