Текст книги "Черногорцы в России"

Свой среди «своих». Йован Попович-Липовац и восстание в Герцеговине (1882 г.)

«Я славянин в обширном смысле слова, я солдат русского царя и солдат славянский…»

(Йован Попович-Липовац – И. С. Аксакову. Бердянск, 4 августа 1882 г.¹).

А. Л. Шемякин

Йован (Иван Юрьевич) Попович-Липовац (1856–1919) – фигура в русской военной истории весьма заметная. Черногорец по рождению – из села Граджане Риекской нахии, – стал на склоне лет генерал-лейтенантом, обретя за участие во всех войнах, что вела Россия в 1877–1918 гг., множество боевых наград, включая две «кавалерии» [9]9
  За подвиги в ходе Первой мировой войны Й. Попович-Липовац был награжден высшими степенями орденов Св. Станислава и Св. Анны с мечами, а также Св. Владимиром 2-й степени с мечами.


[Закрыть] и золотое оружие. За воинские отличия был пожалован и двумя имениями (400 и 120 десятин) в Бердянском уезде Таврической губернии… С другой стороны, как верный сын своей «малой родины», он не мог остаться в стороне от балканских событий – участвовал в Боснийском восстании (1875–1876), Черногорско-турецкой (1876–1877) и Первой Балканской войнах (1912–1913).

И в 1882 г., когда в Боке Которской (Кривошиях) и Герцеговине начались волнения православного населения против призыва в австрийскую армию, наш герой поспешил на «поле боя», пытаясь пробиться из Болгарии с четой добровольцев на помощь восставшим. Казалось бы, обычная авантюра, которыми был богат XIX век в условиях вечно тлевших Балкан и в которых часто «засвечивались» русские подданные. Но в данном случае речь о другом, – ведь за кулисами ее скрывались такие крупные фигуры, как И. С. Аксаков и М. Д. Скобелев: по предположению В. М. Хевролиной, «существовал какой-то план московских славянофилов, рассчитанный на организацию крупного антиавстрийского выступления на Балканах»².

В таком вот «неожиданном» контексте протекала деятельность подпоручика Лейб-гвардии Гренадерского полка Поповича-Липоваца по поддержке герцеговинцев, что сразу же усиливает интерес ко всему «сюжету». Тем более, что, помимо общих фраз, о нем мало что толком ясно. И хотя В. М. Хевролина констатирует: «Как известно, сформированные в Софии в помощь герцеговинским повстанцам отряды Поповича-Липоваца и Йовановича [10]10
  Иванович Стеван – русский офицер; как и Попович-Липовац, черногорский уроженец; предводитель второго отряда добровольцев, собранных в Болгарии для помощи герцеговинским повстанцам.


[Закрыть] действовали в Герцеговине крайне неудачно (выделено нами. – А Д/.)»³, спрашивается: а стоит ли их отождествлять? И в биографии Й. Липоваца, помещенной в Интернете, в трех строках, относящихся к нашей теме, присутствуют три погрешности⁴, от которых, увы, не свободно и недавно вышедшее подробное жизнеописание «Д'Артаньяна Черной Горы»⁵.

Что говорить, если даже Министерство иностранных дел России, отвечая на запрос коллег из минземледелия и госимуществ, разводило руками: «Деятельность г. Поповича-Липоваца в Герцеговинском восстании мало известна министерству и вряд ли может быть выявлена за трудностью собрания сведений, относящихся к такому смутному периоду»⁶. А русский консул в Сараево писал в Петербург: «Подпоручик Попович-Липовац никакого непосредственного участия в Боснийско-Герцеговинском восстании не принимал. Он был арестован австрийскими властями при переходе границы и все время восстания проживал в Австрии»⁷. Вот так!..

И все же мы попытаемся «выявить» ее – эту деятельность, – отдавая себе отчет во всей «трудности собрания сведений»… Но для начала надо реконструировать жизненный путь черногорского уроженца в России еще до событий 1882 г. – его поведение и связи в ту пору дадут нам многое для понимания их логики.

* * *

В Россию Йован Попович-Липовац прибыл совсем еще подростком в 1872 г., желая учиться на медицинском факультете Московского университета. Имеющиеся данные свидетельствуют, что в этом его поддержал Московский славянский комитет, регулярно выплачивая стипендию. В 1875 г. (в возрасте 19 лет) он отправился в Герцеговину, где вспыхнуло антитурецкое восстание. По собственным словам, «там сделал все, что было возможно, собрал 600 человек, был предводителем, имел несколько своих сражений»⁸. В ноябре вернулся в Москву.

Из нее же 28 ноября Липовац писал И. С. Аксакову – заместителю председателя Славянского комитета и первейшему благодетелю: «Сегодня получил письмо из Боснии от некоторых вождей тамошних и заговорщиков против Турции, они мне говорят, чтобы в марте непременно там был». В условиях дальнейшего обострения ситуации на Балканах надо было решать – как же быть с университетом. Попович все еще надеется совмещать и его, и войну: «Не хотите ли Вы быть так добры исходатайствовать у г. ректора Соловьева и Н. А. Попова (председателя Славянского комитета. – А. Ш.)» позволения держать экзамен в марте месяце, тогда я не потеряю курс»⁹.

Но, не дождавшись марта, уже в январе, он (под видом корреспондента «Голоса») вновь на мятежном полуострове – на сей раз в Боснии, откуда бомбардирует и Аксакова, и Славянский комитет просьбами о помощи деньгами и оружием¹⁰. Помощь была оказана и, как всегда, немалая: Московский славянский комитет собрал на восстание 30 000 рублей, а Санкт-Петербургское славянское благотворительное общество – вдвое больше¹¹. На них агенты восставших закупили три тысячи винтовок, миллион патронов и даже две пушки¹².

При этом весьма наглядна характеристика Йована Поповича-Липоваца, данная ему «благодетелем» в послании к известному дипломату А. С. Ионину от 15 февраля 1876 г.: «В последнее время уехали от нас драться два черногорца – Попович „Иван Юрьевич", студент медицины в Московском университете, и Николич, студент Духовной академии… Попович, хоть и враль, но поэт и малый приличный (выделено нами. – А. Ш.)»¹³. Воистину, лучше не скажешь! Жизнь неоднократно подтвердила точность этих слов… Но вернемся к теме.

В марте 1876 г. наш герой шлет очередное сообщение Аксакову: «Плохо нам, Иван Сергеич, действительно, Босна не храбра. Я пропагандирую, переодет ежедневно, раз чуть-чуть не попал в турецкие руки. Воевал два раза как простой волонтер. Если не завоюют Сербия и Черногория, плохо дела пойдут»¹⁴. Однако Сербия и Черногория «завоевали», и Балканский кризис, мало-помалу затихавший сам собой, разгорелся с новой силой. И мы уже видим его в сражениях Черногорско-турецкой войны… Выбор был сделан – прощай Московский университет! Но при этом – отнюдь не прощайте Вы, Иван Сергеич.

Лето 1877 г. – важный рубеж в жизни экс-студента. Именно тогда сделанный ранее выбор между «войной и миром» окончательно материализовался: в Санкт-Петербурге он вступил «охотником» в русскую армию, в которой – с немалым числом больших и малых перерывов – прослужит вплоть до 1917 г… 22 июня 1877 г. новоиспеченный воин пишет Аксакову: «Причины, которые заставили меня поступить под знамена Великой России – „Освободительницы славян", Вам известны из моей прошлой жизни… Только могу Вам обещать, что постараюсь оказаться достойным русского солдата и что постараюсь между русскими поддержать реноме моей счастливой и несчастливой родины. Иван Сергеич… я теперь осмеливаюсь, согласно Вашему обещанию и данному слову в Москве, попросить Вас выслать мне стипендию за пять месяцев вперед. На жалование рядового очень трудно поезжать» ¹⁵. Резолюция Аксакова звучала: «Выслать 50 р. За август и сентябрь»¹⁶.

Вступление Поповича-Липоваца в русскую армию – шаг действительно логичный, имея в виду всю его «прошлую жизнь»: к 1877 г. пора импровизаций самих балканцев уже закончилась, а в дело борьбы с Турцией включилась «Великая Россия». Вот наш герой и поспешает из Петербурга на Кавказ, где ожидаются «великие бои». В чем его продолжает поддерживать И. С. Аксаков, хотя Славянский комитет никаких обязательств в отношении него уже не несет.

10 августа, из Тифлиса, следует новое письмо благодетелю: «Спешу известить Вас, что вчера выдержал офицерский экзамен при здешнем штабе с отличием, и буду на днях произведен офицером, но раньше, чем буду произведен, я спешу в Кюрук-Даро портупей-юнкером в Его Величества Лейб-Эриванский гренадерский полк, чтобы не опоздать в серьезном деле, которого на днях ожидают»¹⁷. Легко узнается прирожденный черногорец, – заслышав звук боевой трубы, у него будто вырастают крылья.

Воевал он славно, был контужен; в письме другу обнаруживаем колоритные сцены: «Раз писал тебе, не получил ответа, второй раз пишу из дивизионного лазарета. За славное Авлиярское дело, за мой подвиг, что я первый поднялся на крепость и убил своеручно командующего Авлияром, получил Георгия IV ст. (солдатского). За Деве-Бойну, за то, что я лично, по своей инициативе, с 40 человек напал на две турецкие батареи, взял 7 орудий, перебил людей и лошадей, убил своеручно (зарезал) коменданта артиллерии, получил сегодня „Георгия I ст. с бантом" и сделался я единственным портупей-юнкером во всей русской армии, удостоенным такой награды [11]11
  Знак отличия Военного ордена (Георгиевский крест или «солдатский Егорий») 1-й степени являлся действительно наградой крайне редкой – полученный Поповичем-Липовацем имел номер 14, какявствует из описи изъятыху него при аресте в Сербии вещей.


[Закрыть]. За рекогносцировку Эрзерума представлен в офицеры…». Но война подходила к концу, и потому в завершение письма: «Думаю дать в отставку, жизнь скучна, дороговизна ужасная»¹⁸.

И правда, начало 1878 г. дважды орденоносец провел в Москве, где встречался с Аксаковым, а во второй половине января отправился за границу, дабы подлечиться: «Мое здоровье, как сами видели, было ужасно расстроено», – писал он ему по весне¹⁹.

19 марта из Парижа Попович-Липовац подробно информировал Аксакова о своем житье-бытье и лечении: «Я жил некоторое время в Швейцарии, но мои скудные средства не позволяли мне там остаться… и я принужден был с последними деньгами отправиться в Париж, где лечение мне ничего не стоит… Я здесь поселился в Студенческом квартале и живу себе отчасти покойно, изучая французский язык, который мне очень нужен. Но живу в долгах!». И далее: «Конечно, я рассчитываю на Вас, Иван Сергеич, и ни на кого больше, мой князь (Николай Петрович-Негош. – А. Ш.) предпочитает себе в карман класть деньги, чем помочь человеку… Мне писали из Черногории, что он ужасно сердит на меня, что я поступил на „русскую службу"». А потому «прошу Вас… исполнить мою просьбу»²⁰. В послании от 10 апреля следует и расшифровка оной: «Теперь я Вас опять покорно прошу немедленно выслать мне обещанное Вами воспомоществование в продолжение четырех месяцев» ²¹. Аксаков откликнулся на просьбу – на том же письме его рукой начертано: «25 апреля послано 135 руб.».

Обращают на себя внимание еще две детали из парижских писем Липоваца. Первая – его сообщение о том, что «я здесь останусь еще два месяца»²² (считая с апреля); и вторая: «Если будет объявлена война, я поспешу встать в ряды непобедимой России и постараюсь показаться достойным Вашей помощи»²³. Из них следует, что находиться за границей он предполагал до июня 1878 г.

Именно тогда, подлечившись, он возвратился в Россию и вновь оказался на службе, где, за прошлые «боевые отличия», получил чин прапорщика, с переводом в Лейб-гвардии Гренадерский полк²⁴. В августе того же года Й. Попович произведен в подпоручики, а два месяца спустя – по ходатайству наследника-цесаревича Александра Александровича – ему было пожаловано имение в 400 десятин земли в Бердянском уезде Таврической губернии, а из министерства земледелия и государственных имуществ выделена ссуда в 1000 рублей на обзаведение²⁵… Что и говорить, 1878 год, в плане производств и пожалований, выдался для «черногорского Д’Артаньяна» весьма благодатным.

Что касается обещания Аксакову при первом удобном случае участвовать в войне, то молодой офицер не кривил душой. С началом в 1879 г. Ахалтекинской экспедиции он выразил желание отправиться на новый фронт. 16 июля, оказавшись в Москве и не застав Ивана Сергеевича дома (тот находился в ссылке, во Владимирской губернии, – вследствие своей знаменитой речи 1878 г. против российской дипломатии), Попович-Липовац писал ему: «Проезжая через матушку-Москву по случаю моего отъезда в Ахал-Текинский отряд, куда я по Высочайшему повелению еду в распоряжение генерал-адъютанта Лазарева, я не мог пропустить счастливого случая сделать Вам визит как человеку, сделавшему для меня очень много добра… Позвольте, Иван Сергеевич, от души Вас поблагодарить за все, что Вы мне сделали. Я и в будущем постараюсь показать себя достойным протекции своего протектора. Не зная будущего, я высказываю свою признательность и уважение, которые я всегда питал к Вам. Прощайте»²⁶.

Автор письма оказался верен себе – в ходе Ахалтекинской экспедиции, за подвиги в боях, он был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами… Заметим кстати, что 14 августа 1879 г. командующий экспедицией генерал-адъютант И. Д. Лазарев умер, а в мае 1880-го (после неудачных действий его преемника, генерал-майора Н. П. Ломакина) пост этот занял герой войны с Турцией, генерал-лейтенант М. Д. Скобелев – во главе с ним боевые операции русских войск в Туркмении успешно завершилась взятием в январе 1881 г. крепости Геок-Тепе²⁷.

Итак, на сцене появилась вторая крупная личность Герцеговинского «закулисья», и значит – нам пора обратиться непосредственно к восстанию 1882 г.

* * *

Оно вспыхнуло годом ранее в Боке Которской, но быстро «разгорелось», захватив в январе 1882 г. и восточную Герцеговину. Однако уже к лету – в результате жестоких мер австрийских властей – его накал стал быстро слабеть. А в мае генерал Йованович, подавив движение в Кривошиях, поставил герцеговинских повстанцев в безвыходное положение. Спорадичные их действия продолжались до осени, когда вожди инсургентов перебрались в Черногорию²⁸. На том все и закончилось.

Понятно, что очередное восстание православного населения на Балканах вызвало в России массу сочувственных откликов. Позицию же официального Петербурга предельно наглядно выразил Александр III в собственноручной резолюции на донесении министра-резидента в Белграде А. И. Персиани о движении в Герцеговине: «Очень хотелось бы им помочь, но не время теперь»²⁹. Очевидно, что даже самодержец не удержался от симпатий к восставшим, однако резоны большой политики заставляли подождать… А ждать, между тем, намеревались не все – ив первую очередь получивший за Геок-Тепе Георгия 2-й степени и чин полного генерала ахалтекинский триумфатор, начавший активные поиски контактов с видными славянофилами.

С Аксаковым М. Д. Скобелев познакомился 9 января 1882 г., что точно фиксирует супруга Ивана Сергеевича А. Ф. Аксакова (Тютчева) в своих воспоминаниях, подчеркивая: «За последнюю зиму Скобелев близко сошелся с моим мужем»³⁰. И на первой же встрече генерал заявил, что «12-го в Петербурге состоится банкет для ознаменования взятия Геок-Тепе, и что он, Скобелев, намерен произнести речь и воззвать к патриотическому чувству России в пользу славян, против которых вооружаются в настоящее время мадьяры, и что он хочет открыть подписку в пользу кривошиев»³¹. Говорили, что Скобелев сам собирался отбыть в Герцеговину, чтобы взять командование повстанцами в свои руки, но внезапная кончина не позволила ему сделать это³².

В качестве главной базы для организации помощи герцеговинцам была определена находившаяся под русским управлением Болгария. Российские дипломаты в Княжестве (и прежде всего, состоявший в дружеских отношениях с Аксаковым консул М. А. Хитрово), как и многие офицеры, сочувственно отнеслись к планам славянофилов по сбору оружия и денег, вербовке добровольцев – им консульство выдавало русские паспорта. Немаловажно заметить, что в начале 1882 г. по стране кружили слухи, будто на румынской границе уже стоит Скобелев со 120 тысячным войском, собираясь пройти через Сербию в Боснию и Герцеговину³³.

Тогда же в Болгарию – для организации переброски добровольцев в Герцеговину – отправился экс-вольный слушатель медицинского факультета Московского университета, давний «клиент» И. С. Аксакова, Святослав Правица, снабженный его рекомендательным письмом к Хитрово… Два года спустя, в письме К. П. Победоносцеву от 12 октября 1884 г., Аксаков, оправдываясь, излагал иную версию того, как Правица оказался в Болгарии: «Наконец, Правица решился ехать на службу в Болгарию, куда я ему и дал рекомендацию года три-четыре тому назад (т. е. в 1880–1881 гг. – А. Ш.)… Никаких сношений с Правицей по отъезде его в Болгарию я не имел»³⁴. Лукавит Иван Сергеевич в своем оправдательном письме, что очень легко доказывается, – Попович-Липовац 9 апреля 1882 г. предостерегал его: «Советую Вам осторожно давать Ваши рекомендательные письма; кто-то, по слухам, Ваше письмо передал в Австрийский консулат. Правица, которому Вы дали письмо на г. Хитрово, оклеветал Ивановича. Правица – это шарлатан и подлец в высшей степени…»³⁵. Столь хлесткая и недипломатичная оценка имела, думается, под собой основание [12]12
  «Оправдательное» письмо Аксакова Победоносцеву, о котором мы говорили, датировано 12 октября 1884 г. 20 октября Константин Петрович передал его шефу Азиатского департамента российского МИД И. А. Зиновьеву с припиской: «Вот письмо Аксакова, о коем я говорил Вам. Граф Толстой показывал его государю, и Его Величество удовлетворился разъяснениями, не находя оснований не верить искренности Аксакова…» (Архив внешней политики Российской империи. Личный фонд И. А. Зиновьева. Оп. 861. Д. 121. Л. 1). Что же обеспокоило государя? Мы предполагаем, что это – очередные слухи о восстании на Балканах, чего России крайне бы не хотелось. В подтверждение приведем отрывок из письма Стевана Петрановича (который еще в 1878 г. боролся против оккупации Боснии и Герцеговины австрийцами, за что и был ими приговорен к смерти) известному русскому слависту В. И. Ламанскому от 7 октября 1884 г.: «Встречаю на улице некоего Правицу, который выдает себя за доктора медицины (он даже студентом медицинского факультета МУ никогда не являлся, будучи вольнослушателем. – А. Ш.). И он мне говорит, что господин Аксаков послал его найти людей, которые организуют восстание в Боснии и Герцеговине, и для этого он имеет 219 000 рублей». И далее: «Я сказал ему, что он – на ошибочном пути, и что так восстания не организуют, что надобно иметь продуманный план. Иначе все это скомпрометирует и Россию, и само дело, как это случилось в 1882 году, когда тот же Правица украл так много денег и полагал возможным с 50 черногорцами прогнать Австрию из Боснии». И наконец, финал: «Неужели Вы таким мошенникам доверяете столь деликатные вещи?..» (Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 35. Оп. 1. Д. 1104. Л. 23 об.–5). Важно заметить, что перевод письма Петрановича на русский язык самому Аксакову послал опальный сербский митрополит Михаил из Киева 20 октября 1884 г. (Рукописное отделение Института русской литературы (далее – РО ИРЛИ). Ф. 3. Оп. 4. Д. 390. Л. 13–14). И русский консул в Софии А. И. Кояндер в то же время информировал Н. К. Гирса о визите к нему Правицы, просившего снабдить его винтовками с казенных складов. При этом он упоминал все о той же сумме (220 000 рублей). Естественно, что ему было отказано. И тогда, по словам дипломата, как ни в чем не бывало, «Правица снова зашел ко мне и заявил, что он отказывается от освобождения своей родины, но просил дать хотя бы 100 франков для некоторых его соотечественников, находящихся в крайне бедственном положении». Визитная карточка Аксакова прилагалась к донесению в МИД (см.: Сказкин С. Д. Конец австро-русско-германского союза. Т. I. 1879–1884. М., 1928. С. 211–212)… По-видимому, до австрийского консула в Софии докатились безумные речи «просителя», соответственно, последовал демарш из Вены в Петербурге, вот Александр III и проверял – кто есть кто. Аксаков в «покаянном» письме на имя Победоносцева написал подробно о Правице, но, как мы обнаружили, несколько лукавя касательно своих отношений с ним…
  Бошко Ковачевич ошибается, полагая, что именно в 1882 г. «Аксаков приготовил 200.000 рублей, из которых в Болгарию для подготовки восстания было послано 20.000 рублей» (Ковачевић Б. Србија и Русија. 1878–889. Београд, 2003. С. 182)… Как видим, данная сумма фигурировала в 1884 г. и, судя по содержанию все того же письма Аксакова, носила явно мифический характер.


[Закрыть].

В начале весны он отправился домой, а ему на смену прибыл Попович-Липовац. Из этого следует, что функции распределялись так: Правица (вместе с некоторыми русскими офицерами и представителями болгарских властей) – под общим началом М. А. Хитрово – занимался сбором добровольцев в Болгарии, их вооружением и подготовкой к переброске. А на Поповиче, как на боевом офицере, лежала иная обязанность – непосредственного их использования в военных условиях. В марте 1882 г. Попович-Липовац находился у себя в Бердянске в полной готовности ехать в Болгарию. Дело оставалось за деньгами, тем более, что они ожидались именно от Скобелева. И Липовац телеграфировал Аксакову: «Генерал приказал обратиться к Вам. Телеграфируйте, сколько пожертвовал. Вышлите переводом в Государственный банк в Бердянск» ³⁶. Но Аксаков (находившийся тогда в Одессе – центре транзита из России в Болгарию) скобелевских денег не прислал – из «покаянного» письма следует, что оные «пересылались через меня прямо в русское консульство»³⁷, – а прислал нечто более важное – телеграмму-отмашку: «Поезжайте в Софию. Там все готово»³⁸.

Уже в конце месяца Липовац – в столице Болгарии! Но, не тут-то было. Как писал он Аксакову 9 апреля, «приехавши… я видел, что болгары действуют без всякой энергии, что никакой почвы не приготовлено, ружей нет, денег ни копейки, исключая 500 рублей, которых какой-то комитет раздал каким-то шарлатанам, правда, людей много собрано – 150 чел. черногорцев, но что же делать с ними, когда эта босая и недисциплинированная команда требует обуви и денег на пропитание». И далее: «Я собрал несколько десятков ружей, только благодаря доброте и патриотизму русских офицеров, знающих меня еще в России [13]13
  Стволы ему поставлялись русскими офицерами с воинского склада в Рущуке. Источники сохранили некоторые их имена, в частности – полковника Миронова.


[Закрыть]»³⁹. И итог: «Я не получил в свои руки ни одной копейки (пусть свидетельствует г. Хитрово), и взял команду людьми и 400 ружей, но рассчитывал на свои 4000 руб., которые и пожертвовал на восстание»⁴⁰, заложив, по некоторым данным, бердянское имение⁴¹ [14]14
  Данный факт подтверждает то обстоятельство, что, находясь в начале марта в Петербурге, Попович посетил посланника Сербии Д. Хорватовича и сообщил ему о скором отъезде в Герцеговину, присовокупив, что «единственной материальной помощью стала субсидия от газеты, в какую он обязался посылать вести (выделено нами. – А. Ш.)» (Ковић М. Политика Русије према Србији. 1881–887. Дипломски рад. Филозофски факултет Београдског универзитета. Београд, 1995 (рукопис). С. 42).


[Закрыть].

Кстати, а где же скобелевские деньги, пересланные Аксаковым в Софию? Накануне перехода границы Липовац с горечью писал ему: «Итак, многоуважаемый Иван Сергеич, знаменитый генерал, чьи речи гремели от Питера до Парижа… этот сочувствующий нам герой, когда дошло было до ничтожной суммы денег, не сдержал своего слова. Несмотря на то, что генерал отказался от своего слова, поручик не откажется, еще у меня есть 4000 руб. и своя жизнь»⁴².

Как же так? С одной стороны, по словам Аксакова из позднего письма: «Помощь восстанию в Герцеговине была оказана действительно из Болгарии при бытности в ней М. А. Хитрово на деньги, данные Скобелевым месяцев пять, кажется, до его кончины, и им отчасти собранные у московских купцов. Тогда совершили свои неудачные экспедиции русские офицеры Попович-Липовац и Йованович»⁴³. Из сказанного видно, что была прямая связь между скобелевскими деньгами и миссией Липоваца. А, кроме того, деньги получал Хитрово, с кем тот был в добрых отношениях (в июле 1882 г. он просит Аксакова «передать поклон г. Хитрово, одному из немногих русских, которые сумели заступиться и за Россию, и за мое несчастное отечество»⁴⁴). Но с другой стороны, – признание Липоваца в том, что из денег Скобелева, да и не из каких иных, он не получил ни копейки, и что это мог подтвердить тот же Хитрово. В чем дело?.. Данный вопрос всегда нас интриговал – ну никак не могла связаться денежная линия. А ларчик-то, оказывается, открывался просто – это стало понятно, когда в архиве мы обнаружили собственноручную расписку Аксакова в получении денег от Скобелева, датированную концом марта – именно тогда, как помнится, Липовац и сокрушался о них. Приведем документ полностью: «1882 г., марта 23, получил от генерала Скобелева в пользу славян 530 фр. Ив. Аксаков»⁴⁵.

Итак, гора родила мышь – под вывеской «скобелевского фонда» скрывалась сумма, какой могло хватить лишь на первые оперативные нужды, но никак не на финансирование «предприятия» в целом. Сама ее ничтожность не предполагала особых разговоров – вот Хитрово и запамятовал. Попович же, введенный в заблуждение, рассчитывал, конечно, на куда более весомые «ассигнования», поэтому и жаловался Аксакову, не получив из них ни гроша…

Но надо было и дело делать, и 9 апреля Попович-Липовац пишет Аксакову: «Итак, многоуважаемый Иван Сергеевич, до свидания, или прощайте во веки веков. Завтра иду с шайкой – боюсь Сербии, дрожу от шпионов и с нетерпением жду встречи австрийцев»⁴⁶. Добавим, что переход границы предполагался в районе города Княжевац.

В этих словах обращает на себя внимание: «Боюсь Сербии». Дело в том, что путь в Герцеговину из Болгарии лежал через сербскую территорию, и Липовац, окажись он среди «своих», действительно, имел все основания ждать недоброго приема – власть в Белграде находилась в руках проавстрийской партии напредняков во главе с Миланом Пирочанцем. Сменив в 1880 г. у государственного руля либералов-националистов Йована Ристича, они поддержали «новый курс» Милана Обреновича, связавшего, после Берлинского конгресса, судьбу страны и династии с Веной. В 1881 г. монарх подписал с представителями Австро-Венгрии знаменитую «Тайную конвенцию», по которой, de facto, Сербия «скатывалась» к уровню протектората. Второй ее пункт (касавшийся и оккупированной незадолго до этого Боснии и Герцеговины) гласил: «Сербия не будет терпеть политические, религиозные или иные провокации, которые, будучи организованы на ее территории, были бы направлены против Австро-Венгрии, подразумевая при этом Боснию и Герцеговину и Новипазарский санджак»⁴⁷.

Тем самым, Белград строго обязывался не поддерживать восстание соплеменников в Герцеговине; мало того – он был должен нейтрализовать любую «частную» инициативу в его пользу, особенно если таковая «ковалась» непосредственно в Сербии или же носила транзитный характер [15]15
  А. А. Петров и Н. А. Клевалина считают, что «Милан Обренович в обмен на признание его в начале 1882 г. королем, а Сербии – королевством полностью подчинил себя в это время австрийским „менторам“ и активно пресекал попытки своих подданных помочь восставшим» (см.: Петров А. А., Клевалина Н. А. Йован Попович-Липовац. Воин, поэт, ученый. М., 2011. С. 63). Как видим, «подчинение австрийским „менторам“» произошло раньше – в июне 1881 г., когда была подписана «Тайная конвенция». Начало же этого процесса относится к сентябрю 1880 г. – времени визита князя Милана в Вену, следствием коего и стало отстранение от власти русофильски ориентированных либералов.


[Закрыть]. Попович-Липовац отдавал себе отчет в возможных трудностях, что и отразилось в его письме Аксакову. Тем более, что сербские власти были осведомлены о его приготовлениях в Болгарии – посланник Сербии в Софии Сава Груич сообщил о них в Белград⁴⁸. А из Петербурга информация о планируемой акции в поддержку герцеговинцев пришла еще в марте⁴⁹.

Предупрежденный таким образом извне, министр внутренних дел Сербии Милутин Гарашанин в начале апреля привел пограничную стражу в состояние повышенной боевой готовности и приказал не пропускать в страну ни оружие, ни добровольцев. Тем самым он серьезно затруднил Липовацу саму возможность прорваться через границу. И тогда – уже 22 числа – Попович-Липовац обратился к начальнику Тимокского среза (уезда) с письмом, выдержанным в патриотическом тоне: «Как серб, обращаюсь к сербу с просьбой: скажите мне, как я могу выпутаться из нынешнего тяжкого положения, в котором нахожусь, – уже десять суток, днем и ночью, я блуждаю по этим горам, пытаясь найти способ, как помочь сербскому делу. Льется кровь сербов, стонут раненые, гибнут мстители, борясь дубинами против австрийских винтовок. Между тем, я, как серб, в желании им помочь, закупил 130 ружей и хотел их переправить через Сербию, но, к своему удивлению, увидел – сербы не сочувствуют этому святому делу и ставят мне палки в колеса. Я повторяю, что обращаюсь к Вам не как к чиновнику, но как к сербу, – что мне делать; заклинаю Вас освобождением и объединением нашего народа, смотреть на все мои действия сквозь пальцы»⁵⁰. И далее в письме шла расшифровка этих предполагаемых действий.

Местный начальник сообщил содержание этого письма своему шефу в Княжеваце, а тот – непосредственно министру. Гарашанин приказал тщательно следить за действиями Липоваца и попытаться обнаружить «доказательства» того, что он действует по заданию русского правительства. И здесь следует повториться – официальный Петербург не имел к герцеговинской авантюре никакого отношения, что подтверждает резолюция Александра III на донесении посланника из Белграда. А потому многие современники и позднейшие исследователи утверждали, что Попович-Липовац и Иванович подали в отставку перед ее началом – по образу и подобию недавнего черняевского «прецедента»⁵¹. Между тем, наш герой получил отставку лишь по возвращении из своего «сербского» рейда, 5 июля 1882 г. в Софии. И, следовательно, в течение весьма длительного времени (с повозками, полными винтовок, и намерениями, противными воле Белграда) по Сербии колесил действующий офицер русской гвардии с русским же паспортом – идеальная фигура для компрометации Петербурга⁵². И сербские власти не преминули данным фактом воспользоваться…

В конечном итоге, несмотря на все препятствия, чинимые пограничной стражей, Й. Поповичу-Липовацу с товарищами удалось-таки прорваться в Сербию. Спрашивается – на что же он рассчитывал, получив ясный сигнал, что его там не ждут?.. А надежда была и не казалась столь уж призрачной. Здесь на время прервемся в описании «одиссеи» Липоваца и покажем макроконтекст происходивших событий – без него трудно объяснить природу этой надежды.

Итак, начало 1880-х оказалось для новых балканских государств временем бурным. Элита освобожденных народов стояла перед выбором пути внутреннего развития: куда идти и с кем идти? Столкнулись, а кое-где буквально вошли в клинч, два подхода – один на ускоренную модернизацию (или вестернизацию); другой на отстаивание традиционных ценностей в рамках привычной системы аграрного статичного мира. «Либеральная идея и традиция» – это противоречие определяло всю историю Балкан вплоть до Первой мировой войны, органично перекликаясь с известным русским спором западников и славянофилов.

Наиболее драматично оно проявилось как раз в Сербии. Уже говорилось, что после Берлинского конгресса 1878 г., даровавшего ей независимость, Милан Обренович открыто перешел на австрофильские рельсы. Тем самым он обозначил свое желание втянуть свою страну в Европу. Призванный в октябре 1880 г. к власти кабинет напредняков и попытался осуществить такой «прыжок из балканского мрака на европейский свет».

Понятно, что брошенный столь явно вызов не мог остаться без ответа. Стремление властей «европеизировать» страну скорым кавалерийским наскоком – т. е. «насадить в ней европейскую культуру» и «сейчас же втиснуть естественный строй сербского государства в нормы чисто европейские», как отмечали русские очевидцы ⁵³, причем без всякого учета ее адаптивных способностей, – вызвало протест со стороны оппозиции, принадлежавшей к Радикальной партии. Отрицая универсальный характер исторического пути Европы и ее образцов, ведомые Николой Пашичем радикалы провозгласили первейшей задачей защиту сербской самобытности, каковую они отождествляли с только что обретенной свободой. «Мы совсем не бережем того, что серба делает сербом, – подчеркивал Пашич, – но, следуя моде, стремимся к тому, чем так кичатся иностранцы»⁵⁴.

По своей внешнеполитической ориентации и цивилизационному настрою вождь и его соратники всегда оставались стойкими русофилами и, соответственно, – астрофобами и националистами.

В условиях жестокого внутрисербского конфликта начала 1880-х гг., в котором с западническим правительством солидаризировался один лишь Двор, а весь народ принял сторону почвенников-радикалов⁵⁵, восстание в Герцеговине и «добровольческая акция» в его поддержку добавили властям головной боли. Радикалы, как и жители приграничных округов, активно поддержали своих восставших соплеменников, а также помогли отрядам Поповича-Липоваца и Ивановича в бытность их в Сербии. Мало того – они не исключали возможность и собственного участия в восстании. Российский славист П. А. Кулаковский, занимавший в 1878–1882 гг. кафедру русского языка и литературы в белградской Великой школе, информировал И. С. Аксакова 21 марта 1882 г.: «Перед своим отъездом заходил ко мне священник Милан Джурич (влиятельнейший радикальный деятель местного уровня из г. Ужице. – А. Ш.), очень интересующийся восстанием Герцеговины. Он мне говорил, что есть места, в которых австрийцы не будут в состоянии потушить восстание и целых пять лет. Между прочим, он просил меня написать, что он готов перейти в Герцеговину с четою, если это понадобится, но для этого нужны средства»⁵⁶. Вот на эту-то внутреннюю оппозицию австрофильскому курсу официальных сербских властей и рассчитывал Йован Попович-Липовац, пробиваясь из Болгарии в Сербию…

Сговорившись еще раньше со Стеваном Ивановичем и «распылив» свой отряд, он с двумя повозками, набитыми оружием и боеприпасами, направился через Ягодину к Чачку, который был определен местом сбора участников акции. Там все и встретились – 100–150 волонтеров и оба предводителя.

Переход границы вооруженными добровольцами и явная поддержка, оказываемая им населением, сильно встревожили белградские власти. 6 мая 1882 г. М. Гарашанин, по поручению премьера М. Пирочанаца, информировал австро-венгерского посланника, графа Кевенхиллера о том, что «существует возможность прорыва черногорцев в Герцеговину, и потому австрийские власти должны быть начеку»⁵⁷. Ранее – в конце апреля – последовало решительное указание министра внутренних дел на места пресечь акцию добровольцев ⁵⁸, а военный министр Тихомиль Николич перевел одну роту регулярной армии из Княжеваца в Ужице⁵⁹, ибо подразделения «народного войска», отряженные для «пресечения акции», вовсе не горели желанием в этом участвовать – саботаж местных жителей был налицо.

И все же для «путешественников» наступали трудные времена – петля вокруг них затягивалась: на подходе к Чачку жандармы арестовали Ивановича, но ему вскоре удалось бежать, а в самом городе была захвачена одна повозка Липоваца; другая же, которой тот, переодевшись кучером, управлял сам, сумела скрыться. Несмотря на растущую опасность, Попович и Иванович решили продолжить свой путь в Герцеговину через Ужицкий округ, а сборное место для раздачи оружия выбрали под горой Елица.

Еще в Чачке Липовац познакомился с капитаном Сербом, у которого оставил свой чемодан и текст депеши для газет «Голос» и «Новое время»: «Premier lieutenant de la garde imperiale russe Popovitch-Lipovatc en retrait va passer la frontiere avec 150 hommes» ⁶⁰ – какой же черногорец упустит случай «порисоваться». Депешу следовало послать в Россию через 3–4 дня после ухода добровольцев из города. Однако вряд ли она была послана: соблюдая присягу, Серб доложил начальству о новом знакомстве, и, по приказу военного министра, чемодан Поповича-Липоваца был вскрыт, но… в нем никаких улик не оказалось. Пока!