Текст книги "V-Wars. Вампирские войны"

– 8 –

Через неделю Муни приходит в кабинет доктора Гуарина, пожилого мужчины с типично смуглой кожей народа тохоно-оодхам, но почти без морщин, потому что он работает в помещении, а не на солнце. Он кладет руки на стол и внимательно на нее смотрит. У Муни нет друзей ни в этом городке, ни где-нибудь еще, но из всех жителей доктор, наверное, единственный, кто ей не противен. Она не знает, взаимно это или нет, но он один из немногих старожилов, кто зовет ее так, как ей нравится, а не Красная луна.

– По моим подсчетам и результатам анализов у тебя срок не больше шестнадцати недель, – сообщает он.

Врач прекрасно знает, когда ее изнасиловали, но его взгляд ничуть не осуждающий. Своим профессионально бесстрастным видом он как бы намекает, что с ним можно быть до конца откровенной, он никому этого не расскажет, согласно законам о врачебной тайне и другой современной политкорректной ерунде.

– На меня напали менее трех месяцев назад, – напоминает ему Муни.

Он молчит.

– Я была девственницей, – говорит она, хотя все это уже сообщала ему в тот день, когда ее привез пограничный патруль. – До этого у меня ни с кем секса не было.

Он молчит, она тоже. Каждый стоит на своем, и разговор заходит в тупик. Муни уступать не собирается, она убеждена в своей правоте. Поверит он, или нет, факты от этого не изменятся.

– В сегодняшних анализах крови есть необычные отклонения, – наконец сообщает он.

Ага, думает она. Наконец-то переходим ближе к делу. Похоже, он уже давно понял: она не врет о своей половой жизни, точнее, ее отсутствии, и то, что сейчас скажет, вертится у него на языке с самого окончания осмотра.

– Я так и думала, – говорит она.

– У меня нет здесь оборудования, чтобы полностью проанализировать результаты, – продолжает он. – Придется их отправлять в медицинский центр Тусона и ждать, что они скажут.

– Вы прекрасно знаете, что они скажут. Весь город уже это знает.

Они молча смотрят друг на друга, потом она замечает, как он сгорбился. Он откидывается на стуле и вздыхает.

– Муни, – говорит он, – дело очень серьезное. Селс просто не готов к таким, как ты. Люди не знают, как к этому отнестись, как себя вести, чего ожидать. Реакция может быть враждебной…

– Я уже в курсе, – перебивает она.

– Ну, хорошо, – спокойно говорит он. – Тогда давай посмотрим с другой стороны. Я не знаю, чего ожидать.

– Я тоже не спец.

– Речь не только о тебе, – упрямо повторяет он. – А о беременности. Ты жалуешься на мучительные приступы тошноты, но я бы не стал тебе выписывать какой-нибудь препарат, потому что не знаю, как ты будешь реагировать. Мне неизвестна твоя физиология, а учитывая ребенка, которого ты хочешь сохранить, прием любых сильнодействующих препаратов связан с огромным риском.

Он умолкает, ожидая ответа Муни, но та не говорит ни слова. Она не знает, что сказать. Она думала, что он будет взволнован, как она, – теперь у него в пациентах не просто вампирша, а еще и беременная. Она понимает, что такого можно ожидать от подростка, а не от юной женщины, у которой в организме происходят огромные изменения, и ей становится стыдно.

Взглянув на дело с другой стороны, она понимает, что доктор Гуарин уже немолод, лет пятидесяти с лишним, благодушный и лишенный воображения. Он привык к спокойным, предсказуемым пациентам с насморком, диабетом, иногда с переломами или злоупотреблением алкоголем, и его несомненно все устраивает. Небось, уже много лет не сталкивался с таким серьезным случаем, как изнасилование.

После долгого молчания он наконец советует:

– Тебе нужно ехать туда, где есть возможность получить помощь, например, в Тусон или Финикс. Не знаю, было ли у них что-то подобное или нет, но, в любом случае…

– Из Селса я не уеду, – обрывает его она. – Идти мне некуда. Никто меня не примет, вы знаете. К тому же в январе мне исполнится восемнадцать, на меня перестанут выплачивать пособие, и Мама Гасо выставит за дверь. А страховки у меня нет.

Кроме этого в голове у Муни вертелось множество других мыслей, таких же раздумий, какими, наверное, постоянно заняты все взрослые – забот выше крыши, ответственность, бесконечный выбор «если… тогда» и так далее. Ей больно выкладывать все это человеку, который для нее чуть больше, чем незнакомец, но он должен понять причину. Она недостаточно хорошо с ним знакома, но в предстоящие месяцы он может стать единственным, кто ее поддержит, даже если не одобряет ее выбор.

– Ничего не могу обещать наверняка, но можно попробовать добиться лечения за счет государства.

Муни чувствует, как кровь приливает к щекам и учащается пульс. Усилием воли она заставляет себя сдерживаться, не давая разгореться ярости, как в тот раз, когда Мама Гасо обозвала ее будущее дитя «этим». Врач просто предлагает варианты без особых раздумий. То, что происходит с Муни, оказалось для него двойным сюрпризом, так что все осмыслить ему было просто некогда. По крайней мере, так она себе это объясняет, и этого достаточно, чтобы охладить пыл, привести пульс в норму – плевать, значит ли для нее это сейчас хоть что-то или нет.

– Нет, – наотрез отказывается она. – Это все равно, что завещать свое тело на благо науки. Меня запрут в каком-нибудь медицинском учреждении, и один Господь знает, что со мной будут делать ради поисков «лекарства». Вы видели панику и слышали эти сумасшедшие истории. Сначала их передают в новостях ради сенсации, а на следующий день опровергают, мол, слухи не подтвердились, но уже поздно. Все равно что выложить на «Фейсбуке» свою фотографию, где ты нагишом, а потом убрать. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь, – несколько секунд Муни молчит, потом тихонько добавляет: – Доктор Гуарин, а вы представляете, что сделают с моим ребенком ради науки?

У него на лице мелькает странное выражение, но Муни успевает заметить. А еще, как ни странно, чует новый запах, выброс феромонов, сигнализирующих о страхе. Страх за нее? В таком случае, это первый намек на сочувствие за все время ее жизни в Селсе. Он снова смотрит в бумаги, лежащие на столе, поднимает один лист, просматривает, потом еще один и еще.

– Я не знаю, что предложить тебе от тошноты, – снова говорит он. От следующих слов она удивленно поднимает брови, но он не поднимает глаз от бумаг, а значит, говорит абсолютно серьезно. – Ты когда-нибудь пробовала непрожаренное мясо? Почти сырое? Совсем сырое рекомендовать не могу, это противоречит всему, чему меня учили. Но твой обмен веществ, и то, о чем я читал в научных журналах… Похоже, все указывает…

Он умолкает, но продолжать и не нужно, Муни и так понятно.

– Нет, – отвечает она. – Не пробовала. Еду покупает Мама Гасо, она же получает на меня пособие. Деньги небольшие, так что мы не особо шикуем. И на карманные расходы мне мало перепадает.

Доктор Гуарин кивает.

– Я все понимаю, но ей придется пересмотреть твою диету. Муни, ты на грани истощения. Чутье подсказывает, что с обычной едой ты не получаешь всего необходимого. Если так будет продолжаться, то ребенку не будет хватать питательных веществ. Может случиться выкидыш или того хуже.

– Хуже?

– Ребенок может родиться недоношенным, недоразвитым, даже уродцем. Я не знаю. Но не стоит испытывать судьбу. – Он наконец поднимает на нее глаза. – Необязательно покупать бифштекс.

Можно какие-нибудь гамбургеры, что угодно. Как можно более сырое, с минимальной тепловой обработкой. – Он складывает бумаги в папку с ее именем, закрывает и проводит пальцем по настольному календарю. Потом берет карандаш и пишет ее имя. – Приходи на прием через две недели, если до этого не станет хуже. Просто забеги после занятий. И помни…

– Мясо с кровью, и побольше.

– 9 –

Случай с кроликом происходит так быстро, что Муни не успевает даже опомниться, как все уже кончено. Муни даже не ожидала, что Мама Гасо начнет так стараться. Муни думает, что старуха проигнорирует рекомендации доктора Гуарина, ведь красное мясо такое дорогое, а деньги – это основа их существования. Муни считает, что опекунше плевать на ее здоровье, и уж конечно ей нет дела до вампиренка, или как там она и другие старые кошелки теперь его называют. Но, невзирая на личное мнение Мамы Гасо, на следующий день после того, как Муни озвучила рекомендации врача, в холодильнике появляется большая упаковка дешевого говяжьего фарша, и у Муни на тарелке каждый раз появляется мясо. Как и предложил доктор Гуарин, никаких изысков, слегка обжаренная котлета, в четверть фунта, с кровью внутри.

Поначалу кажется, что это хорошо, лучше, чем было… но все-таки этого мало. Мясо ей нравится, но вот кровь – Муни трудно в этом признаться – гораздо вкуснее. Она не сразу ее глотает, а долго смакует, перекатывая во рту, подавляя рвотные позывы, когда приходится есть гарнир. После еды ей становится лучше, особенно если есть одно мясо, не притрагиваясь к остальному: бобам, рису, хлебу. В конце концов Мама Гасо не кладет больше на тарелку ничего, кроме мяса. Не чудесное исцеление, но практически сразу Муни начинает понемногу прибавлять в весе. Она больше не голодает, не бродит как тень, которая наблюдает, как тело пожирает само себя, но живот при этом все растет.

Так вот, о кролике.

За три дня до назначенной консультации у доктора Гуарина Муни возвращается домой из колледжа, и дорогу ей перебегает кролик. Сначала она видит мелькнувшее серое пятно в четырех футах от себя…

И вдруг уже впивается ему в шею.

Рюкзак валяется в пыли, где она его уронила. А она стоит на обочине, вцепившись в кролика, как измученный сорокаградусной жарой ребенок во фруктовое мороженое. Во рту что-то солоноватое, густое, словно горячая подливка, с сильным металлическим привкусом – такого пробовать ей еще не доводилось Кровь стекает в горло, заполняя пустоту, которая ждала ее месяцами, и этот вкус не похож ни на что.

Вкуснее этого она ничего в жизни не ела.

Ноздри щекочет кисловатый звериный запах, и Муни плотнее зарывается лицом в шерсть, сильнее вгрызается в плоть. Он бьется у нее в руках, и от этой агонии, возможно, от выброса адреналина, пахучая жидкость, стекающая в горло, становится еще вкуснее.

Муни не помнит, как быстро высосала зверька досуха, кажется, всего за секунды. Оторвавшись от его горла, она чувствует покалывание на губах, языке и в руках, а осязание на кончиках пальцев становится настолько острым, что она буквально ощущает сквозь шерсть, как остывает маленькое тельце.

Она смотрит на него, потом швыряет в сторону пустыни на поживу падальщикам, спокойно наблюдая, как от легкого взмаха руки он отлетает на добрых сорок футов и исчезает в густых зарослях.

В кои-то веки у нее вполне сносное самочувствие. Она не наедается до отвала, но и не голодает – словно ей дали только половину бутерброда, когда запросто умял бы и целый. Она далеко не дура и понимает, что это значит, даже если не желала признаваться себе в этом.

До сих пор.

С точки зрения человеческого начала, до сих пор управлявшего всеми ее помыслами, употребление человеческой крови – омерзительное и грязное дело. Ее новая сущность, загадочное порождение ее ДНК, что впервые дорвалось до нормальной еды, считает новый продукт настолько восхитительным, что у нее постоянно текут слюнки. Перед глазами проносятся тысячи кадров из фильмов ужасов, словно презентация слайдов на повышенной скорости, и конец у всех один – кровавое месиво и смерть. Неужели она хочет стать такой же, убивать людей, чтобы выжить самой? Кролик, хоть и маленький, дал ей понять, что она с легкостью может проделать то же самое с любым человеком. У нее есть все для этого: скорость, сила, зубы, а чутье подсказывает – чем больше питаться необходимой ей кровью, тем сильнее она станет. Но как бы она ни презирала почти всех жителей городка, ни к кому в Селсе она не испытывала такой ненависти, чтобы желать смерти.

Но какой у нее выбор? Кровавые сцены перед глазами вдруг затмевает эпизод из старой комедии «Любовь с первого укуса» с Джорджем Хэмилтоном, и Муни хохочет при мысли о том, что под покровом ночи она ворвется в хранилище донорской крови. Она не припомнит, когда в последний раз смеялась над чем-нибудь – анекдотом, телепередачей, книгой, и на душе становится легче. В хорошем настроении она поднимает лицо к солнцу, наслаждаясь его теплом и почти полным желудком. Впервые она отваживается подумать о себе не как о человеке и принять это как должное. Что есть, то есть – она не человек, она лучше. Ей есть чем питаться: кролики, койоты и прочие обитатели пустыни. Может, ей и хочется человеческой крови, но пока она не готова на такое решиться, ведь пути назад не будет.

Пока не готова.

– 10 –

– А что у меня с волосами?

Она сидит на кушетке в кабинете доктора Гуарина, болтая ногами, как непоседливый ребенок. Блестящая черная грива, унаследованная от предков, по крайней мере, человеческих, исчезла. Теперь на голове растет что-то неописуемое – до самого пояса ниспадают словно тончайшие блестящие полоски змеиной кожи. Это все еще волосы, но такого безупречного рисунка никто еще никогда не видел.

– Я не могу ответить на этот вопрос, Муни, – доктор поднимает прядь шириной в дюйм, внимательно разглядывает и наконец отпускает. – Если ты их не красила, очевидно это связано с химическими процессами, протекающими у тебя в организме. В прошлый раз я предупреждал тебя: у меня нет никакой информации.

Он слушает ее сердце, измеряет давление и температуру, потом просит лечь на спину для осмотра живота и прикладывает к нему стетоскоп.

– Ты выглядишь намного лучше, – наконец говорит он. – Поправилась на несколько фунтов, давление в норме. Ты изменила рацион, как я советовал?

– Да.

– И что?

– Помогло немного, – отвечает она.

Хотя она не лжет, но дома она ничего не ела с тех пор, как поймала три дня назад кролика. Раньше она думала, что знает пустыню, ее климат, ее обитателей, пользу и опасности, светлые и темные стороны. В конце концов, она родилась в пустыне Сонора, терпела палящий зной днем и холод по ночам, играла с четырехдюймовыми кузнечиками и рогатыми ящерицами, избегала гремучих змей и дорожных ос. В пустыне погибли ее родители, в пустыне же ее изнасиловали. Но она никогда не обращала внимания на то, какой это богатый источник пищи, пока два дня назад не вышла на рассвете из трейлера и не отправилась впервые на охоту.

Не дождавшись подробностей, доктор Гуарин прищуривается.

– Ты что-то не договариваешь, – говорит он, – Я признаю, что у меня недостаточно знаний, чтобы тебе помочь, но, если будешь скрытничать, тебе же хуже, Муни. Невозможно починить мотор, если водитель не расскажет о возникших в пути неполадках.

Муни смотрит на свои руки, потом просто выпаливает:

– Я ловлю зверушек в пустыне.

Она думает, что он будет в шоке, но он спокойно говорит:

– И тебе становится лучше.

– Да.

– Тогда продолжай, только будь осторожнее.

Заметив ее озадаченный взгляд, он добавляет:

– Муни, в наших краях бешенство – не редкость. Знаешь, что будет, если ты выпьешь кровь бешеного зверя?

– Нет.

– Я тоже. Вот и давай не будем выяснять. – Он что-то пишет в ее истории болезни. – Сколько крови ты выпиваешь в день?

Муни колеблется. Начала она с кролика, потом быстро перешла на животных посытнее, тут же обнаружив, что более крупному зверю проще сразу свернуть шею, чем с ним бороться. Хоть старина док и настаивает на полной откровенности, ей кажется, что не стоит ему рассказывать, что прошлой ночью она голыми руками задушила рысь весом двадцать пять фунтов и высосала досуха.

– Смотря что попадется. Вчера была пара койотов.

– Ну что ж, по крайней мере, скот целее будет, – замечает он. Он ловит ее взгляд. – Сердцебиение у ребенка ровное. Но есть какой-то странный шум, как будто эхо. Не знаю, с чем это связано, но ты на всякий случай постарайся особо не напрягаться.

– Хорошо, – соглашается она, отметив это «постарайся». Разве хищник в погоне за жертвой может «не напрягаться»? Она выскальзывает из-за стола и встает, собираясь переодеться в свою одежду, но доктор Гуарин, похоже, не собирается оставлять ее одну.

– Муни, – говорит он. – Ребенок растет с поразительной скоростью, намного быстрее, чем при обычной беременности. Настоятельно рекомендую съездить в клинику на УЗИ.

Она трясет головой.

– Это невозможно. Даже если государство покроет расходы, в чем я очень сомневаюсь, из-за этого может подняться шумиха. Мы ведь только что говорили, к чему это может привести.

Она пожимает плечами и ей хочется как-то передать то ощущение благополучия, которое охватывает ее в последние дни.

– Чувствую я себя великолепно. Правда. Ребенок растет быстро, ну и пусть. Я могу скрывать его еще немного, но задержать рост не могу. – Она смотрит на врача в упор. – Уж каким родится, тут ничего не изменишь.

Он направляется к двери, но на пороге грустно смотрит на нее.

– Ты уверена, Муни? Абсолютно уверена? Потому что я понятия не имею, чем это может обернуться.

Она кивает.

– Да. Мама Гасо вчера смотрела старый фильм, и там главная героиня, блондинка, пела французскую песню, все время повторяя одну строчку. Теперь от этой дурацкой строчки никак отвязаться не могу: «Que sera, sera».

– Дорис Дэй, – говорит он. – «Будь, что будет».

Муни снова кивает.

– Да, точно.

Мусор. Часть 4

Джонатан Мэйберри

– 14 –

Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок.

12 октября, 17:51.

За один день до события В.

– Вас избили? – спросил Суонн.

Фэйн пожал плечами:

– А вам не все равно?

– Нет.

– Вранье. Всем наплевать.

– Вам не все равно, Майкл, – заявил Суонн. – Вы явно не хотите, чтобы вас казнили, не хотите умереть. Допустим, тогда, в запале, в ужасе от содеянного, в окружении полицейских вы могли желать смерти, но потом… сейчас… умирать вам явно неохота.

– Наверное.

– И что это значит?

Фэйн снова пожал плечами.

– Я-то, может, и хочу умереть, но он нет.

– Он?

– Он, оно, хрен его знает, как назвать. Та тварь у меня внутри. Та сволочь, что убила девять женщин. Боже.

Суонн наклонился вперед, и внезапно увидел наложение двух изображений в полупрозрачном зеркале – своего собственного отражения по одну сторону и Фэйна по другую. При таком освещении его собственное лицо выглядело бледным и призрачным, как и лицо напротив. Неприятное открытие. «Только этого еще не хватало», – подумал Суонн, откинулся в кресле и закинул ногу на ногу.

– Майкл, говоря о какой-то «твари», что вы имеете в виду? Вам мерещатся голоса?

– Нет, ничего подобного.

– Тогда что это? Объясните.

Фэйн вдруг вскочил и подошел прямо к стеклу, остановившись так близко, что оно запотело от его дыхания.

– Слушай, ублюдок, ну давай, говори уже! Что ты там надумал? Что решил?

Фэйн стукнул по стеклу ладонями так сильно, что оно задрожало в раме.

– Кто я такой?

– Майкл…

Фэйн снова стукнул по стеклу. Сильнее. Дверь комнаты наблюдения открылась, и туда ворвались детективы Шмидт и Янофф.

– Что тут, черт возьми, происходит? – спросил Шмидт, но Суонн сделал им знак молчать.

– Давай! – заорал Фэйн и снова с такой силой врезал по стеклу, что, казалось, задрожала вся стена. – Выскажи свое профессиональное мнение, ты, самодовольный козел. Что за тварь в меня вселилась? Чудовище? А? Я что, треклятый вампир?

Еще удар по стеклу.

Суонн прикрыл микрофон и прошептал Шмидту:

– Он может разбить стекло?

– Да ну, – сказал Янофф. – Это каленое стекло полдюйма толщиной. По нему стулом можно врезать, и ничего…

– Кто я? – кричал Фэйн и снова и снова лупил по стеклу.

В местах ударов стекло вдруг покрылось паутиной трещин.

Фэйн замер. Суонн и детективы тоже.

Фэйн отшатнулся и оглядел руки. Никаких следов. Потом поднял глаза на трещины, как будто видел, что происходит за стеклом. Он было повернулся, чтобы отойти, но вдруг застыл, дрожа всем телом от внутреннего напряжения. С жутким яростным ревом Фэйн бросился на стекло и врезал по нему еще раз.

Оно разлетелось вдребезги, Суонн и Янофф со Шмидтом шарахнулись назад, прикрывая лица руками от осколков. Кусками закаленного стекла им посекло плечи, руки и ноги. Порезы были неглубокие, но Суонну показалось, что на нем не осталось живого места. Под градом из миллионов осколков он попятился, рухнул на составленные в ряд кресла и, не удержавшись, сполз на пол. Один из осколков, острый и узкий, словно лезвие меча, вонзился Яноффу в правое бедро до самой кости. Тот вскрикнул и свалился, обливаясь кровью из зияющей раны.

Только Шмидт устоял на ногах. Суонн и Янофф находились ближе к стеклу и своими телами закрыли его от серьезных ран. У него тоже текла кровь, но он со стоном распахнул пиджак и выхватил из кобуры пистолет.

– Стой! – взревел Шмидт. – Стой, сукин сын, пристрелю!

Фэйн уже застыл на месте, потрясенный таким невероятным эффектом и тем, что это все означало. Он замер с поднятыми руками, широко расставив ноги, и так и стоял с открытым ртом, выпучив глаза.

– Господи… – глухо, обреченно выдохнул он в полном отчаянии.

– Господи, – эхом повторил Суонн, глядя на него.