Текст книги "Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)"

– Мертвец в саване, оставивший свою могилу ради прогулки при луне, – серьезно ответил Тод, кусая губы.

– Погребальные одежды, наверняка. Длинное белое одеяние, белее снега. Лучше бы мне молчать, но это был Даниэль Феррар, – добавил Люк, низким мрачным голосом, весьма подходящим к тому, что он говорил. – Его неупокоенный дух бродит по земле, вы же знаете, сэр.

– И куда же пошел его призрак?

– Упаси меня Бог увидеть, сэр, – ответил Макинтош, тряся головой. – Я бы не стал следить за ним ни за что на свете. Я после этого не очень-то медленно шел сюда: через поле, и прямо в дом.

– Летел подобно ветру, я полагаю.

– Мое сердце колотилось как сумасшедшее, мастер Джозеф, и я очень надеюсь, сквайр не станет снова посылать меня через овраг после наступления темноты! Я этого не вынесу, сэр, я лучше уволюсь.

– Должен сказать, ты нигде не сможешь работать, Макинтош, если позволишь подобным страхам лишать тебя разума, – вставил я. – Ты ничего не видел, это все фантазии.

– Ничего не видел?! – повторил Макинтош в полном отчаянии. – Как же, мастер Джонни: я никогда не видел более ясно за всю мою жизнь! Это было большое белое страшное привидение, которое пронеслось мимо меня с рыданиями. Надеюсь, вам никогда не выпадет несчастья увидеть подобное, сэр!

– Уверен, этого не случится.

– Что здесь происходит? – спросил Том Кони, выглянув из-за двери.

– Макинтош видел призрака.

– Призрака! – воскликнул Том и расплылся в ухмылке.

Макинтош, все еще дрожащий, вновь начал свой рассказ, весьма его улучшив позаимствованной у Тода иронической фразой.

– Мертвец в саване покинул свою могилу на церковном дворе. Боюсь, это мог быть только Феррар, лежащий как раз у самого края, за границами освященной земли. Я никогда не решался приблизиться к тому месту, где он похоронен, и никогда священник не читал над ним, мистер Том!

Но вместо того чтобы проникнуться серьезностью слов, касавшихся Феррара, Том Кони лишь рассмеялся. Окончив бесплодные поиски в подвале и сыроварне, вернулись слуги и увидели Макинтоша.

– Дай ему кружку горячего эля, Молли, – велел Том.

И мы оставили их, собравшихся вокруг Макинтоша, с открытыми ртами слушавших его историю.

Из того факта, что Нетти Тревин отсутствовала в доме, можно было сделать лишь один вывод: несчастное дитя убежало домой к матери. С непокрытой головой, обнаженными шеей и руками, она пошла через метель и, как выразилась мисс Тимменс, могла замерзнуть насмерть.

– Маленькая идиотка! – воскликнула в гневе мисс Тимменс. – Сара Тревин точно станет винить меня: дескать, могла бы и получше присматривать за ее дочерью.

Но одна из старших девочек, Эмма Стоун, которая обрела память только после того, как переварила ужин, в эту критическую минуту вдруг заявила: они уже закончили играть в «Кошку в углу» и даже в «Апельсины и лимоны», что шли следующими, когда она видела Нетти Тревин и говорила с ней. Эмма рассказала, что она шла по коридору, ведущему к кладовой, и увидела Нетти, которая «сжалась в комок возле стены в середине коридора, словно боялась, что ее кто-нибудь увидит».

– Эмма Стоун, ты говорила с ней? – спросила мисс Тимменс, выслушав это признание.

– Да, госпожа учительница, я спросила, почему она не играет и зачем здесь прячется.

– И что она сказала?

– Ничего, – ответила Эмма Стоун. – Она отвернулась от меня, словно не хотела говорить.

Мисс Тимменс бросила на Эмму Стоун долгий пронизывающий взгляд. Эта юная леди, как оказалось, была весьма склонна фантазировать, и учительница подозревала, что она и сейчас все выдумала.

– Клянусь Богом, я видела ее, – перебила девушка, прежде чем мисс Тимменс высказала лишь половину своих сомнений, и голос Эммы звучал весьма искренне. – Я не сочиняю, мэм. Я думаю, Нетти плакала.

– Что ж, довольно странно, что ты вспомнила все это только сейчас, Эмма Стоун.

– Простите, мэм, я отвлеклась на пирожки, – призналась Эмма.

Детям настала пора уходить. Шляпки и шали были надеты, и все покинули дом под присмотром мисс Тимменс, миссис Хилл и Марии Лис. Старая, по-матерински добрая госпожа Кони высказала надежду, что они найдут малышку дома, под одеялом, и что мать даст ей какое-нибудь горячее питье.

Пришло время поужинать и нам. Мы ели стоя, ту же самую еду, только для сквайра и старика Кони принесли хлеб с сыром. После этого мы все собрались вокруг камина в столовой, а эти двое раскурили свои трубки.

И можете себе представить, как все мы были ошарашены, когда посреди одной из историй старика Кони внезапно открылась дверь, и, обернувшись, мы увидели мисс Тимменс. Миссис Тодхетли встала, она сейчас выглядела так, словно тоже увидела призрак.

– Малышка! Ее нет дома?

– Нет, мэм, так же, как и здесь, – ответила мисс Тимменс, забыв об этикете (как это обычно бывает, когда люди встревожены или расстроены) и садясь без приглашения. – Я пришла сказать вам и спросить совета о том, что делать дальше.

– Девочка, должно быть, пошла домой и заблудилась в снегу! – воскликнул сквайр, в ужасе выпустив трубку изо рта. – Что думает ее мать?

– Я ей не сказала, – ответила мисс Тимменс. – Я пошла к ней домой, и первое, что увидела, открыв дверь, была крошечная пара тапочек, нагреваемых на каминной решетке. «О, вы привели Нетти? – начала мать, прежде чем я успела сказать хоть слово. – Я подогрела для нее тапочки. Она сильно замерзла? Ей понравилось? Она хорошо себя вела?» Как видите, девочка не приходила домой, так что я просто ответила: «Ой, дети еще не вернулись, моя сестра и Мария Лис присматривают за ними. Я просто пришла проведать вас». Бедняжке Саре Тревин и так не сладко, не стоит ее беспокоить, – подытожила мисс Тимменс, будто извиняясь за свой обман.

Сквайр одобрительно кивнул и велел мне принести выпить что-нибудь горячее для мисс Тимменс. Миссис Тодхетли, выглядевшая так, словно была напугана до беспамятства, спросила, что же теперь делать.

Да, что же теперь делать? Что можно сделать? Началось какое-то обсуждение, один говорил одно, другой – другое. Казалось, ничего нельзя придумать.

– Случись с ней что-нибудь по пути домой, упади она в снег, например, или что-нибудь в этом духе, мы бы увидели или услышали ее, – заметила мисс Тимменс. – Она непременно пошла бы напрямую – той дорогой, которой мы пришли сюда и вернулись обратно.

– Ребенку легко потеряться – дороги и поля сейчас как одна большая белая равнина, – возразила миссис Кони. – Она могла заплутать и среди деревьев треугольной рощи.

Мисс Тимменс с сомнением покачала головой.

– Она бы не пошла туда, мэм. С тех пор, как там нашли Даниеля Феррара, дети не любят это место.

– Послушайте, – вдруг заговорил старик Кони. – Давайте обыщем все места, где она могла бы сбиться с пути, по обеим сторонам от дороги.

Он поднялся, и все остальные встали вслед за ним. Ничего лучше и придумать было нельзя. К тому же, все мы чувствовали бесконечное облегчение от того, что можно начать действовать. Сквайр приказал Макинтошу (который все еще не пришел в себя) принести фонарь, и мы все, надев самые теплые пальто, вышли наружу, оставив матушку и миссис Кони поддерживать тепло в камине. На фоне снега мы выглядели сплошным темным пятном, и я вдруг обнаружил, что мисс Тимменс тоже была среди нас.

– Я не могу сидеть без дела, – шепнула она мне. – Если малышка все это время пролежала в снегу, мы найдем ее мертвой.

Стояла прекрасная тихая и холодная ночь, высоко в небе светила луна, снег, белый и чистый, искрился в ее лучах. Том Кони и Тод, в которых пробудились все их лучшие качества и способности, решительно бросились вперед, проваливаясь глубоко в снег возле изгороди, располагавшейся теперь вровень с дорогой. Роща, столь губительная для несчастного Даниэля Феррара, была осмотрена первой. И в этот момент мы убедились в пользе фонаря, который приказал принести сквайр, над чем мы втихомолку посмеивались: фонарь освещал самые темные места, где стволы деревьев росли почти вплотную. Макинтош, ненавидевший рощу, был не в восторге от поисков, несмотря на то, что находился в хорошей компании. Но, судя по всему, Нетти здесь не было.

– Она бы не свернула сюда, – повторила мисс Тимменс, глубоко в этом убежденная. – Уверена, она бы не стала. Она скорее понеслась бы дальше, к матери.

То быстро шагая, то еле плетясь сквозь снег, то громко, то тихо зовя ее по имени, мы продолжили поиски Нетти Тревин. Было уже за полночь, когда мы вернулись домой и встретили миссис Тодхетли и миссис Кони, которые в беспокойстве стояли у дверей, завернувшись в шерстяные шали.

– Нет. Безуспешно. Нигде не можем ее найти.

С этими словами сквайр почти упал на один из стульев в гостиной, словно он и минуты больше не смог бы удержаться на ногах, до смерти вымотанный поисками и разочарованием. Возможно, так оно и было. Что же делать дальше? Что вообще можно сделать? Мы стояли вокруг камина в гостиной, глядя друг на друга, как куча бессмысленных мумий.

– Что ж, – сказал сквайр, – первым делом стоит выпить чего-нибудь горячего. Я до смерти замерз. Который сейчас час? – В этот момент часы на каминной полке пробили один раз. – Половина первого.

– И она наверняка уже мертва, – выдохнула мисс Тимменс слабым, полностью обессиленным голосом. – Не могу не думать о ее бедной овдовевшей матери.

Миссис Кони, часто болевшая, заявила, что она уже больше ничем не поможет и хотела бы лечь в постель. Старик Кони ответил: он пока ложиться не собирается, так что миссис Кони повел домой Том. Не прошло и десяти минут после этого – хотя я и не засекал точного времени, – как я увидел Тома Кони, просунувшего голову в дверной проем и манившего Тода к себе. Я пошел с ним.

– Послушайте, – сказал нам Кони, – после того как я отвел мать домой, решил поискать немного на заднем дворе: мне кажется, я видел следы детских ботиночек в снегу.

– О нет! – воскликнул Тод, бросаясь к задней двери, через двор к полю.

Да, так и было. Недалеко по тропинке, ведущей в овраг Крэбб, снег был взрыхлен и испещрен следами, словно кто-то шел туда и обратно. А потом от тропинки отделялись маленькие следы, по всей видимости, детские, ведущие наискосок через глубокий снег, словно оставивший их сбился с пути. Когда мы прошли по этому следу половину пути через поле, Тод остановился.

– Я уверен, это следы Нетти, – сказал он. – Выглядят похоже. Кто еще это мог быть? Она могла упасть в овраг. Кому-нибудь из вас лучше вернуться и захватить одеяло – и сказать, чтобы подогрели воды.

Страстно желая быть полезными, мы с Томом Кони вместе побежали обратно. Тод продолжил идти по следу. Теперь маленькие следы вели к тропинке, как если бы их владелец внезапно обнаружил, что заблудился, и затем эти следы полностью терялись среди других, крупных, которые уверенно держались тропы.

«Интересно, – подумал Тод, когда остановился, потеряв след, – не был ли огромный призрак Макинтоша всего лишь несчастной маленькой девочкой, одетой в белое? Какой же этот парень непроходимый трус! Это его следы. Чтобы подобным образом разбросать снег, бежать надо было быстро».

В этот момент, когда Тод стоял лицом к оврагу, огонек, напоминающий пламя свечи, маленький и отчетливый, яркий, словно светлячок, возник на противоположном берегу и запетлял среди заснеженного кустарника и стволов деревьев. Что это был за огонек? Откуда он взялся? Мы бы, наверное, никогда не перестали задаваться столь бессмысленными вопросами. Тод не знал, понятия не имел. Он думал о том, как испугался Макинтош, и о призраке, глядя на то, как огонек то исчезает в одном месте, то появляется на расстоянии нескольких ярдов от него. Однако чары призраков не имели власти над Тодом – в том смысле, что они его не тревожили, – и он пошел дальше, пытаясь найти новые очертания маленьких следов.

«Не представляю, что привело сюда Нетти, – думал он. – Надеюсь, она не разбила себе голову в овраге! Проклятый трус! Так взрыхлить снег!»

Но наконец в следующее мгновение он опять увидел следы. Маленькие ножки вновь свернули в сторону, провалившись в глубокий снег. С этого момента Тод больше не терял след, что привел его к низкой узкой лощине (не больше канавы), которая огибала изгородь, ограждавшую овраг.

Сперва Тод ничего не увидел. Ничего, кроме ровного снега. Но, присмотревшись, он заметил что-то прямо под ногами. Было ли это всего лишь углубление в снегу или что-то лежало на нем? Тод опустился на колени в глубокий мягкий белый ковер (провалившись в него почти до талии) и вгляделся, протянул руку, чтобы коснуться того, что там лежало.

Нетти Тревин! Она была здесь! Льняные локоны смешались со снегом, ее маленькие ручки и ножки обнажены, прекрасное белое платье промокло насквозь. Она лежала здесь, в глубокой яме. Тод, грудь которого вздымалась от переполнявших его эмоций, взял ее на руки с нежностью матери, баюкающей младенца. Бледное личико было совершенно безжизненным, сердце, казалось, перестало биться.

– Очнись же, несчастная крошка! – воскликнул он, прижимая ее к груди. – Очнись, малышка! Очнись, маленькая замерзшая птичка!

Никакого ответа. Девочка лежала в его руках бледная и неподвижная.

– Надеюсь, она не замерзла до смерти! – пробормотал он, охваченный странным чувством. – Нетти, ты меня слышишь? Боже, что же делать?

Он побежал через поле с девочкой на руках и почти сразу встретился со мной. Я бросился ему навстречу.

– Прочь, Джонни Ладлоу! – грубо крикнул он, весь во власти спешки и страха. – Не останавливай меня! О, это одеяло? Хорошо. Заверни ее, парень.

– Она мертва?

– Будь я проклят, если знаю.

Он шел быстро, прижимая к себе девочку, завернутую в одеяло. Ну и переполоху же они наделали, появившись в дверях.

Глупая малышка, не в силах преодолеть свою робость, улучила момент, когда задняя дверь была открыта, и ускользнула сквозь нее в надежде добраться домой, к матери. Вероятно, сбитая с толку пустой белой равниной, или, возможно, собственной робостью, а может, перепутав заднюю дверь с главным входом, через который она вошла, девочка отправилась прямо через поле, не представляя, что идет в противоположном направлении. Это ее встретил Люк Макинтош – величайший из идиотов! – и своим внезапным появлением, всполошенным воплем напугал так же сильно, как и она его. Девочка побежала вперед, ослепленная ужасом, и ее бег прервался у изгороди, где она упала в канаву и осталась лежать, засыпанная снегом. Наиважнейшим вопросом сейчас было – могла ли она вернуться к жизни или же в самом деле умерла?

Я отправился за Коулом и бежал всю дорогу. Он послал меня назад, сказать, что придет сразу следом и что эта Нетти Тревин – изрядная дурочка.

– Мастер Джонни! Мистер Ладлоу! Это вы?

Слабый задыхающийся голос позвал меня, когда я дошел до угла возле амбара, это была миссис Тревин. Встревоженная столь долгим отсутствием Нетти, она пошла искать ее, вся в синяках, и вынудила Марию Лис признаться: Нетти пропала. Я сказал ей, что малышку нашли, и рассказал где.

– Живую или мертвую, сэр?

Я запнулся, прежде чем ответить. Коул прибудет немедленно, сообщил я, и мы должны надеяться на лучшее. Но она пришла к наихудшим выводам.

– Нэтти была единственным, что у меня оставалось, – прошептала женщина. – Мой маленький ягненочек…

– Не плачьте, миссис Тревин. Как знать, все еще может закончиться хорошо.

– Если бы я только могла прижать ее, умирающую, к своей груди, попрощаться с ней! – причитала она, слезы катились по ее лицу. – Мир был так жесток ко мне, мастер Джонни, и она была моим единственным утешением.

Мы вошли в дом. Коул примчался как ветер. Мало-помалу девочка, неподвижно лежавшая на кровати, начала согреваться: она была спасена.

– Тебе было холодно в снегу, моя милая? Ты испугалась? – нежно спросила мать, когда Нетти смогла говорить.

– Мне было очень холодно и страшно, пока я не услышала музыку ангелов, мамочка.

– Музыку ангелов?

– Да. Я знала, что они играют для меня. После этого почувствовала себя такой счастливой и уснула. О, мамочка, ничего нет слаще, чем музыка ангелов!

«Музыкой» был звон церковных колоколов, доносившийся до оврага по разреженному воздуху: сладкоголосые колокола Тимбердейла, приветствовавшие Новый год.

Артур Конан Дойл

Представлять в сборнике детективов Конан Дойла – все равно что ломиться в открытую дверь. Поэтому ограничимся лишь кратким комментарием: напечатанные здесь рассказы взяты из разных этапов его творческого пути. «Тайны крытого экипажа» – из очень раннего периода, когда Шерлок Холмс еще фактически «не изобретен», но уже намечены многие сюжетные ходы, которые, пусть и несколько иначе, будут использованы в грядущей холмсиане. А «Защита», наоборот, произведение позднее, родившееся в пору, когда автор, уже тяготясь своим самым знаменитым персонажем, испытывал потребность создавать детективные ситуации словно бы «в пику» Великому Сыщику. При виде методов, применяемых как немецкими шпионами, так и их разоблачителями, Холмс, наверно, мог только грустно улыбнуться… но это он. А вот в качестве элементов, из которых слагается грандиозное панно британского детектива, оба рассказа сохраняют неувядающую ценность и по сей день.

Тайны крытого экипажа
^{(Рассказ кэбмена)}

Утро вроде бы выдалось ясное, но было очень похоже, что весь день хорошая погода не продержится; а, согласитесь, оказалось бы обидно в первый же день отпуска промокнуть насквозь. Кроме того, Фанни только недавно выздоровела после коклюша. В общем, мы предпочли взять крытый экипаж – из тех, что непочтительно называют «ворчунами» или «грохоталками» за звуки, с которыми их колеса катятся по булыжной мостовой. Во избежание обвинений в мотовстве скажу: отпуск предназначен именно для того, чтобы отдыхать, и раз уж нам это все равно предстоит, лучше начнем сразу.

Так что от улицы Хаммерсмит до Александра Палас[47]47
  …от улицы Хаммерсмит до Александра Палас… – Очень длинный маршрут, пролегающий через весь Лондон: от улицы, где обычно селились представители среднего класса, до загородной «зоны отдыха» (Александра Палас – так называемый «народный дворец», открытый в 1887 г. ландшафтный парк с общедоступным дворцовым комплексом, который изначально использовался как музей, помещение для выставок скульптуры и живописи и т. п.).


[Закрыть] наша семья проследовала с полным комфортом, на четырех колесах. Для меня лично, правда, комфорт оказался весьма относительным: экипаж не резиновый, а жена и свояченица да еще трое детей (Томми, Фанни и Джек) полностью заняли его внутреннее пространство. Не знаю уж, как бы поступил в моей ситуации Джон Джилпин[48]48
  …Джон Джилпин… – Это был реальный человек, но в данном случае он предстает как персонаж обессмертившей его поэмы Уильяма Коупера (английский поэт-сентименталист, 1731–1800) «Увлекательная история Джона Джилпина». Согласно этой поэме, Джилпин, мирный лондонский торговец, вдруг возомнил себя великим спортсменом, способным справиться с любой лошадью, отказался путешествовать в экипаже и отправился в далекую поездку верхом. В результате прибыл он совсем не туда, куда намеревался, а туда, куда его унесла норовистая лошадь.


[Закрыть], а я просто взял с собой непромокаемый плащ и пристроился на козлах, рядом с кэбменом.

Внешность кэбмена выглядела весьма примечательно. С первого взгляда можно было понять: передо мной настоящий ветеран, умудренный энциклопедией лондонских улиц. Его обветренное лицо с седыми бакенбардами выглядело дружелюбным, однако в разговор он вступать решительно отказывался. Я делю людей на две категории: легкокрылые бабочки и жуки, замкнутые в хитиновом панцире. Так вот, лондонские извозчики в массе своей – жуки. Но мой нынешний сосед был уж всем жукам жук, поэтому я постарался разговорить его прямо-таки из принципа. Он, конечно, сперва молчал, разве что поскрипывал слегка хитиновыми надкрыльями, однако дорога была долгой, а я свое дело знаю. И после того, как мы задержались на минутку у кабачка «Зеленый якорь», где я смазал заржавевшее кэбменовское горло стаканчиком джина, жук превратился в бабочку. Бабочка, разумеется, получилась слегка жукообразной, старина мыслью не «порхал», а тарахтел подобно своему экипажу, скрипуче, но зато непрерывно. Кое-что из поведанного им стоит того, чтобы быть увековеченным на бумаге.

– Вы говорите, сэр, на двухколеске я бы мог зарабатывать больше? Оно, пожалуй, и так. Но есть разница! Четырехколесный двуосник – солидный экипаж, и возница на нем тоже чувствует себя солидней. Не то что вертопрах какой-то на одноосной тарантайке, с которой и мальчишка сладит. Вот такое мое мнение, если хотите знать. Деньги деньгами, а обстоятельность обстоятельностью. Вы согласны, сэр?

– Ну разумеется! – подтвердил я.

– Мне довелось всю жизнь зарабатывать свои трудовые пенни на «ворчуне». И уже поздно изменять привычкам. Нет уж. Как начал на «ворчуне», так на нем и закончу. Знаете, сэр, сколько я наездил? Ровным счетом семь и… Да, семь-и-сорок лет, вот сколько, хоть вы мне верьте, хоть нет.

– Долгий срок! – кивнул я.

– Да, сэр. Немного найдется работенок, которые выматывают человека так, как наше дело. Холодные и темные первые часы смены, холодные и темные последние часы… «Мокрые» часы… Вообще никакие часы… Мало кто повидал их столько, сколько довелось мне.

– Охотно верю: за сорок семь-то лет! – согласился я. – Этот срок, конечно, позволит увидеть самые разные стороны жизни…

– Стороны жизни! – Он прищелкнул кнутом, погоняя лошадь. – Я повидал такие ее «стороны», сэр, что как вспомню иные из них – ночью заснуть не могу, право слово… Стороны смерти – вот это точнее будет!

– Смерти? – удивился я.

– А то! Если бы, сэр, вот всеми святыми клянусь, я записал бы всякое-разное, что со мной случалось, – так не нашлось бы человека, который не подумал бы, будто я вру. Кроме, понятно, лондонских кэбменов: им тоже известны эти «стороны жизни». Если хотите знать, раз было дело – я взял плату с мертвеца да и проездил с ним чуть ли не полночи. О, сэр, не пугайтесь: дело было не с этим кэбом, с другим. В этом самом «ворчуне», которым я правлю сейчас, ни один мертвец ни в жисть не ездил, нет!

– Как это было? – спросил я, будучи весьма рад, что его не слышит Матильда: насколько мне известен характер моей супруги, ее вряд ли бы успокоили заверения насчет «другого кэба».

– Да пожалуй, что и можно рассказать, сэр, – возница перекатил из одного угла рта в другой порцию жевательного табака. – Это уже старая теперь история. Ведь, извините за выражение, двадцать чертовых лет с тех пор миновало! Вот только человек такого все равно не забывает, да… Дело было посреди ночи – а я, надобно сказать, в тот раз прямо из кожи лез, чтобы хоть что-то заработать: ну такая у меня выдалась плохая смена! Публика, что повыходила из театров, уже разошлась или разъехалась, а я еще до часа ночи колесил по набережной и, верите ли, заработал на извозе всего одиннадцать центов. Курам на смех. Уже хотел плюнуть и домой отправляться, как вдруг подумал – может, сделать круг по менее прибыльным местам, раз уж здесь, где обычно лучше всего работается, так не везет. И что же вы думаете? Почти сразу подвез джентльмена до Оксфорд-Роуд, ну и, решил, хватит: развернулся и мимо собора Святого Иоанна действительно домой еду. Уже, стало быть, полвторого. Улицы пустые, потому как ночь облачная и дело к дождю идет. Еду быстро, лошадка моя сама спешит, хоть и усталая: почуяла, что конец работы, в стойло хочет, поужинать и баиньки. Я, понятно, тоже. И вот тут окликнули меня из переулка, женским голосом. Я поворачиваю – и действительно: стоят в темноте у обочины две леди и мужчина. Самые настоящие леди, заметьте: у меня глаз наметанный, даже в темноте не ошибусь. Та, которая полноватая, – постарше, а рядом молодая, стройная, лицо под вуалью. С обеих сторон держат под руки мужчину во фраке, а он привалился спиной к фонарному столбу и голову уронил на грудь: видно, если дамочки его отпустят – сразу же упадет. «Кэбмен! – кричит старшая. – Извольте помочь нам в этом щекотливом деле». Вот такие были ее собственные слова, сэр. «Само собой, мэм, – говорю. – Чем могу помочь вам и юной леди?» Это я специально, чтобы утешить ту младшую, поскольку, слышу, она прямо-таки рыдает под своей вуалью. «Вот как обстоят дела, кэбмен, – начинает мне объяснять старшая. – Этот джентльмен – муж моей дочери. Они совсем недавно женаты. А сейчас мы были в гостях у наших друзей – вон тут, в соседнем доме. Мой зять, как нетрудно заметить, пребывает в состоянии глубокой алкогольной интоксикации. Проще говоря – напился как свинья! Мы с дочерью вывели его на дорогу, надеясь поймать кэб, чтобы отправить его домой. Наши друзья, к счастью, не знают о такой его привычке – и, надеюсь, не успели толком ничего заметить: уж очень быстро все произошло. Легко понять, что мы желали бы скрыть от них этот инцидент. Если бы вы взялись доставить его, пьяницу, домой – вы бы нас очень выручили. А мы тем временем вернемся к друзьям и сообщим им какую-нибудь правдоподобную причину его отсутствия». Я так подумал, что насчет «причины отсутствия» они все же вряд ли кого обманут, но это не мое дело. «Хорошо, – говорю, – называйте адрес». «Клэфэм, Орандж Гроув, дом сорок семь, – диктует мамаша, – фамилия – Хоффман. Слуги уже спят, но позвоните – и кто-нибудь сразу спустится». – «А как насчет платы за проезд?» – обычно я о таких вещах спрашиваю не при посадке в кэб, но тут, судя по всему, трудно будет что-то получить от джентльмена, когда я его довезу. «Вот, держите», – и младшая леди вкладывает в мою ладонь ни много ни мало, а соверен. Вдобавок этак вот благодарно пожимает мне руку – и я чувствую, что в лепешку разобьюсь, но помогу ей выпутаться из этой переделки. Значит, дамочки остались на дороге, а я поехал. Далекий это был путь, и моя лошадка, скажу я вам, серьезно обиделась: она-то уже рассчитывала отдохнуть. Наконец добрался до сорок седьмого номера на Орандж Гроув. Здоровенный домина, в окнах ни огонька – да и чего иного ждать-то по такому времени… Звоню. Не очень-то скоро, но к двери подходит один из слуг. «Открывайте, хозяин прибыл!» – говорю. «Кто-кто прибыл?» – спрашивает. «Ну, хозяин же – мистер Хоффман. Он сейчас у меня в кэбе и, так сказать, своими ногами в дом не войдет. Это ведь номер сорок семь, верно?» – «Номер-то сорок семь, – отвечает этот тип, – да только хозяин здесь не Хоффман никакой, а капитан Ричи. И он сейчас в Индии. Так что вы, похоже, не по адресу». – «Я – по тому адресу, который мне назвали! – возражаю ему. – Но раз такие дела, давай спросим у джентльмена. Он, может, уже прочухался хоть немного. Когда его час назад сажали в кэб, толку с него было не больше, чем от покойника, – но сейчас, глядишь, и скажет чего…» Подошли мы к кэбу. Я распахнул дверцу – и вижу, что пассажир сполз с сидения на пол, лежит там, как груда тряпок. «Ну, это, просыпайтесь, сэр, – тормошу его, – скажите нам ваш адрес». Молчит, пьянчужка. «Подъем! – уже начинаю орать. – Адрес, сэр, назовите! И фамилию свою тоже!» Молчит как убитый. Наклоняюсь к нему – и слышу… Да то-то и оно, что ничего не слышу. Даже звука дыхания. Тут уж я заподозрил неладное. Прикоснулся к его щеке – м-да… Холоднее свинцовой примочки. Так я и сказал тому слуге. Он, значит, чиркнул спичкой, мы вместе заглядываем… Все яснее ясного. Молодой, красивый парень, но лицо искажено вроде как гримасой боли и малость оцепенело уже. Явно умер не прямо сейчас. «Что будем делать?» – спрашивает этот, из номера сорок семь. Понятно, побелел весь, как известка, и волосы дыбом встали. «Ты – что хочешь, – отвечаю. – А я прямым ходом гоню к ближайшему отделению полиции». Так и поступил, оставив его дрожать на тротуаре. Да мне уж больше и не было дела ни до кого из сорок седьмого дома, слуги́ там или хозяина. А когда я передал полицейским и ту монетку, которой мне заплатили леди, – то мы и с покойником, получается, оказались в расчете, ничего я ему не должен…

– И что же, вы больше не знаете никаких подробностей того дела? – поинтересовался я.

Мой собеседник только хмыкнул:

– Ну вы и спросили, сэр! Я бы и рад ничего не знать, да только ведь с полицией-то расчесться куда трудней, чем с покойником. Они меня теми «подробностями» прямо за… гм… ну, замучили прямо, пока тянулись всякие ихние экспертизы да следствия. Полицейские доктора установили – когда этого человека запихивали в мой кэб, он уже какое-то время был мертв. Вроде бы задушен: на шее, рядом друг с другом, отыскали четыре синих пятна. Причем говорят, сэр, только ручка женщины пришлась бы к ним впору… Вот такие дела, сэр. Очень аккуратно все было сработано: ни тех женщин не вычислили, ни, смеяться будете, даже того мужчину – ну, который покойник. Его карманы и прочее, видать, хорошо «почистили», чтобы там не осталось чего, позволяющего определить личность. Полиция была в большом недоумении, сэр! По-моему, и осталась. Эх, а я-то, уже говорил вам, сперва так нахваливал себя за предусмотрительность: мол, правильно сделал, что взял плату вперед, – потом-то джентльмен мне, глядишь, и не заплатит…

Произошло совпадение: на этих словах голос кэбмена приобрел ту же хрипотцу, что и в начале поездки. Вдобавок кэб – о, по чистой случайности, конечно! – сбавил скорость; а поскольку мы (очередная случайность!) как раз проезжали мимо большого трактира, то я счел целесообразным повторить эксперимент со стаканчиком джина. А раз уж так, то мы заказали по бокалу вина еще и для леди. Сам я в качестве подкрепляющего воспользовался той же жидкостью, что и мой сосед по козлам.

– Вообще, я вам скажу, сэр, был и еще один случай, когда полиция мне, что называется, «удружила», – продолжил ветеран после того, как мы снова тронулись в путь. – Представляете: они заарестовали лучшего клиента, который у меня когда-либо был! Эх, если б им совсем чуть-чуть подождать – я как раз заработал бы на нем полный сороковник. А так самую малость не хватило. Тоже, правда, ничего!

И, словно совсем не заинтересованный продолжать рассказ, кэбмен отвлекся на созерцание местности. Потом принялся насвистывать. Наконец прокомментировал состояние погоды. По всем правилам хорошего тона мне пора было проявить интерес к прерванному повествованию, что я и сделал.

– Так вот, я и говорю, – мой собеседник с облегчением вернулся к теме. – Как-то раз еду по Vauxhall Bridge, и вдруг останавливает меня этакий скрюченный старикашка в толстых очках и со здоровенным кожаным саквояжем. Адрес не называет: говорит – «езжайте помаленьку, куда именно – на ваш выбор, главное – только помаленьку: не растрясите меня, я ведь старенький». Сел, значит, в кэб, закрылся наглухо, даже окна затворил… Возил я его часа три, пока он не высунулся и не сказал, что хватит. Расплатился со мной честь по чести, но не уходит: стоит, обдумывает что-то. Ну, я тоже жду. «Э-э-э, кэбмен…» – говорит он мне. «Да, сэр?» – «Вы мне кажетесь порядочным человеком и опытным работником. Я просил вас меня не растрясти – и вы действительно ехали очень осторожно. Вот и славно: я не люблю лихачей. Готов, так сказать, заключить с вами ежедневный контракт. Врачи рекомендуют мне постоянные неспешные прогулки. Вы, я вижу, ведете экипаж именно так, как нужно. Будьте завтра в то же время и в том же месте, где я вас окликнул. Идет?» Еще бы не идет! Короче говоря, месяца четыре я каждое утро встречал этого старичка с его саквояжем на одном и том же месте и катал его по Лондону часа три. Расплачивался он щедро. Я, раз такое дело, и рессоры обновил, и маршрут особый разработал – чтоб ехать как можно более плавно, совсем без тряски. Сказать по правде, сэр, чтобы я полностью купился на эту его историю – так нет: хотел бы я посмотреть на доктора, который прописывает подобные прогулки в закрытом экипаже! Однако совать нос в чужие дела – оно тоже паршивое дело, и вообще, знаете, сэр, не зря говорится: «Меньше знаешь – крепче спишь»… Ну, я живой человек, любопытство мне, как и всякому, присуще. Однако никогда я не пытался за этим моим пассажиром проследить или еще что. Нет, сэр, чего не было, того не было. У него своя игра, и она меня не касается. Но всему приходит этот предел. Однажды я уже подъезжал к месту, где обычно высаживаю моего странного пассажира (теперь у нас были постоянные места не только для начала прогулок, но и для их окончания) – и вдруг вижу перед собой бобби[49]49
  Жаргонное прозвище полицейского.


[Закрыть]. Стоит и, знаете, весело так поглядывает, как я подъезжаю, будто в моем кэбе для него подарок припасен. Оно вообще-то так и вышло: едва я остановился – бобби подскочил к дверце, и мой пассажир, получается, высадился прямо в его объятья. Вместе со своим саквояжиком. «Вы арестованы, Джон Малоун», – говорит полицейский. «По какому обвинению?» – спрашивает мой пассажир, невозмутимый, словно рисовый пудинг. «По обвинению в подделке денежных знаков Государственного банка!» – так же спокойно объясняет ему бобби. И, гляжу, еще один полисмен рядом появился. «Что ж, выходит, вы меня переиграли», – соглашается старичок. Снимает очки, бакенбарды, седой парик – и оказывается крепким джентльменом в расцвете лет, вроде, к примеру, вас, сэр. «Пока, кэбмен!» – крикнул он мне на прощанье. И ушел между двух полицейских: один держал его, другой – саквояж.