Текст книги "Технологии сохранения и воспроизведения когнитивного опыта"

Рассмотрим отношения между эволюцией способностей субъекта, его возможностей поступать и формами их проявления. В качестве примера обратимся к отрывку произведения Роберта Линара «Верстак» (Linhart, 1978). Автор описывает страдания Демарси, работника автомобильного завода, который устраняет неисправности, возникшие при прохождении на конвейере автомобильных дверей.

«Трещины, удары, неровно соединенные или отлитые части, вздутости, дырки – все это его работа… Самым удивительным был его верстак, непонятное сооружение из кусков железа и болтов, из причудливых подставок, импровизированных тисков для выправления деталей, с отверстиями повсюду и с удивительным ощущением неустойчивости… Но это была только видимость. Наблюдая за его работой достаточное время, понимаешь, что все кажущиеся несовершенства верстака имеют свое назначение. В эту щель можно вставить инструмент, необходимый для выравнивания плохо доступного участка. Через это отверстие будет пропущен стержень для сложной сварки. Благодаря этому пустому пространству внизу, из-за которого вся конструкция кажется такой неустойчивой, можно выполнить ковку не переворачивая закрепленную дверь.

Этот верстак он самостоятельно смастерил, усовершенствовал, дополнил. Теперь это часть его самого, он знает наизусть все возможности: здесь два поворота винта, там три поворота гайки, поднять на три отметки шпонку, изменить наклон на несколько градусов, и дверь оказывается точно в таком положении, чтобы сваривать, полировать, отпиливать, выравнивать именно там, где это нужно, как бы это ни было недоступно…» (Linhart, 1978, p. 157).

Но одним июльским утром его верстак неожиданно был заменен другим – «здоровенным массивным кубом… целиком из металла… Конвейер снова в работе… Демарси должен следовать за ним. Он пытается это делать с неуклюжими жестами начинающего. Он выравнивает первую дверцу, ища инстинктивно подходы, которые теперь закрыты, решает разбить операции, которые он выполнял одновременно двумя руками, на операцию сверху и операцию снизу… Без сомнения, это катастрофа, темп Демарси ломается, его метод сбивается… Нет больше возможности работать, как он привык, при помощи быстрых комбинированных движений сверху и снизу, чтобы выровнять быстрыми ударами поверхность… Теперь это невозможно, необходимо работать сначала с одной стороны, потом с другой… Самое страшное впереди: Демарси будет публично унижен служащим, сопровождающим группу инспекторов. Однако несколькими днями позже его старый станок без помпы возвращен… Старик выполняет свои исправления, внешне как и прежде. Но теперь в его глазах некоторый испуг… Ему кажется, что за ним подсматривают. Будто он приговорен. Как если бы он ожидал следующего удара… Всегда обеспокоен, если к нему кто-то обращается. Иногда пропускает предназначенную для исправления дверь, чего никогда не было прежде. Через какое-то время он заболевает» (Linhart, 1978, p. 158–159).

Отчего произошло это страдание? От снижения его возможности поступка, поскольку страдание определяется не столько физической болью или даже болью душевной, сколько, согласно П. Рикёру (Ricœur, 1990), снижением, вплоть до разрушения, способности действовать, возможности делать, которое ощущается как посягательство на целостность самого себя. Снижение возможности поступка у Демарси отзывается на нем как на способном к действию субъекте разными способами и на разных уровнях.

Во-первых, поддержка качества работы требует дорогостоящей регуляции. Его движения больше неэффективны или же становятся менее производительными. Его схемы больше не соответствуют резко изменившемуся миру. Его хорошо отработанные жесты рук соскальзывают. Нужно во чтобы то ни стало добиться успеха в выполнении работы, не ударить в грязь лицом перед вновь возникающими задачами. Все это требует от него непрерывной борьбы, из которой Демарси не всегда выходит победителем. Здесь он затронут как профессионал, как ответственный за составные операции некоторого производства, которые ему не удается обеспечить ни по количеству, ни по качеству. Он затронут на уровне результатов своей продуктивной деятельности и на уровне условий ее выполнения, потребовавших вдруг невероятных усилий.

Его попытки восстановить свою производительность становятся еще более дорогостоящими, поскольку все происходит в реальном времени, непосредственно в процессе производства. Из-за того что каждая операция стала продолжительнее, время на продуктивную деятельность оказывается существенно сжатым, при этом нужно еще время для адаптации своих манипуляций, а иногда и для изобретения новых. Подобная регуляция и адаптация также имеют свою цену и являются источником страдания. К этому страданию добавляются неудачи в попытках восстановить работоспособность, когда совокупность предпринятых усилий оказывается недостаточной для выполнения задания.

Кроме страданий, связанных с показателями производительности и эффективности труда («делания» в смысле, определенном выше), Демарси страдает от невозможности продемонстрировать свою компетенцию другим. Другим рабочим, но также и руководству. Однако он не стал менее компетентным, чем был до потери своего верстака. Но эту, признанную всеми, компетенцию он больше не может показать, его действия не могут о ней свидетельствовать. Раньше его деятельность отличалась быстротой и уверенностью, точными движениями и элегантными решениями, всем тем, за что уважали его стиль. Все это теперь стало, как правило, невозможным. Не потому, что он больше неспособен, а потому, что обстоятельства, с которыми он теперь сталкивается, не позволяют ему использовать свои способности: он сохранил способности, но потерял возможности их использовать. Следствием ослабления возможности поступка в результате потери инструмента стало увеличение дистанции между способностью и реальной возможностью действовать. Такое увеличение дистанции между трудовыми актами, на которые работник способен, и актами, которые он действительно может выполнить в реальной ситуации, становится проблемой для аттестации компетенции. Так компетенция субъекта выводится из способности действовать, в то время как ее эффективное и аттестованное использование ограничено возможностью действовать в конкретной ситуации, т. е. тем, как субъект вписывается в реальный мир.

В данном случае Демарси затронут как действующее лицо, субъект труда, а также как рабочий. Столкнувшись с невозможностью доказать другим свою компетенцию, он рискует оказаться в затруднении по отношению к самому себе, если его производительность восстанавливается медленно и неполно (что может случиться с профессионалом, ставшим жертвой несчастного случая, болезни или просто возраста). Отсюда его неуверенность в самом себе, которая может распространиться намного дальше производственной области. Это глухое страдание от потери доверия к своей способности действовать, которая больше не проявляется на практике и, следовательно, не может быть оценена теми, кто оказывается рядом на работе и в профессии.

Верстак не только средство продуктивной деятельности Демарси, потеря которого приводит к снижению возможности действовать. Он является для работника продуктом конструктивной деятельности, его собственным произведением. Замена верстака означает, кроме потери ресурсов деятельности, отвержение творческого измерения, собственного дарования, которое позволило Демарси сделать произведение и самореализоваться в нем. С этой точки зрения, верстак отражает Демарси как субъекта творчества, как автора своего произведения. Изъятие этого творческого измерения из его идентичности субъекта труда является еще одной составляющей страдания.

Наконец, несправедливость и произвольность этой потери также являются источником страдания, и не только потому, что они находятся у истоков исчезновения верстака, но еще и потому, что способ их появления говорит о возможности повторения такой ситуации. В каком-то смысле это знак того, что изменились или находятся в процессе изменения «правила игры», социальные нормы, которыми управляется работа. Благодаря разработанному им инструменту обеспечивалась его производительность, признавалась его компетенция, а его авторское дарование восхвалялось. Если его верстак становится неприемлемым, нелегитимным для предприятия, то подобное изменение жизненно затрагивает его место в сообществе, где он работает. Это событие отдаляет Демарси от ожидаемого или требуемого от него результата. Это знак эволюции норм и правил, которым его способность действовать ранее соответствовала (хотя могла и не быть в полном согласии с ними). Теперь и другие составляющие его профессиональной жизни и профессиональности могут быть затронуты без его персональной вины и в любой момент. Демарси ощущает, как новая социальная угроза нависает над ним, что является еще и «страданием страдания».

Являясь способным к действию субъектом, Демарси оказывается затронут потерей верстака с разных сторон, которые не исчерпываются только предыдущим анализом (как ответственный за производственные операции, действующее лицо – субъект своего труда, автор произведения и социально признанный профессионал). Природа его страдания – в быстром снижении возможности поступать, произошедшем из-за потери инструмента. Последствия обнаруживаются в различных планах: трудность выполнения рабочих операций и цена усилий для обеспечения требуемой производительности; нагрузка на быстрое восстановление возможности и способности действовать; невозможность доказать свою компетенцию; потеря своей идентичности как субъекта и автора труда из-за отказа от своего произведения, что становится новой угрозой, затрагивающей его социальный статус. Потеря инструмента – это не только потеря способности действовать, это также и потеря внутренней связи с самим собой, поскольку старые схемы стали негодными, и не остается другого выхода, как вновь изобретать простейшие варианты. Здесь затрагивается профессиональность одновременно в плане ее эффективности и результативности, обеспечения оценки самого себя и в отношении того, что можно было бы назвать ее видимым измерением. Это потеря лица на публике, которая может привести к внутренней буре.

Анализ последствий снижения возможности действовать показывает значимость способности субъекта действовать. Персонально, т. е. как личность, Демарси страдает от потери возможности действовать, вынужденно произошедшей именно с ним, а не кем-либо другим (даже если то, что с ним произошло, может коснуться и других). Это не какие-то абстрактные деятельности, действия или поступки. Можно было бы говорить о «страдании» в деятельности или поступке, но в действительности страдание и потеря касаются самой личности.

Демарси является предвестником целой эпохи изменений. К моменту, когда пишутся эти строки, верстаки его последователей числятся тысячами и сотнями тысяч. Так становится универсальной идеология ре-инжиниринга, где разрушение существующего становится кардинальным принципом. Сверхмощные организационные формы, обрамленные тоталитарными системами, – информационные центры, встроенные управляющие системы и другие ERP (Enterprise Resource Planning), являются примерами этого. Понятие эффективности этими новыми формами организации и управления не всегда учитывается, несмотря на декларации. А управление, направленное только на результат, оказывается разрушительным для людей и коллективов.

Мы поднимаем здесь вопрос здоровья в рамках проблемы развития субъекта, отметив, что если здоровье понимать как способность создавать новые нормы жизни при взаимодействии со средой, то самооценка и востребованность другого применения индивидуальных возможностей будет способом, которым «Я» свидетельствует нам о нашей принадлежности к живому (Schwartz, 1987). Именно об этом здесь идет речь, когда говорится о Демарси и всех его современных последователях, о творческих личностях, развивающих свои способности действовать путем генерации в жизненной среде и вне ее инструментов, ресурсов, ценностей. Для них исчезновение их современных «верстаков» часто означает потерю значительной части их индивидуальных возможностей, входящих в состав их способностей и возможностей действовать. Им приходится самим выкарабкиваться из вновь возникающих стесненных ситуаций, рискуя при этом своим здоровьем и своим будущущим.

Формирование способностей и возможностей действовать осуществляется в пространствах, в мирах, в ситуациях, которые субъект находит и/или переживает и которые могут оказаться благоприятными или нет. В этом смысле неблагоприятное изменение ситуации, приводящее к снижению его возможности действовать, может как раз создать предпосылки развития. Способный к действию субъект – это не флюгер, подчиняющийся внешним событиям. Его нельзя рассматривать и как полностью зависящего от своих внутренних движений или от некоей предопределенной программы развития. Конструктивная деятельность строит его самого как субъекта, характеризующегося изменяющимся отношением к миру, к своему телу, к своему существованию. Потеря реальных или метафорических «верстаков» не является только источником аффективных реакций. Она может стать случаем, питательной средой, даже источником конструктивной деятельности. Подчеркивая эту противоречивую природу эволюций, с которыми сталкивается субъект, мы ничуть не уходим от сделанных ранее утверждений. Даже когда потери и раны особенно ощутимы, субъект может вписаться в движение развития через конструктивную деятельность.

Развитие, поддержание и эволюция способности и возможности действовать составляют целеполагание и результат конструктивной деятельности способного к действию субъекта. Исходя из того, чем он располагает, субъект пробуждает способности действовать, осваивая социальные конструкты (артефакты, схемы, методы, нормы и т. д.), доступные для него в сообществах, к которым он принадлежит, в коллективах, членом которых он является. Инструментальное развитие участвует в развитии способностей действовать точно так же, как процессы прагматической концептуализации (Samur ay, Pastré, 2004), конструирование модельных репрезентаций (Weill-Fassina, Rabardel, Dubois, 1993), освоение методов (Samur ay, Rogalski, 1992) и т. д.

Конструктивная деятельность развивается, производя ресурсы (инструменты, системы инструментов, компетенции, системы ценностей, критерии), которые порождают способности действовать, а также формы и способы поступков способного к этому субъекта, тем самым открывая поле его возможностей.

Эти построения субъекта проигрываются на социальных и публичных аренах трудовой и других видов деятельности. Таким образом, они имеют двойной социальный смысл: первый касается освоения того, что уже сформировано вовне, другой связан с тем, что развитие и оперативные построения сами влияют на уже социально сформированные конструкции. В действительности эти построения, не являясь простой копией существующего в обществе, несут в себе след субъектов, которые их порождают, и характеризуют их собственные стили. Инструментальное развитие участвует, таким образом, в эволюции социально существующих конструкций благодаря включению ряда составляющих в будущие поколения артефактов и социальных схем, которые сами становятся достоянием социально организованных систем. Функции, сформированные через инструментальное развитие, через инструментальные генезы, включаются как конституирующие функции, а схемы операционального использования – как составляющие будущих поколений схем (Рабардель, 1999; Rabardel, 1995).

Пер. В. Н. Носуленко

Глава 4. Перцептивная категоризация: подходы к исследованию, свойства, закономерности[4]4
  Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 11-06-01176а «Принципы построения системы описания и передачи когнитивного опыта профессионала».


[Закрыть]

Индивидуально-психологическое познание предметно и носит обобщенный характер. Это означает, что для каждого из нас окружающий мир категоризирован. Сталкиваясь с многообразием единичных вещей и явлений, взаимодействуя с ними, мы относим их к классам либо родам определенных предметов или событий, за которыми стоят соответствующие правила мышления и действия. Без этой способности мы каждый раз начинали бы познавать мир заново, «с чистого листа». Когнитивный опыт представляет собой сложнейшую по своей организации развивающуюся систему категорий, благодаря которой человек гибко ориентируется и действует в бесконечном разнообразии жизненных ситуаций.

В когнитивной психологии категоризации отводится роль одной из базовых функций живых организмов и ключевого механизма познания действительности (Mervis, Rosch, 1981). «Нет ничего более важного для нашего мышления, восприятия, действий и речи, чем категоризация. Каждый раз, когда мы рассматриваем что-то как род вещей, например дерево, мы осуществляем категоризацию. ‹…› Не будь у нас способности к категоризации, мы не смогли бы действовать вообще ни в физическом мире, ни в нашей социальной и интеллектуальной жизни. Понимание того, как мы осуществляем категоризацию, является необходимым для понимания того, как мы мыслим и как мы действуем, и, следовательно, необходимым для понимания того, что нас делает человеческими существами» (Лакофф, 2004, с. 20). «Познавать значит категоризировать: познание есть категоризация» (Harnad, 2005). Благодаря категоризации открывается возможность обобщать объекты или ситуации и предсказывать их свойства, недоступные восприятию непосредственно, но характерные для категории в целом (Брунер, 1977). Создается важное эволюционное преимущество: максимум информации, необходимой для взаимодействия с объектами в конкретной ситуации, обеспечивается минимальными когнитивными усилиями (Rosch, 1978).

Наиболее часто используемое определение категории сформулировано следующим образом: «Под категорией мы понимаем некоторое правило, в соответствии с которым мы относим объекты к одному классу как эквивалентные друг другу. Правило требует учитывать следующие черты объектов, составляющих категорию.

1. Свойства или критические значения признаков объекта, относимого к данному классу.

2. Способ комбинирования этих значений признаков в процессе заключения на основе свойств объекта о его принадлежности к определенному классу ‹…›.

3. Веса, приписываемые различным свойствам при выводе на основании этих свойств о принадлежности к классу.

4. Допустимые пределы, которых не должны превышать различительные свойства, иными словами, в каком диапазоне мы можем выбирать значения признаков а, b … k.

Вероятность того, что некий сенсорный сигнал будет отнесен к определенной категории, – это не только вопрос соответствия сигнала признакам категории; она зависит также от доступности этой категории. Предельно упрощая, можно сказать, что при наличии сенсорного сигнала, одинаково хорошо согласующегося с двумя непересекающимися категориями, верх одержит более доступная из них» (Брунер, 1977, с. 26–27). По Брунеру, «восприятие – это процесс категоризации, в ходе которого организм осуществляет логический вывод, относя сигналы к определенной категории» (Брунер, 1977, с. 22). Он включает четыре основных этапа: 1) первичную категоризацию – выделение объекта из окружающего мира и описание его в общих категориях, таких как звук, цвет и т. п.; 2) пробную идентификацию объекта и поиск признаков для подтверждения гипотезы о том, что это за объект; 3) подтверждающую проверку – сужение области возможных категорий, поиск дополнительных признаков, избирательность к восприятию признаков релевантной категории; 4) окончательное подтверждение: чувствительность к нерелевантным признакам еще более снижается, объект окончательно относится к данной категории.

Понимание категорий и в определенной мере сущности восприятия основывается на логике исчисления предикатов, восходящей к Аристотелю. Ключевым ограничением здесь является то, что система логического вывода подразумевает исключительно качественные отношения вида («все А есть В», «все А не есть В», «некоторые А есть В» и т. д.), но не количественные отношения, в том числе: «А больше В», «А меньше В» и т. д. Аристотель указывал, что «сущность» (οὐσία) не допускает большей и меньшей степени. Например, человек не может быть человеком в большей или меньшей степени ни сам по себе, ни по отношению к другому человеку. Также не допускает большей или меньшей степени конкретное обозначение количества, например, одна тройка не в большей и не в меньшей степени тройка, чем другая. В то же время «отношение», «качество», «действие» и «претерпевание» могут обладать большей или меньшей степенью. Формальные способы оперирования с такими характеристиками отсутствовали вплоть до появления методов нечеткой логики и нечетких множеств (Zadeh, 1965). В подобных условиях единственным путем логического вывода оказывался переход от «качеств» к «сущностям». Например, вместо качества «богатый», присущего сущности «человек» в большей или меньшей степени, вводится новая сущность – «миллионер», произвольно определяемая, например, как человек, имеющий на банковском счету более миллиона долларов.

Классическому подходу («объективизму») противопоставляется неклассический («экспириенциализм»), который полагает формирование категорий не по правилам формальной логики, путем обобщения существенных свойств и отношений, а по правилам взаимодействия человека с действительностью, подчиненного решению определенных задач. Естественные категории функциональны и целостно содержательны, это оперативные единицы опыта (концепты, образы, гештальты) реальной жизни. Возникновение, функционирование и развитие категорий в значительной степени опираются на чувственный опыт и механизмы воображения. В отличие от формальной логики, образные явления обладают гештальт-качествами и экологической структурой (Лакофф, 2004). Принадлежность объекта к категории может быть описана с помощью аппарата нечеткой логики и теории нечетких множеств. У таких категорий нет жестких разделительных границ, функция принадлежности объекта множеству может принимать не только значения «все или ничего», но и промежуточные: объект может принадлежать множеству в некоторой степени, а границы категории становятся вероятностными. Формальные операции над нечеткими множествами позволяют описывать важные эмпирические результаты, полученные, например, в исследованиях категоризации цвета (Berlin, Kay, 1969; Kay, McDaniel, 1978). Согласно Лакоффу, универсальность тех или иных категорий для человека как вида, обнаруживаемая исследователями в различных модальностях, есть функция общего предзаданного нейрофизиологического базиса и когнитивных структур, которые формируются в зависимости от культуры, опыта и индивидуальных различий. По мнению Дж. Остина (1999), в основе категоризации лежит определенная модель знания, сами же категории обладают прототипической структурой – собственной организацией, включающей ядро и периферию. Это позволяет образовывать категории не только путем учета совпадения свойств (признаков) объектов, но и путем учета их сходства или подобия. Между членами категорий нет равенства, но есть функциональная связь друг с другом, своего рода «фамильное» сходство.

Значительный вклад в эмпирическое изучение категорий и разработку неклассической теории категоризации внесли работы Э. Рош. В них сформулирована структурная теория прототипов и концепция базового уровня категоризации. В основе общих представлений лежат исследования прототипов, или когнитивных точек отсчета, и неравнозначности объектов внутри категории (Rosch, 1975; Rosch, Mervis 1976). Прототипы рассматриваются как обобщенные структурные модели «хороших» представителей категории, обладающие максимальным набором признаков с высокой различительной способностью для данной категории и минимумом признаков, характерных для других (контрастных) категорий того же уровня (Rosch, 1978). Операционально прототипы определяются через субъективные оценки того, насколько «хорошим» представителем данной категории является тот или иной объект. Степень «прототипичности» объекта, включенного в категорию, варьирует. Чем ближе к прототипу оценивается реальный объект, тем больше общих свойств он имеет с другими членами категории и тем меньше – с представителями контрастных категорий.

Другое важное положение теории Рош – определение базового уровня категориальной абстракции, или предельно высоких обобщений, отражающих структуру атрибутов воспринимаемого мира. Эмпирически это тот уровень, на котором максимизирована суммарная категориальная валидность признаков: на еще более высоком уровне обобщения у объектов резко снижается число общих признаков, а на более низком уровне оно существенно не увеличивается, поскольку субкатегории базового уровня разделяют большую часть значимых признаков. Как уровни категоризации, так и прототипы категорий рассматриваются в контексте действий человека с объектами и событиями как единицами его взаимодействия с окружающим миром. Именно прототипами могут быть заменены названия категорий в высказываниях, относящихся к типичным действиям и событиям.

На сегодняшний день ключевые проблемы категоризации – природа категорий, операциональные критерии принадлежности к категории, границы категорий и др. – решаются различными способами. Если при классическом понимании набор признаков категории определяется свойствами самого объекта, то при неклассическом категория включает в себя характеристики субъекта, определяется индуктивно, а принадлежность к ней объекта вероятностна. В первом случае основным источником категоризации является среда, во втором – представления о ней в контексте решаемых человеком задач. В классическом подходе постулируется дизъюнктивность категорий, обладающих жесткими границами, тогда как нечеткая логика и прототипические эффекты допускают континуальное изменение границ между категориями и степени близости объектов к прототипам. Вместе с тем указанные различия не являются полярными. В частности, Дж. Брунер, сохраняя классическое определение категорий как основанных на дискретных признаках, отмечает разный «вес» данных признаков и разную субъективную «актуальность» альтернативных категорий; в итоге отнесенность объекта к категории оказывается вероятностной, а объем одной и той же категории у различных наблюдателей может варьировать. Понимая категоризацию как способ классификации объектов, релевантный решаемой задаче, нетрудно прийти к выводу, что «классический» случай дискретных «объективно определяемых признаками» категорий является одним из возможных частных случаев. Конкретный способ категоризации задается требованиями текущей ситуации, отношением к ней индивидуального субъекта и организацией его когнитивного опыта.