Текст книги "Артикль. №5 (37)"

На вечер Йоси запланировал необычное для хабадника мероприятие – посещение местной «атмосферной» таверны. Он не объяснил, что именно мы будет делать в таверне, и люди строили самые разнообразные предположения. Там будет живая музыка. А может, Йоси приготовил кошерную закусь к пиву.

Я примкнула к кучке туристов, сплотившихся вокруг единственного среди нас гурского хасида. Это был технологически продвинутый хасид со смартфоном. Он раскрыл приложение ways, забил туда название улицы, которое ему прислал Йоси – улица Гаврила. Приложение не нашло в городе Родосе никакой Гаврилы. Мы бестолково слонялись по набережной, гурский хасид ковырялся в смартфоне, а потом на нас наткнулась молодая женщина с огромной копной кудрявых волос. Она заговорила на иврите.

– Вам нужна помощь?

Оказалось, что улица называется Грива, а не Гаврила, и женщина знает ее, потому что там находится Дом Хабада.

– Меня зовут Меликсена, – сказала кудрявая дама, – я израильтянка, но постоянно живу на Родосе и знаю греческий. Я работаю в израильской туристической компании. Сейчас позвоню в Бейт-Хабад, к вам придет кто-нибудь из сотрудников. Ну ладно, я пошла.

– А как же сотрудник нас узнает? – испуганно вскричал гурский хасид, одетый в длинную черную капоту, черную кипу, талес навыпуск и средневековые башмаки с пряжками. Довершали картину туго закрученные пейсы и полуседая борода.

– Да уж как-нибудь узнает, – хмыкнула Меликсена.

Сотрудником оказался молодой грек. Как положено греку, он путал шипящие звуки.

– Ну сто, хотите кусать? Да, там много хоросей еды. Посли шо мной, цто ли.

Когда мы дошли до таверны, оказалось, что половина группы уже расселась на низких диванах в полутемном зале, а таверна совсем крошечная, так что более удачливые наши попутчики заняли все свободные места. Они бестолково смотрели друг на друга, не понимая, зачем пришли в это странное гойское место. Только двое решились заказать себе пива. Другие то ли не любили пиво, то ли боялись, что пивная посуда мылась в раковине вместе с некошерными тарелками. Гуся, придумавшего всю эту катавасию, не оказалось на месте.

– Передавайте Йоси горячий привет! – рассвирепела я. – Такой горячий, как в печке!

В предпоследний день на Родосе, накануне отъезда я решила еще раз пройти по улице Грива. Она шла от Средиземного моря к Эгейскому, поперек узкого мыса, которым оканчивается северная часть острова. Вдоль всей улицы тянулись киоски и лотки, а на них были грудами навалены какие-то фольклорные по виду деревянные изделия. Я взяла одно в руки и поняла, что это очень реалистично выполненный фаллос. То есть, реалистично было все, кроме расцветки: зелененькая в красный цветочек. Остальные изделия тоже оказались фаллосами и пенисами. Маленькие, детского размера, служили брелоками для ключей, большие – ручками для штопоров и консервных ножей. Зеленые, розовые в красный горошек, натурально-деревянные, отлакированные и угрожающе черные – во всех лавках, на всех лотках и витринах. Может быть, Родос в древности был центром фаллического культа, о чем умолчали путеводители? Или это специально для Йоси: если туристы пошлют его на три буквы, он просто пойдет к себе в Дом Хабада?

Через несколько сотен метров лотки с пенисами кончились, показалась таверна, стоящая строго напротив Дома Хабада. Затем потянулись магазины совсем другого содержания: с витрин строго смотрели маленькие темные иконы в тяжелых золоченых окладах, в окружении деревянных крестиков. Стиснутый со всех сторон фаллосами и крестиками, Дом Хабада стоял на страже одиноко, как вулканический еврейский остров в чужом море.

Вечером я встретила Эстер в холле гостиницы и тут же радостно поделилась:

– А на улице Грива продаются фаллосы!

– Тише говори, – ответила она, – фаллос – греческое слово.

Наутро Йоси провалил очередную экскурсию. Он собирался посадить народ на квадроциклы и покатать по берегу моря вокруг острова. Но оказалось, что фирма, у которой он арендовал транспорт, допустит к рулю только тех, у кого есть водительские права. Половину группы составляли молодые девчонки-хабадницы, которые успели окончить семинарии, но не успели еще выйти замуж. Водительских прав у них не было. Не было прав и у нас с Эстеркой, и у тех двух старушек, которые не пользовались интернетом. Две свежеиспеченные выпускницы семинарий потребовали у Йоси возврата денег за экскурсию. «Мы сами себе все организуем, – заявили они, – только деньги верни». Остальные терпеливо ждали, пока Сарочка посадит их на городской экскурсионный автобус: она пообещала заплатить за экскурсию из денег, не израсходованных на квадроциклы. Подошедший автобус оказался забит, следующего ждали через час.

В моем мозгу мелькнула странная догадка: Йоси – аутист. Я уже пыталась говорить с ним и давать какие-то советы на основе личного опыта организации семинаров за границей. Йоси смотрел либо поверх моей головы, либо сквозь меня. Через минуту возникало ощущение, что он слепоглухонемой, и у меня кончались слова.

Невзирая на то, что смартфоны были не у всех, Йоси упорно пытался держать связь с группой через воцап. Это был представитель нового, малоизученного поколения ортодоксов: ортодокс со смартфоном. Так же, как кочевники монголы уверены, что сотовую связь изобрели специально для них (пастух может разговаривать со стойбищем, одно племя общаться с другим), так же и осмартфоненный религиозный еврей твердо знает, что это изобретение сделано лично ради него. Теперь он может не грешить, взирая на клиенток, но общаться с ними по смартфону, и так оно как-то кошернее выходит. Ему не надо носить с собой молитвенник и книгу Псалмов: есть мобильное приложение «Молитвенник» и мобильное приложение «Псалмы». В результате покупки Йосиного тура я теперь получаю эсэмэски с рекламой мобильного приложения, напоминающего о времени зажигании субботних свечей. Смартфона у меня по-прежнему нет, и оттого я ощущаю себя еврейкой, неполноценной в ритуальном отношении.

Оставив взмыленную и измученную Сарочку на автобусной остановке, я потащилась в город, не разбирая дороги. В столице Родоса живет всего 42 тысячи человек – раз в пять меньше, чем в нашем Бней-Браке. «Не заблужусь», – решила я. Вскоре я налетела на парк, внутри которого обнаружила детскую площадку и просторное, совершенно пустое летнее кафе.

С первого дня я выработала стратегию общения с греками. Называется «поешь моего яблочка». Помните историю про девочку, у которой Баба-Яга украла братца? Чтобы получить у яблоньки и одиноко стоящей печки нужное направление (они работали вместо приложения ways), девочка должна сначала съесть яблочко, а потом – горячий пирожок. Вот так же действовала и я. Заходила в кафе или в магазин, покупала грошовый сувенир или чашку кофе за три евро, и получала разъяснение, куда идти, а также искренние уверения в любви к Израилю и израильтянам. «You are very good people!» – говорили греки. Кто б сомневался! Нет, часть Йосиных подопечных нашла на Родосе антисемитов, но эти сами виноваты: хоть и называются «подопечные», а пирожка из печки не едят.

Я села за столик в пустом кафе. Официантка не говорила по-английски, а это означало, что кафешка лежит в стороне от туристической тропы. Она принесла мне бутылку пива Mythos. Пиво оказалось вполне сносным, лучше пойла, которым угощали в Линдосе. К пиву была приложена алюминиевая вазочка на высокой ножке, наполненная соленым арахисом. В парке Сокольники времен моего детства в таких подавали мороженое. Я огляделась вокруг: и вправду похоже на Сокольники. С площадки раздаются детские голоса, кругом колышется широколиственная европейская зелень. Ну, разве что как-то слишком чисто. Ни крошек на столах, ни остатков еды в проходах. И поэтому воробьи не слетают с веток, не галдят на столиках и не устраивают шумных драк в проходах. Вот и вся разница.

– Where is the Castle? – спросила я у официантки. Это была ошибка. Средневековый замок, построенный на Родосе рыцарями, называют просто Старым городом. Девушка не поняла меня.

– Castro? – переспросила она и махнула рукой вверх, в гору. Как оказалось потом, в сторону Акрополя. А до Акрополя просто так не дойдешь. Даже неутомимая Эстер сломалась и в итоге доехала на такси.

Я шла очень долго. Забегая вперед, скажу, что на Родосе я побывала, а Акрополя так и не видела. Это к лучшему. Веничка Ерофеев не видел Кремля, а как увидел, так и смерть его пришла. Впрочем, со Смертью мы друзья. Теперь, если я снова окажусь на Родосе в той же гостинице, он по старой дружбе нальет мне кофе.

Я сменила направление, поползла вниз и относительно быстро дошла до земляного вала, поросшего лесом. За лесом, через невысокую ограду открывался вид на мощную крепость, построенную рыцарями-иоаннитами, называемыми также госпитальерами. Между леском и крепостью зиял ров, такой глубокий, что в него было страшно заглядывать. Позже я прочитала, что госпитальеры пытались наполнить ров водой, но она просачивалась сквозь почву и утекала в Средиземное море, расположенное ниже крепости.

Внутри крепости находится Старый город Родоса, где до сих пор живет пять тысяч человек. Они живут в домах, полученных в наследство от отцов и дедов, и, глядя на них, можно вообразить, какими были бы евреи Старого города Иерусалима, если бы никто и никогда не изгонял их оттуда.

Войдя в Старый город, я первым делом купила путеводитель. Теперь нужно было сесть где-нибудь и почитать, наконец, историю места, куда нас занес Йоси-гусь, не объяснив, где мы находимся, и чем славен Родос.

На уютной площади в густой тени лиственных деревьев, которые не знающая ботаники я для простоты назову платанами, располагалось кафе. Зазывала крикнул «Мадам!», и я без спора присела за столик. Мне принесли горячий турецкий кофе и стакан ледяной воды. Потягивая то густой кофе, то хрустально-искрящуюся воду, я углубилась в чтение.

Еще накануне я заметила, что новые знания роятся вокруг головы моей подружки Эстер, как воздушные шарики. Она ловит их и подвязывает к уже имеющимся сведениям о том же предмете. Только так можно навести порядок в картине мира, если ты получил широкое и поверхностное русское образование, суть которого сформулировал еще Наше Все: «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». И я поступала аналогичным образом: получив новое знание, запихивала его в уже имеющийся карман сознания, как запихиваю предметы в карманы моей сумки: ключи – сюда, телефон – туда, электронный билет на автобус – еще куда.

В карман под называнием «Исход из Египта» я запихнула начало греческого поселения на Родосе. Те, кого мы сегодня называем греками, прибыли на Родос лет на сто раньше Исхода. До них здесь жили племена, которые я условно называю «хананеями», потому что о них греки говорили, что они дикари, не почитающие богов. Первое греческое государство на Родосе легко попадает в карман «государство Саула, Давида и Соломона», так как все это имело место в десятом веке до новой эры. Период ранней античности, который в еврейской истории называется периодом Первого Храма, я опущу: Родос тогда не играл значительной роли в хозяйстве Средиземноморья. А вот период поздней античности, он же наш период Второго Храма, был ознаменован славными делами. Родосцы построили статую бога Гелиоса, иначе Колосса, высотой в 37 метров. Колосс затем свалился и лежал на земле аж до десятого века новой эры. Еще Родос был славен морским кодексом, который так и называется «Родосским». Римский период в истории острова я запихнула в карман под названием «Иудея под властью Рима» – и там, и здесь случилась потеря независимости и упадок. Средние века, когда на Родосе правили рыцари, легко упаковались в карман под названием «Иерусалим в средние века и крестоносцы»: Иоаннитский орден, он же орден госпитальеров, возник в Иерусалиме и должен был помогать христианским паломникам в Святом городе. Затем орден укрепился благодаря крестоносцам, а изгнали его из Иерусалима завоеватели-мусульмане. После чего иоанниты обосновались сначала в Акко на севере Израиля, а затем переселились на Родос. На острове они выстроили ту самую мощную крепость, внутри которой я теперь сидела и попивала турецкий кофе с холодной водой.

Рыцарей с Родоса выгнал султан Сулейман Великолепный (в этом кармане помещается стена вокруг Старого города Иерусалима и сериал «Великолепный век)». После этого рыцари переселились на Мальту, и орден навеки получил называние мальтийского.

Я заплатила три евро, обрела взамен направление на музей археологии, и решила еще посидеть и поглазеть на людей вокруг, а также почитать путеводитель. Заполнение карманов продолжалось. Родосцы пожили какое-то время под властью турок, как и Святая Земля, в 1912 году их освободили итальянцы (или захватили?), а в 1917 году Родос вошел в состав Британской империи, как и Святая земля, названная англичанами (вослед римлянам) «Палестиной». В кармане под называнием «Британский мандат» и Родос, и Палестина пролежали до 1948 года. В марте 1948-го обрел независимость (и стал частью Греции) Родос, а в мае 1948 года Бен-Гурион огласил Декларацию Независимости Израиля. Дальше наши пути-дороженьки расходятся. Никто не сомневается в том, что Родос – часть Греции, а вот на нашу землю претендуют арабы, поэтому мы постоянно воюем. В результате Родос, как и вся Греция, стоит на коленях перед Евросоюзом, а мы, при всех войнах, сумели создать крошечное и сильное государство.

Я долго плутала по Старому городу в поисках археологического музея. По пути купила несколько сувениров и выслушала, как прекрасны шатры Израиля и жилища Яакова, не говоря уже об их населении. Особенно прекрасны мы стали после того, как я заполировала чашку кофе новой порцией холодного пузырчатого пива.

Теперь в моей крови бурлили и переливались два разных напитка. Кофе (сильный афродизиак) звало влюбиться, пиво (напиток богов) возносило на Олимп, где пьют нектар и амброзию бессмертные тени грозных божеств.

И вдруг я услышала такой греческий, такой романтичный перезвон бузуки. Да, там, за лаврами и олеандрами стоит, должно быть, златокудрый юноша и перебирает струны кифары. К черту сопляков! Там стоит многомудрый Одиссей с сединой в бороде и бесом в ребре. А ну, посмотрим, что из двух предположений верно.

Я прошла вперед по узкой улице. Мне открылся палисадник, обнесенный широким и низким забором. На заборе восседал мужчина моих лет. Он перебирал струны гитары и пел на чистейшем русском языке:

 
И носило меня, как осенний листок,
Я менял города, я менял имена…
 

Воистину Улисс! Он был очень похож на Мишу Юдсона, главного редактора журнала, где мы с Эстеркой спим под одной обложкой. Мишу Юдсона еще называют «русским Джойсом» за его сложные постмодернистские тексты. У незнакомца было то же сухощавое телосложение, те же тонкие черты, то же хитроватое выражение интеллигентного лица и та же маленькая китайская бородка. Рядом сидел темнолицый сгорбленный ханурик, который явно страдал без выпивки и ждал, пока Одиссей напоет на новую порцию метаксы и какую-никакую к ней закусь.

Я подала клону Юдсона один евро и спросила, интимно наклонившись к нему:

– А Мурку можешь?

Он запел и заиграл. Боже, как вдохновенно он пел! Сам Орфей был бы посрамлен, если бы музы предложили ему принять участие в состязании воспевателей Мурки!

Влюбилась я в этого Одиссея. На целых пять минут. Удовольствие было совершенным, поэтому пять минут длились вечно. Это была первая и последняя вечная любовь в моей жизни.

Я села на забор. Припев мы спели хором:

 
Мурка, ты мой муреночек,
Мурка, ты мой котеночек,
Мурка, Маруська Климова,
Прости любимого!!!
 

И тут я увидела себя со стороны. Тетка, похожая на стареющего пирата, с головой, по-пиратски обмотанной шарфом и в пестрых греческих бусах из Линдоса, сидит на заборе и поет Мурку в обществе бродяги и ханурика на улице одного из старейших городов Европы. У меня случилась смеховая истерика. Вот это и называется «гомерический хохот». Так смеяться можно только в стране Гомера.

Я быстро сбежала, потому что мне одновременно хотелось плакать, смеяться и пИсать. Улисс не смеялся. Он муркал так с самого утра, но еще не намуркал на метаксу и закусь. Не исключено, что его мучали сушняк и головная боль. И еще – это и вправду мог быть сам Юдсон. Ведь он же предупреждал в своей песне, что меняет города и имена.

Поразительна и безошибочна интуиция человека, которому очень хочется пописать. Даже в незнакомом городе он может с ходу отыскать туалет, совершенно не запутавшись, и не наделав лишних движений. Моя московская подружка Кирочка говорила обо мне так: «Когда Энн (это я) хочет в туалет, она способна забежать в здание КГБ на Лубянке».

Это неправда. Дело в том, что любое животное метит территорию, когда писает. А КГБ-ФСБ – не моя территория. В ужасном здании на Лубянке я не писала ни разу. По-моему, для этой цели отлично подходят пивбары, музеи и другие культурные учреждения. Вот и сейчас я безошибочно вышла на музей археологии города Родоса, который до этого битый час не могла найти в переплетении улочек Старого города.

Это было здание готической эпохи, в котором изначально размещался госпиталь иоаннитов, прозванных госпитальерами именно за такую вот гуманитарную деятельность. Все помещения больницы были рассчитаны на армию раненых крестоносцев. Я пометила территорию туалета размером с бальную залу эпохи классицизма, и вышла в огромный внутренний двор, окаймленный галереей со сводчатыми потолками. Сидя на мощной каменной скамье, я разглядывала горы крошащихся каменных ядер для пушек. Жаль, что греки по своему обыкновению не выкрасили их в белый цвет, а то ядра можно было бы сравнить с горкой клюквы в сахаре. Эх, греки! Такое сравнение пропало!

Потом я поднялась на второй этаж и оказалась в греческом зале. Музей археологии представляет собой внушительное собрание древнегреческой скульптуры, которую итальянцы свезли со всех островов Додеканеса после того, как освободили Родос от турок (или завоевали). Статуи не отличались гладкостью Венеры Милосской. Остатки рыжеватого краснозема застряли в складках каменных одежд богов и богинь, придавая им землистую подлинность. Я походила по залам, почитала таблички у скульптур и удивилась, что прочие туристы ходят по музею без гида, и даже таблички ленятся читать.

И вдруг я увидела одного неленивого. Это был наш технологически продвинутый гурский хасид в своих средневековых башмаках, черной капоте и со смартфоном. Он нанял себе гида, который на хорошем английском объяснял ему, и только ему одному, какого бога или богиню изображает та или иная статуя. Наверное, хасид нашел гида с помощью какого-нибудь специального приложения к смартфону.

Я тихой сапой пристроилась за спиной «гура». Не потому, что он заплатил, а я – нет. Просто гурские хасиды не смотрят на женщин, так что я смутила бы его, мелькнув у него перед носом. Да, на живых женщин наш хасид не смотрел, но без всякого смущения разглядывал тела ископаемых богинь, красиво обрисованные складками белых каменных одежд.

Известная заповедь «не сотвори себе кумира» в буквальном переводе с иврита звучит как «не делай себе ни статуи, ни картины». Средневековые мудрецы страны Ашкеназ объяснили, что речь идет о полном и реалистичном изображении человека. То есть, если на картине голова человека заменена птичьей, а у статуи не хватает носа или уха – это кошерное изображение. Греческие статуи Родосского музея выглядели вполне кошерно – одна вылезла из-под земли без уха, другая – без носа, у третьей не хватало руки. Гурский хасид мог взирать на них совершенно безбоязненно.

Гид указал на известный портрет Александра Македонского и сказал:

– Это скульптурный портрет бога солнца Гелиоса, покровителя Родоса. Во времена, когда была сделана эта статуя, скульпторы старались изображать только красивых мужчин, а идеалом красоты считался бог искусств Аполлон. Поэтому все портреты той эпохи сделаны с известной статуи Аполлона. Например, вот этот Гелиос, или портрет Александра Македонского.

Я посмотрела на гида: у него было волевое лицо с резкими и сильными чертами, квадратный подбородок, крупный нос. Он было очень похож на метрдотеля нашей гостиницы, и немного напоминал актера Александра Филиппенко в роли Смерти из фильма «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Похоже, со Смерти слепили многих мужчин острова Родос.

Эта мысль была столь ошеломительной и глубокой, что я решила немедленно обдумать увиденное, завалившись на кровать в гостиничном номере.