Текст книги "Полный курс уголовного права. Том III. Преступления в сфере экономики"

Что же касается отграничения данного присвоения от мошенничества, совершенного с использованием служебного положения, то в ч. 3 ст. 159 УК речь идет о субъекте, использующем предоставленные ему управленческие или властные полномочия либо другие должностные возможности для злоупотребления доверием подчиненных, в держании и подотчете которых находится имущество, или для введения их в заблуждение с целью побудить их таким образом к переводу данного имущества в собственное обладание.

Растрата – это издержание вверенного виновному имущества путем его потребления, израсходования или отчуждения (ст. 160 УК).

Растрата имеет много общего с присвоением, поэтому все сказанное выше об объекте последнего, вверении его предмета и использовании имеющихся у виновного правомочий для завладения им относится и к данной форме хищения. Общим для этих форм является и то, что они осуществляются специальным субъектом как некий хозяйственный акт утилитарного распоряжения чужим имуществом, лишающий потерпевшего этого имущества навсегда.

Однако способы, посредством которых решается задача изъятия вверенного имущества, остаются разными: в случае присвоения лицо совершает действия, обеспечивающие незаконное удержание его у себя, а растрату образуют действия, обеспечивающие незаконное издержание данного имущества посредством его потребления, израсходования или отчуждения (продажа или передача третьим лицам, дарение и т. п.).

Таким образом, растрата реализуется посредством действий, нарушающих субстанцию вещи (потребление, расходование), либо посредством ее отчуждения, а присвоение предполагает держание ее за собой, внесение в состав своего имущества. Следовательно, в случае присвоения правомерное владение вверенным имуществом с момента удержания его у себя переходит в неправомерное, а в случае растраты правомерное владение, минуя незаконное владение, переходит в незаконное распоряжение.

Если субъект, присвоивший имущество, затем так или иначе распоряжается им или использует согласно потребительскому назначению, содеянное остается все же присвоением, поскольку с момента обособления имущества и установления над ним незаконного владения хищение окончено. Поэтому последующее распоряжение присвоенным находится за пределами состава присвоения, так же как распоряжение украденным лежит за пределами состава кражи.

В отличие от присвоения при растрате между правомерным владением и незаконным распоряжением вверенным имуществом отсутствует какой-либо промежуток времени, в течение которого виновный незаконно владеет чужим имуществом как своим собственным. Здесь виновный непосредственно, сразу же отчуждает, расходует, потребляет его. Если же согласиться с довольно распространенным заблуждением, что прежде, чем растратить имущество, его надо присвоить, то можно прийти к выводу, что в данном случае совершаются два хищения.

Но совершенно невозможно, чтобы одно оконченное хищение (присвоение) превращалось при реализации присвоенного в другое (растрату). Если имущество уже присвоено, то нечего растрачивать, ибо последующее распоряжение похищенным, равно как и заранее не обещанное содействие этому распоряжению, находятся за пределами состава хищения. Если же имущество растрачено, то оно не может быть присвоено, так как в результате отчуждения исчезает предмет для присвоения. Вот почему выражение «виновный присвоил и растратил имущество», если оно относится к одному и тому же имуществу, является нонсенсом. В одном эпизоде данное имущество может быть либо присвоено, либо растрачено. Таким образом, растрата как самостоятельная форма хищения не связана с присвоением и не является последующим после него этапом преступной деятельности.[230]230
  Волженкин Б. В. Мошенничество. С. 31.


[Закрыть]

Разграничение присвоения и растраты имеет важное значение для определения момента окончания хищения и круга лиц, имеющих к нему отношение, как соучастников или только как прикосновенных субъектов. Ибо присвоение и растрата, отличаясь по способу изъятия имущества (в первом случае – это удержание вверенного имущества, а во втором – его издержание), предполагают и различие в объективной стороне (в присвоении израсходование имущества лежит за пределами состава, а в растрате оно образует его конститутивный признак), а стало быть, и различие в моментах их окончания (присвоение окончено в момент установления над имуществом незаконного обладания, а растрата – с момента его незаконного потребления, израсходования или отчуждения), что определяет и различие в оценке поведения лиц, связанного с действиями исполнителя (оказание содействия в распоряжении уже присвоенным имуществом является прикосновенностью к хищению, а аналогичное содействие при растрате – соучастием в хищении).

Отграничение растраты от кражи и мошенничества производится по тем же критериям, которые изложены выше применительно к отграничению указанных составов от присвоения.

Грабеж – это открытое хищение, совершенное без насилия либо соединенное с насилием, не опасным для жизни или здоровья потерпевшего (ст. 161 УК).

Основным признаком грабежа, отличающим его от кражи, является открытый характер действий виновного или (что то же самое) – отсутствие признака тайности.

Открытым является такое хищение, которое осуществляется в присутствии собственника или иного владельца имущества либо на виду у посторонних, когда похититель сознает, что присутствующие при этом лица понимают противоправный характер его действий независимо от того, принимали ли они меры к пресечению этих действий или нет.[231]231
  Соответственно хищение вверенного имущества, в котором участвовали два и более лица, отвечающие указанным признакам специального субъекта присвоения (например, руководитель организации, в чьем ведении находится похищаемое имущество, и работник, несущий по договору материальную ответственность за данное имущество), которые заранее договорились о совместном совершении преступления, надлежит считать совершенным группой лиц по предварительному сговору (см.: п. 22 постановления Пленума Верховного СудаРФот 27 декабря 2007 г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»).


[Закрыть]

Как и кража, открытое хищение характеризуется двумя критериями: объективным (присутствие на месте преступления очевидцев, наблюдающих совершаемые виновным действия и адекватно воспринимающих их социальный смысл) и субъективным (основанное на объективных предпосылках понимание виновным того, что он действует заметно для этих лиц, понимающих характер его действий).

Относительно объективного признака заметим, что по УК 1926 г. под грабежом понималось открытое похищение «в присутствии лица, обладающего, пользующегося или ведающегося им» (ст. 165). Ни в последующем УК 1960 г., ни в нынешнем об обязательном присутствии указанных лиц не говорится. Из этого следует, что грабежом признается такое хищение, которое совершается в присутствии кого бы то ни было, в том числе посторонних по отношению к изымаемому имуществу лиц (за исключением, конечно, соучастников грабителя, лиц, заранее обещавших не донести о преступлении, либо родственников или близких, со стороны которых виновный не ожидает противодействия). Главное, что виновный, похищая имущество на виду у кого-либо, понимает, что это осознается или может быть осознано ими.

На это обстоятельство обращалось внимание еще в п. 3 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 марта 1966 г., разъяснившем, что открытым «является такое похищение, которое совершается в присутствии потерпевшего, лиц, в ведении или под охраной которых находится имущество, либо на виду у посторонних, когда лицо, совершающее хищение, сознает, что присутствующие при этом лица понимают характер его действий, но игнорирует данное обстоятельство».

Однако многие задавались вопросами о том, кого следует относить к упомянутым в данном пункте «посторонним лицам» и как трактовать фразу «лицо, совершающее хищение, сознает, что присутствующие при этом лица понимают характер его действий, но игнорирует это обстоятельство». Как отмечалось в некоторых обзорах, если виновный сознает, что окружающие понимают характер его действий, то тайным изъятие имущества быть не может, независимо от того, происходит ли оно в присутствии родственников или посторонних лиц. Это порождало разнобой в судебной практике в тех случаях, когда виновный, действуя открыто, не опасался, что присутствующие при этом лица предпримут какие-либо меры к пресечению посягательства.

В подобных случаях при квалификации содеянного необходимо учитывать все обстоятельства дела в их совокупности, выясняя, как не участвовавшие в хищении лица реагировали на незаконные действия похитителя, предпринимали ли они какие-либо меры для прекращения противоправного посягательства. На это специально обращено внимание в п. 4 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г.

Заметим, однако, что последнее постановление дает ограничительную интерпретацию «посторонних», указывая, что содеянное следует квалифицировать как кражу, если присутствующее при изъятии лицо «является близким родственником виновного, который рассчитывает в связи с этим на то, что в ходе изъятия имущества он не встретит противодействия со стороны указанного лица».[232]232
  Волженкин Б. В. Квалификация хищений государственного или общественного имущества путем присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением: Конспект лекции. Л., 1987. С. 12–13.


[Закрыть]

Между тем в судебной практике немало дел, когда изъятие чужого имущества не признается грабежом, если оно совершается в присутствии не только близких, но иных родственников и даже знакомых.

Так, Неманов обвинялся в том, что на автобусной остановке в присутствии трех свидетелей открыто похитил у гражданки Житник хозяйственную сумку с находившимся в ней имуществом. Суд изменил квалификацию, указав, что присутствовавшие при похищении были друзьями подсудимого и он не воспринял их как посторонних, в связи с чем его действия следует квалифицировать как тайное хищение.

Другой пример. Шмельков, находясь в магазине «Охотник-рыболов» и воспользовавшись отсутствием продавца в торговом зале, в присутствии М. просунул руку под стекло прилавка, откуда похитил газовый пистолет. Изменяя приговор, президиум областного суда отметил, что указание районного суда на то, что юридическое положение М. как постороннего по отношению к факту хищения Шмельковым не основано на законе. Шмельков в судебном заседании пояснил, что зашел в магазин вместе со знакомым М. Купив все, что ему нужно, он увидел под стеклом витрины пистолет и решил его похитить. Он предложил это сделать., но тот отказался. Воспользовавшись отсутствием продавца, он похитил пистолет и вместе с М. вышел из магазина, в котором, кроме них, никого не было. Как видно из материалов уголовного дела, М. – друг Шмелькова, а их родители – знакомые.[233]233
  Имеется в виду передача «короткой рукой», при которой вещь уже находится во владении хранителя, а воля, направленная на то, чтобы принять ее на ответственное хранение, выражена настолько определенно, что нет необходимости передавать эту вещь в милицию или орган местного самоуправления, чтобы последние вновь передали ее хранителю.


[Закрыть]

Таким образом, ограничительное толкование «посторонних лиц» может привести к судебным ошибкам, особенно если рассматривать эту проблему сквозь призму установления административной ответственности за мелкое хищение, совершенное путем кражи, но не грабежа. В результате лицо, совершившее административно наказуемую кражу, может быть незаконно осуждено за криминальный грабеж.

Игнорирование грабителем того обстоятельства, что присутствующие при хищении лица понимают характер его действий, наиболее ярко характеризует существо открытого хищения, при котором виновный не боится в процессе изъятия имущества визуального контакта с кем бы то ни было, включая собственника или иного владельца имущества, могущих воспрепятствовать преступлению или изобличить преступника в качестве очевидцев содеянного. Говорить же о пренебрежении присутствием лиц, посторонних по отношению к похищаемому имуществу, но не к похитителю, в силу чего последний мог рассчитывать на их непротивление или даже одобрение, не приходится.

Что касается коллизии между объективным и субъективным критериями при грабеже, то И. Я. Фойницкий, утверждая в свое время, что «в условиях тайны наибольшую важность имеет субъективная сторона, т. е. чтобы виновный предполагал свою деятельность незаметною для других и не сознаваемую ими», в силу чего содеянное «остается кражею, хотя бы на самом деле потерпевший или иные лица за ним незаметно для него наблюдали», в то же время подчеркивал: «Но одно лишь мнение похитителя, что учиненное им похищение видят и сознают другие, между тем как на самом деле этого не было, не превращает его похищения из тайного в открытое».[234]234
  См.: п. 3 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое».


[Закрыть]

Однако с точки зрения субъективного вменения убежденность виновного в открытом характере своих действий должна иметь такое же значение для квалификации, как и его стремление завладеть имуществом тайно. Поэтому более логичной представляется позиция З. А. Незнамовой, считающей, что при конфликте объективного и субъективного критериев предпочтение должно отдаваться субъективному.[235]235
  См.: п.19 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате».


[Закрыть] Но вывод, который она делает, следуя данному правилу разрешения коллизии, представляется неправильным. «Если преступник полагал, что он действует открыто, – пишет она, – а фактически процесс изъятия имущества никем не наблюдался либо наблюдался, но свидетели не осознавали противоправного характера действий виновного, они квалифицируются по направленности умысла как грабеж».[236]236
  Гражданское право. Учебник. Часть II / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. М., 1997. С. 609.


[Закрыть] В соответствии же с учением об ошибках в уголовном праве (в данном случае – в способе совершения хищения) содеянное должно квалифицироваться в такого рода ситуациях как покушение на грабеж.

Чаще всего изъятие имущества при грабеже от начала до конца носит открытый характер. Но возможны случаи, когда процесс изъятия начинается тайно, но в последующем преступник обнаруживается потерпевшим или посторонними лицами. Если при этом он продолжает изъятие либо применяет насилие с целью удержания тайно изъятого имущества, налицо перерастание кражи в грабеж. Следовательно, похищение следует считать открытым и тогда, когда, начавшись тайно, оно заканчивается так, что виновный, будучи обнаруженным, осознает явность своих дальнейших действий по изъятию или удержанию имущества.[237]237
  Там же. П. 4.


[Закрыть] Однако «перерастание» кражи в грабеж при изложенных обстоятельствах возможно лишь до полного завладения имуществом и получения возможности им распорядиться, так как с этого момента кража считается оконченной.

Если же лицо, пытавшееся тайно завладеть имуществом, будучи застигнутым с поличным, бросает его, спасаясь от преследования, содеянное квалифицируется как покушение на кражу.[238]238
  Обзор судебной практики Верховного Суда РФ от 1 апреля 2003 г. «Некоторые вопросы судебной практики по делам о краже, грабеже и разбое» // БВС РФ. 2003. № 4.


[Закрыть] Но если имуществом не удалось завладеть в силу того, что оно было отобрано до завершения изъятия (во время борьбы за удержание вещи), содеянное квалифицируется как покушение на грабеж.

В случаях, когда обман используется лицом для облегчения доступа к чужому имуществу, в ходе изъятия которого его действия обнаруживаются собственником или иным владельцем этого имущества либо другими лицами, однако лицо, сознавая это, продолжает совершать незаконное изъятие имущества или его удержание против воли владельца имущества, содеянное следует квалифицировать как грабеж (например, когда лицо просит у владельца мобильный телефон для временного использования, а затем скрывается с похищенным телефоном).[239]239
  См.: Там же. П. 18.


[Закрыть]

Открытый способ изъятия имущества не только объективно повышает опасность хищения, но и свидетельствует о большей опасности его субъекта как лица, игнорирующего присутствие собственника или иных лиц и потому пренебрегающего опасностью быть узнанным, изобличенным и взятым с поличным. В отличие от вора, грабитель полагается не на отсутствие или неведение очевидцев преступления, а на иные обстоятельства – внезапность и дерзость своих действий, быстрое исчезновение с места преступления, растерянность и замешательство очевидцев или их нерешительность, вызванную опасением перед вероятным насилием.

Опасения перед возможным насилием со стороны грабителя не всегда беспочвенны. Преступник, который изымает имущество на виду у лиц, ведающих этим имуществом или охраняющих его, отнюдь не может рассчитывать на их безучастность и непротивление. Поэтому открытое действие нередко таит в себе готовность к насилию как средству подавления предполагаемого противодействия. В других случаях грабитель сразу прибегает к силе для завладения имуществом.

К числу насильственных относятся преступления, в которых:

1) механизм нарушения общественного отношения включает в себя противоправное общественно опасное воздействие на телесную или психическую неприкосновенность его субъекта, осуществляемое помимо или против его воли;

2) способ совершения заключается в энергетическом воздействии на биологическую подструктуру человека (физическое насилие) или в информационном воздействии на его психическую подструктуру (психическое насилие);

3) целью осуществляемых действий является устранение лица из сферы общественных отношений (физическое уничтожение или уничтожение личностной индивидуальности) либо принуждение его к желательному для виновного поведению (активному или пассивному).

По характеру воздействия на человека насилие подразделяется на физическое и психическое, характеризуя не только способ действия, но и направленность или сферу его непосредственного приложения.

Действующий УК предусматривает угрозу применения физического насилия не только в составе разбоя, но и грабежа. Несмотря на то, что угрозы, применяемые при имущественных нападениях, выражаются, как правило, в весьма интенсивных (можно даже сказать, крайних) формах устрашения, возможность применения угрозы насилием, явно не представляющим опасности не только для жизни потерпевшего, но и для его здоровья, все же не исключена, что оправдывает эту новацию. Но дело в том, что законодатель(а вслед за ним и доктрина), проводя четкую грань между насилием и угрозой его применения, по-прежнему сводит действительное насилие к физическому воздействию, а психическое воздействие рассматривает лишь в качестве потенциально возможного физического насилия.

Конечно, угроза, как правило, менее опасна, чем ее исполнение, однако степень воздействия ее на человека бывает и такова, что она сама по себе может считаться самостоятельной разновидностью насилия (психическим насилием), а не в качестве «обнаружения умысла» на физическое насилие.[240]240
  Фойницкий И. Я. Курс уголовного права. Часть Особенная: Посягательства личные и имущественные. С. 189.


[Закрыть]

Симптоматично также то, что, несмотря на субсидиарный характер психического насилия, придаваемый ему некоторыми законодательными и доктринальными построениями, Правила судебно-медицинской экспертизы тяжести вреда здоровью понимают под вредом здоровью телесные повреждения, заболевания или патологические состояния, возникшие в результате воздействия различных факторов внешней среды: механических, физических, химических, биологических и психических, объединяя тем самым в единое целое все многообразие форм насильственного поведения.[241]241
  Уголовное право. Особенная часть. Учебник для вузов / Отв. ред. И. Я. Козаченко, З. А. Незнамова, Г. П. Новоселов. М., 1997. С. 227.


[Закрыть]

В соответствии с этим энергетическое воздействие на органы и ткани человека, нарушающее их анатомическую целость или физиологические функции, может быть классифицировано, в зависимости от применяемых средств, на механическое, физическое, химическое и биологическое.

Правильное определение факторов, повлекших причинение физического вреда в конкретном случае, имеет значение не только для установления причинной связи между насильственным воздействием и последствиями, но и для идентификации вида насилия. Наиболее дискуссионным в этом отношении остается вопрос о химическом воздействии, а точнее – о правовой оценке приведения потерпевшего в бессознательное состояние посредством «угощения» наркотическими, психотропными, отравляющими, ядовитыми или одурманивающими веществами, если оно применено для последующего завладения имуществом, принадлежащим впавшему в беспамятство лицу.

Такого рода «угощение» зачастую маскируется под совместное распитие различных напитков с железнодорожными попутчиками, гостиничными постояльцами, посетителями кафе и т. п. При этом львиная доля отравлений приходится на интоксикацию клофелином путем умышленного подмешивания его в алкогольные напитки, чай и пр.[242]242
  См.: п. 5 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое».


[Закрыть]

В советском законодательстве прямое указание на применение химических препаратов отсутствовало, следствием чего явилось отсутствие на протяжении многих лет единой позиции в толковании норм о корыстно-насильственных преступлениях. В силу этого дискуссия о признании физическим насилием тайного или обманного введения в организм потерпевшего препаратов отравляющего или седативного действия вышла на новый виток.

Одни предлагали квалифицировать такие действия как насильственный грабеж или разбой.[243]243
  БВС РСФСР. 1986. № 2. С. 6.


[Закрыть] Оппоненты оперировали аргументами, продиктованными «узким» пониманием физического насилия. Последнее, по их мнению, может выражаться в непосредственном применении виновным своей мускульной силы к телу потерпевшего (нанесение ударов руками, ногами и др.), либо в применении физической силы посредством использования различных предметов (оружия, иных предметов, в том числе жидких и сыпучих ядовитых или сильнодействующих веществ), или же в использовании силы других лиц (душевнобольных, лиц, не достигших возраста уголовной ответственности), а также животных, которые служат «орудием» в руках виновного, тогда как тайное или обманное воздействие на внутренние органы, не сопряженное с применением физической силы, не связано с посягательством на телесную неприкосновенность человека.[244]244
  Очевидно, что для достижения одного и того же результата могут использоваться различные способы, в том числе и сокрушающая сила слова. В связи с этим известная строчка «словом можно убить» – отнюдь не поэтическая гипербола. Причем речь идет в данном случае об информационном воздействии в «чистом» виде. Поэтому следует иметь в виду, что насилие можно рассматривать и как процесс, и как результат этого процесса, в связи с чем необходимо четко отличать характер вреда, причиненного тем или иным воздействием, от характера самого воздействия. // С точки зрения изменений, вызванных в предмете, грань между психическим и физическим воздействием весьма условна, подчас неразличима. Далеко не всегда можно выделить из общей массы разнообразных воздействий на человека именно те, которые травмируют только психику или затрагивают лишь телесную сферу. Нарушение физиологических функций организма и даже смерть человека могут быть результатом воздействия на психику, равно как и психическая травма возможна при посредстве физического воздействия. Практически же любое физическое насилие сопровождается изменением (хотя бы кратковременным) психических функций, точно так же как и психическое насилие влечет физиологические изменения. С этой точки зрения при желании и драку можно рассматривать как обмен информацией при помощи жестов. // С точки же зрения процесса физическое и психическое насилие представляют собой качественно различные способы действия, обусловленные различием сфер их непосредственного приложения: телесной или психической.


[Закрыть]

В такой интерпретации физическим насилием признавалось только такое введение сильнодействующих или одурманивающих средств, которое достигалось силовым воздействием на потерпевшего против его воли (вливание жидкостей, вталкивание таблеток в рот или введение инъекций при удержании потерпевшего, опыление газом и т. п.). Завладение же чужим имуществом, которому предшествовало приведение потерпевшего в бессознательное состояние с помощью веществ, тайным или обманным образом введенных в его организм, предлагалось квалифицировать как кражу и преступление против личности, соответствующее характеру причиненного здоровью потерпевшего вреда.

Думается, здесь допускается смешение понятий, при котором физическое насилие отождествляется с применением физической силы, точнее с силовым воздействием на человеческое тело. Между тем с точки зрения юридической физическое воздействие на внешнюю оболочку человека ничем по существу не отличается от химического, биологического воздействия на его внутренние органы и ткани организма (головной мозг, кровеносную, нервную системы и т. д.), которые не могут быть исключены из сферы телесной неприкосновенности. Ее нарушение имеет место при противоправном воздействии не только на внешние покровы тела, но и на внутренние органы и ткани без повреждения кожного покрова, что имеет место, например, при отравлении. Природа указанного воздействия и в том и в другом случае остается одинаковой – химико-энергетической, – при которой опасные последствия достигаются путем попадания соответствующих веществ в организм и происходящих там химических реакций патогенного характера.

Введение в организм потерпевшего одурманивающих веществ может привести в зависимости от их активности и количества к физическим и психическим последствиям весьма широкого диапазона: от комплекса седативных эффектов различной выраженности (вялость, сонливость, заторможенность мышления и речи) до полного нарушения сознания и впадения в бессознательное состояние, от мышечной слабости и незначительных изменений в сердечно-сосудистой системе до обширных патологий органов и тканей. Не исключено и причинение смерти в результате криминальных отравлений. Используемые же преступником обман или доверительные отношения с потерпевшим являются лишь средствами, облегчающими химическое воздействие, не лишая преступления статуса насильственного. Применение физической силы к человеку (удержание, нанесение ударов, связывание и т. п.) при введении ему химических средств также выполняет роль средства. Однако, несмотря на то, что такой способ действия более опасен, чем обман и злоупотребление доверием, тайное введение одурманивающих веществ также является исключительно физическим насилием, поскольку для достижения результата субъект не задействует никаких информационных средств, используя поведение самого потерпевшего, пребывающего в неведении. Последний, не осознавая факта вредоносного воздействия на его организм указанных веществ, своим поведением объективно способствует причинению себе вреда, например, пьет кофе, в который предварительно была добавлена смертельная доза безвкусного яда.

Стержень физического насилия составляет процесс энергетического воздействия на человека помимо или против его воли, нацеленный на подавление его свободы. В наглядном виде процесс такого воздействия можно наблюдать, например, при нанесении удара кулаком. Однако физическое насилие не исчерпывается только применением физической силы к внешним покровам тела потерпевшего. Его функции могут быть успешно реализованы и посредством других средств и приемов энергетического воздействия на организм человека. И от того, что причинение вреда энергетическим путем осуществляется тайно или с помощью обмана, насилие остается таковым. Как справедливо заметил А. X. Юнусов, «внезапное насильственное воздействие на потерпевшего с ножом на улице ничем не отличается от внезапного для потерпевшего воздействия ядом за столом».[245]245
  Томилин В. В. и др. Экспертиза острых отравлений клофелином // Судебно-медицинская экспертиза. 1991. № 2. С. 31; Кедров В. С, Бажанов Н. О. Судебно-медицинские аспекты острых отравлений клофелином// Судебно-медицинская экспертиза. 1997. № 3. С. 18–20.


[Закрыть]

Таким образом, дело не в том, под воздействием каких средств потерпевший оказывается в беспомощном состоянии, а в том, принимает ли он указанные средства по своей воле либо их воздействие реализуется помимо (при тайном или обманном введении) или против его воли (при силовом введении).[246]246
  См.: п. 2 Правил судебно-медицинской экспертизы тяжести вреда здоровью от 10 декабря 1996 г. (Судебно-медицинская экспертиза. 1997. № 2).


[Закрыть] И в том и в другом случае физическое насилие направлено на ограничение волеизъявления потерпевшего, т. е. либо на подавление его воли к противодействию, либо на полное исключение его возможности к сопротивлению. «Как насильственное, так и обманное применение одурманивающих веществ, – констатирует А. И. Санталов, – направлено прежде всего на то, чтобы лишить потерпевшего возможности сопротивляться похищению имущества, т. е. преследует те же цели и является таким же средством их достижения, что и применение физического насилия».[247]247
  Там же.


[Закрыть]

Но прежде позиция, не связывающая жестко насилие со способом дачи ядовитых и одурманивающих средств, находит подтверждение в решениях по ряду конкретных дел, рассмотренных Верховным Судом РСФСР.[248]248
  Симонов В. И. Как следует квалифицировать дачу одурманивающих веществ // Сборник аспирантских работ. Свердловск, 1971. Вып. 13. С. 239–247; Ераскин В. В. Ответственность за грабеж. М., 1972. С. 45; Владимиров В. А. Квалификация похищений личного имущества. М., 1974. С. 69–70; Владимиров В. А., Ляпунов Ю. И. Социалистическая собственность под охраной закона. М., 1979. С. 56–58; Панов Н. И. Квалификация насильственных преступлений. Харьков, 1986. С. 14, 17; Симонов В. И., Шумилин В. Г. Преступное насилие: понятие, характеристика и квалификация насильственных посягательств на собственность. Пермь, 1992. С. 30–31, 34, 92; Базаров Р. А. 1) Уголовно-правовая характеристика насилия // Проблемы обеспечения личной безопасности граждан. Труды Академии МВД РФ. М., 1995. С. 42; 2) Социально-криминологическая и уголовно-правовая характеристика общественно опасных насильственных деяний. Челябинск, 1997. С. 53, 57.


[Закрыть] Впоследствии эта практика, став предметом обобщения, нашла отражение в разъяснениях о том, что введение в организм потерпевшего «опасных для жизни и здоровья сильнодействующих, ядовитых или одурманивающих веществ с целью приведения его таким способом в беспомощное состояние и завладения… имуществом должно квалифицироваться как разбой. В случае, если с той же целью в организм потерпевшего введены вещества, не представлявшие опасности для его жизни и здоровья, содеянное надлежит квалифицировать в зависимости от последствий как грабеж, соединенный с насилием, либо покушение на это преступление».[249]249
  Гаухман Л. Д. 1) Борьба с насильственными посягательствами. М., 1969. С. 19–20; Курс советского уголовного права. Т. 3: Часть Особенная. Л., 1973. С. 421; 2) Насилие как средство совершения преступления. М., 1974. С. 13; Воробьева Т., Санталов А. Вопросы квалификации грабежа// Советская юстиция. 1982. № 2. С. 11–12; Кондрашова Т. В. Понятие физического насилия как средства совершения половых преступлений // Проблемы борьбы с преступностью и пути развития уголовного законодательства: Межвуз. сб. науч. тр. Свердловск, 1984. С. 138–139; Кригер Г. А. 1) Квалификация хищений социалистического имущества. М., 1971. С. 139–141; 2) Ответственность за разбой. М., 1968. С. 17–18; Матышевский П. С. Ответственность за преступления против социалистической собственности. Киев, 1983. С. 84; Санталов А. И. Грабеж и разбой. Вопросы квалификации // Криминологические и уголовно-правовые проблемы борьбы с насильственной преступностью. Л., 1988. С. 157; Шарапов Р. Д. Физическое насилие в уголовном праве. СПб., 2001.


[Закрыть]

Примером применения изложенных разъяснений может служить дело К. и М., признанных виновными в разбойном нападении на С, исходя из того, что они применили баллончик с газом иностранного производства, а когда потерпевший потерял способность к сопротивлению, завладели его вещами и скрылись.

Однако кассационная инстанция отметила, что в материалах дела отсутствуют данные об опасности для жизни и здоровья потерпевшего примененного газа, так как не установлены его свойства. Баллончик с газом не обнаружен, судебно-медицинская экспертиза в отношении С. не проводилась. Между тем потерпевший сознание не терял, после случившегося пошел сдавать экзамены. При изложенных обстоятельствах кассационная инстанция пришла к выводу об отсутствии доказательств, свидетельствующих о применении осужденными насилия, опасного для жизни и здоровья потерпевшего, переквалифицировав содеянное на грабеж.[250]250
  Юнусов А. X. Значение понятия «насилие» для квалификации разбоя // Вестник ЛГУ. Сер. 6. 1989. Вып. 2. С. 98.


[Закрыть]

Психическое насилие в преступлениях против собственности представляет собой воздействие, оказываемое при посредстве такого информационного фактора, как угроза применения физического насилия. В целях его описания представляется необходимым использование таких характеристик угрозы, как ее адресаты, формы и содержание, а также ее наличность, конкретность и реальность.

Адресатом угрозы может быть как собственник, так и другие лица, во владении, ведении или под охраной которых находится имущество. Более того, несмотря на то, что ст. 161 УК, в отличие от ст. 131 УК, прямо говорящей о применении насилия или угрозы его применения не только к потерпевшей, но и к другим лицам, подобной оговорки не содержит, угроза при грабеже может иметь своей целью запугивание любых лиц, пытавшихся воспрепятствовать хищению, либо поставление потерпевшего в такое положение, при котором он вынужден уступить виновному имущество, дабы спасти, скажем, избиваемую на его глазах жертву, или лишить возможности это «другое лицо» вступиться за потерпевшего и оказать ему помощь в сопротивлении.

Таким образом, ответственность за насильственный грабеж наступает не только тогда, когда угроза насилием являлась средством преодоления сопротивления потерпевшего, но и тогда, когда она являлась средством преодоления препятствий к завладению имуществом в виде противодействия со стороны какого бы то ни было лица. Это обстоятельство особенно важно иметь в виду, так как потерпевший, имуществом которого намеревается завладеть виновный, мог находиться в таком состоянии, что для осуществления задуманного не требовалось применения к нему никакого насилия. Однако если надобность в таковом возникает в связи с попыткой другого лица воспрепятствовать этому, то учиненное в отношении него насилие обязывает квалифицировать содеянное как хищение с применением насилия.

Для признания угрозы наличной необходимо, чтобы она была проявлена вовне в любой понятной потерпевшему и другим лицам форме, однако с учетом специфики грабежа используемая при его совершении угроза с точки зрения формы, как правило, все же выражается устно, а также при помощи соответствующих жестов, мимики или демонстрации каких-либо не отнесенных к оружию предметов и доводится до сведения потерпевшего непосредственно.

В содержательном плане угроза при грабеже обычно выражается в запугивании потерпевшего такими высказываниями или действиями, которые выражали намерение немедленно применить физическое насилие, не опасное для жизни и здоровья потерпевшего (т. е. нанести побои, связать, применить пытки или истязания и т. п.). Конкретность угрозы как раз и означает, что из ее содержания должно быть достаточно ясно, кому угрожал виновный (адресная конкретика), а также чем именно (содержательная конкретика) и каким образом он был намерен привести эту угрозу в исполнение.

Реальность угрозы предопределяет то, что ответственность за ее высказывание наступает только в том случае, когда имелись достаточные основания опасаться приведения этой угрозы в исполнение. Об этом могут свидетельствовать мотив, в связи с которым она была доведена до сведения потерпевшего, данные о личности угрожающего, место, время и обстановка, в которой угроза была проявлена. Для определения реальности угрозы имеет также значение, как воспринимал угрозу потерпевший. При этом вовсе не требуется доказывать, что виновный намеревался реализовать свою угрозу. Важно лишь, что она, выступая как средство изъятия имущества, по своему характеру должна быть такой, чтобы создать у потерпевшего убеждение в ее реальности, в способности и решимости виновного немедленно ее реализовать, если он встретит какое-либо противодействие изъятию либо удержанию только что изъятого имущества.