Текст книги "Клио в зазеркалье: Исторический аргумент в гуманитарной и социальной теории. Коллективная монография"

ИСТОРИЯ, ПОЭЗИЯ И МИФ У ДЖАМБАТТИСТЫ ВИКО: «ЩИТ АХИЛЛА»

Ф. Ломонако

Неугасающий интерес к многогранному и многоуровневому философскому наследию Джамбаттисты Вико в современной исследовательской литературе многим обязан значительному прогрессу в издательской практике последних лет: исследователям сделались доступны различные рукописные варианты и публикации сочинений Вико, как снабженные авторскими пометами, так и не содержащие их, от первых увидевших свет версий через промежуточные и вплоть до последних публикаций текстов неаполитанского философа. Прежде всего это относится, как известно, к «Новой науке», целостный облик которой в последние годы был восстановлен благодаря публикации всех трех заметно отличающихся друг от друга изданий191191
  См.: Vico G La Scienza nuova. Le tre edizioni del 1725, 1730 e 1740 / a cura di M. Sanna e V. Vitiello. Milano: Bompiani, 2013, и недавно вышедшие в свет критические издания «Новой науки» 1730 и 1744 гг.: Cinque libri di Giambattista Vico de’ Principj d’una Scienza Nuova d’intorno alla comune natura delle Nazioni in questa seconda Impressione con più propia maniera condotti, e di molto accresciuti <…>. Napoli: Mosca, 1730 / edizione critica a cura di P. Cristofolini, con la collaborazione di M. Sanna. Napoli: Guida, 2004 (далее в основном тексте и примечаниях ссылка на это издание приводится под сиглой Sn30), и Principj di Scienza Nuova di Giambattista Vico d’intorno alla comune natura delle Nazioni in questa terza Impressione dal medesimo Autore in un gran numero di luoghi corretta, schiarita, e notabilmente accresciuta. In Napoli, nella stamperia Muziana, a spese di Gaetano, e Stefano Elia, 1744 / P. Cristofolini e M. Sanna (edizione critica). R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2013 (далее в основном тексте и примечаниях ссылка на это издание приводится под сиглой Sn44).


[Закрыть]. Достигнутые результаты позволяют провести детальный и, как мне кажется, продуктивный анализ теоретических констант и проблемных полей, которые хотя и подвергались в процессе перехода от одного издания к другому «исправлениям, улучшениям и дополнениям», но все же сохранялись неизменными в процессе далекой от линейности эволюции викианской мысли. «Мышление [неаполитанского философа. — Ф. Л.] в своем развертывании, – отмечал Энцо Пачи, – характеризуется тем, что оно постоянно воспроизводит само себя в новых и все более сложных и глубоких формах. Именно по этой причине мысль Вико предстает как целостное единство, каждый момент которого может оказаться самым существенным, – подобно тому как каждая точка небесной тверди, как говорит Гёте в «Диване», может считаться ее центром. Вместе с тем нельзя не видеть и различий между разными фазами становления викианской философии»192192
  Paci E. Ingens Sylva. Saggio sulla filosofia di G. B. Vico (1949) / V. Vitiello (ed., introd.). Milano: Bompiani, 1994. P. 24.


[Закрыть].

Так и в случае с Гомером и его поэзией: не следует думать, что интерес Вико к этой теме нашел свое выражение только в знаменитой III книге «Новой науки» 1730 г., озаглавленной «Об открытии Истинного Гомера». В настоящем очерке мы хотели бы привлечь внимание читателя к трем книгам, которые Вико объединил под названием «О всеобщем праве» («О едином начале и единой цели всеобщего права», «О постоянстве знатока юриспруденции» и «Примечания») уже тогда, когда ему сделалась ясна и несомненна необходимость преодоления содержащихся в этом труде ограничений193193
  В «Дополнении» к автобиографии от 1731 г., последовавшем за вторым изданием «Новой науки» (1730), Вико называет общим именем три своих труда, вышедших в свет в начале 1720-х гг., упоминая о посылке «Всеобщего права» Антону Марии Сальвини: этот труд он подразумевает под «другим своим произведением», которым «он был значительно меньше доволен, чем первой “Новой наукой”» (Aggiunta fatta dal Vico alla sua autobiografia [далее цитируется как Aggiunta]; см. также: Vico G. Vita scritta da se medesimo / F. Lomonaco (ed., inrod.), R. Diana (postfazione), S. Principe (contributo bibliografico). Napoli: Diogene edizioni, 2012. P. 84, 91; далее цитируется как Vita). Существенно важным является кодекс, подаренный Вико его другу, Ф. Джервази, в 1734 г. (теперь он хранится в Неаполитанской Национальной библиотеке Виктора Эммануила III, сигнатура XIII B62). Этот кодекс состоит из трех книг «Всеобщего права», ряда эпистолярных документов (Clarissimorum Virorum Censurae extra ordinem) и печатной версии «Синопсиса» (с зачеркнутыми пометами на полях и другими автографами). Позволю себе сослаться здесь на мою книгу: Lomonaco F. I sentieri di Astrea. Studi intorno al Diritto universale di Giambattista Vico. R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2018. Appendice I.


[Закрыть]. Работы Вико 1720-х годов были созданы в весьма интересный и насыщенный период интенсивных размышлений, которые впоследствии, в зрелые годы Вико, стали интегральной частью философского наследия неаполитанца. Этот период пришел на смену периоду инаугурационных речей, посвященных связи между мудростью и гражданской жизнью, антикартезианству речи «О методе изучения наук в наше время», проблематизировавшей отношения между методом и метафизикой (в этой речи мы можем найти и похвалу «поэтическому вымыслу», в создании которого автор «Илиады» был «неподражаемым мастером» – «principale maestro»), трактату «О наидревнейшей мудрости италийцев», в котором гомеровская поэзия, поскольку она была сочтена плодом «продуктивной способности воображения»194194
  Vico G. De nostri temporis studiorum ratione / a cura di F. Lomonaco. Napoli: Diogene edizioni, 2014 (далее цитируется как De rat.). VIII. P. 117, и Id. De antiquissima italorum sapientia con gli Articoli del «Giornale de’ Letterati d’Italia» e le Risposte del Vico / F. Lomonaco (ed., introd.), C. Megale (postfazione). Napoli: Diogene edizioni, 2013 (далее цитируется под сиглой DA). P. 243, 245: «Божественная благость <…> самим актом воления творит желаемые ею вещи, и творит их с такой легкостью, что возникает впечатление, будто они возникают сами собой. Плутарх сообщает нам, что греки хвалили поэзию Гомера и живопись Никомаха за то, что их творения казались возникшими естественным путем без всякого искусства, и я думаю, что поэтов и художников называли божественными именно за их выдающуюся способность продуктивного воображения. Для Бога такая творческая способность вытекает из самой Его природы, в человеке же, напротив, эта необыкновенная и выдающаяся добродетель столь же редка, сколь и достойна похвалы».


[Закрыть], была названа «божественной», и периоду критического пересмотра гипотезы о существовании «наидревнейшей мудрости италийцев», который позволил придать новый смысл критерию обратимости истины, verum, и фактов, facta, и тем самым ответить на серьезные, но разрушительные вызовы картезианского и посткартезианского скептицизма.

Тот факт, что Вико уделял особое внимание Гомеру и его поэмам во время работы над «Всеобщим правом», не подлежит сомнению. Достаточно процитировать то место в его автобиографии, в котором он, желая доказать, что «О постоянстве» «по силе аргументов и по учености автора <…> может соперничать с трудами авторов по другую сторону Альп», приводит хвалебное письмо Леклерка от 1722 г.:

…А между тем Вико, желая доказать свету, что он и в самом деле ценит похвалу выдающихся людей, но не ее считает главной целью своих трудов, прочел обе поэмы Гомера в свете собственных филологических принципов и, руководствуясь знанием определенных мифологических канонов, которое он почерпнул из этого чтения, предложил совершенно иное, чем было принято прежде, о них представление, показав, сколь божественно в этих двух сюжетах переплетаются между собой две группы греческих историй, созданных, соответственно, в темное и героическое времена, сообразно делению времен у Варрона. Это прочтение гомеровских поэм, а также изложение оных мифологических канонов он выпустил в свет в издательстве Феличе Моски в формате ин-кварто в следующем, 1722, году под названием: «Иоанна Баптисты Вико Примечания к двум книгам, “О начале всеобщего права” и “О постоянстве знатока юриспруденции”»195195
  Vita… P. 69.


[Закрыть].

В этой цитате важное место занимают наблюдения, касающиеся филологии и мифологических «канонов», а также проблемы изучения темных и героических веков, сосредоточенные в «Примечаниях», в которых Вико постепенно эмансипируется уже и от филологии в духе Леклерка. «Критическое искусство» (Ars critica) швейцарского филолога, новаторский и удовлетворяющий самым строгим критическим принципам труд, являет собой синтез истории и филологии. Принципы его почерпываются из изучения идей, «привязанных к словам и выражениям» (qui sont attachées aux mots et aux phrases) и изменяющихся «очень значительно в зависимости от обстоятельств, в которых они употребляются, и форм речи, с которыми они оказываются сопряжены <…>. Кроме того, следует знать обычаи и мнения народов, чтобы хорошо разуметь их Языки, потому что из этих обычаев и мнений рождаются или отсылают к ним тысячи различий в формах речи»196196
  «…si fort selon les occasions où on les emploie, et les manières de parler auxquelles on les joint <…>. Outre cela il faut savoir les coutumes, et les opinions des nations, pour bien entendre leurs Langues, parce qu’il y a mille manières de parler qui en naissent, ou qui y font allusion» – Le Clerc J. Règles de critique. Pour l’intelligence des Anciens Auteurs // Bibliothèque Universelle et Historique. 1688. Vol. X. P. 327, 346, 354–356 sqq. О постепенно созревавшем в этом и других томах «Bibliothèques» синтезе философии и филологии см. мой очерк: Introduzione a Indici delle Bibliothèques di Jean Le Clerc / a cura di F. Lomonaco. Napoli: Liguori editore, 2015. P. VII–L.


[Закрыть].

В свою очередь Вико, стремясь возвести «рациональную Филологию»197197
  G. Vico a B. M. Giacco, Napoli, 14 luglio 1720 // Vico G. Epistole con aggiunte le Epistole dei suoi corrispondenti / a cura di M. Sanna // Opere di Giambattista Vico. Napoli: Morano, 1992. Vol. XI. P. 86 (далее цитируется как Epistole).


[Закрыть] в ранг структурообразующего элемента своей «новой науки», отдает предпочтение исследованию слов, несущих в себе неистребимые следы идеального мира и отражающих мир фактов в их философском смысле. Чтобы изучать начала человеческой истории, необходима филология – эта «философия до философии», занимавшая место последней прежде ее появления в эпоху торжества разума. Ведь филология, по Вико, есть не что иное, как «изучение человеческой речи и исследование, предметом своим имеющее слова, историю которых оно излагает, объясняя их происхождение и развитие. Таким образом она [филология. — Ф. Л.] упорядочивает историю языков по эпохам, чтобы понять их свойства, вариации и способы употребления. Но коль скоро словам соответствуют идеи вещей, первоочередной задачей филологии является познание истории вещей»198198
  Vico G. Liber Alter qui est De Constantia jurisprudentis (1721¹) // Id. Opere giuridiche / a cura di P. Cristofolini. Firenze: Sansoni, 1974. P. 386 (De Constantia далее цитируется под сиглой DC, Opere giuridiche – под сиглой OG); см. анастатическое издание ms. XIII B62 с рукописными пометами под ред. Ф. Ломонако (Napoli: Liguori editore, 2013). В XII главе «О происхождении героического языка, или поэзии» «принципы поэтического искусства» связываются со «скудостью древнейших языков», с потребностью в выражении «ощущений ума посредством характерных свойств самих вещей, целиком и полностью телесных» для того, чтобы представить «при помощи чувств и воображения <…> живейшие образы вещей, обычаев и страстей. Как бы то ни было, любой, желающий рассуждать правильно в согласии с принципами философии, должен прежде избавиться от ложных мнений, свойственных детям и простонародью. Если же кто-то хочет сочинять возвышенную поэзию, он должен прислушиваться ко всему, что говорят дети и простолюдины, и выносить об услышанном свое суждение: тогда его фантазия получит обильную пищу, и он сможет слагать песни о любом предмете – одновременно величественные и согласные со вкусом простонародья» (DC. P. 464).


[Закрыть]. Вико прекрасно отдает себе отчет в новаторском характере концепций, легших в основание его философствующей филологии, своим исключительным предметом имеющей вещи – «tutta cose» (именно так понимали ее и ученики Вико в XVIII в., от Дженовези до Пагано и Куоко199199
  Об этом см. нашу книгу: Lomonaco F. A partire da Giambattista Vico. Filosofia, diritto e letteratura nella Napoli del secondo Settecento. R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2010. P. 12 и примеч., sqq.


[Закрыть]) и оппозиционной по отношению к Декарту и картезианцу Мальбраншу, презиравшим вопросы языка и державшимся того мнения, что «не подобает философу посвящать слишком много времени углубленному изучению филологии»200200
  DC. P. 398. «Умы сделались косными, – писал Вико о. де Витри, – из-за всеобщего увлечения философов картезианским методом; они стремятся лишь к ясности и отчетливости восприятия, и это открывает им двери всех издательств без каких-либо затрат или трудов с их стороны <…>. Во всех ныне известных областях знания люди ученые вынуждены прислушиваться к гению своего века, требующему скорее повторять в упрощенной форме то, что уже открыли другие, чем углубляться в это, чтобы выйти к новым рубежам» (G. Vico a E. de Vitry, Napoli, 20 января 1726 // Epistole. P. 132).


[Закрыть]. Полемические аргументы Вико были направлены, прежде всего, против грамматиков-эрудитов Чинквеченто-Сейченто (в первую очередь, Шоппа и Скалигера), уже подвергавшихся критике во вступлении к «О наидревнейшей мудрости италийцев» и противопоставлявшихся изложенной в «Кратиле» платоновской модели, удостоившейся похвалы Вико201201
  См.: DA. P. 9. Эту тему мы также встречаем в DC. P. 400.


[Закрыть]. В основание своей «истории вещей» Вико полагает синтез сакральной и профанной риторики, позволяющий подчинить филологические штудии не «частной славе философов», а «благу христианства». Подчеркивая «благочестивую направленность» своей концепции, Вико заявляет о намерении «рассуждать в этой книге о началах человечества (изучение которых есть именно дело филологии), причем посредством аргументов, почерпываемых из нашей испорченной человеческой природы, и тем самым привести филологию в соответствие с правилами науки»202202
  DC. P. 400.


[Закрыть]. Обращать внимание на подобные аспекты означает принимать в расчет человека во всей его полноте, включая его разум и его язык, а значит – признавать, что неслучайно филологические штудии почислены среди studia humanitatis – наук о человеке:

Человечность есть стремление, побуждающее людей к взаимопомощи. Коль скоро оно в значительной мере основание свое имеет в речи, то есть советах, увещаниях, призывах, утешениях и упреках, то, как я полагаю, именно поэтому изучение языков именуется также studia humanitatis – или, может быть, потому, что язык – неотъемлемое свойство человеческой природы203203
  Ibid.


[Закрыть].

Заинтересованное внимание к началам человечности и их апология – безусловно, общая черта Вико и Леклерка. Леклерк стремился избежать опасности, которая угрожала его «просвещенному христианству» со стороны «пирронизма» Бейля, ловко обратившего против автора «Бесед» те же аргументы, которые тот использовал в полемике с Мальбраншем с целью релятивировать связь между очевидностью и истиной и сделать, в согласии с хорошо известной арминианской концепцией204204
  Подробнее об этой теме, а также новейшую библиографию по ней см.: Lomonaco F. I sentieri di Astrea… Cap. IX.


[Закрыть], выбор в пользу скромной филологии и «умеренной теологии». Вместе с тем за этим подходом стоит сопряжение методологических принципов картезианского происхождения, проектов гражданской толерантности и политико-религиозного экуменизма, скорее чуждых образу мышления Вико и его проблематике, но вместе с тем, бесспорно, преодолевших границы картезианства ради победы над посткартезианским скептицизмом на основе осмысленного единства человеческой сущности, humanitas, и разума. Решение так поставленной задачи заключается в признании того факта, что ученые традиционно отделяли философию от филологии, считая природу этих дисциплин различной, а противостояние их – вечным, как если бы «слова закона» зависели от простого каприза законодателя и не заключали в себе ни единой частицы разума. Речь идет о том, чтобы признать наличие «элементов природной необходимости» – necessaria naturae – в человечнейшей филологии и «максим человеческого произвола» – placita humani arbitrii – в философии, с филологией согласной205205
  DC. P. 351. «Все науки обыкновенно относят к двум высшим родам – одни имеют дело с природной необходимостью, другие с мнениями, коренящимися в человеческом произволе; мы же свяжем первые из них с филологией, вторые – с философией. При этом, однако, филология не будет рассматриваться нами, как это всегда делали греки и латиняне, отдельно от философии, но, напротив, она, как и подобает, будет представлена как необходимое следствие оной. Мы попытаемся утвердить и поставить на прочное основание внутреннюю согласованность науки о праве, ведь для толкования законов необходимы, в действительности, оба этих рода: опираясь на первый из них, философ наблюдает вечное основание закона, посредством второй филолог подвергает рассмотрению составляющие его слова» (Ibid. P. 350). Другое свидетельство об этом замысле Вико см. в письме к Леклерку от 1723 г. в Epistole (P. 104–105). На этом моменте подробно останавливался В. Витьелло (Vitiello V. La favola di Cadmo. La storia tra scienza e vita da Blumenberg a Vico. R.; Bari: Laterza, 1998. P. 75 e sgg.), который предлагал рассматривать «порядок вещей» как изначальное пространство, предшествующее конечности и истории, и как основание тезиса о «необходимости инверсии» в отношении философии к законодательству, философии к филологии в свете фундаментальной проблематики ordo rerum и mathesis universalis (Ibid. P. 76 e sgg., 82–90; см. также: Id. Vico tra natura e storia // Giambattista Vico nel suo tempo e nel nostro / a cura di M. Agrimi. Napoli: Cuen, 1999. P. 673 e sgg.; Id. Vico e la topologia. Napoli: Cronopio, 2000. P. 35 e sgg.; Id. Vico. Storia, Linguaggio, Natura / F. Tessitore (prefazione). R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2008. P. 23–35).


[Закрыть]; о том, чтобы открывать за словами вещи и так обрести доступ к человеческой природе в ее развитии в качестве гражданской истории наций. Выдвижение на первый план филологии, которая предшествует философии, и превращение достоверных фактов в собственный предмет этой науки обладало высокой методологической ценностью и предполагало радикально новаторский взгляд на то единство-сопряжение философии-филологии, которое было теоретически осмысленно в части трактата «О едином», направленной против ограниченности эрудитов206206
  «Следствием этого стало повсеместно укоренившееся заблуждение об отделенности друг от друга философии и филологии, из-за которого история оказалась лишена своих истинных начал, каковые должны быть не чем иным, как событиями темных веков. Исследование этих событий позволило бы освободить баснословное время от ложных толкований поэтов, а во времени историческом оно открыло бы отдаленные причины тех следствий, в которых берут начало исторические повествования: едва лишь пересечен был порог истории, как гражданские правления уже возникли в своей законченной форме…» (De universi juris uno principio, et fine uno [1720; далее цитируется как De uno] // OG. P. 118). Ссылки на латинский текст приводятся по изданию: Vico G. De universi juris uno principio, et fine uno (Napoli, 1720, con postille autografe, ms. XIII B62) / a cura di F. Lomonaco, presentazione di F. Tessitore. Napoli: Liguori editore, 2007. Пьетро Пьовани (Piovani P. Pensiero e società in Vico [1971¹] // La filosofia nuova di Vico / a cura di F. Tessitore. Napoli: Morano, 1990) проницательно отметил, что филология у Вико – «надежная гарантия научности, достигнутой отныне историей <…> наука о фактах, которые должны постигаться в их индивидуальном развитии, являющем собой их бытие, познаваемое новой философией в его динамике» (Ibid. P. 166).


[Закрыть]. Изучение авторитета, auctoritas, понимаемого как часть разума – pars rationis, – становится предпосылкой для генетического рассмотрения человеческой истории; оно осуществляет радикальную инверсию мышления, результатом которой становится выдвижение на первый план вопроса о естественной необходимости, чуждого как древнему, так и новому материалистическому натурализму. После «О наидревнейшей» задача уже заключалась не в том, чтобы проникнуть в глубины «потаенной мудрости», а в том, чтобы исследовать мудрость поэтическую, то есть обремененный телесностью и основанный на исключительных способностях к нахождению способ коммуникации отцов и детей в темные века посредством необходимых образов:

Все это доказывает, что началом поэзии было не удовольствие и не удобство, а потребность (necessità) первых отцов научить сыновей примерам древних. И народы человеческие, благодаря своей находчивости и по причине скудости языков, подобно сообразительным детям, самой природой побуждались к тому, чтобы вместо родовых понятий, к которым они были не способны, создавать образы, эти первые характеры языков: оттого и письмена стали именоваться «характерами». Так что, к примеру, мифы для греков были тем же, чем для египтян – иероглифы. А для того чтобы при отсутствии письменности дети могли легче запоминать оные мифы, заключенные в слова, подчиненные определенным [стихотворным. — Ф. Л.] размерам, отцы и рассказывали им эти мифы, пропевая их207207
  Sinopsi del Diritto universale (1720) // OG. P. 7–8. О необходимом характере поэзии см. глубокое изыскание Пьера Жирара: Girard P. Linguaggio poetico ed eroico nel pensiero politico di Vico // Eroi ed età eroiche attorno a Vico. Atti del Convegno internazionale di studi (Fisciano – Vatolla – Raito, 24–27 maggio 1999) / a cura di E. Nuzzo. R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2004. P. 321–322 (далее цитируется под сиглой EEE).


[Закрыть].

Поэзия не возникает как удовольствие или наслаждение от пассивной эстетической репрезентации: она есть обусловленное соображениями необходимости и пользы людей спонтанное порождение грубого языка истоков человечества. Именно такова поэзия Гомера, которого Вико именовал «великим отцом поэтических изобретений»208208
  Ibid. P. 15.


[Закрыть]: эту концепцию мы находим уже в «О методе преподавания…», но теперь Вико дополняет ее требованием дистанцироваться от эрудитов и традиционных толкователей, которые связывали поэтическую гениальность с особым художественным дарованием:

Общее заблуждение ученых: они полагают, что поэтическая речь была создана преднамеренно и что она намеренно была отделена от речи простонародной. Кроме того, до сего дня все они считали, что способность поэтов создавать мифы обусловлена присущей им особого рода божественной изобретательностью <…>209209
  DC. P. 392.


[Закрыть].

Для Вико и его филологии неприемлема постулируемая учеными-эрудитами «приватность» поэтического ума, ибо, идя вразрез с Плутарховой иронией, филология неаполитанца явно обнаруживает притязание на реконструкцию коллективных представлений, так как она ставит перед собой задачу «собрать свидетельства об общих для всех народов обычаях и формах государственного устройства» героической эпохи210210
  Ibid. P. 392, 394.


[Закрыть]. Этот акцент на общем представляет собой специфическую черту эпохи перехода от «бескрайнего леса», ingens sylva, доисторического безвременья к цивилизации, от звероподобного состояния послепотопного человечества к миру облагороженных наций. В «О постоянстве» исследовательские задачи Вико выходят за тесные тематические рамки «О едином» и становятся куда более масштабными – прежде всего, это выразилось в укреплении связи между проблематикой начал поэзии и природы героического языка в мире законов и развитых процессах мифопоэзиса: историю темных веков, historia temporis obscuri, хранят поэты, «первые основатели государств». Люди, первыми испытавшие страх и стыд, были героическими поэтами, обладавшими способностью толковать божественную волю; они были, кроме того, законодателями, из толкования божественной воли почерпнувшими принципы справедливой и благоустроенной гражданской жизни211211
  Ibid. P. 432. В разработке «существенно истористской теории права» и «нахождении ключа к миру “поэтической мудрости”» Б. Хэддок (Haddock B. Vico’s Political Thought. Swansea: Mortlake Press, 1986) усмотрел «очевидный признак трансформации философских идей Вико в 1721 г.»: таким образом, Хэддок находит больше сходных черт между «О постоянстве» и первой «Новой наукой», чем между двумя книгами «Всеобщего права» (Ibid. P. 75, 86–87).


[Закрыть]. Отправляясь от этого сопряжения поэзии, истории и права, восходящего к ученому гуманисту Франческо Патрици, удостоившемуся от Вико похвалы за то, что он первым увидел в пении «поэтический язык», неаполитанский философ присоединяет к четверице основополагающих для него авторов (Платону, Тациту, Бэкону и Гроцию) Цицерона, которого не включил в эту тетраду в своей автобиографии, потому что фабула этого произведения сложилась под определяющим влиянием выводов «Новой науки» 1725 г. и тех исправлений, которые сам автор вносил в свой текст (вплоть до второго издания 1730 г., совпавшего с выходом в свет «Дополнений» к автобиографии). Этот красноречивейший юрист классического века, чье влияние столь заметно в инаугурационных речах и в концепции топики у Вико, а также в его понимании красноречия как «говорящей мудрости» в «О методе» (1709)212212
  De rat. P. 235. Аналогичное определение мы находим в письме Вико Ф. К. Эстевану (Napoli, 12 gennaio 1729 // Epistole. P. 142).


[Закрыть], появляется в «О постоянстве» для того, чтобы распространить положение о происхождении языка из пения на область права. Показательным примером действенности этого положения выступают Законы XII Таблиц, которые «юноши выучивали наизусть, распевая их как своего рода “обязательные к запоминанию поэтические вирши”»213213
  DC. P. 466.


[Закрыть]. Так понимаемый закон, lex, представляет собой одну из двух тем, обращение к которым позволило Вико, после длительной критической перепроверки, подвести итог попыткам исправления и улучшения собственного текста «Новой науки». Для нового издания Вико счел нужным сохранить 1) два «Рассуждения» из «Всеобщего права» – о «Законах XII Таблиц» и о «царском» законе Трибониана и 2) всего три главы из «Новой науки» 1725 г. («Новое открытие происхождения аристократических гербов», «Открытие истинных начал латинского языка», «Идея словаря ментальных понятий, общих для всех наций»)214214
  См.: Correzioni, Miglioramenti, ed Aggiunte poste insieme con le Prime e le Seconde; e tutte coordinate per incorporarsi all’Opera nella Terza Impressione della Scienza Nuova (1732–1734) // Sn30. P. 545 e sgg. См. также: Aggiunta. P. 91–92.


[Закрыть].

Однако отсылка к XII Таблицам чрезвычайно показательна также в связи с появлением в «О постоянстве» фигуры Гомера, который на основании «тщательно обоснованных доказательств, касающихся происхождения поэзии» возводится в ранг «князя поэтов»215215
  DC. P. 466.


[Закрыть], образца и воплощенного принципа «поэтической мудрости», выражения философской теории «фантастических универсалий» и «всеобщего развития духа», что побуждает Вико даже отрицать – «наполовину», по крайней мере, – существование Гомера в качестве индивидуального человека216216
  На этом определении основан классический и хрестоматийно известный тезис Б. Кроче (Croce B. La filosofia di Giambattista Vico [1911¹] // Id. Opere / a cura di F. Audisio. Napoli: Bibliopolis, 1997. P. 44 и Id. Il Vico e la critica omerica // Id. Saggio sullo Hegel seguito da altri saggi di storia della filosofia. Bari: Laterza, 1913; эта статья была впоследствии переиздана в Id. Opere / a cura di A. Savorelli con una nota al testo di C. Cesa. Napoli: Bibliopolis, 2006. P. 270, 271), разделяемый также и Николини, который находит в гомеровских штудиях у Вико три теории (эстетическую, историческую и филологическую) и отдает предпочтение первой, в соответствии с которой «у Гомера не было никакой тайной или философской мудрости, а поэмы его были исполнены, напротив, мудрости поэтической и простонародной: иными словами, Вико отказывает ему в развитом и просвещенном уме, но приписывает могучую фантазию, пламенное чувство и почти варварскую страстность» (Nicolini F. Saggi Vichiani. Napoli: Giannini, 1955. P. 158). С критикой подобного взгляда на Вико выступил С. Никосия, отрицавший примат эстетической установки в гомеровских штудиях неаполитанского философа, делая акцент на историческом подходе к реконструкции фигуры Гомера (Nicosia S. Vico e Omero // Forum Italicum. 1968. Vol. II. P. 418–423: ср. с. 418), а также К. Луччи, который предположил, что именно греческий поэт стал вдохновителем викианской «теории трех веков» (Lucci C. Vico lettore e interprete dei poemi omerici nella Scienza Nuova [1744] // Bollettino del Centro di Studi Vichiani. Vol. XVIII. 2013. P. 48). Решительным сторонником гипотезы о сопряжении в викианской аргументации установки на реконструкцию начал человечности и внимание к Гомеру как исторической фигуре был Б. Хэддок: Haddock B. A. Vico’s «Discovery of the True Homer»: A Case-Study in Historical Reconstruction // Journal of the History of Ideas. 1979. Vol. XL. No. 4. P. 601 (см. также: Id. Vico’s Politcal Thought. Brynmill: Mortlake Press, 1986. P. 149–155). Полезные наблюдения о философских основаниях интерпретации викианского гомероведения у Кроче и Николини, основанные на документальных свидетельствах, а также об альтернативных концепциях Перротты, Пальяро и Черри можно найти у Л. Феррери: Ferreri L. La questione omerica dal Cinquecento al Settecento. R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2007. P. 193, 197–199 e sgg.


[Закрыть]. В основании его поэм и творений первых поэтов лежали «подлинные истории» и события, деяния и исторический опыт народа, для которого не существовало различия между поэзией и языком простонародья: «Если поэты и в самом деле воззвали к гражданской жизни грубую чернь, влачившую животное существование в лесах, как бы они могли пользоваться языком, столь далеким от языка простонародья?» Таким образом, было бы глупостью считать, будто – говоря словами Цицерона – «поэты изъяснялись на языке, чуждом (alia lingua) простонародной речи»217217
  DC. P. 398.


[Закрыть].

Во второй книге «Всеобщего права» мы можем наблюдать весьма оригинальное и принципиально важное расширение идеи философии у Вико, осуществляющееся на основе сопряжения генетической и историко-антропологической логики. В XII главе, называющейся «О происхождении героического языка или поэзии», Вико решительно и резко обличает философию за ее притязание на превосходство и за то, что она, отвлекаясь от «чувств», отдаляется от «человеческой природы». «Погруженность простонародья в сферу чувств» представляет собой критерий, обладающий особой ценностью для того, чтобы мочь представить себе, при посредстве «фантазии», «живейшие образы вещей, обычаев и аффектов», а также для того, чтобы мочь «правильно рассуждать в согласии с философией»218218
  Ibid. P. 464.


[Закрыть]. Представляется необходимым остановиться подробнее на этом моменте и привести рассуждения Вико об ономатопее, потому что в соответствующей цитате речь идет как раз о Гомере:

Никакая другая риторическая фигура не используется детьми так часто, как ономатопея. Посредством этой фигуры дети подражают звукам, издаваемым собаками, кошками, мышами, петухами и другой домашней птицей, а также шуму и грохоту военных машин. Примечательно, что в речи наших детей встречается слово σίζ, означающее звук поджариваемого мяса – слово возвышенное, за что хвалит его Дионисий Лонгин. Это слово Гомер использовал для передачи того звука, который издало око Полифема, когда Одиссей проткнул его раскаленным колом <…>219219
  Ibid. P. 456.


[Закрыть].

Эффект возвышенного в поэзии достигается тогда, когда поэты, подобно детям, воспринимают вещи на основе чувств и мир – при помощи живого воображения, а не чистого разума. Поэтому Вико считает себя вправе не без иронии отметить, что «поэтическая способность обретает силу благодаря заблуждению мнений, в то время как перед лицом истины и философии она исчезает», и что «возвышенность мифов рождается из предрассудков детского возраста», как о том свидетельствуют и сообщения о коренных народах Америки220220
  Ibid. P. 462. Именно о предрассудках, свойственных детскому возрасту и ставших питательной средой для мифологии, Вико писал: «…Вера в то, что солнце и луна объезжают небо на колесницах, родилась из предрассудка толпы, видевшей в пятнах, проступающих время от времени на ликах планет, глаза, нос и уста. <…> Перуанцы, народ на редкость тупоумный, придерживались еще более возвышенного предубеждения. Как сообщает Акоста в посвященной этому народу “Истории”, они считали богом всякую вещь, бóльшую среднего размера: например, раскидистое дерево, широкую реку или высокую гору» (Ibid.).


[Закрыть]. Однако неаполитанский философ не мог не считать Гомера величайшим поэтом потому, что, как он пишет в одном важном пассаже из «Замечаний», «он явился в тот век <…> когда Греки жили преимущественно чувствами, воображением, памятью и естественной сообразительностью, рациональной же способностью были наделены в ничтожно малой мере. Поэтому, если бы Гомер то и дело не засыпал, он никогда бы не стал превосходнейшим из поэтов»221221
  Vico G. Notae in duos libros alterum De uno universi juris principio, &c. alterum De constantia jurisprudentis. Excellentiss. Domino Joh. Baptistae Filomarino <…> dicatae <…>. Neapoli: Felix Musca excudebat, 1722 (далее цитируется как Notae) // OG. P. 862. Латинский текст приводится по изданию: Id. Notae in duos Libros / a cura di F. Lomonaco, presentazione di F. Tessitore. Napoli: Liguori editore, 2013.


[Закрыть]. Наилучший ключ к верному пониманию той человеческой ситуации, которая отразилась в древних песнях, сочиненных на героическом языке, – фигура Ахилла, героя Илиады, который заслуживает восхищения по совершенно иным основаниям, чем те, что приводили

ученейшие философы <…> находившие у Гомера положения возвышеннейшей мудрости только потому, что хотели их у него найти, стремясь подкрепить свои открытия свидетельствами древности и руководствуясь тем ложным убеждением, что первые поэты были теологами природы. И Гомер, наделенный непревзойденной способностью нахождения, занял исключительное положение среди поэтов потому, что он родился в эпоху, недалеко отстоявшую от поэтического века, когда язык был еще бессильным, власть чувств – безраздельной, а разум – очень слабым. Поэтому героический Ахилл у Гомера вызывает восхищение не из-за совершенства своего разума, а из-за силы чувств: он изображается человеком беспощадным, пренебрегающим естественным правом и – даже после смерти – жаждущим крови девиц царского рода222222
  DC. P. 470. В отличие от той позитивной оценки, которую Вико давал Плутарху как историческому источнику в «О наидревнейшей» (см. выше, примеч. 4), в «О постоянстве» он отвергает позицию, высказанную греческим автором в сочинении «О Гомере», и не приемлет понимания древнейших поэтов как «теологов природы», считая это мнение подлежащим «искоренению» заблуждением, если перед нами стоит задача встать на точку зрения «человеческого естества» и присущей ему «способности к нахождению» (ingegno), блюдя верность подлинной «истории философов и поэтов» (DC. P. 468). В этом же викианском тексте 1721 г. мы встречаем упоминание обо «всех без исключения философских школах», которые объявляли Гомера «своим родоначальником, с особым вниманием к платоникам. Поэтому Гомер именуется “Платоном поэтов”, а Платон – “Гомером философов”» (Ibid.). Интересно отметить, что это последнее определение встречается в «Новой науке» 1725 г., однако там оно формулируется в совершенно иных терминах, призванных подчеркнуть склонность древних философов к простонародной мудрости: «Платон подражал Гомеру, а Гомер, думали они, был предтечей Платона. Поэтому Платон постоянно пользовался понятиями простонародной мудрости, чтобы поставить на службу законам свою сокровенную философию» (Principj di una Scienza Nuova intorno alla natura delle nazioni per la quale si ritruovano i Principj di altro sistema del diritto naturale delle genti <…>. In Napoli, per Felice Mosca, 1725 / a cura e con introduzione di F. Lomonaco. Napoli: Diogene edizioni, 2014. P. 126; далее цитируется под сиглой Sn25).


[Закрыть].

Прививка разума к чувственности в викианской филологии-философии отвечает непростому отношению (проблематизация которого восходит к картезианству) между умом, mens, и чувственным миром. Разрешение напряжения между ними заключается в контроле над чувствами, который предполагает «сближение» между идеальностью ума и природностью тела в согласии с метафизикой платонически-христианского типа, возвращающей достоинство телесности, которая становится опасной лишь тогда, когда волевым образом возводится в ранг критерия истины, verum. Отказ от абстрактных универсальных принципов, которыми характеризовалась южноитальянская культура эмпирического исследования на рубеже XVII–XVIII столетий223223
  Для обозначения этой научной культуры автор статьи употребляет эпитет investigante, отсылающий к названию одной из неаполитанских академий – естественно-научной антиаристотелианской Accademia degli Investiganti (буквально – Академия Исследователей), основанной Томмазо Корнелио в 1650 г. С разной степенью интенсивности деятельность этой академии продолжалась до 1688 г., когда против нее были выдвинуты обвинения со стороны инквизиции. В XVIII столетии она на короткое время была воссоздана и просуществовала с 1735 до 1737 г. — Примеч. ред.


[Закрыть], побудил Вико изменить свою оценку чувственного опыта. В нем он теперь видит союзника разума, который не противостоит чувствам, но преобразует их, ибо он представляет собою не просто некую рациональную способность, а такую способность, которая может умерять собственную универсальность, проникая в чуждый субъекту и внешний для него мир. Позитивное значение этого взаимопроникновения подтверждается последующим творческим развитием древнейшего человечества, его общественно-историческим прогрессом, расширившим область применения принципа verum – factum224224
  Мы приводим здесь мнение А. М. Якобелли Изольди: Jacobelli Isoldi A. M. Il problema della metafisica in Campanella e in Vico // Campanella e Vico. Padova: Cedam, 1969. P. 59.


[Закрыть].

Каноном новой мифологии вдохновлялась реконструкция «истории темных веков», описание которой мы находим в «О постоянстве», а документальные подтверждения – в «Примечаниях»: здесь подчеркивается необходимость изучения права и обычаев народов на разных «ступенях» их развития, от животного и наиболее отталкивающего состояния до самой развитой человечности в свете нового прочтения «Илиады», для которого «ключевым моментом является то, что Ахилл, постоянно называемый у Гомера “неподражаемым”, говорит, что не от него происходят те права, о которых упоминает Гораций, т. е. права более цивилизованных народов, которые не были известны еще и во времена Гроция»225225
  Notae. P. 912.


[Закрыть]. Людям гомеровской эпохи, «еще очень грубым из-за варварских условий жизни и животного беззаконного происхождения»226226
  Ibid. P. 858.


[Закрыть], не казались чем-то удивительным животная сила героев и капризность богов. «Привычка к насилию» побуждала архаических людей признавать и оценивать богов по «их могуществу» и неразборчивости в выборе выражений (пример – использование слова «собака» в качестве ругательства). Неудивительно поэтому, что «Гомер нередко именовал Юпитера царем богов именно потому, что он всех превосходил своей мощью» или что

Ахилл считал невозможным общность и равенство прав между людьми, не равными по силам, и Гектору, который хотел с ним договориться, ответил: «Между человеком и львом не бывает договоров, и не может быть согласия между волком и ягненком». Это мнение о справедливости было согласно с устройством первых республик, которые, как мы показали, были республиками оптиматов и в которых между плебеями, т. е. слабыми, и героями, т. е. сильными, не могло быть никакой общности и равенства прав227227
  Ibid. О правовом положении плебеев и патрициев, понимаемых как «два политических организма древнейших гражданских сообществ, между которыми не было и намека на равенство», см.: DC. P. 606. Диалектика «львов» и «людей» возвращается в Sn25. P. 40.


[Закрыть].

Свидетельством тому служит и поведение Ахилла, в своей речи против Агамемнона обвинявшего царя в том, что тот, похитив у него Брисеиду, «обошелся с ним, как с крепостным (colono)»228228
  Notae. P. 802.


[Закрыть]. Это обвинение показывает нам, что отношения господства-подчинения были отношениями поземельной зависимости; с возделыванием полей была связана и роль басилевса229229
  Теме присутствия у Гомера архаических (микенских) традиций посвящено добротное исследование: Guizzi F. Ho visto un re… La regalità nello scudo di Achille // Aion. Annali dell’Università degli studi di Napoli «L’Orientale». 2009. Vol. XXXI. P. 83–95 (указанная статья содержится в рубрике: Lo scudo di Achille nell’Iliade: esperienze a confronto. Atti della giornata di studi. Napoli, 12 maggio 2008 / a cura di M. D’Acunto e R. Palmisciano); о «пре-политических» характерах см.: D’Acunto M. Efesto e le sue creazioni nel XVIII libro dell’Iliade… P. 147–148.


[Закрыть]. Так в прочтение гомеровской поэзии интегрируется героическая модель римского общества. Речь идет о героизме основателей гражданского мира, о героизме военном: то был самый суровый героизм, и он был необходим для руководимого Провидением поступательного движения истории. Провидение при этом действовало, «используя религию»230230
  DC. P. 470: «Прежде всего, кажется обоснованным усматривать в этой истории поэзии действие Божественного Провидения. В то время, когда люди опирались исключительно на собственные силы, Провидение сумело обратить себе на пользу даже ложные религии, чтобы ввести в них представление о божественном всемогуществе, дабы люди, боясь оного всемогущества, составили общество и, усовершенствовавшись благодаря пользованию разумом, стали бы поклоняться истинному Богу ради Его бесконечной мудрости и справедливости».


[Закрыть], «силу публичной власти, подчиненную принципам справедливости»231231
  Sinopsi del Diritto universale… P. 15. Об этом сюжете и в целом о теме «гражданского героизма» у Вико см.: Nuzzo E. Gli «eroi ossimorici» di Vico // EEE. P. 321 e sgg.


[Закрыть], и умиротворяющее воздействие плебейских сецессий (secessiones), которые «заставили патрициев признать за плебеями право состязаться с ними на равных»232232
  DC. P. 602 e sgg., 702 e sgg.


[Закрыть].

«Илиада» может, таким образом, выступать в роли образцового опыта, археологической энциклопедии, необходимой для решения любого генеалогического, мифологического, исторического или географического вопроса. В этом контексте особенно показательной представляется XXI глава о «третьей эпохе темных веков», посвященная институту клиентелы и конфликтам между патрициями и плебеями, в которых, по Вико, следует видеть «источник исключительной важности по устройству Римского государства, его истории и правовым установлениям»233233
  Notae. P. 802, ср. DC. P. 606: «На основании подобных законов о свободе плебеи соединились с оптиматами, и, после того как в республиках оптиматов получило распространение клиентское право, в стенах Города образовались два политических сословия, между которыми не было и намека на равенство в правах. В самом деле: между плебеями заключались только естественные браки, их родители именовались parentes, т. е. родителями по природе, те, кто рождался в таких браках, — nati или filii, а не liberi, родственники – cognati, а не adgnati, земельные участки принадлежали им по праву владения, а не собственности. Поэтому договоры они друг с другом заключали на основе естественного права и возникавшие в таких договорах обязательства основывались только на чувстве стыда. Подтверждением договорных обязательств служила только верность этим обязательствам со стороны тех, кто заключал договоры: если с ними что-то случалось, то блага, находившиеся в их владении, переходили к их родственникам. Так велись между ними дела в сфере частного права, что же касается права публичного, то здесь они подчинялись – посредством пророгации закона об obsequium – тому единственному сословию, которому принадлежала власть в республике. Патриции же, напротив, сохранили все те привилегии, которыми уже и без того обладали: права на ауспиции и права собственности на поля. Благодаря этому закону, отделившему квиритскую собственность от бонитарной, со всей ясностью обнаружилась истинная природа собственности на поля, принадлежавшей патрициям с давних пор. Из права на землю и на ауспиции проистекал авторитет патрициев: у них было исключительное право на nomen, gens, fas, контроль над языком и понимание смысла слов. Все это делало их достойными считать себя подобными богам: поэтому и права на занятие жреческих должностей находились в их исключительном ведении. В области частной жизни их взаимоотношения регулировались jus optimum».


[Закрыть]. Плебеи долго сохраняли приверженность дикарскому образу жизни – в большей степени, чем сами герои, о чем свидетельствует история о выпаде Терсита против Ахилла и о том, как Улисс усмирил его при помощи «скипетра», главной «инсигнии» царской власти, посредством которой он отправлял правосудие от имени Зевса. Этот скипетр – не что иное, как символ «царских обычаев», смысл которых был непонятен традиционным филологам, обвинявшим Гомера в том, что он включил в свою поэму «столь смехотворную фигуру»234234
  Notae. P. 808. Домовладыка, атрибутом которого был скипетр, прямо называется у Вико царем: «Это имя (patres) отцы сначала перенесли на богов на основе принципа аналогии, как мы показали выше в “Примечаниях”. Сперва “отцами” люди называли богов, ибо никого более великого на всей земле, чем отцы, они не знали; затем, так как ничто более великое, чем боги, им не было известно, они стали называть так людей знатных, защитников бесприютных скитальцев. Когда же впоследствии образовались героические царства, то высшим существом на всей земле стали считать царя, главнейшего представителя героического сословия, и тогда клиенты стали называть своих патронов “царями”. Замечательное свидетельство о существовании этого древнего обычая сохранилось у Гомера в эпизоде с описанием щита Ахилла: здесь домовладыка повелевает зарезать и приготовить для гонцов быка; он изображается со скипетром в руке и прямо называется царем» (Notae. P. 886, 888). Это примечание относится к главе XXI «О постоянстве», в которой рассматривается вопрос о том, почему оптиматы именовались отцами. Защита оптиматами слабых нашла, по Вико, свое отражение в слове ops, одном из «односложных слов детского языка», которое со временем привело к отождествлению optimi с patres, «вследствие чего на них был перенесен один из атрибутов, свойственных богам» (DC. P. 580).


[Закрыть]. Новизна предпринимаемой Вико реконструкции заключается в предлагаемом им в «О едином» и «О постоянстве» историко-политическом определении клиентских отношений, развитие которых он прослеживает, начиная с первого аграрного закона, причем развитие мысли Вико, по мнению одного проницательного исследователя, не всегда кажется логически связным и избавленным от внутренних противоречий235235
  Giarrizzo G. La politica di Vico (1968¹) // Id. Vico, la politica e la storia. Napoli: Guida, 1981. P. 112–115.


[Закрыть].

В своей интерпретации героического римского права Вико пытается найти выход из кризиса, с которым в его время столкнулась наука об общем праве, – он отождествляет друг с другом римские и средневековые правовые институты на основе сближения филологических свидетельств и философских принципов:

Основные и общие для всех видов клиентелы законы – обязанность выражения почтения (obsequium) и труды (operae) в интересах патрона. На основании права патрона на почтительное к нему отношение клиент должен был следовать за ним, куда бы тот ни пошел; право на труды (operae) предполагало производство определенных работ в пользу патрона. <…> Поэтому искушенные в тонкословии знатоки феодального права, в согласии с древним смыслом слов – а он им был известен по самой природе языка, – называли <…> вассалов «клиентами», оммаж – «клиентелой», коммендацию – «obsequium»236236
  DC. P. 584, 586; ср., однако, также De uno, cap. CXXIX, p. 152: «Gius квиритов был приблизительно тождествен феодальному gius римлян. Поэтому клиентела, которую римские отцы унаследовали от Ромула, подразумевала двойное взаимное условие: отцы должны были наставлять клиентов в гражданских обязанностях и оказывать им помощь в правовых вопросах; в обмен клиенты должны были являть к своим патронам почтение, obsequium. Этот obsequium тождествен оммажу феодального gius, которое <…> самые ученые толкователи называли личной зависимостью».


[Закрыть].

Так была установлена этимологическая связь между архаическим правовым институтом и средневековыми юридическими категориями. Социальное устройство Рима анализируется в свете тезиса о соответствии между феодальным обществом и героической эпохой. По мнению Вико, «неверно считать <…> что феоды возникли из осколков римского права <…> отныне кажется достаточно ясным, что <…> как феоды, так и римское квиритское право берут начало в древнем институте клиентелы»237237
  DC. P. 588. В связи с этой цитатой отсылаю читателя к новаторским изысканиям С. Мадзарино, посвященным методу и историческому развитию античной историографии: Mazzarino S. Vico, l’annalistica e il diritto. Napoli: Guida, 1971. P. 12–15 и примечания.


[Закрыть]. Римская модель тем самым обретает парадигматическое значение для понимания человеческой истории как истории социальной, как истории борьбы классов (патрициев и плебеев)238238
  Весомые аргументы в пользу этой точки зрения были выдвинуты в образцовом исследовании Пьетро Пьовани: Piovani P. Pensiero e società in Vico (1971¹) // Id. La filosofia nuova di Vico / a cura di F. Tessitore. Napoli: Morano, 1990. P. 167.


[Закрыть], отношения между которыми рассматривались как тождественные отношениям феодальной зависимости. Эта борьба поставила бы под вопрос само существование Государства, если бы последнему не удалось привлечь к политической жизни широкие народные массы, невежественные и склонные к мятежу, еще не доросшие до того, чтобы стать плебсом. Поэтому оптику Вико ни в коем случае нельзя считать примитивистской. Точкой отсчета в его аргументации неизменно выступает настоящее: даже привилегированное положение героической эпохи по отношению к эпохам богов и людей в его науке объясняется тем, что в этой эпохе наш философствующий филолог усматривает прямую аналогию с неофеодальным строем Неаполитанского вице-королевства. Древние феоды не возникли, как полагал Гроций, на основе нового права народов, созданного варварами, но происходят из «древнейшего права народов, права столь же древнего, сколь древен Гомер, хотя в некоторых отношениях между ними и можно обнаружить различия»239239
  Notae. P. 824.


[Закрыть]. Предложения, которые Агамемнон делает Ахиллу, чтобы погасить его гнев, указывают на существование отношений клиентской зависимости, а из нее и рождаются «наши феоды», о которых пел Гомер и которые были распространены у германцев до того, как возникли в Риме. Именно эти феоды Вико описывает в чертах, характерных для героической эпохи, опираясь в этом описании на Тацита, одного из фаворизируемых автором «Новой науки» «четырех авторов»:

Таковы, без сомнения, и феоды наших дней, которые – пусть даже поэтический дар Гомера и не позволил ему этого понять – могли возникнуть только из клиентел. То, что клиентелы можно найти в праве всех древнейших народов, и у Германцев в особенности, ибо именно от них феоды распространились по всей Европе, явствует из того, о чем мы писали выше в этих книгах240240
  Ibid. P. 826. Ср.: Giarrizzo G. La politica di Vico… P. 102–103.


[Закрыть].

В перипетиях героической эпохи мы можем увидеть формы и условия перехода к европейскому Средневековью – перехода, необходимость которого понимается как одновременно философская и историографическая. Институтом клиентелы подготавливается переход к «универсальному обычаю» всех древних наций, который средневековое варварство лишь возобновило, что подтверждается филологическими свидетельствами и философскими доказательствами, почерпнутыми из прочтения древней истории и позволяющими понять, почему эта тема тесно связана с категорией humanitas и ее значением, сформировавшимся в процессе исторического развития. Углубиться в историко-юридические обстоятельства раннего Средневековья было необходимо и стратегически важно для того, чтобы защититься от разрушительной угрозы исторического пирронизма, который, родившись из полемики вокруг понятия государственного интереса (Ragion di Stato), поставил под сомнение достоверность любых исторических свидетельств. Средневековая история оказывается полезным источником для того, чтобы лучше понять хрупкое политическое и социальное равновесие, характеризующее эпоху Сеттеченто. Культивировать интерес к Средним векам в эпоху всеобщей веры в разум означало предложить такое прочтение истории права, которое оградило бы ее от пирронистского натиска, гораздо чаще оборачивающегося ошибками, провалами и катастрофами, чем торжеством разума241241
  Тема «возвращения к Средним векам», актуальность которой обусловлена скорее тревогами психологического свойства, чем реальной историографической необходимостью, стала предметом проницательных и основанных на обширной документальной базе исследований Дж. Джариццо: Giarizzo G. Alle origini della medievistica moderna: Vico, Giannone, Muratori (1962¹) // Id. Vico, la politica e la storia… P. 11–51.


[Закрыть].

Если даже архаическое прошлое – это эпоха, которую следует считать окончательно и бесповоротно завершенной, остается все-таки возможность проникнуть в творческие способности архаического человечества, нашедшие отражение в мифах героической эпохи. Ориентация на мифологический материал является конститутивным элементом философского письма Вико, обращенного к современному ему человеку, состоящему из разума и нарративной способности, мышления и воображения. История в концепции Вико не сводится к воспроизведению мифологии доисторического и чуждого логике мира, потому что она есть нарратив, интерпретация мифа и, в качестве таковой, «поэтическая логика»242242
  Об истории и концепции нарративности у Вико, кроме основополагающих работ В. Витьелло (Vitiello V. Vico. Storia, Linguaggio, Natura… P. 51 e sgg.), см. также: Valagussa F. Vico. Gesto e poesia / V. Vitiello (prefazione). R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2013. P. 25–34. Кроме того, нельзя не упомянуть новаторские исследования Романы Басси: Bassi R. Favole vere e severe. R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2004; Ead. Canoni di mitologia. Materiali per lo studio delle fonti vichiane. R.: Edizioni di Storia e Letteratura, 2005.


[Закрыть]. Его философия – не философия истории, ее развертывание не есть телеологический процесс, устремленный к неизменным и безальтернативным результатам. Вико считает, что пик исторического развития уже достигнут и сразу же – утрачен за границами времени, в доисторическом мифопоэтическом мире. И все же интерпретация мифопоэтических нарративов чрезвычайно важна, потому что именно эта архаическая эпоха продолжает питать разнообразные культуры, пришедшие ей на смену и трансформировавшие ее наследие сообразно своему характеру и целям. С этой, и только с этой, точки зрения миф продолжает оформлять логос, вмешиваясь в этот мир, придавая форму сомнениям и фантазиям, надеждам и страхам, принадлежащим не к внешнему опыту, а к идентичности нас самих в качестве индивидуумов и членов сообществ. Мифы помогают понять, что означает сегодня быть человеческим существом и что подразумевает под собой бытие человеком; они суть хранилище жизненных альтернатив и типов эмоциональных реакций, форм опыта и видов потребностей, предшествующих религиозному мировоззрению и научному мышлению эпохи явленного разума.