Текст книги "Российский колокол №3-4 2018"

«Вот теперь ясно, к чему она клонит. Перепробовала всех судебных чиновников, и теперь, будьте любезны, подавай ей разнообразие. Теперь каждый посетитель для нее представляет собой предмет потенциального расширения ассортимента. Она просто предлагает мне себя, до мозга костей испорченная женщина», – подумал Борис и резко встал. Встал резко. Но ничего такого объяснять ей он не стал:

– Не буду кривить душой, Нюра, я мало верю в то, что ты действительно сможешь мне помочь. Будешь пытаться что-то сделать – от тебя отвернутся друзья. Те, о которых ты только что говорила. А как проживешь без друзей? От друзей нельзя отказываться, ведь их помощь тебе еще наверняка понадобится. Cама же говорила, что ваша с мужем жизнь в этом огромном доме – я называю его мистическим, и поверь, у меня есть для этого предостаточно оснований – очень даже сложная и трудная. Прекрасно понимаю тебя, потому что муж твой работает в СИСТЕМЕ, в которой нормального человека на каждом шагу ждут ловушки и подводные ямы, созданные злобными членами этой организации, людьми, десятилетиями накапливавшими злобу и ненависть ко всему живому, мыслящему и чувствующему.

Откровенно говоря, мне нелегко отказываться от твоего предложения, потому что ты – не просто молодая женщина, ты личность, умеющая глубоко переживать – страдать и радоваться, и наговорила мне столько разных комплиментов, а ты, не стану скрывать, мне тоже нравишься, особенно сейчас, когда сидишь опустив ресницы и как бы пригорюнившись неизвестно отчего, хотя, по моему разумению, у тебя совершенно нет никаких причин всерьез горевать.

Отчего горевать? Вокруг тебя разные люди, прямо или косвенно имеющие отношение к этой СИСТЕМЕ подавления и осуждения. И ты чувствуешь себя среди них словно рыба в воде. И более того. Тебе, уверен, очень хорошо с этим студентом, с этим младшим Носиковым, которого ты, видимо, по-настоящему любишь, хотя я, например, никак в толк не возьму, что ты могла в нем найти. А если уж и не любишь, то, во всяком случае, явно предпочитаешь его своему мужу и даже не скрываешь этого факта перед широкой публикой.

Что же касается того, чтобы помочь мне, так это твое заблуждение, хотя, безусловно, вполне искреннее заблуждение. Нет никаких сомнений, что очень многие твои знакомые, служащие этой конторы, пошли бы навстречу, если бы ты попросила их об этом. Более того, думаю, сделали бы буквально всё, что ты от них попросила бы. Но кто они, эти твои знакомые? Служащие нижнего звена. А возможность решительного изменения хода моего судебного дела лежит далеко за пределами их полномочий. Здесь требуется вмешательство чиновников самого верхнего уровня, имеющих доступ к тайным пружинам и механизмам этой огромной машины. Так что вот тебе мой низкий поклон, мы расходимся, как в море корабли. Я буду делать то, что мне по силам, и смогу, наверное, свершить то, что на роду написано. А тебе, как это ни прискорбно, следует оставаться в объятиях своего скверного мальчишки, который почему-то для тебя важнее всего нашего необъятного, свободного и довольно-таки совершенного мира.

– Нет, нет, не уходи, прекрасный, необыкновенный человек! – закричала Нюра и схватила Бориса за руку. Ее маленькие ноздри раздулись и округлились от переживания, а губы раскрылись будто бы в ожидании поцелуя. – Неужели ты вот так возьмешь и уйдешь? Неужели я зря тебя встретила после десяти лет ожидания? Ты неверно обо мне думаешь, я совсем не такая. Совсем, совсем не такая. Побудь еще со мной хоть недолго, умоляю тебя. Если ты был влюблен в меня в школе, как ты сказал, неужели теперь я совсем ничего для тебя не значу, что ты не хочешь побыть со мной хоть немного времени?

– Тебе действительно необходимо, чтобы я остался? Пожалуйста, останусь. Времени у меня предостаточно, я ведь освободил день, считая, что сегодня будет заседание комиссии. Тебе совсем не нужно на меня обижаться. Я сказал только лишь о том, чтобы ты ничего не предпринимала в отношении моего дела. Поверь мне, милая, милая Нюрочка, мне совершенно безразлично, как будет идти и чем закончится начатый ими этот бездарный процесс. Все, что происходит в отношении меня в недрах этого гигантского спрута, вызывает у меня только гомерический хохот. Я не удивлюсь, если вскоре выяснится, что мое дело по чьей-то небрежности, лени или недомыслию уже давно закрыто. Но не исключено, что здесь принято совсем другое – делать вид, что расследование идет полным ходом, в надежде окончательно запутать и запугать несчастного обвиняемого с тем, чтобы подтолкнуть его дать им приличную взятку. Вот здесь, Нюрочка, ты была бы очень полезна, если бы сообщила какому-нибудь скользкому типу вашей конторы, любящему распускать слухи, сообщила бы ему, что на меня в этом смысле они никак не могут рассчитывать, что бы они там ни вытворяли и как бы они ни фордыбачили. Не получат они от меня ничего, а я уж позабочусь, чтобы ударить по ним, да так, чтобы все огромное, но хрупкое здание этой конторы затряслось и рассыпалось бы до основания. Я уж об этом всяко позабочусь. Забыл тебя спросить, интересно, ты вообще-то знакома с этим следователем Плоским?

– Какой ты, Боря, все-таки смешной. Я же предложила свою помощь не просто так. Я как раз и рассчитывала на Ленина Ивановича. Ты, правда, посчитал, что это совсем никчемный человек и его мнение ровно ничего не значит. Кто я такая, чтобы сомневаться в твоих словах? Раз ты сказал, то, возможно, ты и прав. Но ты, верно, судишь по Эсмеральде Вагиновне. Здесь я с тобой, может, и соглашусь. Она приходит сюда не каждый день, а только тогда, когда вызывают. Остальное время она занимается семьей. И мне кажется, что там, в семье, она глубоко несчастна. Мне очень жаль ее. У нее муж… Он такой человек, ты знаешь… Мне неудобно говорить. Получается как бы обо всех кавказцах, это вообще-то нехорошо. Одним словом, он предпочитает мужчин. Но к жене остаются требования – прибери, купи, приготовь, накорми. Живет без ласки. Как Мистер Икс: «Живу без ласки, боль свою затая…» Я, например, жалею ее и потому многое прощаю. А Ленин Иванович – это совсем другое дело.

– Да, я хотел спросить тебя об этом мальчике, который провожал меня в зал заседаний. Это не твой сын?

– Нет, это как раз сын Ленина Ивановича. Он часто здесь бывает, все знает, и ему нравится участвовать в работе комиссии. Ну не в работе…

– Так, я понял это. И что Ленин Иванович? Продолжай.

– Дознаватель приносит ему огромный отчет. А он перерабатывает, что-то добавляет, делает выводы. И его доклады поступают наверх. Если он пишет такие большие доклады, значит, для кого-то наверху это все-таки имеет какое-то значение.

Не стоит этого недооценивать. Он тоже часто работает по ночам, чтобы вовремя выполнить задание высшего руководства. У нас много проблем из-за этого. Вот заседание закончилось. Мы перенесли из кладовки всю нашу мебель, вещи, я люблю, чтобы дома все было удобно и уютно. Перенесли, поставили, разложили. Ложимся спать. А посреди ночи Ленин Иванович приходит. То ему свечу надо, то ночник на батарейке. Я тебе уже говорила: муж спит – хоть из пушек пали. Мне кажется, я понравилась ему сонная. Ну еще и в почти раздетом виде. Вот он и повадился приходить по ночам. Не подумай чего. Видимо, посмотреть хочется. То он, то Эсмеральда. Но мне кажется, он ко мне не просто так ходит. Сказал, что, как увидел меня в постели… В общем, что я такая, что он теперь меня всю жизнь не забудет. Так и сказал мне, не в присутствии мужа, конечно.

Вот он пишет, пишет доклады весь вечер и полночи, а потом ко мне – подержать за ручку – и только. А доклады он о тебе пишет, я это точно знаю, ты главный его подозреваемый.

Но мной он явно интересуется, так что, думаю, у меня есть шанс через него как-то повлиять на решение твоего вопроса. Удивлен? Не удивляйся. Ты для меня важнее всех остальных. Потому что, если ты прислушаешься ко мне и поверишь в мою искренность, тогда, может быть, когда-нибудь ты захочешь забрать меня отсюда. А я уж буду тебе верной подругой, только с одним тобой буду спать. А может, если, конечно, я тебе понравлюсь и ты захочешь этого, могу стать тебе верной женой. Я уверена, что тебе будет хорошо со мной. Потому что – смотри, видишь, какое у меня гибкое и мягкое тело? Для семейной жизни это очень даже важно.

Борису было крайне любопытно все, что она говорила. Но ему совсем не хотелось показывать, что это хоть как-то его заинтриговало, он решил больше ни о чем Нюру не расспрашивать, однако неизвестно по какой причине с его языка сам собой соскочил вопрос:

– Почему ты так уверена, что следователь тобой интересуется? То, что он говорит, – это просто слова, это ровно ничего не значит.

– Что же я – совсем глупенькая? Вчера приходил ко мне Олег по его поручению и принес пару чулок. Будто бы за то, что я убираю зал заседаний. Такое объяснение – это, конечно, полная ерунда, а не объяснение вовсе. Убирать зал – моя обязанность, и мужу за это идет прибавка к зарплате. И потом, я вижу, как он на меня каждый раз при встрече смотрит маслеными глазами. Что же ты считаешь, чулочки – это просто так?

Нюра подняла юбку и вытянула ноги:

– Тебе нравится?

– Что, чулки или ноги?

– Ноги, ноги, – Нюра повторяла это нежно и вкрадчиво, поднимая юбку все выше и выше. До тех пор, пока не стали видны ее беленькие трусики. – Положи сюда руку, попробуй на ощупь, какие у меня нежные шелковистые трусики, приятные, правда?

Вдруг она остановилась, тихонько отвела руку Бориса в сторону, но не отпустила и прошептала:

– Не нервничай, все в порядке. Но ты должен знать, что мы сейчас не одни, за нами следят.

Борис обернулся и увидел в двери зала бледного, с впалой грудью и рыжеватой бородкой, младшего специалиста, любовника Нюры. Видимо, он понимал тщедушность своего телосложения и для пущей важности задумчиво теребил редкую бородку а-ля Свердлов. Борису было интересно без спешки и обстоятельно рассмотреть студента – инициатора скандального происшествия в зале заседаний на прошлой неделе. И этот никчемный, неряшливо одетый, совершенно нереспектабельный человек обречен со временем занять самые высокие посты в СИСТЕМЕ, а то, глядишь, и в государстве рабочих и крестьян. Тот еще типчик.

Типчик же, напротив, даже и не думал замечать присутствие КГ в качестве персонажа, пусть и не самого важного, этой мизансцены. Самым важным здесь, безусловно, он считал самого себя. Вытащил указательный палец из жидкой бороденки, поманил им к себе Нюру и не спеша отошел к окошку, считая, что он свою задачу выполнил.

– Боренька, милый мой дружочек, умоляю тебя! Если у тебя есть хоть что-то дорогое на свете. Мама твоя жива? Очень хорошо, если тебе дорога твоя мать, умоляю, именем твоей матери умоляю тебя, заклинаю, ради всего святого, не думай обо мне плохо. Но сейчас я должна идти к нему. Что за гнусный тип – прыщавый, бледный, впалая грудь, дырка между ногами! Как ты мог подумать, что я люблю его, как ты мог подумать, что я способна предпочесть его кому-то другому? Какая мерзость, какая гнусность! Я на минуту – и сразу вернусь. И мы уйдем вместе. Эсмеральда говорила мне, что ты не уважаешь женщин, – в материалах дела есть много такого рода компромата на тебя. Что ты заставляешь их делать ровно то, что тебе надо, принуждаешь к сожительству, издеваешься. Не любишь платить женщинам за работу. Хочу, чтобы ты знал: я пойду с тобой, куда ты скажешь, поступай со мной, как захочешь, я на все согласна. Ты можешь сделать меня счастливой – лишь бы уйти отсюда, из этого гадюшника. Хотя бы на время – на неделю, на месяц, а лучше – навсегда.

Нюра погладила руку Бориса и убежала к окошку.

В этой женщине было для него что-то притягательное. А может быть, ее специально подослали? Чтобы он совершил какую-то ошибку. И вот тогда у них все бы стало на свои места. Вот обвиняемый, вот ошибка. Желание ввести в заблуждение, помешать, а вовсе даже не содействовать работе следственных органов.

Постарался втереться в доверие к жене служащего, надеялся любовной лаской размягчить и задобрить бедную женщину-дознавательницу, пытался подобрать ключи к следователю, всеми правдами и неправдами рвался к секретным служебным документам, хотел… Клац – захлопнулись зубья капкана. Попался, голубчик, теперь ты от нас не отвертишься. Как бы то ни было, этим хитрованам не удастся подловить его даже с помощью Нюры. Он в себе уверен – так называемое дело Кулагина построено на столь шаткой основе, что ему не составит никакого труда взорвать все это и дело рассыплется как карточный домик.

Нет, все же она была очень и очень искренна с ним. Она действительно хочет ему помочь. Никто не знает, как лягут карты. А что, если она все-таки окажется ему полезной? Он сумеет отомстить. Гениальное всегда просто. Он отнимет столь притягательную для всех женщину у своры жалких негодяев. У мужа, у студента, у Эсмеральды, у следователя Плоского, у других желающих полакомиться на дармовщинку. Этот как бы Ленин по фамилии Плоский будет писать очередную цидулю о том, как из пальца высосать вину КГ, поздно ночью придет к ней, чтобы, не будя мужа, усладить себя созерцанием прекрасной нереиды и прикосновениями к ее живой плоти, и вместо этого обнаружит, что ее постель пуста и холодна. Потому что пышная, гибкая, соблазнительная Нурбида Динмухамедовна будет уже с ним, будет принадлежать только ему одному. Вот это будет месть.

Сомненья прочь. Правда и любовь на его стороне.

Борису надоело это долгое перешептывание у окна. Он побарабанил костяшками пальцев по деревянному настилу помоста. А напоследок громко стукнул кулаком. Причем не один раз. Нет, все-таки этот недоучившийся младший специалист имеет над ней какую-то необъяснимую власть. Чем громче стучал КГ, тем сильнее студент прижимал к себе Нюру, изредка оборачиваясь к Борису, и целовал ее то в шею, то в полное оголившееся плечо. А она наклонила голову и внимательно прислушивалась к тому, что тот шептал ей на ухо.

Неожиданно студент произнес достаточно громко – так, чтобы Борис мог это услышать:

– Послушайте, если вы уж так спешите, никто не мешает вам уйти. Почему вам было не уйти именно тогда, когда я пришел? Никто бы этого даже не заметил, и всем стало бы от этого легче. Правда, Нурбида Динмухамедовна?

В его словах Борис услышал сдержанную злобу, но главным образом – высокомерие будущего высокого чиновника по отношению к неприятному и безродному – как бы без имени, без племени – арестованному обвиняемому. «Я для него просто обвиняемый с позорной отметиной, наклейкой на лбу, просто ненужная помеха, чужой человек, на котором уже все давно поставили крест, а он, то есть я, еще что-то изображает и продолжает крутиться под ногами». Борис подошел поближе к парочке:

– Как же вы правы, мой дорогой. Мне не терпится, мне ужасно не терпится, чтобы наконец закончилась эта ужасная, постыдная сцена. И знаете, какой самый простой способ прервать это бесстыдство? Вы ведь пришли сюда заниматься? Пожалуйста. Не знаю, чему вы учитесь и чему вы вообще способны научиться. Если вы учитесь бесстыдству и наглости, то в этом вы вполне уже преуспели, в этом вы полный профессор. А если ваша задача – юриспруденция, боюсь, что с вашими мозговыми извилинами вы одолеете только «кукареку» из «Сказки о золотом петушке» Александра Сергеевича Пушкина. Но мне-то какое до всего этого дело? Охотно уступаю вам эту аудиторию. Приступайте к штудии своего безупречного в будущем «кукареку», а я уйду с этой женщиной. Так что считайте, что вы теперь вполне свободны.

Студент наклонился к Нюре и сказал нарочито громко – так, чтобы Борис не только услышал его, но и понял, что его, Бориса, обидные слова не имеют для него ровно никакого значения:

– Вы видите, Нурбида Динмухамедовна, я говорил следователю, что этого отмеченного надо было держать под домашним арестом. Он старше меня, но каждый раз совершает одни и те же ошибки. Придется мне поговорить с дядей. Надо бы, чтобы он сделал Ленину Ивановичу серьезное внушение. Не помешает немного промыть ему мозги. Да и этому арестованному тоже не помешало бы.

– Трепач, ничтожество, хватит пустопорожних разговоров, – сказал КГ и протянул руку к женщине. – Мы уходим, и немедленно. Пойдем отсюда, Нюра.

– Хулиган, уголовник! – заверещал студент. – Не видать вам Нурбиды Динмухамедовны как своих ушей.

Он повернул Нюру спиной к себе, словно она была неживым предметом, схватил ее за талию, приподнял и кинулся бежать. КГ рванулся вслед за ним, схватил за плечо, оторвал студента от его жертвы. Он готов был удавить похитителя или разбить его голову о первый попавшийся столб. Тот был явно испуган, но, чтобы не подавать виду и наоборот, подразнить Бориса, он продолжал гладить и целовать оголившееся плечо своей пленницы.

Нюра неожиданно развернулась, выпрямилась и встала на ноги:

– Временами жизнь слишком жестока, Борис. Не все получается так, как нам хочется. И любящие сердца внезапно разлучаются железной логикой обстоятельств. Обстоятельства изменились. Теперь, когда за мной прислал следователь, я уже никак не смогу уйти с вами. Он знал, кого присылать, – этого маленького, безобразного негодяя. – Нюра ласково провела рукой по лицу студента, а тот успел сопроводить ее руку слюнявым поцелуем. – И уж что бы мы ни говорили, что бы мы с вами сейчас ни придумали, этот маленький негодяй никак меня не отпустит. Потому что он облечен властью. И не только своей, не только следователя, но и властью всего нашего весьма серьезного предприятия. Неужели вы этого не понимаете?

После этих слов студент звучно поцеловал Нюру в шею и в голову за ухом.

Борис рассвирепел, схватил студента за воротник, встряхнул и заорал:

– Сейчас мы посмотрим, что это – просто оправдание или вы на самом деле совсем не хотите от него освободиться!

Студент хотел укусить Бориса за руку, но промахнулся.

– Борис Илларионович, вы с ума сошли. Вы хоть понимаете, что делаете? – Нюра сильно толкнула Бориса в грудь двумя руками. – Только не это! Драка в стенах учреждения! У Олега слабые сосуды. У него пойдет горлом кровь, и он умрет. Вы погубите всех: и его, и меня, и себя. Вы даже не представляете, что значит попасть в комнаты «торжествующей истины». Оставьте его, умоляю вас. Он ни в чем не виноват. И следователь ни в чем не виноват. У него тоже есть сердце. И я ни в чем не виновата. Вы тоже ни в чем не виноваты. Олег выполняет приказ следователя, он обязан принести меня к нему. Вы должны смириться. Мы оба должны смириться.

– Смириться? Да меня это вовсе не волнует. – Борис на этот раз покрепче взял студента за шиворот, пихнул – тот не удержался на ногах, упал на живот, вскочил, подпрыгнул вверх и, воспользовавшись короткой паузой, схватил Нюру двумя руками поперек талии и побежал с ней – вначале к лестнице, а потом – вниз по ступенькам.

– Пусть убирается со своими слабыми сосудами. И вы вместе с ним. Десять лет я вас не видел. Как бы мне хотелось еще десять лет вас не видеть! А лучше – никогда больше. Вместе с вашей такой важной, такой надутой и такой, прямо скажем, никчемной и ненужной конторой. Вместе с ее комнатами «торжествующей истины», уж не знаю, что это такое. Думаю, правильно было бы называть их комнатами «торжествующего тщеславия».

Зачем он вообще пришел сюда? Сидел бы дома, или не дома, просто вел бы свой обычный образ жизни – не было бы этого позора, этого постыдного фиаско. Любого из этих людей, если бы кто-то из них решил вторгнуться в его жизнь, он убрал бы одним пинком. Да что они о себе возомнили? Вот был бы смех, если бы этот тощий-бородатенький оказался бы у ног его Клары в ее спальне, целовал бы ее ноги и просил бы войти в его положение и сжалиться над ним. Эта воображаемая сцена очень рассмешила его, и он решил при случае взять студента в гости к своей юной очаровательной Кларе.

Борису хотелось узнать, куда все-таки студент понес его бывшую соученицу Нюру. Побежал вслед за ними. Рядом с дверью в коридор начиналась узкая ветхая лестница, пропитанная кошачьими запахами. Ступеньки вели вниз. КГ ускорил шаг, стараясь не потерять из виду сладкую парочку. Миновали первый этаж, лестница продолжалась и вела вниз в подвал – либо это подвал, либо цокольный этаж, что-то в этом роде.

Студент шел все медленнее, кряхтел, ему явно были не по силам эти нехитрые акробатические упражнения в паре.

Нюра уютно облокотилась руками на плечи новоявленного Геркулеса и с грустью смотрела на идущего вслед за ними Бориса. Махала ему рукой, пожимала плечами, пыталась жестами как-то ему показать и объяснить, что все это делается противу ее воли, противу ее желания. Но особого сожаления на ее лице КГ так и не заметил.

КГ постарался показать, что все это ему абсолютно безразлично. Куда бы это годилось, если бы Нюра заметила его разочарование? Она сразу сообщила бы об этом своему похитителю, а он, несомненно, – следователю. И они оба весело посмеялись бы над незадачливым арестованным, который не смог увести от них обычную, ничем не примечательную – разве только то, что аппетитную, но это, по большому счету, не так уж и важно – и не очень образованную бабенку. Но и показать, что он это так просто принял, типа это прошло мимо его сознания, показывать такое ему тоже не хотелось. Он понимает, что эта женщина обманула его, обманула и солгала. И он это очень хорошо понимает. Она тоже должна понимать, что ее притворная мимика ломаного гроша не стоит. Должна осознать, что он прекрасно разобрался в том, что его обманули самым бессовестным образом. Таковы эти люди.

Что же там, в этом подвале? Может, там и нет никакого следователя?

КГ спустился еще ниже и обнаружил у входа небольшую бумажку. На ней по трафарету были неровно прокрашены грубые буквы: «СУДЕБНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ».

Так, судебную канцелярию загнали в подвал. Куда нищие жители других этажей, равномерно распределенные вдоль бесконечных коридоров этого дома, сносят ненужный хлам: старую мебель, матрасы, отработавшие свой срок холодильники и телевизоры. Да уж, особого уважения такой суд вызвать не может. Нищета, унизительная нищета. Хотя вряд ли. Наверное, им выделяются средства. Просто воруют. Если судить по охранникам, то верхушка тоже, наверное, такая же. Только воруют по-крупному.

Насколько же он лучше и достойней живет, чем следователь. У него шикарный кабинет с видом на улицу, куча рассыльных, кладовщиков, курьеров и прочих исполнителей. Все достаточно хорошо одеты и получают достойную зарплату. А следователя запихнули в мусорный подвал. Неудивительно, если окажется, что там сырость и крысы.

У Бориса, однако, нет того, что есть у следователя. Возможности гнобить, чморить, судить, осуждать и приговаривать. Он не может, подобно следователю, дать указание принести для утех в его кабинет приглянувшуюся ему бабенку, не спрашивая ее вовсе о том, хочет ли она этого или нет. Впрочем, сам КГ без труда готов был бы отказаться от таких сомнительных развлечений, если бы даже кто-то предложил ему нечто подобное. Отказался бы. А если бы это была Нюра? Обманула, надсмеялась… Он был на чужой территории, принял их правила игры, все дело в этом. Постарается впредь быть начеку, постарается, чтобы ничего подобного больше уже не повторялось.