Текст книги "Антология современной израильской драматургии"

Шауль: Что?

Зива: Гордость.

Шауль: Да.

Зива: Прости?

Шауль: Да.

Зива: Я вообще не понимаю, как могла любить его. Может, потому что он плакал? Вначале… Мы тоже плачем, но в конце. Большая разница.

Шауль: Да.

Зива: Прости?

Шауль: Да.

Зива: Я так соскучилась по работе. Есть изувеченные, которые утром не помнят своего истинного положения. Открывают глаза и тут же хотят протянуть руку, встать на ноги – что-то сделать, пойти куда-то, вообще всё… Как когда-то, как обычно. И вдруг нет руки, нет ног, одна только боль. И главное – это повторяется каждое утро. Я не знаю, зачем я рассказываю об этом.

Шауль: А ты вернулась бы ко мне сама, без того чтобы я стал просить?

Зива: Почему ты спрашиваешь?

Шауль: Он не хотел тебя, верно?

Зива: Это так уж важно?

Шауль: Отвечай мне.

Зива: Я не думаю. Не так сразу… Я бы сначала устроилась на работу. То есть начала бы искать работу, выяснять…

Шауль: Почему же не искала? Не выясняла?

Зива: Я не понимаю…

Шауль: Почему ты вообще вышла за меня? Только потому, что он бросил тебя?

Зива: Ты знал, что я любила его. Я предупредила тебя.

Шауль: И тотчас затащила меня к себе в постель. Сразу после тех ступеней возле почтамта на улице Яффо.

Зива: Ты сказал: неважно, не имеет значения, мне плевать на это. Ты был тогда самым замечательным парнем в мире. Я была уверена, что тебе удастся заставить меня забыть его. Шауль, зачем ты это делаешь? Теперь извини: поглядим на тебя! Теперь пожелай меня, будь со мной, мне это необходимо!

Шауль: Опять та же сказочка? Как слепой попрошайка – берет то, что ему бросили, и еще говорит: спасибо. Это то, чего я жаждал? То, о чем мечтал? Еще раз? То же самое?

Зива: Я устала. Я пойду спать. (Ложится на диван, укрывается одеялом.)

Рафи: Она легла в вашу постель!

Шауль: Я тоже хочу спать. (Ложится на кушетку.)

Рафи (устраивает себе ложе на полу между кушеткой и диваном): Сегодня я буду хорошо спать. Я давно уже не спал как следует. Вы сказали. Вы ничего не говорите просто так. (Выключает свет, ложится.)

Картина третья

Слабенькая лампочка освещает только кухонный уголок.

Рафи: Доктор, вы спите? (Не дождавшись ответа.) Вы спите, доктор?

Шауль: Тихо ты! Я сплю.

Рафи: Я тоже.

Шауль (поворочавшись): Знаешь, почему я попросил тебя вернуться? Чтобы сказать тебе, до чего же я тебя ненавижу! Только для этого, да. До чего же я тебя ненавижу…

Рафи: Она даже пижаму не надела. У нее есть пижама. Я видел в чемодане.

Шауль: Все, все во мне ненавидит тебя. От кончиков волос до кончиков ногтей.

Рафи: Я первый раз в жизни надел пижаму, когда меня положили в государственную больницу травматологии.

Шауль: Одежда моя ненавидит тебя.

Все молчат, только в кухонном уголке слышен звук кипящей воды. Яйца колотятся о стенки кастрюльки.

Рафи: Слышишь, доктор? Это не дождь, это яйца кипят. На маленьком огне. Слышишь, как кипят?

Шауль: Ты разрушила мою жизнь. Ты втоптала в грязь мою гордость!

Рафи: Приятно, правда? Такой звук – яйца кипят… Правда, приятно?

Шауль: Прекрасно! Только ради этого уже стоило – сказать тебе, как я тебя ненавижу!

Все молчат.

Рафи: Вы думаете, она правда спит?

Шауль: Спит или не спит – все равно ненавижу!

Зива (поднимается): Чего тебе не хватало, свинья? Даже когда не любила тебя, все делала, чтобы тебе было хорошо. Еще больше делала. У тебя был уютный дом, была радость – насколько это возможно с таким типом, как ты. И все время работала, чтобы ты мог учиться и закончить практику. Да, работала – пока ты не получил все, о чем мечтал! Убивалась на самой тяжелой, на самой черной работе ради тебя. Для него не сделала сотой доли того, что сделала для тебя. Потому что любила его. Его, а не тебя. Все время чувствовала себя виноватой, идиотка такая! Была твоей служанкой из‐за того, что любила его. Служанкой из‐за своей нелюбви. Теперь хватит! Я сплю. (Ложится и накрывается одеялом.)

Рафи: Доктор, вам когда-нибудь снилась голая женщина?

Шауль: Я сейчас сплю, Рафи.

Рафи: Это не то же самое, как на самом деле голая женщина. Не то же самое, как не во сне. Я знаю. Мне однажды даже шоколад снился. Во сне это не то же самое, как на самом деле шоколад. Я вчера ночью опять видел во сне голую женщину. Спросите меня, я вам скажу, как это было. Спросите, я вам скажу.

Шауль: Я спрашиваю.

Рафи: Спросите, что было, спросите, как она была.

Шауль: Как она была?

Рафи: Невозможно рассказать. Так… Так!.. Я думал, я умру.

Молчат.

Доктор, вы спите? Доктор, вы спите?

Все молчат. Рафи встает и на цыпочках подходит к Шаулю. Шауль притворяется, будто спит. Рафи оставляет его и так же на цыпочках приближается к Зиве. Шауль наблюдает за ним.

Зива (приподнимается на локте): Да?

Рафи: Нет, ничего.

Зива: Я хочу спать.

Рафи: Ты не спишь.

Зива: Ты не даешь мне.

Рафи: Я хочу спросить тебя.

Зива не отвечает.

Я хочу спросить тебя.

Зива: Хорошо, но чтобы это было последнее.

Рафи: Ты ведь из города, из Тель-Авива.

Зива: Об этом ты меня хотел спросить?

Рафи: В городе, в Тель-Авиве, делают всякие вещи. Я знаю.

Зива: Я из города, из Тель-Авива, но я устала.

Рафи: Когда мы были детьми, в пятницу, в субботний вечер, тоже никогда сразу не засыпали. Ждали. Мой отец и мама – вы знаете. Мы ждали. Брат мой Коби вырезал бритвой у себя на коже Маген-Давид. Он умел вырезать даже в темноте. Очень осторожно. Не было крови. Только Маген-Давид. У него по всему телу были эти Маген-Давиды. Отец тоже ждал, чтобы мы заснули.

Зива: Замечательный рассказ. Теперь хватит – спать.

Рафи: Я еще не все рассказал. Под конец он уже не мог удержаться. Кричал: ублюдки! А потом мы слышали все. И брат мой Коби уже вырезал не так осторожно, и была кровь. Он был чокнутый, но его не отправили в заведение. И в больницу не отправили. Один раз он сказал мне, что шлюха в нашем квартале, когда она ночью голая, гораздо красивее нашей мамы. Голая в темноте, он сказал. Мама не может, он сказал, она ничего не решает, она ничего не значит, ничто ничего не значит, только красота значит. Только когда голая. Ты думаешь, это правда?

Зива: Я ничего не думаю. Я не знаю.

Рафи: Эта кнопка – она каждому дает шанс. Обязательно. Я все время думал. Я сам думал об этом, своей головой. Это не доктор сказал.

Зива: Представляю себе. Теперь хватит.

Шауль встает, зажигает верхний свет.

Рафи (пятится в испуге): Я только посмотреть яйца. Хорошие яйца вкрутую. Я все время сплю. Правда.

Шауль: Да?

Рафи: Точно, сплю.

Шауль: Какая содержательная беседа!

Рафи: Это не я.

Шауль: Нет?

Рафи: Точно, не я.

Шауль: Так как – был у тебя когда-нибудь шанс?

Рафи: Я сплю.

Шауль: Я спросил: был у тебя когда-нибудь шанс? Ты пробовал? Дотрагивался когда-нибудь до девушки, до женщины?

Рафи: Не знаю.

Шауль: Ты этого не знаешь?

Рафи: Я видел во сне голую женщину. Много раз видел. Я говорил вам.

Шауль (Зиве): Слышала? Он видел во сне. Можно в такое поверить? Сегодня, в наше время? Ты представляешь себе, что это будет для него? Какой шанс! Он будет плакать, он будет дрожать посильней, чем твой Иехиэль.

Зива (подходит к Рафи): Иди. Доктор сказал, ты не слышишь?

Рафи: Я сейчас слышу только, как кипят яйца. Вода кипит. Это очень приятно.

Шауль: Оставь яйца, оставь воду!

Зива: Иди. Все в порядке.

Рафи: Что?..

Зива: Что делают с женщиной?

Рафи (пытается спрятаться за спиной Шауля): Нет, она ваша жена.

Шауль: Прежде была потаскуха, прежде была пациентка, теперь моя жена?

Рафи: Я ничего не знаю. Я ничего не знаю!

Зива распахивает платье у себя на груди, Рафи неуверенно приближается к ней, протягивает палец, как будто раздумывает, до какого же места дотронуться. Шауль подходит к ним, останавливается. Зива потихоньку плачет.

(Отступая назад.) Это она! Это вы! Я ничего не сделал!

Шауль: Нет? (Помолчав, Зиве, негромко.) Мне снилось про тебя кое-что. Я поднялся в какую-то мансарду, в Иерусалиме, я думаю. Как будто искал там что-то, не знаю что. Комната была абсолютно пустая и неприятная. Скверная. Да, пустая и скверная. Холодно и грязно. Окно тоже было грязное, заляпанное. Такое грязное, что вообще трудно было догадаться, что это окно. Вдруг я понял, что мне следует сделать. Протер окно ладонью и тут увидел, что на стекле написано твое имя: Зива. Это я вывел его когда-то пальцем, ты знаешь, зимой, когда стекло запотело. Дети так делают. И тут сквозь эти просветы, сквозь твое имя, разглядел переулок внизу. Там горел фонарь, и двигалась небольшая процессия сестер-монашек из Французского госпиталя. Ты помнишь? Последнее пристанище умирающих. Лишенных всякой надежды. На них были такие шапочки. И ты тоже была там, в серёдке, между ними. Они как будто уводили тебя с собой. Шли медленно-медленно, и забирали тебя с собой. Потом вы скрылись за углом. Ты была очень красивая, и я почувствовал вдруг такой покой – вот, ничего больше не нужно, я нашел то, что искал. Никогда у меня на душе не было так тихо и светло. Ты была такая красивая.

Зива: Спасибо. Я рада. Это место, я вижу, навевает дивные сны. Ты избавился от меня. На самом деле ты никогда не любил и не хотел меня. Ни хорошей, ни плохой, никак.

Шауль: Я не чувствую больше ненависти к тебе. Вообще не могу больше ненавидеть тебя.

Зива поднимает чемоданы.

Я возьму.

Зива: Ничего, сама управлюсь. (Направляется к выходу, останавливается, возвращается.) Никуда я не пойду больше. Ты мой муж, ты вначале не хотел давать мне развод – и не надо. Просил, чтобы я вернулась – получай, что просил. Нет у меня сил начинать с начала. Вы оба доконали меня этими вашими «да, любит – нет, не любит». Я всю себя разрушила этими бесконечными выяснениями «кого я люблю?». Все, не желаю больше никакой любви, никаких сладких надежд, никаких слез. Хочу работать, хочу наконец начать жить. Хватит с меня, я состарилась, измучена, разбита, хочу начать жить! (Поднимает чемоданы и выходит.)

Настойчиво звенит больничный колокольчик. Шауль с силой дергает шнур, вырывает его из стены. Звон прекращается.

Шауль: Не сегодня. Завтра.

Рафи (смотрит на оборванный шнур): А они там продолжают звонить. Точно – продолжают. Там не знают, что вы порвали. Пускай звонят, какое нам дело, правда? (Накрывает Шауля одеялом.) Это как будто вы ушли и потерялись. Они звонят, а вы не отвечаете. Это приятно – потеряться… Я один раз потерялся, когда был маленький. Весь день не возвращался и ночью тоже. Отец и мама искали меня как ненормальные. Все соседи искали, весь наш квартал. Даже полицию привели. Я сидел в яме внизу, а они искали наверху и все время кричали: Рафи! Рафи! Весь квартал слышал. Это было приятно – весь квартал слышит мое имя. Очень приятно. Потом нашли меня и избили как собаку. Как ненормальные отколошматили. А что? Когда не терялся, не били?

Перевод: Светлана Шенбрунн

Иешуа Соболь
Деревушка

АКТ ПЕРВЫЙ

Картина 1. Деревенское кладбище

Йоси: Привет, я Йоси, Йоси-дурак. Чем дольше живу, тем меньше понимаю. Я живу смертями других, рою для них ямы. Могилы. Для мертвых. Бывают времена получше, когда много покойников. Бывают похуже, когда все почему-то живут и живут, не хотят помирать. Здесь, на кладбище, я знаю всех, всех, всех. Вон там, например, лежит Дассина мама. Красавица Клара, жена доктора Эрде, у нее еще был роман с английским капитаном Друри. Но сам Эрде лежит не с ней. Эрде лежит рядом с Соней, возле ограды. Почему возле ограды? А потому что она была нееврейка… Клара всю жизнь удерживала его силой – так говорили в деревне.

А когда она умерла, он зарыл ее здесь, а сам отправился к Соне, которая приехала «оттуда». Людям не терпелось узнать, куда ляжет сам Эрде, когда умрет. Никто не знал, один я, Йоси-дурачок, знал, что он ляжет возле Сони. Откуда я знал? Да потому что, приходя на кладбище, он даже не останавливался возле Клариной могилы, а прямиком шел к Соне и стоял там молча. Стоял, стоял, стоял…

Дассин папа!

Эрде: А, Йоси… Здравствуй!

Йоси: Ты правда хочешь, чтобы я вырыл тебе могилу возле Сони?

Эрде: Да, Йоси.

Йоси: Тогда напиши, что хочешь лежать возле Сони, чтобы не было проблем.

Эрде: Все в порядке, Йоси, я уже написал.

Рав: Все в порядке, Йоселе.

Йоси: Я любил этого человека, Дассиного папу… Дасси! И когда его хоронили, я опустил его в могилу медленно-медленно, вроде того, как мой брат Ами опускал на воду иголку, и та плыла. Так я опустил его в рыхлую землю. Там он и лежит по сей день, рядом с Соней.

Я люблю рыть могилы. Сначала земля сухая и твердая, а потом делается влажной такой, прохладной… Бывает, роешь землю в жаркий день, растянешься в могиле во весь рост… И так приятно, словно мама гладит. Много-много лет назад. Мама…

Это могила моих папы и мамы…

Сейчас полдень, я на кладбище один. Славный денек, красивые памятники. Вот тут лежит мой брат, Ами.

Ами: Смирно! Напра-нале-во! Первый!

Йоси: Крайний.

Берман: Ой, Йоси, ты – гой! Не крайний, а последний.

Йоси: Берман, большой знаток ивритской грамматики.

Ицхак: Большой графоман и известный реакционер!

Йоси: Мой дядя Ицхак, великий революционер! Он жил один и умер один. (Ицхак чихает.) Будь здоров!

Ицхак: Спасибо.

Лея: «Искусство принадлежит народу» – Владимир Ильич Ленин.

Йоси: Моя бабушка Лея.

Возле могилы моих родителей есть свободное место, из земли торчит маленькая дощечка. Я могу прочесть, что на ней написано: «Место занято» – а ниже: «Для Йоси». Йоси – это я. Когда-нибудь я тоже буду лежать здесь. Это могила моего папы… Тут написано его имя, и когда он умер, и сколько ему было лет. Но ни слова о том, что он был моим папой и что я любил его и ни разу не сказал ему об этом, потому что я дурак. Дурак!

Больше всего я любил смотреть, как он встает по утрам. Весь дом еще спит, а он встает и выходит во двор.

Зарядка; все уходят, Йоси поднимается на сцену.

Голос Ривки: Йоси! Йоселе!

Голос диктора: Начинаем урок гимнастики. Руки на ширине плеч. Ноги вместе – ноги врозь! Раз-два, раз-два…

Картина 2. План «Массада»

Ривка: Хаим, почему ты не спал всю ночь?

Хаим: Думал о том о сем…

Ривка: О каких вещах? Хаим! Что происходит?

Хаим: Что происходит? Англичане, похоже, проиграют битву с немцами в Северной Африке. Они уже готовятся отступать из Эрец-Исраэль. Через несколько дней сюда войдут немцы. И тогда командование самообороны соберет всех евреев на горе Кармель, чтобы сражаться до последнего патрона, твою мать…

Ривка: Хаим!

Хаим: Что – «Хаим»? Хватит болтать, за работу!

Йоси: За работу!

Картины 3–4. Коза Дица поднимайся, за работу принимайся!

Хаим: Доброе утро, осел!

Йоси: Доброе утро, осел!

Хаим: Как дела, ослиный сын?

Йоси: Как дела?

Хаим: Вставай, лентяй, за работу!

Йоси: Вставай, лентяй, за работу!

Хаим: Посмотри, как ты запутался!

Йоси: Посмотри, как ты запутался!

Хаим: Это добром не кончится.

Йоси: Это добром не кончится.

Выезжает Дица.

Хаим: Йоси, напои Дицу.

Йоси: Йоси, напои Дицу.

Хаим: Йоси!

Йоси приносит ведро.

Доброе утро, Дица!

Дица: Мээээээ!

Хаим: Коза-Дица, поднимайся, за работу!

Йоси: Коза-Дица, поднимайся, за работу!

Входит Индюк.

Индюк: Худо-худо-худо-худо!

Хаим: С добрым утром, индюк! Ну, ты уже успел осчастливить всех индюшек бабушки Леи?

Индюк: Худо-худо-худо-худо!

Хаим: Чего это тебе худо? Сказал бы лучше: чудно-чудно-чудно-чудно.

Индюк: Худо-худо-худо!

Хаим: Ты самый противный и глупый индюк из всех, что когда-либо водились на нашем дворе! Хулиган!

Йоси: Хулиган!

Картина 5. В этом году навоз – мед

Саид: Вот тебе яблоко, Йоси.

Йоси: Можно, папа?

Хаим: Если Саид дает, бери!

Саид: Сколько навозу возьмете в этом году, хаваджа Хаим?

Хаим: Честно говоря, хаваджа Саид, я еще не решил, стану ли покупать у вас в этом году…

Саид: Вы не собираетесь удобрять свой сад в этом году?

Хаим: Собираюсь, только не соломой. Хватит той, что привезли в прошлом году.

Саид: Хаваджа Хаим, я продал вам солому?

Хаим: Нет! Вы продали мне навоз, но тот, у кого вы сами купили, пас своих овец возле стогов.

Саид: Больше не стану у него брать, клянусь! Сколько верблюдов вам нужно? Даю два сверху!

Хаим: Саид, я всегда покупал у вас не глядя!

Саид: Возьмете пятьдесят верблюдов – отдам по цене сорока пяти…

Хаим: Хаваджа Саид!

Саид: Хаваджа Хаим!

Хаим: Хаваджа Саид!

Саид: Хаваджа Хаим!

Ударяют по рукам.

Все строго по образцам. Все строго по образцам. Вот, сами убедитесь, какой прекрасный навоз!

Йоси: Прекрасный навоз!

Хаим: На вид – ничего…

Саид: Ай да навоз! Что за навоз!

Хаим: Это единственный образец?

Саид: Есть еще.

Хаим: Покажите!

Саид: Нет-нет, этот сорт вам не подойдет, для сада он дороговат. И не просите, не продам…

Хаим: Хаваджа Саид!

Саид: Хаваджа Хаим!

Хаим: Хаваджа Саид!

Саид: Хаваджа Хаим! Образец номер два: навоз де-люкс! Если найдете хоть одну соломинку…

Хаим: Йоси, принеси два стакана и бутылку воды!

Йоси: Два стакана и бутылку воды!

Хаим: Что-то он тяжеловат…

Саид: Тяжелый оттого, что свежий…

Хаим: Землю не подмешивали?

Саид: Землю? Хаваджа Хаим! Ай да навоз! Скажите сами, хаваджа Хаим, разве не чудесный цвет?

Хаим: Цвет хороший.

Саид: Чудо что за навоз!

Хаим: Жалко, что куриный помет подмешали!

Саид: Чистейший овечий навоз!

Хаим: Понюхайте!

Саид: Никакого помета!

Хаим: Понюхайте!

Саид: Никакого помета!

Хаим: А это что?

Саид: Где?

Хаим: Здесь.

Саид: Что?

Хаим: Вот это.

Саид: Где?

Хаим: Вот.

Саид: Что?

Хаим: Это я вас спрашиваю, что это?

Саид: Вы меня спрашиваете? Это я вас спрашиваю.

Хаим: Нет, я вас спрашиваю, это что? Перо!

Саид: Перо?

Хаим: Перо или не перо?

Саид: Перо! Может, воробей в хлев залетел или голубь…

Хаим: Это голубиное перо?

Саид: Или воробьиное…

Хаим: Саид! Это перо арабской курицы!

Саид: Хаваджа Хаим!

Хаим: Хаваджа Саид!

Саид: Хаваджа Хаим!

Хаим: Хаваджа Саид! Это перо арабской курицы!

Саид: Что делать, нет у меня еврейских кур… (Нет!)

Хаим: Сукин сын!

Саид: Хаваджа Хаим! Я простой торговец, хоть и сукин сын, а вы агроном – сукин сын!

Хаим: (О,) вот это и правда хороший цвет!

Саид: Чудо что за навоз!

Хаим: Не слишком свежий и не слишком старый.

Саид: Мед, а не навоз, мед!

Хаим: И растворяется быстро!

Саид: Как сахар в чае, как бульон.

Хаим: Привезите мне только такой!

Саид: Такой, такой, сами проверите каждого верблюда.

Хаим: Цена, как в прошлом году?

Саид: Хаваджа Хаим, вы же сами говорили, в этом году навоз лучше…

Хаим: Два шиллинга – и ни гроша больше!

Саид: Говорите два – значит два.

Хаим: И по саду разбросаете?

Саид: Для вас, хаваджа Хаим, сделаем. Ты доволен, я доволен. Йоси, какой у тебя отец!

Йоси: Какой у меня отец!

Саид: Таких людей, как твой отец, поискать!

Йоси: Нету таких, как мой папа!

Саид: Нету, Йоси, нету!

Йоси: Мой папа лучший снайпер в еврейской самообороне!

Хаим: Хватит, Йоси, перестань! Саид, мне нужно пятьдесят два верблюда. Когда привезете?

Саид: Караван выйдет из Газы завтра… Два дня в пути. В воскресенье – навоз здесь.

Хаим: Таиб. (Хорошо.)

Саид: Зай гезунд. (Будь здоров.)

Появляется Ривка с кувшином сока.

Ривка: Получилось!

Йоси: Мама!

Ривка: Получилось! Полный кувшин сока! Хаваджа Саид, вы как раз вовремя! Первый сок из первых плодов танджелул! За что бы Хаим ни взялся – все ему удается. Хаим, ты что? При Саиде? Хаим скрестил мандарины с памелами, вот и вышли танджелулы. Сейчас, только стаканы принесу.

Ривка: Что это?

Йоси: Где?

Ривка: Вот!

Йоси: Что?

Ривка: Да вот, в стакане.

Йоси: А что в стакане?

Ривка: Йоси!

Йоси: Навоз!

Саид: Мед!

Ривка: Хаим! Ты же был рядом! Не мог за ним присмотреть?

Хаим: Это не он, это я…

Ривка: Что ты?

Йоси: Папа проверял навоз.

Ривка: В этих бокалах? Из свадебного сервиза???

Хаим: А что плохого в этих бокалах?

Ривка: Хаим, ты что, совсем свихнулся? Я тебя спрашиваю, ты что, спятил?

Хаим: Успокойся, Ривка…

Ривка: Успокойся? Он говорит мне: успокойся! Нет больше моих сил! Иди к черту вместе со своими танджалулами!

Леа появляется, читая на ходу книгу.

Мама, ты посмотри!

Леа: Ша! Что это?

Ривка: Говно!

Саид: Мед!

Леа: Ну, говно!

Ривка: Вот видишь?! Он наложил в бокал говна…

Леа: Ша! И из‐за этого ты так раскричалась?

Ривка: Ну… Да…

Леа: Напрасно!

Ривка: Но, мама, ты посмотри…

Леа: Ша, Ривка, ну в самом деле! Ничего страшного. Чего еще ждать от мужчин?! Говно!

Ривка: Вот видишь?! Я же говорю…

Леа: Сейчас Йоси пойдет и вымоет стаканы. Йоселе, товарищ Ленин говорил: «Учиться, учиться и учиться!»

Раздается звон разбитой посуды. Появляется Йоси с чайной ложечкой в руке.

Ривка: Это все, что осталось от сервиза?! Одна ложечка?!

Хаим: Успокойся!

Ривка: Что – успокойся?! Это все из‐за тебя с твоим говном!

Голос Ривки из‐за сцены: Йоси, пойди разбуди брата!

Йоси и Хаим уходят. Леа и Саид садятся на круг.

Леа: Ваш навоз тут ни при чем, хаваджа Саид.

Саид: Мед, не навоз, мед! Тает, как сахар в чае, как бульон…

Леа: Сегодня все нервные: плохие новости с фронта.

Если немцы победят англичан в Африке, в Эль-Аламейне, они захватят Эрец-Исраэль.

Саид: Ничего страшного… Были турки, были англичане, будут немцы, даст Бог…

Леа: Нет, немцы – это конец. Они нас всех уничтожат.

Саид: Боже упаси! У нас говорят, что немцы даже лучше англичан.

Леа: Кто так говорит?

Саид: Наши мудрецы, которые понимают в политике.

Леа: Скажите своим мудрецам, что они политически инфантильны. Могут поцеловать меня в задницу! Золн зей кишен ин тухес!

Саид: Госпожа Леа, нехорошо «кушке тохес»! Лучше не будем говорить про политику!

Леа: Не будем.

Саид: Да, не будем…

Леа: Да уж, лучше нам не говорить про политику! Позавтракаете с нами?

Саид: Нет, спасибо. Я иду на укол к доктору Эрде. После зайду. Только нехорошо это: «кушке тохес…».

Леа: Так не говорят – «кушке тохес», надо сказать: кишен ин тухес! Поцеловать в задницу!

Саид: Как?

Леа: Кишен ин тухес!

Саид: Ленин сказал?

Леа: Причем тут Ленин? Троцкий так сказал Сталину! Кишен ин тухес!

Картина 6. Йоси будит Ами

Выезжает кровать, на ней Ами в позе покойника.

Йоси: Доброе утро, Ами! Ами! Скажи что-нибудь! Ами, вставай, ты ведь не умер. Если ты умер, я тебя убью! Вот, Ами, я принес тебе газету, почитай! Яблочко хочешь? Смотри, какое! Попробуй, ну, Ами!

Ами «оживает», хватает Йоси, заваливает его на кровать.

Зачем ты это делаешь? Ты всегда, всегда так делаешь!

Ами: Я же шучу, идиот! Когда ты привыкнешь?

Йоси: Никогда я не привыкну!

Ами достает бинокль, отдает Йоси.

Ами: На, дурило, изучай обстановку!

Йоси: Обстановка!

Голос Ривки: Ами, Йоси, каша стынет!

Ами: Мама… Весь мир в огне, а у нее каша стынет!

Ами достает из-под кровати утюг, качает мышцы.

Йоси: Ну, что пишут в газете?

Ами: Бои в Африке, в Эль-Аламейн в самом разгаре.

Йоси: Что это?

Ами: Нам конец, если немцы разобьют англичан.

Йоси: Чего?

Ами: «Чего?» Англичане уйдут из Палестины, все евреи соберутся на горе Кармель и будут драться до предпоследнего патрона.

Йоси: Почему до предпоследнего?

Ами: Последний каждый оставит для себя.

Йоси: Но папа, и мама, и ты – вы не умрете?

Ами: Йоси, когда-нибудь все умрут. Рав-няйсь, смирно! На первый-второй рассчитайсь! Первый!

Йоси: Второй!

Ами: На месте шагом марш! Правой-левой, правой-левой!

Уезжают на кровати.

Картина 7. Утро в доме Эрде

Голос из радиоприемника: Доброе утро, дорогие радиослушатели. Начинаем урок гимнастики. Первое упражнение – наклоны туловища. Ноги на ширине плеч, руки на поясе… Наклон – выпрямились. Раз-два.

Дасси появляется, потягиваясь, разглядывает себя в зеркало. Входит Эрде, останавливается у пианино, ест ложечкой яйцо всмятку. Дасси садится за пианино. Появляется Клара.

Клара: Интересно, когда, наконец, в этом сумасшедшем доме будет порядок? Почему никто ничего не кладет на место? Я разбираю шкафы чуть ли не каждый день. Когда вы, наконец, поймете, что у всех вещей должно быть свое место, что масло – это не мыло, а ночь – не день?

Дасси! Как ты играешь? У нас пока еще никто не умер, насколько мне известно. Это же не похоронный марш! Дасси, играй с чувством, не бей по клавишам. Куда ты несешься? Помедленнее, не на пожар… С душой! Сто раз тебе говорила, надо купить ей метроном. Играешь, так играй, как следует! Вот, послушай ритм…

Дасси: Я иду мыться! «Дасси, Дасси, Дасси, Дасси»… Надоело!

Клара (к Эрде): Застегни мне лифчик.

Поосторожнее! Порвешь! (Смотрит на его рукава.) У тебя вся рубашка в томатном соке! Почему ты не переоделся? Ты даже не спрашиваешь, куда я собралась. Я уезжаю на Южный полюс. А если серьезно, я еду в Тель-Авив, к Генриэтте. Просто так, посидеть в кафе, поболтать… поговорить с кем-нибудь! Можешь смеяться. Да, я соскучилась по чашечке кофе с пирожным. Я понимаю, доктор Эрде, вам это кажется легкомыслием… Вернусь с последним автобусом или, пожалуй, переночую у Генриэтты. Тебе ведь все равно. По тебе, так я могу остаться у нее хоть на год. Молчи, молчи, это ведь легче всего – молчать. Тебя ничего не волнует. Я могу уехать в Китай, ты и не заметишь. Даже не позвонишь узнать, как я добралась. Ты что-то хотел сказать?

Эрде: Яйцо слишком крутое.

Клара: Очень остроумно! Отличная шутка! Какой длинный монолог! Целых три слова подряд. Даже не верится: великий немой заговорил…

Клара: Что это?

Эрде: Цианистый калий. Если войска Роммеля победят в Эль-Аламейн, немцы войдут в Тель-Авив раньше, чем ты успеешь вернуться от своей подруги… Как, бишь, его?..

Клара: Генриэтта.

Эрде: Возьми на всякий случай, если больше не увидимся…

Клара: Давай уж всю коробку.

Эрде: Одной таблетки тебе хватит. Еще одну я оставлю для себя, а третью для Дасси.

Эрде усаживается на круг и уезжает. Из-за кулис доносится пение Дасси. Йоси высовывается из кустов, смотрит в бинокль. Выезжает ванна с Дасси. Она замечает Йоси и вскрикивает.

Дасси: Мама! Йоси, что ты тут делаешь?

Йоси: Изучаю обстановку.

Дасси: Скажи, тебе не стыдно?

Йоси: Чего?

Дасси: Смотреть в бинокль на голую девушку…

Йоси: А что мне делать с голой девушкой?

Дасси: Ничего!

Йоси: Так я ничего и не делаю.

Дасси: И смотреть нельзя!

Йоси: Чего?

Дасси: «Чего-чего?» Того!

Йоси: Так закрой глаза!

Дасси: Сам закрывай! Дурак!

Йоси: Как в «слепую корову»?

Дасси: Да, как в «слепую корову». Дурак, какой дурак! Сумасшедший! Что это?

Йоси: Где?

Дасси: Вот!

Йоси: А, это Дасси!

Дасси: А это что?

Йоси: И это Дасси!

Дасси: А это?

Йоси: Это тоже Дасси!

Уезжают в ванне.

Картина 8. Покаянные дни

Появляется Берман на велосипеде.

Йоси: С добрым утром, Берман! Куда так рано? В школу, талдычить ученикам Тору?

Берман: Ой, Йоси, Йоси.

Йоси: Ой, Берман, Берман.

Берман: Пока нет, Йоси. Я еду в синагогу, чтобы произнести молитву о прощении.

Йоси: Это еще что такое?

Берман: Попросить прощения у небесного отца.

Йоси: Твой папа живет на небе?

Берман: Ой-ой-ой, Йоси, ты гой! Мы в самом разгаре покаянных дней…

Йоси: Это еще что?

Берман: Иди сюда, я расскажу тебе такое, чего ты не услышишь от своего безбожника-папаши. Итак, между еврейским Новым годом и Судным днем есть десять покаянных дней. В эти дни мы просим у Господа прощения за прегрешения наши. Мы поем псалмы и рассказываем о несчастьях, постигших народ Израиля в изгнании. Уразумел?

Йоси: Нет.

Берман: Ой, Йоси!

Йоси: Берман!

Берман: А?

Йоси: Можно мне с тобой в синагогу?

Берман: Прямо так? Нет.

Йоси: Чего?

Берман: Во-первых, надо говорить не «чего», а «отчего». Во-вторых, в синагогу негоже являться босиком, нагишом и с непокрытой головой. Обуйся, надень выходные брюки и рубашку, покрой голову, тогда я возьму тебя с собой.

Йоси: Нет у меня выходных брюк и шапки нет.

Берман: Попроси мать купить.

Йоси: Берман!

Берман: Что еще?

Йоси: Ты правда написал книгу о стороже Гольдмане?

Берман: Откуда ты знаешь? Ами зачитывал тебе отрывки из моего сочинения «Щит героев»?

Йоси: Нет. У нас возле радио разговаривали…

Берман: Правда? И что же они говорили?

Йоси: Не помню. Берман!

Берман: А?

Йоси: А правда, что ты пишешь книжку обо мне?

Берман: О тебе?!

Йоси: Папа сказал: «Берману стало не о чем писать, скоро он напишет о нашем Йоси».

Берман: Так и сказал?

Йоси: Так когда ты напишешь про меня?

Берман: Когда ты станешь героем, подобно моему покойному другу, героически павшему юному герою Гольдману, да будет кровь его отмщена, тогда я напишу о тебе книгу «Приключения Йоси». Ну, будь здоров!

Картина 9. Приключения Йоси

Выезжает стремянка, на ней сидит Ицхак.

Йоси: С добрым утром, дядя Ицхак!

Ицхак: С добрым утром, Йоси!

Йоси: Будь здоров!

Ицхак: Спасибо.

Йоси: Ты идешь просить прощения?

Ицхак: Прощения? У кого?

Йоси: Не знаю. Мы в самом разгаре покаянных дней.

Ицхак: Покаянных дней? Это что такое?

Йоси: Не знаю.

Ицхак: Кто это тебе сказал?

Йоси: Берман.

Ицхак: А, Берман! Этот реакционер-графоман уже успел запудрить тебе мозги!

Йоси: Он напишет про меня книжку.

Ицхак: Что ты болтаешь?

Йоси: «Приключения Йоси».

Ицхак: Послушай, Йоси, Берман не станет писать о тебе книгу. Он пишет только о героях.

Йоси: Он напишет обо мне, когда я стану героем, подобно героически-павшему юному герою Гольдману, да будет кровь его отмщена.

Ицхак: Ты никогда не станешь героем.

Йоси: Чего?

Ицхак: Потому что ты – это ты. Йоси. И навсегда останешься Йоси. И даже если люди полетят на Луну, ты все равно останешься Йоси. Поэтому Берман никогда ничего о тебе не напишет. Апчхи!

Йоси: Будь здоров.

Ицхак: Понял?

Йоси: Нет.

Ицхак: Ну, скажем, Берман сел писать. Ну вот, смотри, берет ручку, бумагу. Ему очень хочется описать приключения Йоси, так как он знает, что если ему это удастся, это будет книга, какой никто никогда до него не писал. Но с чего начинаются «Приключения Йоси»?

Йоси: С чего?

Ицхак: Берман думает, что знает. Так он думает. Он задумывается, то есть он думает, что задумывается. Он думает, что он думает, что он думает, что думает, пока его голова не наполняется мыслями. А потом снова берет ручку и листок бумаги и пишет: «Приключения Йоси». Подчеркивает…

Йоси: И что он пишет?

Ицхак: Не знаешь?

Йоси: Нет.

Ицхак: Вот и Берман не знает. Апчхи!

Йоси: Будь здоров.

Ицхак: Спасибо.

А вот и капитан Друри, приехал за своей леди Чатерлей.

Йоси: Капитан Друри… Леди Чатерлей…

Картина 10. Леди Чатерлей и капитан Друри

Звук мотора. Появляется Друри на мотоцикле.

Ицхак: С добрым утром, капитан Друри!

Друри: С добрым утром, мистер Береславский!

Ицхак: Как поживаете?

Друри: Прекрасно, хоть ваш климат мне и не подходит.

Клара: Здравствуй, Чарльз!

Друри: Здравствуй, дорогая, ты словно чудесный сон!

Клара: Какой ты льстец!

Друри: И что за удивительный сон! Позволь мне не просыпаться, и я завоюю десяток континентов, чтобы досмотреть его до конца!

Ицхак: Прошу прощения, капитан, какие новости из Эль-Аламейна?

Друри: Тяжелые бои… Мы получили приказ готовиться к отступлению из Палестины.

Ицхак: Не может быть! Вы шутите.

Друри: Боюсь, что нет. Если генерал Роммель разобьет нас у Эль-Аламейн, мы передислоцируем свои войска в Ирак.

Ицхак: И оставите нас на милость немцев?

Друри: Мы дадим вам оружие, вы сможете защищаться.

Ицхак: И отправимся на небо под звуки фанфар. Большое спасибо!

Друри: Благодарите его Величество Короля, а не меня!