Текст книги "Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве"

Помня о бедствиях, которые пришлось пережить на пути в Персию, итальянский дипломат захотел преодолеть большую часть обратного пути вместе с Марком Руфо. Однако уберечься от несчастий не смог. В Золотой Орде татары решили продать Контарини в рабство. Требовалось заплатить большой выкуп, а денег у дипломата уже не было. Выручил его Марк, взявший в долг у знакомых купцов.

Только на территории Русского государства Контарини почувствовал себя в безопасности. Об этом он написал так: «12 сентября 1476 года вступили мы с благословением в землю русскую». И впервые за много дней смогли «спокойно отдохнуть, ибо по милости Божией нам уже нечего было опасаться». Въезд в Москву итальянский дипломат отметил такими словами: «Прибыли, наконец, в город Москву, славя и благодаря Бога, избавившего от стольких бед и напастей». Выделенная ему комната сначала показалась огромным дворцом в сравнении с прежними жилищами. Но потом итальянский аристократ решил, что она тесна и довольно плоха. Заметить это он, видимо, смог после того, как побывал в домах итальянцев и греков, находившихся на службе у великого князя. Но сам-то он царю не служил, не был и официальным лицом, оказавшись в России случайно. Прав на улучшенную жилплощадь у итальянца не было.

Контарини, изображавший очень знатную особу, вряд ли правильно понимал свое положение в Русском государстве. Он стал просить Марка как можно скорее устроить ему официальный прием во дворце Ивана III. Великий князь пошел навстречу и через несколько дней пригласил бродягу-посла к себе. Однако во время приема он сразу вспомнил о недавнем визите в Москву другого итальянца – Ивана Батиста Тревизана, который был послан с официальным визитом к хану Золотой Орды, но пытался это утаить. Русским он представился рядовым венецианским купцом. Обман выяснился, когда в столицу прибыла невеста Ивана III Софья Палеолог и узнала посла.

Исследователи до сих пор не могут понять, что толкнуло Тревизана вместе с его покровителем Иваном Фрязиным на ложь. Казалось, в ней не было смысла. Может, дело в подарках от Венецианской республики, которые дипломат должен был вручить великому князю, но, назвавшись купцом, оставил себе? После разбирательства был наказан только Иван Фрязин – его лишили имущества и отправили в ссылку. Тревизан же был снабжен деньгами из великокняжеской казны и в сопровождении дьяка отправлен к правителю Золотой Орды Ахмату. Это было сделано, несмотря на то, что Ахмат считался злейшим врагом Ивана III.

«Дело Тревизана» произвело большое впечатление на современников, рассказ о нем помещен в нескольких летописях. Иван III, видимо, решил все выяснить и про миссию Контарини. Он отказался сразу отпустить его на родину, сославшись на занятость и необходимость поездки по своим владениям.

Вынужденная задержка раздосадовала итальянского дипломата, не имевшего дел в России. Да и денег для нормальной жизни в чужой стране не было, пришлось снова одалживаться у Марка Руфо. Попытка переехать в просторный дом архитектора Аристотеля Фьораванти закончилась неудачей. Великий князь приказал Контарини поселиться за пределами Кремля.

Все эти неприятности, как и в других местах, наложили отпечаток на описание итальянским дипломатом русской действительности. Понятно, к каким результатам это неизбежно вело при склочном характере Контарини и его неприятии всего нового и необычного. В его записках русские люди – «величайшие пьяницы» и «множество среди них – бесполезный народ».

И ведь именно эти характеристики русских людей стали повторятся потом в сочинениях других иностранцев, относившихся к России свысока, не умевших и не желавших уважать чужие обычаи, а то и просто стремившихся облить грязью чужую страну. Менгрелы и грузины никого особо не интересовали, персы были совсем далеко, татар же вообще никто не считал в их бескрайних степях. А вот к русским внимание было самое пристальное и не самое доброжелательное.

Между тем вернувшийся из поездки Иван III вплотную занялся делами Контарини. Он несколько раз принимал дипломата у себя во дворце, подарил ему соболью шубу и тысячу беличьих шкурок. Выяснив сумму его долга, повелел выдать из казны необходимые средства и разрешил нанести визит Софье Палеолог.

Одарив и обласкав Контарини, великий князь отправил его на родину. Но история любит иронию. Во время прощального обеда Иван III вручил гостю серебряную чашу с медом в знак особого уважения! Так и видится русский царь с полным кубком – и перекошенное лицо итальянского абстинента. Поняв, что Контарини не в состоянии осушить чашу, грозный государь Московии приказал вылить остатки напитка и отдал ее пустой в подарок.

При всей скверности своего характера Контарини все же чувствовал себя в долгу перед Иваном III, поэтому дал ему самому исключительно положительное описание – «очень красивый человек». Оно стало хрестоматийным и используется всеми историками. Причина полного доверия к сведениям итальянца в том, что других описаний внешности русского государя в источниках просто нет. Есть лишь отдельные высказывания современников о великом князе. Например, дипломат И.Н. Берсень-Беклемишев утверждал, что Иван III любил «против себя стречю», т. е. ему нравилось, когда с ним спорили. В одной из летописей есть данные о том, что Ивана III называли Горбатым, видимо, из-за сутулости[3]3
  Это одно из его прозвищ. Два других – Великий и Грозный. Из-за того, что у внука Ивана III Васильевича было то же отчество и те же прозвища, Иван IV Грозный в некоторых более поздних записках европейцев слился со своим великим дедом. Тем иностранцам оно, может, и простительно. Во-первых, люди чужие, во-вторых, уровень образования, можно сказать, допотопный. А вот нашим доморощенным сегодняшним образованцам, которые тут же, с пол-оборота начинают верещать, как увидят «Иван III Грозный», должно быть стыдно за свою лень, нелюбопытство и темноту…


[Закрыть].

Прощаясь с Контарини, отметим, что не смог он забыть, как повсюду в Московии его встречали с редким гостеприимством. Эту особенность русских людей он был вынужден отметить. Но при этом подчеркнул, что всегда мечтал поскорее избавиться от местных обычаев, которые были ему «не по нутру».

Барбаро, опубликовавший свои записки позднее, конечно, заметил перебор с негативом в сочинении своего коллеги. И постарался что-то сгладить или исправить. Никаких данных в записках Барбаро нет о грубости или лени русских людей. И о татарах, которые вызывали ненависть и отвращение Контарини, он попытался сообщить исключительно положительные данные. Сгладил он и негативные сведения о кавказских народах.

Контарини же, будучи снобом и гордецом, всех остальных людей считал ниже себя, глупее и аморальнее. Между тем информация, сообщенная им на 40 лет раньше, повлияла на представление историков о русском народе в XV веке. Так, П. Пирлинг писал, что «русский народ, обложенный тяжелой данью, беззащитный от набегов татар, лишенный всяческого руководства и просвещения, жил в беспросветной темноте. В его нравах царила грубость первобытных времен».

Сочинением Контарини активно пользовался и такой уважаемый ученый, как А.А. Зимин. Он не только скопировал сведения о торговле на московских рынках, но и почему-то решил, что итальянский дипломат сообщил достоверные сведения о том, что в 1476 году между Иваном III и старшим сыном были напряженные отношения из-за Софьи Палеолог. При этом даже такой серьезный исследователь проигнорировал летописные данные о том, что в 1477 году между великим князем и старшим сыном были исключительно доверительные отношения, и он был оставлен «на государстве» во время похода отца на Новгород.

При знакомстве с текстами других сочинений иностранцев о Московии чувствуется «душок» Контарини. В письме Альберта Кампензе Римскому папе Клименту VII о делах Московии фактически повторены данные Контарини о склонности русских людей к пьянству и указе великого князя Ивана III, запрещающем употребление спиртных напитков, за исключением праздничных дней.

Кампензе. «Письмо к Папе Клименту VII о делах Московии»

«Никто из московитян не смеет в чем-либо противоречить воле государя, и сей последний властен даже переводить их с места на место и назначать им жительство по своему усмотрению. Мужчины вообще рослы, сильны и привычны ко всем трудам и переменам воздушным, но очень склонны к пьянству. Эта народная слабость принудила государя их запретить навсегда, под опасением строжайшего взыскания, употребление вина, пива и другого рода хмельных напитков, исключая одних только праздничных дней. Повеление сие, несмотря на всю тягость оного, исполняется московитянами, как и все прочие, с необычайною покорностью».

Сам Кампензе никогда не бывал в России. Свое мнение он создал в ходе бесед с родственниками, жившими несколько лет в Москве, и при чтении сочинений других иностранцев, в том числе и Контарини. Ему доверяли и другие читатели его труда. В итоге европейцы до знакомства с нами уже представляли русских людей только как беспробудных пьяниц.

Может показаться удивительным, но этому посодействовал и человек, который добивался прямо противоположного – Перкамот. Вот уж действительно, заставь Перкамота богу молиться…

Перкамот

По национальности Георг Перкамот был грек, «рыцарь и дворянин, некогда ушедший из Константинополя». Это могло произойти после захвата города Турцией в 1453 году. Но он мог быть и в свите Софьи Палеолог, прибывшей в Москву в 1472 году.

Иван III принял Георга на службу и стал поручать ему дипломатические дела. В октябре 1485 года Перкамот в качестве русского посла был направлен в Милан с визитом к герцогу Галеццо, который до этого посылал великому князю Ивану III в знак «прочной дружбы» несколько охотничьих соколов.

Перкамот прибыл в Милан в июне 1486 года с целью посетить герцога и передать ему «милостивые и полные любви слова от своего господина», «великолепнейшего и великодушнейшего государя по имени великий герцог Иоанн», а также грамоту, запечатанную покрытой золотом печатью. В качестве подарков посол привез 80 прекрасно выделанных шкурок соболей, несколько живых соболей и двух кречетов.

В герцогской канцелярии Перкамоту было задано много вопросов о России и Иване III. На все он дал обстоятельные ответы, которые были тщательно записаны.

По этим запискам можно судить о том, как представлял Русское государство иностранец, который поселился в нем и стал служить великому князю.

Перкамот отметил большие размеры страны и ее плотную заселенность. По его утверждению, деревни располагались так близко одна к другой, что их жители ходили к соседям за огнем. Все они были крещены и твердо соблюдали христианские обряды по греческому образцу. Языческим было только население на вновь присоединенных землях.

Несомненно, грек преувеличил плотность населения России: в то время сельское население было многочисленным только в центральных районах. На южных окраинах, подвергавшихся ордынским набегам, его практически не было.

А вот данные о почти полной христианизации жителей России достоверны. Язычниками в конце XV века оставались только жители Крайнего Севера, но и туда отправлялись православные миссионеры, например, Стефан Пермский.

Грек всячески стремился убедить европейцев в том, что Русское государство было цивилизованной страной. А еще – богатой и мощной. Преувеличений в этом благородном деле он не стеснялся.

Перкамот назвал Владимир самым крупным из русских городов – 60 тысяч очагов. По его утверждению, Новгород, Псков и Москва были в два раза меньше. На самом деле самым большим городом в это время была как раз Москва. Ее территория занимала все пространство внутри нынешнего бульварного кольца. Вторым по размерам, видимо, был Новгород Великий, – крупный торговый центр. В нем в это время было 5096 дворов и около 20 тысяч жителей. Владимир же был просто одним из провинциальных городов. Указывая его невероятно большие размеры, Перкамот полагал, что европейцы не смогут его уличить в фантазиях: иностранные купцы этот город не посещали, но могли знать, что раньше он считался общерусской столицей.

Совершенно очевидно, что грек сильно завысил и доходы Ивана III. По его утверждению, ежегодно в казну поступал миллион золотых дукатов. Но хорошо известно, что золотые монеты почти не употреблялись в Русском государстве. Они служили только в качестве наград отличившимся воинам. В ходу были серебряные, которые выпускались в Новгороде, Москве, Пскове, Твери и некоторых удельных княжествах. При этом новгородские монеты были в два раза тяжелее московских. Это, видимо, и заметил Перкамот, отмечая, что за золотой дукат давали либо 100, либо 50 серебряных монет.

Желая убедить слушателей в том, что Россия отнюдь не какая-то чуждая европейцам страна, Перкамот указал на сходство русского языка со словенским, польским и богемским, т. е. чешским. Кроме того, он отметил, что ее часто посещают купцы из других стран: Венгрии, Греции, но больше всего из Германии. Грек с восторгом описал громадные пастбища, на которых паслось бесчисленное множество скота, базары, заваленные курами, превосходной рыбой, дешевым мясом и зерном, указал, что в некоторых местах, удаленных от моря, находятся громадные запасы зерна, что они «удивительны и поражают своей величиной». Не забыл Перкамот упомянуть и о спиртных напитках, которые употребляли русские люди.

Перкамот. «Сообщение о России»

«В этой стране… есть громадное изобилие зерна, так что в ряде мест из-за излишнего количества его собраны удивительные и поражающие запасы пшеницы и другого зерна, особенно в тех местностях, которые удалены от моря, так как там нет никого, кто мог бы взять его и отправить в другое место. Из напитков они употребляют пиво, сделанное чаще всего из ячменя, и мед с цветом, что дает хороший напиток, которым они часто напиваются допьяна…

Государь очень любим и почитаем своими придворными, и со своими придворными он обращается с большой простотой и щедростью и иногда принимает вместе с ними пищу (пирует) и развлекается тем, что заставляет их много пить… вино привозят ему из некоторых близлежащих стран, в которых оно родится, в первую очередь от немцев».

В русских источниках, правда, нет данных о том, что Иван III любил пировать с представителями знати. Но из «Повести временных» лет известно, что такие пиры постоянно устраивал Владимир I Креститель, а ему стремились подражать все русские государи.

Следует отметить, что Перкамот, очевидно, не случайно дал сведения об употреблении русскими людьми спиртных напитков. Он знал, что алкогольная тематика интересует итальянцев. Во-первых, те сами постоянно употребляли вино, а во-вторых, экспортировали его в другие страны. Грек явно рассчитывал, что сведения могли натолкнуть купцов на мысль, что Русское государство стоит рассматривать как перспективный рынок сбыта.

Составленная со слов Перкамота записка не была опубликована. Она осталась храниться в канцелярии миланского герцога. Неизвестно, насколько широко были распространены в Италии содержащиеся в ней сведения. Есть данные лишь о том, что сам визит русского посла вызвал большое беспокойство у Польского короля Казимира, который был недоволен контактами итальянских городов с Русским государством.

Но зато хорошо известно, что черный миф о повальном русском пьянстве, сформированный при деде Ивана Грозного, очень пригодился – и очень скоро. Под рукой отвратительного правителя и народец должен быть скверный. Пьющий мертверцки народец…

Если заглянуть через два столетия, из XV века сразу в век XVII, мы увидим, что оба мифа – об ужасном Иване и о русском пьянстве – уже отполировались до блеска и существуют в неком симбиозе. Во внушительном труде «Описание путешествия в Московию» (1647) Адама Олеария все негативные представления о русских любовно подобраны и выставлены напоказ, как в витринах музея.

Первая же фраза в главе о русском народе такая: «Когда наблюдаешь русских в отношении их душевных качеств, нравов и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам». В русских Олеарий отметил вероломство, лживость, лукавство, обман, надругательство и особое почитание мастеров всевозможных уловок. А еще русские люди «весьма бранчливы», высокомерны, грубо честолюбивы и постоянно готовы вступить в ссору друг с другом. Еще бы – по пьяному-то делу!

С Олеарием я сильно – на два века – забегаю вперед и подробно представлю его самого и его «Московию» своевременно. Пока же не могу удержаться, чтобы не показать, как сформировавшиеся негативные стереотипы о нравах русских боролись в голове честного немца с его собственными впечатлениями.

Так как «нужных» впечатлений голштинскому послу Олеарию не хватало, он использовал информацию из сочинения датского посла Иакова (оно не переведено): «Русские люди не интересовались историей отцов и во время пиров говорили только о разврате, гнусных пороках, неприличных и безнравственных поступках». Тот же смысл якобы имели и их танцы, сопровождаемые неприличными телодвижениями. Датчанин писал, что русские люди «так преданы плотским удовольствиям и разврату, что некоторые оскверняются гнусным пороком, именуемым у нас содомиею. Употребляют не только мужчин, но и лошадей… Захваченные в таких преступлениях не наказываются у них серьезно… Они сняли с себя всякий стыд и всякое стеснение… К распутной наглости побуждает их сильно и праздность».

Используя информацию из сочинения Иакова, Олеарий не желал замечать, что она противоречит его собственным наблюдениям. Так, описывая пир у одного из русских бояр, он отметил, что во время него часто произносились тосты за государей и гостей, играл трубач, потом хозяин рассказал о своем участии в битвах и показал раны. В заключение вышла его жена-красавица с родственницей и с поклоном поднесла каждому гостю чарку с водкой. Все это свидетельствовало о том, что обед проходил чинно и благонравно.

Понравились Олеарию и танцы русских людей. При этом он заметил, что женщины почти все время оставались на месте, размахивая пестрыми носовыми платками. Ничего неприличного в их телодвижениях голштинец не заметил.

Данные датчанина о содомии, несомненно, были выдумкой, поскольку все иностранцы, положительно относившиеся к России, писали, что у русских людей было прирожденное отвращение к порокам. Единственный факт содомского греха, зафиксированный в русских источниках, был связан с Лжедмитрием I. Замеченный в связи с ним князь И.А. Хворостинин после свержения самозванца был отправлен на покаяние в Иосифо-Волоколамский монастырь.

Голословно обвиняя русских людей в развратном поведении, Олеарий в то же время сообщал информацию, свидетельствующую об их особом целомудрии и благочестии. «Они не допускают, чтобы при соитии крестик, вешаемый при крещении на шею, оставался на теле, но снимают его на это время. Кроме того, соитие не должно происходить в комнатах, где находятся иконы; если же иконы здесь окажутся, то их тщательно закрывают». После плотских утех мужчины тщательно мылись и переодевались в чистую одежду. Без этого нельзя было входить в церковь. Женщины же вообще не должны были заходить в храм. Им следовало стоять у дверей.

Но безобразные сцены, связанные с потреблением спиртного, голштинец видел сам: «Порок пьянства так распространен у этого народа во всех сословиях, как у духовных, так и у светских лиц, у высоких и низких мужей, что обыденно видеть их валяющихся пьяных». Олеарий достаточно подробно описал, как русские люди напивались в Пасху и валялись на улицах, будучи не в состоянии самостоятельно добраться домой. И что это были за русские?

Сам же Олеарий отметил, что служившие царю иноземцы не только сами любили выпить, но и занимались изготовлением спиртных напитков на продажу, тайно спаивая русских людей. В итоге, по указанию государя, их вместе с кабаками выселили за город в слободу «Налейки»[4]4
  Олеарий спутал информацию о существовании слободы «Налейка» при Василии III и факт выселения иноземцев за городскую черту при Иване IV в 1580 году.


[Закрыть]. При этом голштинец написал, что сам видел, как русские люди пропивали всю свою одежду, включая чулки и сапоги.

Чтобы убедиться в необоснованности обвинения русских людей в пьянстве, следует обратить внимание на следующее. Во-первых, голштинец повторил информацию других иностранцев о том, что русским людям позволялось пить только несколько раз в году по большим церковным праздникам. Во-вторых, ежедневно могли пить только иностранцы, они же носили чулки. К тому же, согласно постановлениям Соборного уложения 1649 года, лиц, склонных к пьянству, сурово наказывали. Любого русского человека, валяющегося на улице в пьяном виде, тут же взяли бы под стражу.

Напрашивается вывод о том, что валяющиеся на улицах Москвы пьяные, которых видел Олеарий, скорее всего, были иноземцами, состоявшими на царской службе. Никто не имел права наказывать их за неподобающий вид (русских людей за это штрафовали), и некому было отвести их домой. Русским людям трогать их не разрешалось.

Можно заметить, что конкретные примеры пьянства русских женщин и духовных лиц Олеарий почему-то видел только в западных городах, в Нарве и Новгороде. Но Нарва вообще не была в то время русским городом, поэтому маловероятно, что пьянствующие там женщины были русскими. Пьяный же новгородский священник, по описанию Олеария, почему-то был в кафтане, хотя известно, что эти духовные лица носили рясы.

И если с пьянством Олеарий просто ошибается под давлением «черного мифа», то во всем остальном, что касается русского быта, он вновь впадает в противоречия. Он писал, что «в общем, они живут плохо, и у них немного денег уходит на хозяйство». Спят на соломе на лавках и печах, едят из грязной глиняной посуды, не привыкли к нежным кушаньям и лакомствам, пища их грубая и плохо приготовленная, с большим количеством лука и чеснока. Общий вывод голштинца страшен: «У спесивых, корыстных и грязных русских все делается по-свински и неопрятно».

Но при этом тот же Олеарий сообщал, что наиболее распространенной едой у русских являлись вкусные пироги с различной начинкой, нежная и сочная рыба, которую употребляют в пищу больше, чем мясо, а также особого приготовления икра. Все эти блюда никак нельзя было назвать грубыми и простыми.

Олеарий с удивлением замечал, что «русские все время моются», получая при этом прекрасную закалку. Поэтому в России, по его мнению, «вообще народ здоровый и долговечный». Называть таких людей грязными и неопрятными никаких оснований не было.

Противоречия в «Описании путешествия в Московию» дают право предположить, что автор пользовался какими-то трудами иностранцев, отрицательно относившихся к русским людям, но при этом записал и собственные положительные впечатления. Так сказать, разрывался между долгом и правдой. В итоге в одном тексте мы видим буквально шизофреническое сочетание прямо противоположных мнений об образе жизни русских людей накануне эпохи Ивана Грозного.

Но кого на либеральном и лицемерном Западе это смущало и смущает, если «так надо»? Иван Грозный – это Ivan the Terrible. А terrible – это страшный, ужасный, жуткий, ужасающий, чудовищный, кошмарный, страшнейший, отвратительный, убийственный, громадный. Просто перевод.