Текст книги "Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы"

Житие замечательного рэпера

А. Геласимов. Чистый кайф. М., Городец, 2020

Прозу надо выбирать по тем же критериям, что и колбасу. Написано «Докторская», значит, шансы попробовать дряни – 50 на 50. А вот «Докторскую среднекошерную» брать определенно не стоит: довесок к названию прозрачно намекает на отступления от ГОСТа. Есть риск нарваться на суррогат из ферментированной свиной шкуры, сои, эмульсии и вкусовых добавок. И вообще без мяса.

То же самое с изящной словесностью. «Роман в рассказах» Прилепина, «роман-пеплум» Иванова, «роман-реконструкция» Погодиной-Кузминой, «оптический роман» Немзер – такой эрзац, что и в рот не возьмешь, хоть сахаром его облепи. Нынче Геласимов пополнил жанровую палитру: «роман-flow». Не уберегли степные боги – пришлось читать.

Без flow, ясен пень, тут никак: Андрей Валерьевич, задрав портки, рванул за комсомолом. Главный герой опуса – Баста, он же Баста Хрю, он же Баста Бастилио, он же Ноггано, он же N1NT3ND0, он же Василий Вакуленко, он же Элла Кацнельбо… простите, кажется, это уже не он. Впрочем, автор в припадке запоздалого целомудрия устыдился откровенной заказухи: это, мол, вовсе не Баста, а портрет поколения, все совпадения случайны.

Ну, насчет поколения А.Г. явно погорячился, а что до портрета… Он явно парадный, все признаки налицо: акцент на социальном амплуа, театральность позы, стремление историзировать модель. Формула известная: характер нордический, стойкий, в порочащих связях не замечен. Все, что бросает на протагониста хоть слабую тень, выметено, выскоблено, вымыто со щелочью. Где наезд на Децла и компенсация морального вреда? Где поддержка пенсионной реформы с неуклюжими извинениями в финале – виноват, граждане, не сразу разобрался? Где торговля тряпьем с символикой АУЕ и шапками с цифрой 228 (для справки: статья УК за наркоту)? Не дождетесь! – первый президент РФ любил сопровождать эти слова характерным жестом. Вместо биографии здесь агиография, вместо жизни – житие, пусть и не безгрешное, уж простите за паразитную рифму.

Житие так житие. Нет тех крепостей, которые не брал бы А.Г. Благо в руках у него безотказный и универсальный инструмент. Подробности у Льва Пирогова: «Методика Геласимова напоминает об откровениях одного советского киноактера средней руки, снискавшего народную любовь изображением цыпленка-табака в передаче “Вокруг смеха”. Актерское мастерство – это умение пользоваться набором штампов, поучал он. Чтобы засмеялись, сделай так, чтобы заплакали – этак».

Остальное – дело техники. Книжку про Чечню, не видав в глаза Чечни? – да как два пальца об асфальт, из подручных материалов: «Трех товарищей» и словосочетания «груз 200». Про новых русских, которых в сериале видел? – за не фиг делать: из фильма «Игрушка» и слова «Лэндровер» (авторская, если что, орфография). Про рэп? – да проще пареной репы: две-три готовые рифмы сомнительного качества: «сети – бессмертие» плюс терминология: «панчлайн», «битбокс» и проч.

Что до прочего… так все уже сказано: грузите штампы бочками. Умница-красавица непременно окажется богатой наследницей и влюбится в героя – любовь такая любовь. Дед непременно наденет все боевые ордена и отправится месить ментов, что наваляли его любимому внуку – ветеран такой ветеран. От наркозависимости непременно спасаются в монастыре – скрепы такие скрепы. А братва такая братва. И менты такие менты. И далее по списку.

В очищенном от клише тексте легко просматриваются два лейтмотива: а) ростовская юность рэпера Пистолетто; б) личностный и творческий рост героя – из Пистолетто в Бустера.

Увереннее всего А.Г. работает по чужим лекалам. Ростов 90-х с терками-разборками, бандосами-лавандосами стоит на фундаменте «Бандитского Петербурга» и «Москвы бандитской» и потому выглядит более-менее сносно. Без посторонней помощи дела идут не в пример хуже. Сочинить погоняло герою – ну никак не бином Ньютона. А вот вам, мля, Пистолетто – и лучше выдумать не мог. А сообразить, что опустил протагониста, уравняв его с мультяшным персонажем, слабо?

Bildungsroman о личностном росте и прощании с дурью у г-на сочинителя как-то не задался. Видимо, годного образца не нашлось. Чтобы облегчить себе задачу, Геласимов силком засунул в текст аллегорию: эдемского змия в образе недобитой гадюки. Только вообразите: жила себе рептилия, хоть и башку размозжили, пока не уничтожил ее деревенский паренек, научившийся у экс-Пистолетто музыке. Мораль: искусство победило порок. Спасибо, а то мы не в курсе.

Кстати, с искусством и творческим ростом в романе вообще никак. Хотя примеров для подражания в мировой литературе – более чем. Видимо, ниггерские частушки, перепертые на язык родных осин, не особо вписываются в этот паттерн. В итоге Геласимов, обреченный на самостоятельную работу, стопицот раз пересказывает одну и ту же немудрящую историю: как четкий пацан с раена всех порвал-ушатал-раскачал своим очередным чумовым-угарным-улетным треком. Для заказчика, понятно, это чистый кайф, но читателю-то вовсе не по кайфу.

Про сюжет вроде бы все ясно. А про композицию лучше и не вспоминать. В романе четыре хронотопа: настоящее – гастроли в Дортмунде, прошлое – бандитский Ростов, монастырь на Псковщине и Москва эпохи гламура. Повествование конвульсивно дергается туда-сюда-обратно, но зачем – одному А.Г. ведомо. Флэшбеки мотивированы лишь в первой части, где герой встречает подружку ростовской поры, ныне Geschäftsfrau, а дальше возникают без всякой логики, по авторской прихоти.

Структура в романе отсутствует. Дальше грядет полный триумф апофатики: в «Чистом кайфе» нет ни характеров, ни портретов, ни мало-мальски убедительной психологии. Не дождетесь! – следует характерный ельцинский жест. У Жоры подключичный катетер, а у Вадоса «потолстевшая корма» – вот и вся разница между героями второго плана. Умница-красавица Юля тоже начисто лишена всякой индивидуальности, вплоть до вторичных половых признаков. Оно и понятно: она не героиня, а функция – восхищается Бустером, и хватит с нее. Сам Бустер, судя по речи, невразумителен – гопояз пополам с метафорами: «Он будто оброс новой оболочкой, вплавился в нее, как жук в смолу».

Что в книге хорошего, так это качественная редактура. Не в пример прежним текстам из «Эксмо»: «пожар нечеловеческой боли в истерзанной рогоносным статусом хрипатой груди», «она пломбировала его кричальное отверстие»… Респект редактору Пучковой. А то ж хотелось намертво запломбировать автору все наличные отверстия, чтоб неповадно было.

Скучные все это материи, надо сказать. Но финал «Чистого кайфа» и того скучнее – за happy end Геласимову впору вручить удостоверение кондитера шестого разряда. Экс-Пистолетто разъезжанто кабриолето и держит банко миллионо. Счастливое семейство гуляет по Дортмунду, а детишки… «Публика, хоть не понимала ни единого слова, была в полном восторге. Не каждый день два крохотных человека читают у них в старом городе русский рэп».

А чего вы, собственно, хотели? Контркультура – мерзость еще бóльшая, чем официальная культура. Андерграунд кончается там, где начинаются гонорары, но продолжает прикидываться таковым. Тому в истории мы тьму примеров слышим, от Маяковского до Шнура. Баста – явление того же порядка, глянцевый яппи с закосом под реального пацана. Так что, извините, без вариантов…

При всем при том не слишком понятно, чем «Чистый кайф» читателю ценен. Михаил Визель по доброте душевной подсказывает: «Геласимова интересует несколько внесюжетных тем, доселе в русской литературе не особо разработанных. Во-первых, скользкая тема веществ, на которых плотно торчат все без исключения герои в первой части. А во-вторых, что существеннее – тот самый невозможный рэперский язык. Который какой-нибудь профессор кафедры славистики немецкого университета, привыкший профессионально восторгаться Буниным и Набоковым, не колеблясь, определил бы как “клоачный”».

Ага, нашел первопроходца. Скользкую тему веществ, насколько помню, впервые затронул Гумилев в рассказе «Путешествие в страну эфира». А дальше были булгаковский «Морфий», агеевский «Роман с кокаином» и так далее – вплоть до ширяновского «Низшего пилотажа». Невозможный язык – так это тоже традиция: от классической фени в «Лучшем из них» до гопояза в «Добыть Тарковского». Зачем тратить время и деньги на семьдесят седьмую воду на чужом киселе? – вопрос остается открытым.

По легенде, товарищ Сталин, прочитав «С тобой и без тебя», хмыкнул в усы: «Эту книгу нужно было издать в двух экземплярах – для него и для нее». Вот и «Чистый кайф» надо было печатать тем же тиражом: автору и заказчику. А публика тут совершенно лишняя.

О национальной мерзости великороссов

Намедни Людмила Улицкая в интервью «ВопЛям» объявила: «Россия – страна традиционно антисемитская… Речь, собственно, идет не столько об антисемитизме, которым сильно заражена была русская культурная общественность, а о ксенофобии, о нелюбви к другим, к чужим, которые едят другую пищу, молятся другому богу».

Хм. Сдается мне, есть здесь сермяжная неправда. Тимура Муцураева помните? Если нет, я напомню: «Нам равных нет, мы все сметем! / Держись, Россия, мы идем!» На редкость толерантная и политкорректнаялирика, – аж Минюст включил в список экстремистских материалов под номером 691. А что же автор, пострижен и посажен? Нет, по слухам, командует сельским Домом культуры в Чечне. Да-а, страшна русская ксенофобия. Страшнее Кинга и Лавкрафта вместе взятых.

Пример показательный и далеко не единственный. Нынче всяк уважающий себя литератор просто обязан доложить граду и миру о национальной мерзости великороссов. И ничего, знаете. Даже без Минюста обходится.

Информация к размышлению: Чижова Елена Семеновна. Кандидат экономических наук. Директор Санкт-Петербургского Русского ПЕН-клуба. Автор десяти изданных книг общим тиражом 207 тысяч экземпляров. Лауреат премий журнала «Звезда» и «Северная Пальмира» за роман «Крошки Цахес» (2001). Лауреат «Русского Букера» за роман «Время женщин» (2009), на момент присуждения премии не известный массовому читателю.

Практически любая тема у Е.Ч. неизменно выруливает к страданиям народа Израилева: что ни ночь, то Хрустальная. Что ну о-очень сомнительно выглядит на фоне биографических подробностей – я вам умоляю, устройте мне такой Холокост хотя бы на месяц!

Русский антисемитизм у Чижовой выглядит, мягко говоря, несколько лубочным. Героиню «Полукровки» в 1973-м не приняли на истфакт из-за цореса с пятой графой: отец, таки ойц, еврей. А ничего, что академик Пивоваров с похожей родословной в 1972-м окончил МГИМО, а в 1982-м защитил кандидатскую по истории? Но если факты противоречат Чижовой – тем хуже для фактов.

Люди в романе делятся на две категории: пауки и волки. Полукровка принадлежит двум разным племенам: «Материнское племя опаснее и враждебнее. Отцовскоенеизменно оказывалось разгромленным, потому что на материнской стороне стоял могучий первобытный бог, принявший обличье паука». Про волков, граждане пауки, вы и сами все поняли. Хотя нет, не все: «Они нападают, мы защищаемся. Нормальные военные действия, партизанская война».

Чувствую, что передо мной почти невыполнимая задача: закончить фрагмент, ни разу не употребив словосочетания «волчица тряпочная»…

Военные действия продолжились в романе «Китаист». Здесь автореса размашисто малюет портрет паучьего племени – paint it black: от девок разит «терпкой сыростью», парень всерьез озадачен унитазом без цепочки. И, наконец, необычайной глубины резюме: «Когда едешь по России, всегда несет трупами».

Все это можно было бы принять всерьез, кабы Е.Ч. не вышла на партизанскую войну с пластмассовым пугачом и пачкой пистонов. Авторские инвективы тонут в море петросянистых реприз. Жена-букероносица путает неприкосновенных с неприкасаемыми, падаль с падалицей, лычку с просветом. А когда берется за тропы, то это уже таки полный кадухес.

«Водолаз всплывает из глубоководной впадины (над скафандром – тысячетонная колонна воды)», – тысяча тонн воды – это километровая глубина, давление около 97 атмосфер. Вечная память отважному первопроходцу.

«На просвет густая жидкость темнела, как расплавленная ртуть», – с чего бы ртути темнеть? Ржавеет, что ли? И как можно расплавить металл, находящийся в жидком агрегатном состоянии?

Ну вот, удержался-таки. Хотя очень хотелось.

Информация к размышлению: Степнова Марина Львовна. Окончила Литературный институт им. Горького. Бывший шеф-редактор мужского журнала XXL. Наставник и член жюри Осенней школы CWS для молодых литераторов (2019). Автор пяти изданных книг общим тиражом 74 тысячи экземпляров. Лауреат III премии «Большая книга» за роман «Женщины Лазаря» (2012).

Марина Степнова – типичный продукт перестройки. Тогда все мы уверовали, что свет невечерний с Запада воссияет. Многие до сих пор не разуверились.

В свое время Басинский заметил, что Россия для Степновой тождественна болезни. Местом всеобщего благоденствия М.С. назначила Италию, а символом такового – сыр:

«Средневековая Европа обжиралась сыром. Они все верили в то, что у них есть будущее. Все до одного. Даже самый ничтожный средневековый смерд знал, что у него есть мизерные, но права. Его нельзя было убить просто так – как скотину. Он мог стать горожанином. У него был сыр. Он верил, что через двенадцать месяцев его дом, его жена, его дети и его сыр все еще будут тут, на этой земле. В России делали только творог. Он был готов уже к утру. И к вечеру – скисал. Но до вечера надо было еще дожить. На большее никто не надеялся. Какой уж тут сыр? Какое столетнее вино? Зачем пустые надежды людям, у которых нет никакого будущего?»

Степнова, под стать Чижовой, избытком знаний и логики не страдает. Италия как оплот стабильности – с ее-то кровавой историей? С междоусобной грызней карликовых княжеств? С кострами инквизиции? С французскими и австрийскими оккупантами? С касторкой в тюрьмах при Муссолини? С дикой послевоенной инфляцией, мафией и поголовной коррупцией? Марина Львовна, хоть бы «Википедию» почитали, что ли…

Вообще-то, девичьему горю легко помочь: чемодан – вокзал – Тоскана, где постоянно сыто-пьяно и чинзановые реки в пармезановых берегах. А у Panda Edizioni уже ждут новый роман Giardino… Не ждут? Какой реприманд неожиданный! Придется переименовать в «Сад» и печатать в ненавистной России. В репертуаре старые песни о главном: «Держись от московитов подальше, сынок, дикий народишко, дикий и трусливый». Русский доктор до того туп, что забывает дома акушерские щипцы, отправляясь на заведомо трудные роды. Крестьяне – сплошь звери и гоминиды первобытные. Народ поражает ленью и невежеством.

Вот насчет невежества – уж чья бы корова. Краткий реестр степновских открытий, милости прошу. Цыцки состоят из мышечной ткани. В 1918-м Reichsheer стоял на подступах к Москве. Сухой закон в СССР отменили не 26 августа 1923 года, а лишь в конце 1924-го. Бывают мужики, похожие на кариатид. Поросята делятся на кошерных и не очень.

Про красоты слога, надеюсь, вы и без меня помните: от «сизокрылых вежд» до «мозглых ног». Жаль, что «Полный абзац» уже не вручают, правда?

А ведь приплети я ко всему этому, по примеру М.С., пятую графу – не миновать добру молодцу 282-й статьи УК.

Информация к размышлению: Глуховский Дмитрий Алексеевич. Окончил Еврейский университет в Иерусалиме. Работал на телеканале EuroNews, затем на канале RussiaToday. Был журналистом президентского пула, колумнистом «Сноба» и GQ. Автор семи изданных книг общим тиражом 1 миллион 393 тысячи экземпляров. Лауреат шести литературных премий, две из которых – российские: «Итоги года» от журнала «Мир фантастики» (2014) и «РосКон» в номинации «Фантаст года» (2016). Автор текста для «Тотального диктанта» 2021 года.

По степени невежества знатный метростроевец оставил далеко позади Чижову и Степнову. Под землей вечно жгут костры – скажем, в «Метро-2033» это слово во всех его формах повторяется 126 раз. Во-первых, откуда дровишки? Во-вторых, куда девается угарный газ при мертвой вентиляции? А подземную свиноферму помните? – выходит, москвичи при ядерном ударе хрюшек спасали, ага. Мусульмане тоже со странностями: жарят харамный крысиный шашлык, и по фигу им ханафитский мазхаб.

Если верить Википедии, Д.Г. знает пять языков. Не ведаю, что у него с французским или ивритом, но по-русски он изъясняется, как второгодник на экзамене: «Кольцевая линия опоясывала пучок остальных веток, спрягая их воедино»; «легкие раскидистые колонны»; «алое зарево от вот-вот взойдущего солнца»…

Впрочем, это дело десятое. Главное вот в чем: российский прозаик гражданином быть обязан. И глаголом жечь сердца и прочие органы, хотя еще вчера подвизался в заведении благонамеренной Симоньян. В 2010-м вышел сборник «Рассказы о Родине», где Россия предстала читателю филиалом Мордора. «Газпром» получает углеводороды прямиком из преисподней, а правительство в обмен берет на себя определенные обязательства – ну, вы поняли… Таджикских гастарбайтеров забивают на органы, а мясо пускают на шаурму. Кремлевскую «вертушку» надо задобрить: угостить мандаринами и коньяком. И так далее.

Поначалу Д.Г. не поднимался до философских обобщений, ограничиваясь репликами о рабском ДНК русских. Но в «Тексте» ударил в набат: «На земле жизнь так организована, чтобы все люди непременно в ад попадали. Особенно в России». И сочинил свою социально-психологическую типологию: мы делимся на живоглотов и обреченных. Тут впору спросить вслед за коллегой Соломатиной: Дмитрий Алексеевич, а сами-то из каких будете? Дед – доктор наук, другой – карикатурист «Крокодила», отец – известный переводчик… Да-да, мажорные мальчики, они большие специалисты по аду и обреченным. Которые из кремлевского пула – так особенно.

О национальной мерзости великороссов вам рассказали достаточно. Напоследок переменим тему.

Третий закон Ньютона гласит: всякое действие вызывает равное по силе противодействие. Но здесь и сейчас он фатально не работает. Тем, кто равнее, в России позволено все: от замшелой безграмотности до облыжных обвинений в ксенофобии. Пауки с рабским ДНК сожрут и не подавятся. И всем по порядку дадут шоколадку, уж не сомневайтесь.

А вот это повод задуматься – о национальной гордости великороссов.

Интеллигентные рассказы

П. Селуков. Как я был Анной. М., Редакция Елены Шубиной, 2020

Так зачем, говорите, приспичило Тарковского добывать? А-а, точно: девку впечатлить.

Новому сборнику Селукова остро не хватает подзаголовка «Интеллигентные рассказы». П.С. добыл Бердяева, Хомякова, Кальвина, Якоба Арминия, Джексона Поллока… можно не оглашать весь список? Цель достигнута: девку впечатлил. Но одну. Но впечатлил – Марию Башмакову. Похоже, ее рецензия в «Ведомостях» по сю пору остается единственной. Критики, вы где попрятались? А в ответ – тишина. Надо же, еще полгода назад были танцы с бубнами по отмашке Юзефовичей. И какие танцы, ну просто цыганочка с выходом. Что ж вы, коллеги? – ведь молодой автор старался, как сказано в старом фильме.

Впрочем, я особых стараний не заметил. Рассказы из «Анны» я читал частью в соцсетях, частью в «Журнальном зале». Там их и нужно читать: П.С. без редакторского намордника и поводка – это, говоря языком Галины Юзефович, беспримесное читательское счастье, приступ буйного, неукротимого смеха. Уверяю: бычок без вымени – лишь бледная тень изысканного и искрометного селуковского стиля.

«В избу зашел Усатый. Он был потным, голым по пояс и колосился соломой из подмышек и с груди». Эх вы! Жизни не нюхали! А у нас, значит, солома заколосилась, вишня взошла, озимые взопрели… И какой отел после дождя!

«Смоляные волосы, образованные в прическу», «презерватив с содержанием», – добыть Розенталя. Ср-рочно!

«Вечером мужика встретил. Идет, а туфли по локоть грязные». Ну, там где солома колосится, а волосы образованные, возможны и туфли, грязные по локоть, и перчатки, грязные по щиколотку. Параллельная же реальность, понимать надо.

В этом измерении возможно все. Прошу прощения за безразмерную цитату – но очень уж показательна: «Выпил Сережа еще водки, дождался ночи, взял ножовку и пошел поганить храм. То есть, мстить отцу Федору за обиду. Влез. Ухватился за крест. Ножовку достал. Сидит – пилит. Первым на горизонте возник отец Федор. С пневматической винтовкой наперевес. Писать заявление в полицию в наших краях не принято, зато принято учить уму-разуму при помощи подручных средств. Отец Федор зарядил винтовку, положил дуло на сгиб локтя и открыл огонь. Пульки были резиновыми и не нанесли Сереже значительного ущерба. Больно только. И обидно». Исполать тебе, Ослябя Пересветович! Не перевелись еще на Руси!..

Вот кого на Руси точно никаким дустом не вытравить – прозаиков, что в трагическом разладе с матчастью. Отцу Федору не то что из резинострела палить, – пальцем трогать кощунника запрещено. Подробности в 55-м правиле Василия Великого. Быть бы ворошиловскому стрелку извержену из сана, – но только не у Селукова.

Про путаницу с ионическим и коринфским ордером и тому подобные мелочи на этом фоне и говорить-то неловко.

А что вы, собственно, хотели? В рассказе «Творческая кровь» П.С. во весь голос заявил о своих эстетических ориентирах: упыри причащаются кровью Быкова и Юзефовича, ибо та дает «огненное послевкусие». У Дмитрия Львовича Махачкала в Среднюю Азию переехала, Леонид Абрамович на казаков сабли нацепил вместо табельных шашек. Огненное послевкусие, ага. Мне не наливать.

Примерно то же самое послевкусие оставляет «Анна». Макрокосм сборника на удивление скуден. Образы и ситуации кочуют из текста в текст, как народ Израилев в поисках земли обетованной. Откройте книгу наугад и непременно наткнетесь на колосящиеся подмышки, биполярное расстройство, Бердяева, галоперидол или какую-нибудь тарковщину. Тарковского г-н сочинитель добыл столько, что торгует им оптом и в розницу. Евангельские аллюзии торчат из рассказов, будто из «Андрея Рублева» или «Сталкера». Плюс то же самолюбование и та же глубокая философия на мелких местах:

«Я его спросила – равви, почему нельзя говорить, учить, проповедовать, а можно только показывать и являть? А он ответил – потому что говорящий не знает, а знающий не говорит. Я его спросила – равви, как мне закончить этот рассказ? А он ответил – ничего нельзя закончить, Жанна, смерти‑то нет».

Тарковский, знамо, на почетном месте, но не на первом. В новом сборнике, как и в двух предыдущих, правят бал Довлатов со Снегиревым – мастера рассказывать немудрящие, практически бессюжетные истории, которые благополучно забываются сразу же после прочтения. Назовите их, как хотите – байкой, анекдотом, пляжным чтивом… Высоты и бездны здесь неуместны по определению: пипл не схавает. По той же самой причине исключены эстетические и психологические открытия. Жизненную, а вместе с ней и жанровую синусоиду надлежит в принудительном порядке выпрямить: трагедия микшируется до мелодрамы, комедия – до ситкома. Именно поэтому Довлатов семь страниц подряд не мог вернуться домой: там засел нудный Габович. Именно поэтому герой Снегирева отливал с друганом в подворотне, соревнуясь, у кого струя длиннее.

Селуков – из той же команды. Взять хоть галоперидол – опыт жуткий, воистину трагический, не у каждого есть, но никто не застрахован. Сделай милость, расскажи, научи, как при этом остаться человеком. Ну на фиг! Давайте лучше, как Нату не брали на работу – боялись, что в декрет уйдет, а Ната врала, что лесбиянка. Или как парень сетку картошки у азиатов <censored>. Или про Борю с Валерой, которые живут страшно и смертоносно – тараканов травят, во как. А че, прикольно и ненапряжно, самое оно. И Бердяев с Тарковским тут в тему – типа, умный, а все равно свой в доску.

Еще одна селуковская фишка, явно рассчитанная на о-очень невзыскательную публику – happy end, пришитый к тексту на живую нитку. Началось это все еще в «Халулайце»: в ванной лежал расчлененный труп… да ладно вам, шутка! В «Анне» шалости продолжились, слава Богу, на сей раз без расчлененки. «Усыпить Банди»: требуется усыпить дряхлого пса, который мается недержанием мочи; принять решение предстоит главному герою, а когда тот вернулся с прогулки, выяснилось, что домашние передумали: «наверное, они просто хотели поговорить о смерти».«Игра в куклы»: у 30-летнего героя – ни ребенка, ни котенка, одни мечты о семье и нежности; поехал мужик в отпуск на море и выложил свои фантазии пожилым попутчикам как реальность, вышел на перрон, – «вдруг сбоку налетели, повисли на шее, поцеловали в щеку»: попутчики сбычу мечт устроили. Целевая аудитория, вся в слезах и в губной помаде, листает книгу дальше…

Обломайтесь, бабоньки. Слезоточивый газ кончился, нашу программу продолжают политические памфлеты – слабонервных просят покинуть зал! Жаль, что мы еще не научились подсчитывать психотравмирующий эффект: Селуков-сатирик страшнее «Аншлага» и «Кривого зеркала» вместе взятых.

«Вечером премьер улетел в Москву, а Маржа Гешефтович выиграл миллион рублей на спор. Никто из его знакомых не верил, что Дмитрий Медведев запросто насрет на крышу гастронома».

«Пробудившись, старик Кабаев выпростал ноги из-под овечьего одеяла и свесил их с печи. Он вообще походил на домового Добби из Гарри Поттера, если б Джоан Роулинг взбрело в голову наделить Добби характером Люциуса Малфоя. То есть наглым, чванливым и властолюбивым характером».

Ну, и прочие конвульсии антинародного режима. За гуманизм и дело мира бесстрашно борется сатира! Подсказать, после какого слова смеяться? – да наверняка и сами знаете.

Пуще прочих меня умилил рассказ «Этот день», написанный в соавторстве с Капитаном Очевидность: фонари должны гореть, полы – быть чистыми, а офицерам полиции надлежит заниматься спортом…

Павел Владимирович, так какого рожна я сейчас вашу работу делаю, а?