Текст книги "Теория и методология психологии. Постнеклассическая перспектива"

С этой же трансформацией связан все больший сдвиг акцентов от отдельных действий или черт на личность и ее жизнь в целом. Эту тенденцию также в свое время анализировал Ф.Е. Василюк (1984), отмечавший, что хотя в теории деятельности, например, отдельная деятельность представляет собой абстракцию жизни в целом, а предмет представляет собой абстракцию мира, понятны те причины, по которым мы изучаем только отдельные абстракты, а не жизнь в целом и мир в целом. Однако, изучив отдельные части, абстрагированные в целях анализа компоненты, мы затем неизбежно должны вернуться к целому. Сам Василюк сделал очень много для введения в психологию понятий жизни в целом и мира в целом, лежащих в русле упомянутого вектора, общемировой тенденции. Выполняется все больше работ, которые охватывают не какие‐то отдельные акты, а жизнь в целом. Предметом не только теоретического осмысления, но и эмпирических исследований становятся жизненный путь, жизненные стратегии, стиль жизни, цель жизни, смысл жизни. Перечисление только наиболее важных работ заняло бы не одну страницу.

От детерминизма к самодетерминации. В мире давно идут дискуссии на тему «детерминизм и свобода человека», причем не только в психологии. Одна из первых дискуссий на эту тему состоялась между Мартином Лютером, написавшим трактат «О рабстве воли», и Эразмом Роттердамским, противопоставившем ему трактат «О свободе воли» (Эразм, 1987). Мартин Лютер утверждает, что божественное предначертание исключает свободу воли. Эразм отвечает ему: если человек создан по образу и подобию божьему, а Бог свободен в решениях и поступках, то человек тоже должен быть свободен. В ХХ в. благодаря успехам естествознания в классической психологии стали возобладать детерминистские позиции. В дискуссиях последних десятилетий стоит вопрос о том, полностью ли детерминировано поведение человека или в нем есть какое‐то пространство свободы (см. подробнее: Леонтьев Д.А., 2000). Неклассический подход, отрицающий пандетерминированность человеческого поведения, получил мощную поддержку со стороны естествознания, например, отмеченных Нобелевской премией работ И. Пригожина по неравновесной термодинамике (см.:

Пригожин, Стенгерс, 1986). Пригожин обнаружил и описал процессы в неорганической природе с разрывами детерминации; в определенных точках они могут принять два разных направления, и нет ни одного фактора, который бы предопределял, какое из этих двух направлений процесс примет: это зависит от случайности. Если с детерминизмом бороться бесполезно, то случайностью овладеть можно, что показал Л.С. Выготский (1983) в своих исследованиях использования детьми жребия как механизма овладения случайностью.

Вспомним формулу: «Проблема личности есть проблема того, что, для чего и как использует человек – врожденное ему и приобретенное им» (Леонтьев А.Н., 1983, с. 385). Эта лаконичная формула замечательно перекликается с экзистенциалистским подходом к личности, суть которого заключается в том, что как врожденное, так и приобретенное влияет на поведение, но ни одно из влияний не оказывает рокового детерминирующего воздействия. Наоборот, если мы не желаем им подчиняться, мы способны эти влияния ассимилировать и перенаправить в нужное русло, либо найти какой‐то способ поведения, который позволит не подчиниться им. Р. Мэй (May, 1981) говорил, что суть человеческой свободы заключается в паузе между стимулом и реакцией. Стоит остановиться и сосчитать до десяти, как вы выпадаете из жесткой цепи естественной причинности, цепи реагирования на стимул. Современная психология, таким образом, утверждает принципиальную возможность свободы и самодетерминации. Одно из главных оснований и проявлений человеческой свободы заключается в том, что человек способен вводить и устанавливать, а также пересматривать основополагающие принципы, регулирующие его собственное поведение, не подчиняясь автоматически заданным принципам (Harre, 1979; Rychlak, 1979). В этой способности заключается суть личностной автономии. Дословно «автономия» переводится с древнегреческого как своезаконие, обладание собственным законом и следование ему – как в политике, откуда пришло это слово, так и применительно к личности (см.: Дергачева, 2005).

Ключевую роль в самодетерминации играет рефлексивное сознание. Вся традиционная психология описывает человека как существо, не обладающее рефлексивным сознанием. Если мы ограничиваемся сознанием как отражением окружающего мира и не включаем критическое рефлексивное сознание, все сравнительно просто. Можно измерить, протестировать наши потребности, учесть возможности их реализации, сравнить их силу, все взвесить и вывести равнодействующую, предсказав с высокой достоверностью, какой вариант поведения я выберу в данной ситуации. Однако, как только я включаю рефлексивное сознание, прогноз становится невозможен, потому что я могу принять любое решение – нет такого варианта в данной ситуации, который я не мог бы выбрать. Другое дело – какую цену мне придется заплатить за каждое из решений, но если я принимаю на себя ответственность за сделанный выбор, я выхожу за рамки естественной причинности и могу поступиться гораздо большим, чем в том случае, если я такой ответственности не принимаю.

Экзистенциальный способ рассмотрения можно считать дополняющим основную линию традиционной психологии. Вся классическая психология исходит из того, что человеческое поведение принципиально предсказуемо, если достаточно полно учесть все необходимые факторы. Это эмпирически верно и успешно срабатывает для большинства случаев поведения большей части людей в большинстве ситуаций. Но, во‐ первых, есть некоторые ситуации, в которых традиционный подход не работает. Изначально экзистенциальные воззрения возникли на материале так называемых пограничных ситуаций личностных сломов и кризисов, когда жизненный мир человека рушится и у него нет никаких адекватных стереотипных форм выученного поведения. Традиционная психология детерминизма бессильна помочь человеку, который должен принимать решение в отсутствие детерминант, один на один с миром, как и в противоположной ситуации, когда у человека все великолепно, но ему надо еще что‐то, к чему он страстно стремится без явной необходимости. В этих двух ситуациях человек принимает необусловленные решения. Если традиционная психология изучает человека в тех его аспектах, в которых он является детерминированным, экзистенциальная психология изучает человека в тех ситуациях, когда он является самодетерминированным.

Эти два крайних случая, ситуации со знаком минус и со знаком плюс,– ситуации, в которых традиционная психология просто не работает, в которых ответы на вопросы может дать только экзистенциальная психология. Однако и во всем промежуточном диапазоне ситуаций с большим удельным весом обусловленности, в которых чаще всего удовлетворительными оказываются ответы традиционной психологии, человек может выйти в режим самодетерминированности, включив рефлексивное сознание. Есть замечательная формула Гегеля, которая, как мне кажется, содержит квинтэссенцию всей психологии личности: «Обстоятельства и мотивы господствуют над человеком лишь в той мере, в которой он сам позволяет им это» (Гегель, 1971, с. 26). В этой формуле заключены две глубоких психологических истины. Первая: обстоятельства и мотивы нами управляют, если мы позволяем это, не включая рефлексивное сознание. Вторая: мы можем и не позволить им управлять собой, с помощью рефлексивного сознания включившись в управление собственной жизнью.

От потенциализма к экзистенциализму. Термин «потенциализм» принадлежит В. Франклу (1990), который ввел его для обозначения подходов, сводящих развитие человека к полному развертыванию врожденных потенций, изначально заложенных в него на биологическом уровне. Речь шла о теориях самоактуализации К. Гольдштейна, К. Роджерса и А. Маслоу в ее раннем варианте (см. о них подробнее: Леонтьев Д.А., 2002). Суть потенциализма можно кратко сформулировать так: все, что формируется в ходе развития, потенциально заложено в организм уже при рождении и должно развиться при наличии благоприятных условий. Развитие того, что потенциально заложено, является единственной подлинной движущей силой организма и личности и может принимать форму одних или других поверхностных «мотивов». Противоположность потенциализму – экзистенциалистская позиция «Существование предшествует сущности» (Сартр, 1994). Она гласит, что никакое развитие не предзадано и не гарантировано – человек сам выбирает, чем он станет, в процессе своей жизни, проектируя и строя себя.

Если Гольдштейн и Роджерс занимали практически тождественные потенциалистские позиции, в дальнейшем не менявшиеся, то Маслоу, вначале придерживавшийся практически таких же взглядов, всю дальнейшую жизнь постепенно дрейфовал в направлении позиции экзистенциалистской и в конце практически полностью на нее встал. В интервью, которое он дал одному из коллег за полтора года до смерти, Маслоу говорил, что его расчет на то, что если создать человеку идеально благоприятные условия, мы обеспечим его полное развитие и совершенствование, не оправдался. Оказывается, нет такого комплекса условий, который автоматически порождал бы развитие и самоактуализацию. Все зависит от самого человека, причем решающим является призвание, цель, смысл, направленность на дело (Маслоу, 2003). Экзистенциалистскую позицию можно выразить формулой: главным фактором развития личности является сама личность. Разумеется, эта позиция, которая в последние годы звучит все громче, никак не вписывается в модель классической науки. Лидер американской ветви экзистенциальной психологии Р. Мэй писал: «Экзистенциальная психотерапия может быть названа экзистенциально‐гуманитарной, поскольку она выступает против преклонения перед техниками, за возрождение гуманитарного подхода. Экзистенциальная терапия не задается вопросом, как это делается, а ищет скрытые пласты смысла в высказываниях клиента, а также мифы и символы – в его психологии и жизни» (Мэй, 1998, с. 78).

От количественного подхода к качественному. Последние два десятилетия психологическая наука переживает настоящий бум качественных исследований. Связанная с классической моделью науки измерительная парадигма подразумевает вычленение четко дифференцированных друг от друга переменных, каждой из которых соответствует своя количественная мера. Однако человеческую реальность образуют жизненные миры, смыслы, цели и другие элементы, которые нельзя описать через набор количественных показателей; она требует качественной характеристики содержаний. Только при изучении человека и продуктов его деятельности наука впервые сталкивается с такой реальностью, как содержания – во всей остальной живой и неживой природе содержаний нет. Психология впервые столкнулась с этой реальностью при появлении психоанализа, проективных методов, а затем методов анализа документов. Во всех этих случаях перед исследователем разворачивалась качественно своеобразная реальность, которую предстояло понять, истолковать, сделать из нее некие выводы без опоры на данные каких‐либо измерений. Фактически проблема состояла в специфическом переводе с языка той реальности, в формах которой исходной содержание было дано (сновидения, протоколы ТАТ или теста Роршаха и др.), на язык психологических терминов. Именно перевод является сутью любой интерпретативной или герменевтической работы: понимание есть перевод из одной знаковой или смысловой системы в другую. Конечно, при работе с качественным содержанием полностью трансформируется и принимает иной вид проблема валидности и достоверности выводов. Сейчас эти проблемы по‐новому встают применительно к таким методам получения данных, как контент‐анализ или интервью, которые получают новую интерпретацию как диалогические процессы (см., напр.: Квале, 2003). Я не имею возможности здесь подробно остановиться на анализе соответствующей методологии, ограничусь лишь констатацией того, что движение от не знающих содержаний количественных стратегий познания в психологии к качественным, опирающимся на неизмеряемые, но понимаемые и интерпретируемые содержания, также представляет собой одно из хорошо различимых измерений неклассического вектора в психологии.

От констатирующей стратегии к действенной. Под обозначением «действенная стратегия» мы объединяем все методологические традиции, основывающиеся на идее неклассического исследования, изменяющего реальность или порождающего новую реальность, в противовес классическому типу исследования, направленного на констатацию того, что есть, и систематически избегающего возможности внесения каких‐либо изменений в изучаемый объект. Отход от классической модели был связан с осознанием принципиальной невозможности изучать сознание человека, не меняя его. Две основные традиции развития методологии действенного исследования связаны с именами К. Левина и Л.С. Выготского. Первый еще в 1920‐е годы в берлинском цикле экспериментальных исследований аффектов и действия разработал новый тип эксперимента, а в 1940‐е годы в контексте решения прикладных социально‐психологических проблем сформулировал методологию действенного типа исследования, в котором неразрывно соединены исследовательская сторона и осуществляемое психологом полезное изменение (см.: Левин, 2001). Выготский в русле своего подхода к развитию как процессу, имеющему не столько естественную природу, сколько направляемому обучением, то есть представляющему собой целенаправленно организованную деятельность, или взаимодействие, вышел на психотехническую парадигму исследования. Исследование, согласно этой парадигме, возможно только в процессе изменения того психологического процесса, который является объектом изучения (см.: Пузырей, 2006). Эти две традиции не являются единственными; аналогичные им по сути идеи время от времени появляются в разном терминологическом облачении, например, идея конструктивной психологии Е.И. Головахи и А.А. Кроника (1997). Общим для них является то, что в качестве способа существования объекта изучения рассматриваются непрерывные трансформации, которые и служат ключом к познанию: залогом возможности и одновременно критерием адекватности познания объекта выступает возможность изменить его предсказуемым образом.

* * *

Таким образом, различные описанные выше исторические тенденции развития психологической науки в ХХ в. можно рассматривать как разные стороны или грани единого вектора, который был обозначен здесь как гуманитарный, или неклассический (в широком смысле слова) вектор. Общий знаменатель всех описанных тенденций состоит в том, что они знаменуют переход от классического типа научного исследования, характерного для естественных наук, ко все более полному и многостороннему учету специфики человека как уникального объекта познания и разработке специфической методологии познания этого объекта. Сам анализ, представленный в статье, носит индуктивный характер и не претендует на логическую стройность и выверенность, он представляет собой скорее рефлексию фактического положения дел в существенной области нашей науки и попытку разглядеть за пестротой тенденций более или менее ясные ориентиры.

ЛИТЕРАТУРА

Адорно Т. и др. Исследование авторитарной личности. М.: Академия исследований культуры, 2001.

Асмолов А.Г. По ту сторону сознания. М.: Смысл, 2002.

Барр В. Социальный конструкционизм и психология // Постнеклассическая психология, 2004. № 1. С. 29–44.

Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского (1929) // Собр. соч. Т. 2. М.: Русские словари, 2000. С. 5–175.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Академия‐центр; Медиум, 1995.

Бинсвангер Л. Экзистенциально‐аналитическая школа мысли // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: Апрель‐пресс; ЭКСМО‐пресс, 2001. С. 308–332.

Василюк Ф.Е. Психология переживания: анализ преодоления критических ситуаций. М.: Изд‐во МГУ, 1984.

Выготский Л.С. Собрание сочинений: в 6 т. М.: Педагогика, 1983. Т 3.

Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. В 2 т. М.: Мысль, 1971. Т. 2.

Головаха Е.И., Кроник А.А. Себе и другим // Психология с человеческим лицом / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997. С. 92–110.

Дергачева О.Е. Личностная автономия как предмет психологического исследования. Автореф. дисс. … канд. психол. наук. М., 2005.

Джерджен К. Движение социального конструкционизма в современной психологии // Социальная психология: саморефлексия маргинальности / Под ред. Е.В. Якимовой. М.: ИНИОН РАН, 1995б. С. 51–73.

Джерджен К. Социальная психология как история // Социальная психология: саморефлексия маргинальности / Под ред. Е.В. Якимовой. М.: ИНИОН РАН, 1995а. С. 23–50.

Дорфман Л.Я. Эмоции в искусстве. М.: Смысл, 1997.

Дорфман Л.Я. Эмпирическая психология: исторические и философские предпосылки. М.: Смысл, 2003.

Дорфман Л.Я. Методологические основы эмпирической психологии. М.: Смысл; ИЦ «Академия», 2005.

Квале С. Исследовательское интервью. М.: Смысл, 2003.

Келли Дж. Психология личности. СПб.: Ювента, 1999.

Левин К. Динамическая психология. М.: Смысл, 2001.

Леонтьев А.А. Деятельный ум. М.: Смысл, 2001.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. 2‐е изд. М.: Политиздат, 1977.

Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. В 2 т. М.: Педагогика, 1983. Т. 1.

Леонтьев Д.А. Жизненный мир человека и проблема потребностей // Психол. журн. 1992. Т. 13. № 2. С. 107–117.

Леонтьев Д.А. Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности // Психол. журн. 2000. Т. 21. № 1. С.15–25.

Леонтьев Д.А. Самоактуализация как движущая сила личностного развития: историко‐критический анализ // Современная психология мотивации / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2002. С. 13–46.

Леонтьев Д.А. Неклассическая психология состояний // Психология психических состояний. Вып. 5 / Под ред. А.О. Прохорова. Казань: Центр инновационных технологий, 2004. С. 60–66.

Мамардашвили М.К. Философия и личность // Человек. 1994. № 5. С. 5–19.

Маслоу А. Маслоу о менеджменте: самоактуализация, просвещенный менеджмент, организационная теория. СПб.: Питер, 2003.

Мэй Р. Терапия сегодня // Эволюция психотерапии. Т. 3. М.: НФ «Класс», 1998. С. 72–84.

Сартр Ж.‐П. Тошнота: избранные произведения. М.: Республика, 1994.

Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Прогресс, 1986.

Пузырей А.А. Психология – психотехника – психагогика. М.: Смысл, 2006.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

Штерн В. Дифференциальная психология и ее методические основы. М.: Наука, 1998.

Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды. М.: Педагогика, 1989.

Эразм Роттердамский. Философские произведения. М.: Наука, 1987.

Якимова Е.В. Социальное конструирование реальности: социально‐психологические подходы. М.: ИНИОН РАН, 1999.

Harre R. Social being. Oxford: Blackwell, 1979.

Adler A. What life should mean to you. London: George Allen and Unwin, 1980.

Maddi S. The search for meaning // Nebraska symposium on motivation 1970 / Ed. by W.J. Arnold, M.M.Page. Lincoln: University of Nebraska Press, 1971. P. 137–186.

May R. Freedom and destiny. N.Y.: Norton, 1981.

Rychlak J. Discovering free will and personal responsibility. N.Y.: Oxford University Press, 1979.

Shotter J. Social accountability and selfhood. Oxford: Blackwell, 1984.

Shotter J. Conversational Realities: the Construction of Life through Language. London: Sage, 1993.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПАРАДИГМА, ИЛИ ЛОЖНЫЕ ДИХОТОМИИИ В ПСИХОЛОГИИ
Т.В. Корнилова

Пути интеграции знания в психологии не могут обсуждаться вне проблемы соотнесения используемых ею методов. Психологическое знание изначально предполагает реконструкцию психологической реальности в рамках того или иного метода как способа соотнесения теоретических представлений и способов организации эмпирии для «опробывания» теории практикой психологического исследования. Сама эта практика также является предметом методологического анализа, одним из результатов которого стало представление о иом, что на сегодняшний день психология находится на этапе поли‐ или мультипарадигмальной науки1616
  После введения Ф. Василюком представления о схизисе в психологии в контексте введения представлений о специфике психологической практики как деятельности практикующих психологов понятие исследовательской практики исчезло из психологического словаря, что не является оправданным хотя бы потому, что относит к одному классу – методов академической психологии – все психологические методы, направленные на проверку научных гипотез, снимая проблему различия их возможностей для проверки разных типов гипотез или для достижения разных целей исследования.


[Закрыть].

Рассогласование методов, на которые опиралась метафизическая психология, рассматривалось Л.С. Выготским в качестве одного из оснований определения состояния психологии в двадцатые годы ХХ в. как кризисного. Поскольку впоследствии произошла определенная подмена изначально подразумевавшейся им дихотомии, приведем сопоставление Выготским оснований двух несовместимых способов занятий психологией: на основе аналитического и феноменологического методов (таблица 1).

Таблица 1

Различия методов двух психологий (как основания деления психологии на научную и метафизическую, по Л.С. Выготскому)

Речь здесь не идет об аналитическом методе в какой‐либо его разновидности (наблюдения, эксперимента или др.), но фиксируется его общая направленность на то, чтобы психологические воззрения критически соотносились с результатами практики как получения опытных данных.

Разделявшиеся Выготским взгляды, согласно которым сущностное познание основывается на интуиции, а аналитическое – на индукции, было потом переосмыслено применительно к научному методу в исследованиях как Карла Поппера (об обобщении на основе гипотетико‐дедуктивного метода), так и Курта Левина (о понятии психологического закона). В год написания Выготским очерка «Исторический смысл психологического кризиса» (1927) этих работ Поппера и Левина еще не было (они вышли в 1934 и 1931 гг.). Но критическое прочтение этого фрагмента не оставляет сомнения в том, что им была схвачена основная линия демаркации психологических воззрений на основе различения научного и ненаучного методов.

Отечественная психология в меньшей степени, чем зарубежная, уделяла внимание специальной методологии, что, на наш взгляд, породило ряд искажений в соотнесении направленности теорий и методов исследования. Напротив, в разработке проблемы объективного метода в психологии усилиями сначала представителей культурно‐исторического деятельностного подходов, а также Б.М. Теплова и позже М.К. Мамардашвили и В.П. Зинченко был сделан существенный прорыв в понимании методов психологии, рефлексия которых не всегда включается в изменение способов организации конкретных исследований.

«По содержанию специальная методология той или иной науки есть совокупность исследований, включающая обработку языка этой науки (ее терминологии и утверждений), исследование, усовершенствование и изобретение ее теорий, выявление и исследование ее эвристических допущений… и т. д. – т. е. вся та работа, которую выполняют так называемые теоретики данной науки (а не логики и методологи вообще)» (Зиновьев, 1971, с. 260). Таким образом, целью методологических исследований является не конструирование особой систематической методологии (с этой точки зрения в психологии невозможна специализация «методолог»), а осознание наукой своих парадигм – в том числе и тех допущений, которые приняты отнюдь не логическим путем (или логично предложить прямо противоположное, или логика допускает и то и другое). С этой точки зрения утверждение, что каждый психолог сам себе методолог, выглядит более обоснованным, чем положение о том, что психолог должен воплощать в своем исследовании кем‐то другим (методологом с большой буквы) выстроенный аппарат научных понятий. Другое дело, что психолог не должен грешить против логики, проявляя логическую некомпетентность (редукционизм в построении теоретической системы, артефактные выводы и пр.).

Осознание допущений в рамках конкретной науки – это также и осознание метода соотнесения теории и опытных данных. Для психологии в свое время судьбоносной проблемой стало осознание возможностей и ограничений метода интроспекции, позже – выработка критериев объективного метода в психологии. Сегодня в психологии осознается проблема освоенности и ограничений экспериментального метода. Этот метод сыграл свою интегрирующую роль в становлении научной психологии. Однако настало время обсудить его место в современных методологических устремлениях психологии.

ПРИЧИННОСТЬ И ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ МЕТОД В ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОЙ ПАРАДИГМЕ

Сложившаяся в ХХ в. естественнонаучная парадигма в психологии, которой активно противопоставляется гуманитарная парадигма, была отождествлена с экспериментальной парадигмой в науке. Это одна из первых ошибок, отраженных в методологических дискуссиях (Психология и новые…, 1993). Второй ошибкой, о которой мы будем говорить, стало отождествление гуманитарной парадигмы с отказом от экспериментального метода. Третьей – искажение позиции В. Дильтея об основаниях отказа от объяснений в психологии.

Естественнонаучная парадигма в психологии отразила соответствие определенного способа понимания психологической причинности той общей стадии развития науки, которая характеризовала классическую картину мира и первоначально базировалась на законах механики в понимании детерминизма (дополненного вероятностным, или лапласовским, и исторически сменявшимся биологическим, физиологическим детерминизмом). Но одновременно она полагалась и на экспериментальную парадигму в развитии научного знания, которая стала общей для ряда естественных наук и к окончанию Нового времени означала принятие определенной логики проверки теоретических гипотез на пути, который был выработан в противовес индуктивному методу. Позитивистское и неопозитивистское обращение к методу как основному элементу в организации эмпирического исследования и заданный этими направлениями разрыв с теорией, подвергаемой не содержательному, а формально‐логическому анализу, не стало в методологии науки основанием экспериментальной парадигмы1717
  В качестве таковой понимаются не отдельные школы, а любые научные направления, подвергающие свои теоретические гипотезы экспериментальной проверке.


[Закрыть], как это сегодня ошибочно представляется в ряде отечественных публикаций (Юревич, 2000, 2003).

Общей основой этой парадигмы стал путь доказательства от противного, обоснованный в 1934 г. К. Поппером как общая логика установления экспериментальных фактов при проверке научных теорий и получивший название критического реализма. До 1983 г. работы Поппера на русском языке не издавались. Внимания к частной методологии как выделению специфики методов психологической науки в советской психологии также не наблюдалось. И в ней «естественным» образом произошло отождествление позитивистской методологии с практикой экспериментальных исследований. Эта «практика» необходимо включала разные пути интерпретаций с использованием тех или иных методологических принципов (единства сознания и деятельности, развития, системного подхода). В какой момент и почему только определенный способ обращения к эксперименту (в рамках именно позитивистской методологии) стал рассматриваться как характерный для психологического эксперимента вообще – это еще предстоит понять историкам психологии.

В контексте же данной статьи важно подчеркнуть следующее. Совсем не позитивизм следует полагать в основу так называемой экспериментальной парадигмы в науке. В отличие от методологии позитивизма, методология экспериментирования с позиций критического реализма предполагает в качестве основного звена выдвижение гипотез для проверки теоретических реконструкций и опору на то или иное понимание закона1818
  Другой вопрос – как эти разные методологии провозглашались и реально использовались научными школами.


[Закрыть], и это отражено в современных учебниках по экспериментальной психологии (Корнилова, 2002; Эксперимент и квазиэксперимент, 2004; Holzkamp, 1981). Однако не меньше вышло и других учебных пособий, не отягчающих знакомство студентов с планированием психологического эксперимента какими‐либо методологическими предпосылками соотнесения теорий и эмпирических данных (Готтсданкер, 1982 и др.). Поэтому напомним эти предпосылки.

Три основные условия причинного (каузального) вывода были восприняты психологией вместе с включением экспериментального метода в качестве средства наиболее строгого способа проверки теоретических гипотез. Эти условия означали определенную взаимосвязь логики вывода и организации предметно‐чувственной деятельности исследователя. Позже она стала называться экспериментальной парадигмой, в рамках которой классическое понимание причинности прямо соотносило разработку теоретических законов описания мира с экспериментальным методом проверки научных гипотез. Гипотетико‐дедуктивный метод направлял получение эмпирических данных с целью проверки теоретических утверждений, предполагая выполнение трех условий:

1. Причина предшествует во времени следствию. Последующие выводы об импликативном отношении, выражаемые в высказываниях типа «Если…, то…» обеспечиваются управлением причинно действующего фактора, или экспериментального воздействия.

2. Существует ковариация (неслучайная связь) между изменениями причинно действующей переменной (называемой также независимой) и следствием, или изменениями фиксируемой зависимой переменной.

3. Отсутствуют конкурирующие гипотезы, т. е. проверяемой теоретической гипотезе как объясняющей устанавливаемую эмпирическую закономерность не могут быть противопоставлены столь же сильные объяснения, исходящие из другой теории или анализа другого круга переменных (как воздействующих факторов).

Детерминизм такого типа и отражал понятие причинности на этапе становления в естествознании классической картины мира. Ему стало соответствовать понятие воздействующей причины1919
  Такой причины нет среди четырех ипостасей причины в учении Аристотеля.


[Закрыть], предполагающее проявление при определенных условиях того или иного закона. Важно, что это представление лишь постепенно формировалось в рамках ассоциативной психологии, где приняло облик положения о необходимости прямого воздействия как условия возникновения ассоциаций. В ХХ в. в психологии в рамках практически всех психологических школ, за исключением бихевиоризма, экспериментальный метод реализовывался с определенными поправками на психологическое понимание причинности (в первую очередь это касалось выполнения первого условия причинного вывода), на характер психологического воздействия (проблема соотношения фиксируемых переменных и изучаемого базисного процесса) и учет взаимодействия с испытуемым, по отношению к которому «объектные» схемы изучения имели явно ограниченную область применения.

Важно отметить также, что понимание воздействующей причины связывалось в первую очередь с законами природы, или естественными законами, которые как дедуктивные конструкции (предполагающие определенные идеальные объекты) «накладывались» на изучаемую реальность. Общественная жизнь человека осмысливалась в ином понимании законов. Приведем только один из аспектов – противопоставление К. Поппером нормативных законов, или законов как установленных норм, естественным законам. «Нормативный закон, будь то правовой акт или моральная заповедь, вводится человеком. Его часто называют хорошим или плохим, правильным или неправильным, приемлемым или неприемлемым, но “истинным” или “ложным” его можно назвать лишь в метафорическом смысле, поскольку он описывает не факты, а ориентиры для нашего поведения» (Поппер, 1992, с. 92). Нормы, будучи конвенциональными, т. е. возникшими в результате соглашения, являются искусственными, но также объективными в том смысле, что они не выдумываются человеком, который обнарживает их в обществе. Нормативные законы контролируются человеком – решениями и действиями сначала других людей, которые могут применять санкции (наказывать или предупреждать тех, кто нарушает закон или неписаную норму), а потом и им самим.