Текст книги "История Испании. Том 1. С древнейших времен до конца XVII века"

В 929 г. Абд ар-Рахман III принял титул халифа и правителя правоверных. С этого времени Аль-Андалус de iure обрел самостоятельность, став халифатом (его иногда называют Кордовским – по столичному городу), что мало отразилось на властных структурах, но явилось логическим и важным этапом в развитии исламской государственности на полуострове.

В начале XI в. мусульманское государство Аль-Андалуса переживало процесс отделения светской власти от религиозной, что выливается во внутренние раздоры и междоусобицы сепаратистски настроенной знати, с которыми ослабевшая центральная власть справиться не могла. К 1031 г. политическая карта Пиренейского полуострова украсилась множеством небольших, претендовавших на самостоятельность государственных образований мусульман. Следует подчеркнуть, что ни один правитель тайф никогда не претендовал на титул халифа и правителя правоверных или на восстановление политического единства Аль-Андалуса. Тем сановникам, аристократам и военачальникам, которым удалось захватить власть и которые оказались способны организовать управление и защиту определенной территории, было свойственно принимать ни к чему не обязывавшие титулы: хаджиб, эмир, малик, сахиб, даже султан.

Правители тайф сами назначали своих преемников, принимали присягу на верность, формально сохраняли атрибуты власти, следуя кордовским традициям. В то же время они активно использовали наемные войска, что требовало больших средств, которые добывались при помощи новых, не коранических, налогов. Одно это делало их власть сомнительной с точки зрения Божественного Закона. Союзные и вассальные связи с «неверными», в которых участвовали все тайфы в силу включенности в сеньориальную систему взаимоотношений, способствовало тому не меньше. Возможно, именно благодаря свойственной верхушке политико-религиозной толерантности, переходившей в безразличие, альморавидам и альмохадам, проповедовавшим идею ислама и исламского государства, удалось легко справиться с тайфами и восстановить единство мусульманских территорий.

При альморавидах (1111–1150), а затем и при альмохадах (1150–1212), Аль-Андалус превращался в провинцию северо-африканских империй, которые в свою очередь были склонны искать политической поддержки у Аббасидов и ради этого признавали верховную власть халифа, принимая титул «эмира мусульман». От их имени Аль-Андалусом управлял вали – наместник, которому делегировались самые широкие полномочия, он же командовал военными подразделениями.

Разумеется, система должностей и государственного управления претерпела решительные изменения в период тайф, которые не нуждались в таком масштабном и разветвленном аппарате, как обширный халифат, и при африканских династиях, в основе управления которых лежал кланово-племенной принцип. Например, должность визиря могла трансформироваться в исполнение обязанностей секретаря и замещаться людьми учеными, или визирем мог именоваться любой, причастный к администрации. В эпоху альморавидов функции визирей были весьма неопределенны, а при альмохадах, не знавших четкой системы управления, все должности, в том числе и визиря, пришли в упадок. В последней из тайф – в Гранадском эмирате – визирей было несколько, и по статусу и сфере ответственности они напоминали придворных-министров. В то же время практически все мусульманские политические образования, существовавшие на Пиренейском полуострове после распада халифата, воспроизводили в той или иной степени систему канцелярии, принятую в Кордове. В целом государственный аппарат развитого Средневековья характеризуется здесь меньшей специализацией должностей и сокращенным штатом должностных лиц. Так, в Гранаде эмир поначалу сам занимался всеми фискальными вопросами.

Самое непосредственное влияние на систему управления, принятую на христианских землях полуострова, оказала мусульманская система местной администрации, главные должности которой были заимствованы северными соседями и функционировали на протяжении многих веков и после падения не только Кордовского халифата, но и Гранады. Речь идет о трех важнейших фигурах исламской администрации. Сахиб аль-сук (в испанской традиции превратившийся в сабасоке), господин рынка, надзирал за порядком и безопасностью на рынке, за торговыми сделками. Аль-мухтасиб (в испанской традиции альмотасен) следил за ценами и качеством товаров и ремесленных изделий, разбирал возникавшие в связи с этим споры, кроме того, отвечал за сбор торговых пошлин. Сахиб аль-мадина (в испанском варианте сальмедина), господин города, в период халифата назначался, видимо, только в Кордову, в других городах подобного должностного лица не было, что по всей вероятности должно было измениться в эпоху тайф, судя по распространенности должности сальмедины в испанских городах. Изначально он занимался всеми делами, которые относились к сфере внутренней политики, и замещал эмира или халифа в его отсутствие. На пограничных землях Аль-Андалуса, обладавших особым статусом и администрацией, главным должностным лицом был аль-каид (в испанской традиции ставший алькайдом).

Что же касается судебной системы мусульман, то на протяжении всей истории Аль-Андалуса она оставалась наиболее консервативной и традиционной частью системы управления, непосредственно связанной с восточными корнями, что было обусловлено хорошо известной слитостью права и религии в исламском государстве. Высшая судебная юрисдикция принадлежала эмиру или халифу, который делегировал свои полномочия столичному кади – судье, власть которого практически ничем не была ограничена, поскольку он являлся и высшим авторитетом в области права, и блюстителем справедливости, и духовным лидером общины правоверных. Соответственно в эпоху эмирата и халифата такими полномочиями обладал кордовский кади, которому подчинялись все мусульмане Аль-Андалуса, позже – кади столичных городов, ведавшие мусульманским населением тайф. Кади назначался пожизненно, судил независимо и свободно, и далеко не всякий соглашался принять на себя такой груз ответственности и забот. В каждой куре был свой кади, также назначавшийся правителем, часто по представлению с места. Мусульмане, оставшиеся жить под властью христианских королей, сохранили должность кади в качестве главы мусульманской общины и администрации. Назначали их в XIII–XV вв. христианские короли.

Исламская государственность на Пиренейском полуострове прошла несколько закономерных этапов развития: становления с ярко выраженным процессом оформления властных институтов и должностей, укрепления центральной власти и обретения самостоятельности, дробления власти в результате отделения светской власти от религиозной. Следует подчеркнуть, что изменения были вызваны прежде всего глубинными внутренними процессами, происходившими в социальной и политической жизни Аль-Андалуса. Соседство с христианскими государствами в той степени, в которой оно вообще могло оказать воздействие на политическое устройство центров, базировавшихся на иной религиозно-правовой системе, стало сказываться в эпоху тайф и позже. Как правило влияние осуществлялось посредством включения тайф в общепиренейское политическое пространство, что предполагало встроенность в сеньориальные отношения. Именно это обстоятельство в наибольшей степени способствовало преодолению цивилизационных границ на политическом уровне. По всей видимости, XI–XII столетия должны были стать в этом плане продуктивными, поскольку и христианская и исламская государственность в это время переживали период малых форм, оказавшийся, как показал исторический опыт, самым плодотворным для процессов синтеза. Успехи Реконкисты, сокращение территорий, находившихся под мусульманским политическим господством, разумеется, нарушили равновесие. Гранадский эмират очевидным образом зависел от внешнеполитической обстановки и все ресурсы расходовал на сохранение и защиту фактической самостоятельности и политической идентичности.

[6]6
  Раздел главы, посвященный евреям в мусульманской Испании, написан Г. С. Зелениной.


[Закрыть]

С приходом мусульман на Пиренейский полуостров радикальным изменениям подверглось социальное устройство и резко изменился облик общества. Прежде всего, оно стало гораздо разнообразней в этническом отношении. Теперь к испано-римскому и вестготскому элементам, которые сами в свою очередь накладывались на кельтский, прибавились арабы и берберы, делившиеся на роды и племена очень разного происхождения.

Гетерогенность андалусского общества усугублялась и появлением новой доминирующей религии – ислама, покориться которому пришлось и христианам, и иудеям.

Социально-этнический портрет

Первая волна арабов, достигшая полуострова с Тариком и Мусой бен Нусайром, слилась с джундидами – конной дружиной Бальджа бен Бишра, которая комплектовалась из сирийской и восточной знати. Джунд с Иордана обосновался в районе Рельо, джунд палестинский – в Сидонии, из Эмесы – в Ньебле и Севилье, а в Хаэне расположился джунд из Киннасрина. Египтяне, бывшие наиболее многочисленными, осели в Беже, Осконобе, Алгарве и Мурсии. Дамасский джунд обосновался в Эльвире и немного позже впитал в себя клиентелу (мауали) Абд ар-Рахмана I. Трудно сказать точно, сколько арабских воинов пришло в VIII в., но скорее всего их было немного. Средневековые арабские авторы говорят о 18 тыс. человек, набранных в войско Мусой, и о 10 тыс. – 12 тыс., пришедших с Бальджем. Установление власти Марванидов в Аль-Андалусе повлекло за собой новую волну переселений сирийских арабов, долгое время сохранявших древние обычаи. В эпоху халифата выходцы из самых разных регионов Востока – из Хиджаза, Ирака, Йемена, Сирии, Египта, Ливии, Ифрикии, Магриба – селились в наиболее важных городах, занимали высокие должности в государственном и городском управлении, вели торговлю или возделывали землю. Они вступали в смешанные браки и союзы, их потомки нередко тоже причислялись к арабам, отчего еще сложнее определить долю этнических арабов в Аль-Андалусе.

В последующих переселениях наибольшую роль играл берберский элемент. Выходцы из Северной Африки заселили центральные земли Аль-Андалуса и его горные районы на востоке. Все указывает на то, что они быстро арабизировались и даже забывали свой язык. В конце X в. в испанские земли перебралось большое количество североафриканцев: сначала Омейяды, а затем и Амириды активно набирали их в войско. Берберы доминировали и в Гранаде (столица берберской династии Зиридов после 1012 г.). Особенно много их стало здесь во времена альморавидов и альмохадов: собственно название столицы «Гарната», или «Агарната», скорее всего происходит от берберского топонима «Керната».

Еще одним достаточно значительным элементом мусульманского общества были негры, как правило, рабы из Судана. Личная гвардия халифов формировалась именно из них, во времена аль-Хакама II и аль-Мансура ни один поход не проходил без активного участия суданского подразделения. В городах даже больше, чем рабов-мужчин, было чернокожих рабынь, поскольку они очень ценились и в хозяйстве и в качестве наложниц.

В Кордовском халифате дворцовые рабы, в том числе евнухи, были практически исключительно европейского происхождения. Их называли сакалиба, т. е. славяне. В действительности этим термином обычно обозначали пленных из континентальной Европы, от Германии до славянских стран, которые затем продавались в мусульманские земли и в Византию. По свидетельству Ибн Хаукаля, восточного путешественника середины X в., рабы в Кордове происходили не только с берегов Черного моря, но и из Калабрии, Ломбардии, франкской Септимании и Галисии. Среди них встречались люди выдающихся политических и военных талантов, делавшие блестящую карьеру при дворе эмиров и халифов, активно вмешивавшиеся в политические дела. Нередко рабы становились вольноотпущенниками, богатыми и имевшими собственных рабов. Видимо, они не очень смешивались с остальной частью андалусского населения, что объясняет тот факт, что после падения халифата они решили образовать на востоке Аль-Андалуса свое государство.

Среди пленных, которых приводили из Гаскони, Лангедока, Испанской марки и страны Басков, были и женщины, блондинки со светлой кожей, из числа которых эмиры и халифы выбирали наложниц, а знатные сановники и богатые купцы покупали себе рабынь.

Местное испано-римское и вестготское население разделилось на две группы. Первая добровольно покорилась завоевателям, арабизировалась, принимала веру, язык и культуру мусульман, смешиваясь с ними. Муваладун, или мусалима, как их называли (они же ренегадос в испанской христианской традиции) с конца VIII в. интегрировались в мусульманское общество. Омейяды продолжали умелую политику первых эмиров по привлечению местного населения, для которого мусульманский режим по сравнению с готским имел ряд несомненных преимуществ.

Мусалима

Мусалима почти всегда сохраняли свое родовое имя на романсе, иногда переводя его на арабский. Андалусские биографические сборники упоминают такие родовитые фамилии, как Бану Саварико и Бану Анхелино из Севильи, Бану Карломан, Бану Мартин и Бану Гарсия. Ибн Хазм из Кордовы (XI в.), тоже из семьи мусалима, в своем генеалогическом трактате среди прочего реконструировал историю могущественного рода Бану Каси. Касио был графом во времена вестготов, но с приходом арабов принял ислам и сохранил власть над обширными территориями Борхи – Туделы – Тарасоны. Некоторые из муваладун подчеркивали свои готские корни, как, например, историк Ибн аль-Кутийа, что значит по-арабски «сын готки», считавший себя потомком принцессы Сары, внучки Витицы. Следуя примеру арабских и берберских семей, некоторые фамилии из мусалима, выбрав арабское имя или прозвание в качестве родового, прибавляли к нему увеличительный суффикс из романсе «ūn» (ón): отсюда произошли имена Хафсун (Хафс), Гальбун (Галиб), Абдун (Абд Аллах).

Среди потомков вестготов и испано-римлян немало было и тех, кто предпочел сохранить религию предков и собственную идентичность. Они расселялись более или менее компактными общинами, которые были встроены в мусульманскую общественную и государственную систему, обладая широкими правами автономии. Христиане, жившие под властью мусульман, вскоре были прозваны мосарабами, т. е. арабизированными, поскольку они никогда не жили изолированно: они владели арабским, восхищались культурой мусульман, переняли восточный и арабоязычный порядок составления документов и нотариальных актов. Мусульмане в свою очередь знали и использовали романсе. Вообще, следует отметить, что они не создали в Испании замкнутой военно-политической касты. Центральная власть активно привлекала к сотрудничеству старую испано-готскую верхушку и проводила политику, ориентированную на привлечение широких слоев населения к сотрудничеству. В целом политика кордовских правителей опиралась на положение ислама об ахль Китаб – людях Книги, или как мы сказали бы – Писания, к которым причислялись иудеи и христиане. Традиционно, по примеру порядков, принятых в метрополии, им предоставлялась автономия в решении внутренних дел, право на исповедание своей религии, обладание своим судом и правом, своими культовыми сооружениями. В тайфах вопросы вероисповедания вообще отошли на задний план: толерантность предыдущей эпохи сменилась абсолютным безразличием, как нередко отмечалось в хронистике того времени, к конфессиональной принадлежности.

Конечно, появившиеся на полуострове альморавиды и, особенно, следовавшие за ними альмохады принесли с собой совсем другое религиозное чувство – раскаленное пустынным солнцем и горящее в сердце вчерашнего кочевника. Однако сильно изменился к тому времени и сам Аль-Андалус, населенный уже не завоевателями, арабами и берберами, и покорившимися испано-готами, а андалусцами, по-разному определявшими свое происхождение и предпочитавшими дома говорить на разных языках, но принадлежавшими к единому социальному организму.

Мосарабы практически исчезли как элемент социальной жизни в Гранадском эмирате: в большинстве своем они ушли под власть королей-единоверцев. Нам известно лишь о временно и в очень ограниченном числе живших здесь членах посольств, пленных и искавших убежища мятежниках, а также о торговых представительствах христиан в Гранаде и Малаге.

Квартал Альбайсин в Гранаде

В отличие от них иудеи, так же как и мосарабы на протяжении всей истории Аль-Андалуса жившие бок о бок с мусульманами и обладавшие автономными правами, по-прежнему фигурировали в общественной картине последнего исламского государства. Они были изгнаны или обращены в христианство после его покорения Католическими королями.

* * *

Фрагментарные и неточные источники не дают возможности детально изучить испано-мусульманское общество эпохи тайф и североафриканских империй. Пожалуй, с уверенностью можно отметить существенное преобладание в этот период берберского элемента, который постоянно подпитывался переселенцами из Магриба, над арабо-испанским. Так, известно, что воины Зави бен Зири, принадлежавшие к племени Санхаджа, коих вместе с женами и детьми насчитывалось около тысячи человек, объединились с Заната и превратились в преобладающую этническую группу. В то же время на юго-востоке Аль-Андалуса арабы, сирийцы и местное арабизированное население образовали единую андалусскую общность, складывание которой относится, вероятно, к XIII столетию. Христиане и иудеи жили в Риане и Эльвире, в Хаэне и Гранаде. Рабы, суданские негры и христианские наемники, рекрутировавшиеся за пределами Аль-Андалуса, также оставались заметной частью общества. При альморавидах воины-санхаджа, берберы, и наемники из негров смешивались со старой арабо-андалусской знатью, так что ко времени альмохадов подлинно арабский элемент, по всей вероятности, исчез. В конце XII в. в Испанию переселилось большое количество арабских кочевников из Ифрикии.

В Гранадском эмирате жили потомки сирийских арабов, мосарабов, берберов, иудеев и рабов разного происхождения, смешавшихся во второй половине XIII в. с теми мусульманами, которые бежали от Реконкисты из Баэсы и с Леванта, затем из Кордовы и Севильи, позже из Хаэна и Мурсии. Кроме того, гранадские земли пережили очередную волну переселения разных берберских племен, родственных Маринидам. В XIV в. недалеко от Гранады появилась небольшая община мистиков из Индии и Хорасана, а рядом с Малагой существовал рибат (квартал) суданских негров. Из столь разнородных элементов сложился тип андалусца, согласно Ибн Хальдуну (историк и философ XIV – начала XV в.), очевидным образом отличавшегося от магрибинца необыкновенной живостью ума, выдающейся способностью к обучению и физической ловкостью.

В среде гранадской аристократии было принято подчеркивать арабские корни и надменно гордиться своим древним и знатным происхождением. Например, считалось, что Мухаммад бен Йусуф бен Наср, основатель династии, восходил по ветви Насридов к роду Саада бен Убады, предводителя племени хазрадж, из тех соратников Пророка, которые помогали во время его бегства из Мекки в Медину; предки эмира жили в Испании с конца II в. хиджры (VIII в.).

Что же касается социальной стратификации мусульманского общества Аль-Андалуса, то она на практике была не менее сложной, чем этнический состав населения, поскольку в обязательном порядке учитывала его. В то же время, с точки зрения мусульманских юристов, при определении общественного статуса человека ключевым понятием была свобода, а его верой – ислам. Это положение по существу ставило вне мусульманского общества людей рабского состояния и иноверцев, что, как мы видели, было неоправданно, учитывая их численность и хозяйственную роль, а нередко и политический вес, и обособляло христианское и иудейское население.

Описывая общество, мусульманское право оперировало понятием социальной категории (табака). Высшая социальная категория, т. е. мусульманская аристократия – хасса – в эпоху халифата включала в себя знать арабского происхождения и более или менее близких родственников халифа, которые относились к Марванидам и именовались ахль Курайш, «люди Курайша». В хассу входили также сановники центральной администрации, в том числе арабы-аристократы, должностные лица-рабы, и даже некоторые горожане-берберы, которые занимали высокие государственные посты. Источники, восходящие к эпохе испанских Омейядов, упоминают и категорию почтенных (айан), к которой относились законоведы, богатые купцы из мувалад или обращенных иудеев. Внизу социальной лестницы располагалась амма – самая многочисленная и социально нестабильная категория, охватывавшая основную часть городского населения. Сюда относились и ремесленники, и поденщики-берберы, мувалады и вольноотпущенники, бедные мосарабы и иудеи. Что же касается сельской жизни в Аль-Андалусе, то сведений о ней очень мало. Можно лишь гипотетически реконструировать существование крестьян, приписанных к земле, чье положение похоже на статус сервов вестготской эпохи, и колонов, связанных с землевладельцем-горожанином контрактом издольной аренды, они также платили налог в казну и участвовали в войске.

Как уже отмечалось, в испано-мусульманском обществе присутствовало большое количество рабов и рабынь, которые работали в доме, на поле или состояли в войске, либо были наложницами. Еще одной категорией были маула, к которой относились лица подвластные праву своего патрона. Клиенты, в европейской традиции, или маула – в исламской могли занимать в обществе самые разные позиции: от всесильных визирей до безродных бедняков, и принадлежать к различным этническим группам.

Имея в виду сложную этническую историю Аль-Андалуса, правомерно задаться вопросом, на каком языке здесь говорили?

Классический арабский язык, будучи языком Корана, был принят в эмирате с VIII в. как официальный и книжный язык: на нем составлялись государственные бумаги, писали письма и поэмы. Это был общий язык с метрополией и с теми, кто оттуда приезжал в Испанию. В то же время современная наука считает, что образованным люд ям был свойственен трилингвизм: они владели классическим арабским, местным диалектом арабского и романсе. Мувалад и мосарабы знали арабский, без которого немыслимо было сделать карьеру, вести успешную торговлю, продемонстрировать куртуазность или знание последней книжной новинки. Кроме того, благодаря им развивался и сохранился романсе, которым пользовались так же широко. Термины и обороты из романсе попали в диалектный арабский, отличавшийся от классического и произношением. Известно, например, что Ибн Хазм описывал разницу в произношении в среде черни, берберов и арабизированных испанцев. Не случайно исключительное удивление у современников вызывали Бану Бали, арабский клан, живший в XI в. на севере Кордовы: «они почти не говорили на романсе (латиниййа), только на арабском, как мужчины, так и женщины». Уже в X в. на Востоке отмечали странное произношение и некоторые изменения в морфологии и синтаксисе у андалусцев. К XII в. мусульмане говорили на двух языках – арабском и романсе, который использовался для повседневного общения с горожанами и крестьянами. Билингвизм ярко проявился в поэзии Ибн Кузмана (XII в.) и в мистических трудах аль-Шуштари (первая половина XIII в.). С середины XIII в., прежде всего в Гранадском королевстве, арабскому языку уделялось особое внимание как инструменту сохранения исламской идентичности и культуры. Романсе стал считаться языком второго сорта. В то же время и арабский уже не был единым, например, в Валенсии и Гранаде говорили на разных диалектах. Ибн аль-Хатиб отмечал, что гранадцы пользуются «очищенным» языком. О валенсийском диалекте известно благодаря анонимной Vocabulista, составленной после завоевания левантийских территорий христианами. Здесь был помещен арабско-латинский глоссарий с латино-арабским индексом, что позволило выявить появление в местном арабском языке такого фонетического феномена, как «имала». Надо сказать, что этот феномен широко распространился позднее в разговорной речи и представлял собой замену долгого «а» на долгое «и» (так, например, араб. «баб» – дверь, ворота – произносилось как «биб»).

На закате Гранадского эмирата, с ростом политического престижа христианских соседей, позиции романсе укрепились. Появилось много диалектных оборотов в поэзии (прежде всего в заджале), в семейной переписке, нотариальных актах и даже в специальной литературе, которая составлялась на классическом арабском. Упростилось произношение, стало исчезать конечное «н» после «aй» (например, «бай» вместо «байна» – араб. между) и др. Об «испанском арабском» хорошо известно благодаря бесценному «Искусству для легкого усвоения арабского языка» (Arte para ligeramente saber la lengua arábiga), сопровожденному арабско-кастильским вокабуларием. Этот труд, созданный монахом Педро де Алькала в 1505 г. в Гранаде, позволяет восстановить транскрипцию арабских слов на романсе. Отраженная в «Искусстве» разновидность арабского бытовала на юге Испании вплоть до изгнания морисков в начале XVII в.

Евреи в мусульманской Испании (VIII–XIII вв.)

Евреи, при вестготской власти подвергавшиеся суровым гонениям на религиозной почве, приветствовали арабскую Конкисту и, по всей видимости, стали верными союзниками завоевателей, вступая в арабские гарнизоны в покоренных городах. В это время во многих испанских городах сформировались еврейские кварталы внутри городских стен и даже в центре города – завоеватели отдавали евреям дома бежавших знатных и богатых горожан. Еврейские иммигранты в Северной Африке, бежавшие туда во время вестготских преследований, в 710–720-е гг. стали возвращаться в Испанию. По мусульманским законам евреи получили статус зимми («покровительствуемые»). Этот статус подразумевал покровительство центральной власти, разрешение исповедовать свою веру и сохранять свой образ жизни, а также некоторую гражданскую автономию; с другой стороны, он требовал подчинения исламу, выражавшегося в финансовом эквиваленте – уплате подушного налога джизьи, а также в повседневной сегрегации и дискриминации (зимми запрещалось ездить в седле, сидеть в присутствии мусульман, строить дома выше мусульманских, одеваться в такую же одежду, устраивать религиозные церемонии рядом с мусульманскими кварталами, занимать руководящие должности и т. п.). Сегрегационные нормы как правило применялись на практике при особо фанатичных правителях и игнорировались в периоды значительного численного преобладания зимми над мусульманами (как в первое время после арабского завоевания). Статус зимми был несколько дифференцирован для евреев и для христиан: к последним отношение было строже, ибо их вполне оправданно подозревали в политической нелояльности.

Во второй четверти VIII в., с укреплением арабских позиций на полуострове, положение всех зимми стало ухудшаться, а джизья существенно возросла. Показателем кризиса служит, в частности, тот факт, что некоторые испанские евреи покинули Пиренейский полуостров и отправились в Сирию и Палестину, чтобы поддержать вспыхнувшее там мессианское движение. С другой стороны, это также свидетельствует о том, что, как только Испания стала частью Арабского халифата, ее еврейская община стала частью восточной арабоязычной еврейской диаспоры и в скором времени наладила торговые и культурные контакты с общинами Палестины, Египта и особенно Ирака.

С середины VIII в., с приходом к власти Абд ар-Рахмана I и созданием Кордовского эмирата, наметилась тенденция к появлению евреев при дворе. Омейяды предпочитали опираться не на своих соплеменников, подозреваемых в нелояльности (связях с метрополией и собственных политических интересах), а на не-арабов (берберов) и даже не-мусульман (евреев и мосарабов), и особенно покровительствовали евреям, приглашая их на придворные должности. Эта тенденция, сопровождавшаяся также положительными отзывами о евреях в арабских хрониках, в IX в. оттенялась опалой придворных мосарабов, связанной с религиозной ажиотацией в христианской общине (подробнее см. ниже).

Положение еврейской общины, ухудшаясь в периоды усобиц и раздробленности (конец IX в.), когда евреи эмигрировали в Северную Африку, христианскую Испанию и Италию, стремительно улучшалось при усилении центральной власти, и это улучшение во многом было связано с деятельностью придворных евреев. Апогеем процветания еврейской общины в Андалусии считается время правления Абд ар-Рахмана III (912–961 гг.) и его сына Аль-Хакама (961–976 гг.), когда лидером еврейской общины был придворный еврей Хасдай ибн Шапрут (ок. 915–970 гг.), занимавший ряд высоких постов в правительстве.

Хасдай попал ко двору Абд ар-Рахмана в 940-х годах в качестве медика, но затем благодаря своим административным талантам и знанию языков стал получать задания и должности государственного характера: начальник таможенной службы, переводчик, дипломат, советник халифа по иностранным делам; но высоких официальных титулов, не положенных зимми, у него не было, и, будучи одним из ближайших советников халифа, он более других зависел исключительно от его доброй воли. Хасдай участвовал или даже руководил переговорами с королями Наварры, Леона и Германии и византийским императором, он сыграл важную роль в международном признании Кордовского халифата могущественной независимой державой.

Хасдай был назначен главой еврейской общины халифата и носил высокий титул «князя» – наси. Защищая интересы своей общины при дворе, он также налаживал контакты с еврейскими общинами других стран (Палестины, Ирака, Прованса, Италии, Византии), стремясь при необходимости оказывать финансовую помощь или политическое покровительство. Получив от своих посланцев сведения о Хазарском каганате, где исповедовался иудаизм, Хасдай очень вдохновился идеей независимого еврейского государства и отправил кагану Иосифу письмо, где рассказывал о благополучной жизни евреев Андалусии и своем личном богатстве и могуществе, но выражал готовность оставить «свой сан и почет» и отправиться в израильское царство, где «не господствуют над евреями и не управляют ими». Послание Хасдая удостоилось двух ответов – кагана Иосифа и анонимного хазарского еврея. Эта так называемая еврейско-хазарская переписка является одним из ключевых источников по истории Хазарии, хотя подлинность обоих ответов Хасдаю вызывает серьезные сомнения. Помимо международной деятельности Хасдай активно занимался культурной политикой, приглашая в Кордову еврейских ученых и поэтов из других стран и добиваясь гражданской и интеллектуальной независимости от Вавилонского центра (см. главу «Три веры»).