Текст книги "Политическая наука №3 / 2015. Социальные и политические функции академиических и экспертных сообществ"

Список литературы

Алексеев А.Н. Публичная социология как стиль // Общественная роль социологии / Под ред. Романова П., Ярской-Смирновой Е. – М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2008. – С. 53–64.

Аналитические сообщества в публичной политике: глобальный феномен и российские практики / Редкол.: Н.Ю. Беляева (отв. ред), Ш.Ш. Какабадзе, Д.Г. Зайцев. – М.: Российская ассоциация политической науки (РАПН); РОССПЭН, 2012. – 253 с.

Бакштановский В.И. Этика как «практическая философия»: традиционные образы и современные подходы. – М., Знание, 1983. – 63 с.

Балаян А.А., Сунгуров А.Ю. Фабрики мысли: международный и российский опыт: Учеб. пособие. – СПб.: Отдел оперативной полиграфии НИУ ВШЭ – СПб., 2014. – 236 с.

Балаян А.А. Власть и интеллектуальная элита в условиях политических трансформаций. Опыт Европы, Юго-Восточной Азии и постсоветского пространства. – СПб.: Алтейя, 2015. – 138 с.

Беляева Н.Ю., Зайцев Д.Г. «Фабрики мысли» и «центры публичной политики»: два разных субъекта экспертного обеспечения политики // Мировая экономика и международные отношения. – М., 2008. – № 1. – С. 26–35.

Буравой М. Публичная социология прав человека // Журнал социологии и социальной антропологии. – М., 2007. – Т. X, № 4. – С. 27–44.

Буравой М. За публичную социологию // Общественная роль социологии / Под ред. Романова П., Ярской-Смирновой Е. – М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2008. – С. 8–51.

Волынкина Л.А. Политическая экспертиза как фактор политического процесса: Автореф. дисс. … канд. полит. наук: 23.00.02. – Саратов, 2011. – 23 с.

Методы и технологии деятельности зарубежных и российских исследовательских центров, а также исследовательских структур и вузов, получающих финансирование из зарубежных источников: анализ и обобщение / Российский институт стратегических исследований. – М., 2014. – Режим доступа: http://www.riss.ru/analitika/2797-rossijskie-issledovatelskie-tsentry-i-vuzy (Дата обращения: 02.05.2015.)

Казакова Е.В. Экспертные сообщества России как современные политические институты: Автореф. … канд. полит. наук: 23.00.02. – М., 2012. – 23 с.

Кун Т. Структура научных революций. – М.: АСТ, 2009. – 310 с.

Малинова О.Ю. Экспертно-аналитические организации и формирование общественной повестки дня: анализ идеологических практик в современной России // Политическая наука. – М., 2013. – № 4. – С. 192–210.

Назарчук А.В. Понятие делиберативной политики в современном политическом процессе // Полис. – М., 2011. – № 5. – С. 99–103.

Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения / Под ред. Романова П., Ярской-Смирновой Е. – М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2009. – 224 с.

Сабатье П., Дженкинск-Смит Х. Концепция лобби-коалиций: оценка // Публичная политика: от теории к практике. – СПб.: Алетейя, 2008. – С. 94–154.

Сунгуров А.Ю. Организации-посредники в структуре гражданского общества. Некоторые проблемы политической модернизации России // Полис. – М.,1999. – № 6. – C. 34–48.

Сунгуров А.Ю. Инновации и их диффузия: к возможности использования концепции в социально-политической сфере // Философские науки. – М., 2010. – № 1. – С. 9–18.

Сунгуров А.Ю. Экспертная деятельность и экспертные сети // Философия и культурология в современной экспертной деятельности: Коллективная монография. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2011. – С. 98–124.

Сунгуров А.Ю. Экспертное сообщество, фабрики мысли и власть: опыт трех регионов // Полис. – М., 2014. – № 2. – С. 72–87.

Философия и культурология в современной экспертной деятельности: Коллективная монография. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2011. – 508 с.

Хвостунова О.И. Эксперты как субъект политического дискурса в СМИ: Автореф. … дисс. канд. филол. наук: 10.01.10. – М., 2006. – 24 с

Черкасов П.П. ИМЭМО. Институт мировой экономики и международных отношений. Портрет на фоне эпохи. – М.: Весь мир, 2005. – 570 с.

Экспертиза в социальном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьева. – М.: Смысл, 2006. – 454 с.

Cash D.W. «In order to aid in diffusing useful and practical information»: Agricultural extension and boundary organizations // Science, technology and human values. – Newbury Park, Calif., 2001. – Vol. 26, N 4. – P. 431–453.

Guston D.H. Stabilizing the boundary between U.S. politics and science: The role of the office of technology transfer as a boundary organization // Social studies of science. – L., 1999. – Vol. 29, N 1. – P. 87–112.

Guston D.H. Between politics and science: Assuring the integrity and productivity of research. – Cambridge, UK: Cambridge univ. press, 2000. – 213 p.

Guston D.H. Boundary organizations in environmental policy and science: An introduction // Science, technology, and human values. – Newbury Park, Calif., 2001. – Vol. 26, N 4. – P. 399–408.

Hellström T., Jacob M. Boundary organizations in science: From discourse to construction // Science and public policy. – N.Y., 2003. – Vol. 30, N 4. – P. 235–238.

Hoppe R., Wesselink A., Cairns R. Lost in the problem: the role of boundary organizations in the governance of climate change // Wiley interdisciplinary reviews. Climate change. – Hoboken, N.J., 2013. – Vol. 4, Is. 4. – P. 283–300.

Jasanoff S. Quality control and peer review in advisory science // The politics of scientific advice: Institutional design for quality assurance / Ed. by Lentsch J., Weingart P. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. – P. 19–35.

Medvetz T. Murky power: «Think tanks» as boundary organizations // Rethinking power in organizations, institutions, and markets research in the sociology of organizations. – Bingley: Emerald, 2012. – P. 113–133.

Miller C. Hybrid management: Boundary organizations, science policy, and environmental governance in the climate regime // Science, technology, and human values. – Newbury Park, Calif., 2001. – Vol. 26, N 4. – P. 478–500.

O'Mahony S., Bechky B.A. Boundary organizations: Enabling collaboration among unexpected allies // Administrative science quarterly. – N.Y., 2008. – Vol. 53, N 3. – P. 422–459.

Oreskes N. Science and public policy: what’s proof got to do with it? // Environmental science and policy. – Cambridge, 2004. – Vol. 7, N 5. – P. 369–383.

Oreskes N. Reconciling representation with reality: unitization as example for science and public policy // The Politics of scientific advice: Institutional design for quality assurance / Ed. by Lentsch J., Weingart P. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. – P. 36–53.

Owens S. Knowledge, advice and influence: the role of the UK royal commission on environmental pollution, 1970–2009 // The politics of scientific advice: Institutional design for quality assurance / Ed. by Lentsch J., Weingart P. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. – P. 73–101.

The politics of scientific advice: Institutional design for quality assurance / Ed. by Lentsch J., Weingart. P. – Cambridge: Cambridge university press, 2011. – 381 p.

Rich A. Think tanks, public policy, and the politics of expertise. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2004. – 258 p.

Sarewitz D. Looking for quality in the wrong places, or: the technological origin of quality in scientific policy advice // The Politics of scientific advice: Institutional design for quality assurance / Ed. by Justus Lentsch and Peter Weingart. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. – P. 54–70.

Streffer C. International commission on radiological protection: Policy and worldwide standards // The politics of scientific advice: Institutional design for quality assurance / Ed. by J. Lentsch and P. Weingart. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. – P. 102–114.

Think tank traditions: Policy analysis across nations / Ed. by Stone D., Denham A. – Manchester: Manchester univ. press, 2004. – 322 p.

Идеи и практика

Между властью и обществом: к вопросу о роли публичных интеллектуалов в установлении повестки дня в современной России 2121
  Статья подготовлена в рамках исследования, поддержанного грантом РГНФ № 13–0300553 а.


[Закрыть]

А.Н. Кулик

Формирование национальной повестки дня как картины желаемого будущего, без которой теряется самый смысл существования общества, является наиболее сложным и ответственным политическим проектом. Публичность этого процесса и участие в нем интеллектуалов имеют решающее значение для успешного развития нации. Проблема ответственности интеллектуалов перед обществом – предмет постоянной рефлексии в дискурсе социально-гуманитарного научного сообщества на Западе и в России2222
  Противопоставление российской интеллигенции западным интеллектуалам, на наш взгляд, не оправдано.


[Закрыть].

Интеллектуалов, активно вовлеченных в публичную политику, Роберт Даль называет элитами публичной политики – public policy elites [Даль, 2003, c. 510].

Публичные интеллектуалы не составляют организованного профессионального сообщества со своими групповыми интересами и могут являться специалистами в разных сферах деятельности. Однако для участия в формировании национальной повестки дня требуются профессиональные знания из комплекса общественно-научных дисциплин, носителями которых являются, в первую очередь, интеллектуалы, принадлежащие к гуманитарному академическому и экспертно-аналитическому сообществам.

В предлагаемой статье предпринимается попытка найти подход к оценке возможностей участия публичных интеллектуалов в установлении национальной повестки дня России в условиях режима электорального авторитаризма, сформировавшегося в 2000‐е годы.

Установление повестки дня

Повестка дня определяется как перечень проблем, подлежащих обсуждению членами некоего сообщества. Обычно она включает также и программу действий по их решению, принятую заинтересованным сообществом, и соотносится с некоторым моментом или периодом времени, который определяет ее актуальность.

Проблема возникает в сообществе тогда, когда им осознается расхождение между сущим состоянием и / или трендом развития и состоянием желаемым. Осознание расхождения инициирует постановку цели и выработку программы действий по приведению сущего в соответствие с желаемым или с реально достижимым приближением к нему.

Установление национальной повестки дня в нормативной демократической парадигме предполагает активное политическое участие граждан страны, т.е. их «участие в делах государства», поскольку только государство имеет легитимные правовые и властные полномочия принимать решения на национальном уровне и распоряжаться общественными ресурсами.

В процессе принятия решений в государственном управлении установление повестки дня (agenda setting) является ключевой стадией. На этой стадии определенные проблемы общества идентифицируются как политические, т.е. как требующие для своего решения действий со стороны государства. Национальная повестка дня задает цели всей последующей политике государства, оказывая тем самым решающее влияние на социально-экономическое и институционально-политическое развитие страны.

Исследователи различают публичную (или системную) повестку дня как совокупность проблем, необходимость решения которых государством или с его помощью разделяется всем обществом; и политическую (или институциональную) – как набор проблем, принятых властью к рассмотрению в качестве приоритетных. У этих повесток разные субъекты формирования, по причине чего их содержание может не совпадать [см.: Роль СМИ … 2012].

В открытых политических системах формирование публичной повестки дня – это та область политической деятельности, где особенно важна способность интеллектуальной элиты критически осмысливать происходящие в обществе процессы, идентифицировать болевые точки и генерировать новые идеи для формирования политических стратегий и программ государства с позиций гражданской ответственности. В то же время само государство часто выступает инициатором определения круга проблем общества, требующих решения. Однако исполняя эту функцию, государства нередко исходят из корпоративных интересов правящей верхушки, а также ее стремления сохранить действующий режим власти и контроль над политическими и экономическими активами.

Успех реализации целей, заявляемых властью в своей повестке дня, существенно зависит от того, насколько их разделяет общество. Данное ограничение заставляет власть стремиться к социализации своих целей, воздействуя всеми имеющимися в ее распоряжении средствами и способами на общественное сознание.

Один из известных исследователей феномена власти Стивен Льюкс утверждает, что высшая и наиболее коварная форма осуществления власти – это предотвращение в той или иной степени возможного недовольства людей путем формирования у них таких восприятий, знаний и преференций, которые обеспечили бы приятие людьми своих ролей в существующем порядке [цит. по: Ледяев, 2001, с. 36].

То, чьи интересы – правящей верхушки или общества – возобладают в национальной повестке дня, зависит от публичности процесса ее формирования, участия в нем гражданского общества и, прежде всего, интеллектуальной элиты как его части.

Проблема расширения публичности политического процесса актуализировалась в состоявшихся демократиях в последней четверти ХХ столетия. Граждане были не удовлетворены отсутствием институциональной возможности активно влиять на политику государства в период между выборами. Недовольство общества породило запрос на политические реформы, призванные адаптировать институты представительной демократии, сложившиеся в XIX в., к меняющемуся социокультурному, технологическому, экономическому и политическому контексту ХХI в., и расширить доступ граждан к процессу принятия решений [см.: Dalton, 2003].

Падение легитимности государства в глазах общества стимулировало разработку новой концепции правления. Она предусматривала создание каналов коммуникации граждан с властью, позволяющих им участвовать в выработке самих правил игры, определяющих отношения между ними, и осуществлять контроль над тем, как эти правила соблюдаются. (Одно из бытующих определений политики – борьба за право устанавливать правила игры.) Демократический контроль был призван предотвратить вырождение института делегирования властных полномочий и превращение его в институт их отчуждения.

Третья индустриальная революция (так называемая цифровая), начало которой датируется 1980‐ми годами, создала технологические предпосылки реализации этой концепции. Интенсивное развитие интерактивных информационно-коммуникационных технологий и глобальной сети Веб 2.0, стремительное расширение доступа населения к Интернету, экспансия социальных медиа, таких как форумы, блоги, социальные сети, приложения на платформе wiki и другие сервисы, предоставляют в распоряжение общества и его интеллектуальной элиты новые инструменты и формы коммуникации, позволяющие значительно повысить эффективность политического участия. Меняется вся парадигма отношений между государством и гражданами в сторону смещения властного потенциала от государства к обществу.

Эволюция парадигмы управления привела к появлению в начале 2000‐х годов концепции правление в сотрудничестве (Collaborative Governance), которая получила практическое воплощение в Инициативе «Открытое правительство» (OGI). Мотивация – вызовы, с которыми сталкивается сегодня правительство, слишком велики, чтобы оно могло справиться с ними в одиночку [см.: Miller, 2009, p. 54–56]. Используя интеллектуальный потенциал общества, государство стремится минимизировать риск появления неблагоприятных социально-политических последствий недостаточно обоснованных решений.

В абстрактно-нормативном подходе установление национальной повестки дня предполагает, как отмечалось выше, участие в делах государства всех или, по крайней мере, большинства граждан. Для этого они должны иметь возможности и желание участвовать в политике и обладать знаниями о функционировании политической системы, достаточными для принятия рациональных решений.

В отличие от этой абстрактно-нормативной посылки, население большинства стран в массе своей далеко не всегда обладает необходимым знанием о политике и желанием принимать в ней участие2323
  Тенденция игнорировать политику сохраняется на протяжении десятков лет, несмотря на рост уровня образования населения и беспрецедентное повышение доступности информации благодаря широкому распространению ИКТ. Так, в США, например, в опросе 2006 г. выявилось, что 42% граждан не смогли даже назвать три ветви государственной власти. В других странах ситуация с политическим знанием не лучше [Somin, 2013].


[Закрыть]. Р. Даль, ссылаясь на данные по ряду стран, утверждал, что последовательная система политических убеждений присуща лишь незначительному меньшинству людей, тогда как у большинства она находится на зачаточном уровне [Даль, 2003, c. 401].

Выход из ситуации, когда большая часть граждан не обладает должным знанием и желанием участвовать в политике, видится на теоретическом уровне в конституирующих принципах теории делиберативной демократии. Ее интерпретация демократии отличается от традиционной тем, что главным источником легитимности власти в современном фрагментированном обществе считает не победу одной из сторон (большинства) в результате голосования, а постоянное заинтересованное и просвещенное обсуждение актуальных проблем в публичной сфере. В общественном диалоге через сопоставление позиций, аргументов и контраргументов, рефлексию и саморефлексию формируется консенсус общественного мнения относительно ценностей и долгосрочных целей развития, отвечающих интересам всего общества, с учетом исторического, культурного и социального контекстов [см.: Зайцев, 2013].

Паттерны правления, основанные на концепции правления в сотрудничестве, включают элементы как представительной, так и прямой демократии, но делают акцент на повышении эффективности общественного диалога как на условии продуктивного взаимодействия граждан с государством. Общественный диалог – поле деятельности публичных интеллектуалов.

Партисипаторная демократия как форма правления, в которой все или большинство граждан непосредственно участвуют в принятии решений, эффективна, прежде всего, на уровне местного самоуправления, где на повестку дня выносятся проблемы организации повседневной совместной жизни – формирование местного бюджета, функционирование учреждений образования и здравоохранения, утилизация бытовых отходов и т.п. Для их решения часто достаточно наличия у членов сообщества личного жизненного опыта и обыденного здравого смысла.

По мере увеличения числа, масштаба и сложности выносимых на повестку дня проблем растет барьер гражданской компетентности. Для участия в обсуждении публичной повестки дня, куда выносятся проблемы институционально-политического и социально-экономического развития страны, явно недостаточно компетенции рядовых граждан, их возможности тратить время и усилия на то, чтобы разобраться в вопросах устройства и функционирования политической системы. От участников дискуссии по таким проблемам требуются профессиональные знания в экономике, праве, социологии, политологии, демографии и других областях гуманитарного знания о жизнедеятельности общества. На первый план выходят публичные интеллектуалы, принадлежащие к научному сообществу и обладающие в силу своей профессиональной деятельности необходимым знанием.

Публичные интеллектуалы и власть

Право публичных интеллектуалов, как и всех граждан, «участвовать в управлении делами государства», а соответственно, и в установлении национальной повестки дня, закреплено Конституцией РФ. В какой мере они могут реализовать это свое право на политическое участие, т.е. на действия и взаимодействия, имеющие целью повлиять на процесс формирования и осуществления политики органами государственной власти и их должностными лицами, зависит, прежде всего, от характера правящего режима, публичности процедур принятия решений и состояния гражданского общества.

Эксперты The Economist Intelligence Unit отнесли Россию по результатам исследования «Индекс демократии стран мира 2014» на 132‐е место в совокупности 167 стран, которое находится в категории авторитарных режимов2424
  Индекс рассчитывается по 60 показателям на основе экспертных оценок и результатов опросов общественного мнения. В первом выпуске Индекса в 2006 г. Россия занимала 102-е место и находилась в категории гибридных режимов [Economist intelligence unit, 2014].


[Закрыть]. Российские исследователи предпочитают использовать термин электоральный авторитаризм. Но в любом случае отличительной чертой таких режимов является сосредоточение реальной власти в руках одного человека или узкой группы людей и отстранение общества от участия в принятии решений.

Аналитический еженедельник Коммерсантъ-Власть в 2013 г. попытался проследить, как принимаются властью решения в сфере внутренней политики. По неофициальному свидетельству чиновников Администрации президента, как сообщает еженедельник, все стратегические решения принимает лично президент В. Путин [см.: Сурначева, 2013]. Управление внутренней политикой (УВП) Администрации обеспечивает прохождение президентских законопроектов в Государственной думе2525
  Общественное мнение, по данным Левада-центра на январь 2014 г., оценивает деятельность депутатов Думы следующим образом: 27% респондентов ответили, что деятельность Думы сводится к обслуживанию политического курса Путина, и она, прежде всего, принимает законы, инициированные Администрацией; 37% – что депутаты в основном занимаются решением своих личных проблем, 23% ничего не знают о работе Думы или затрудняются ответить; и 13% полагают, что Дума принимает законы, нужные для России [Деятельность Общественной палаты… 2014].


[Закрыть]. Хотя далеко не все важные для Кремля законопроекты вносятся от имени президента, именно в Кремле придуманы и разработаны многие из громких «депутатских» инициатив. Владислав Сурков, проработавший до 2011 г. первым заместителем главы Администрации, все общественно-политическое пространство воспринимал как «абстрактный декоративный садик» и, по словам его знакомых, «не стесняясь, называл участников этой игры в партии, общество и культуру клоунами» [цит. по: Сурначева, 2013]. Не сговариваясь с ним, депутат Государственной думы четырех созывов, член Центрального политсовета «Единой России» и действительный государственный советник РФ Евгений Федоров сравнивает Госдуму со спектаклем, а себя с артистом, чьей главной функцией является отвлечение «внимания граждан от истинных механизмов принятия решений» [Терентьев, 2014].

Хотя, как отмечает аналитический еженедельник, с приходом Вячеслава Володина стиль руководства УВП несколько изменился, «в действительности большинство методов остались прежними» [Сурначева, 2013].

Публичность политики предполагает постоянное участие интеллектуалов в процессе принятия политических решений. Одним из каналов, по которому публичные интеллектуалы гипотетически могут обратиться при поддержке общества к власти, является Российская общественная инициатива (РОИ) – интернет-ресурс, открытый в 2013 г. для, как заявлено, участия граждан в управлении государством через размещение инициатив по вопросам социально-экономического развития страны, совершенствования государственного и муниципального управления. Экспертная рабочая группа РОИ, учитывая мнение заинтересованных государственных ведомств, должна принимать решения по набравшим более 100 тыс. подписей инициативам [Что такое РОИ, б.г.]. На 9 февраля 2015 г. рассмотрено шесть таких инициатив, до законодательного оформления не дошла ни одна [Кремль, Минюст… 2015].

Особую значимость участие публичных интеллектуалов приобретает во время президентских избирательных кампаний. В соответствии с Конституцией РФ президент определяет основные направления внутренней и внешней политики государства. Предвыборная программа кандидата потенциально представляет собой национальную повестку дня как минимум на срок президентских полномочий. В открытой политической системе кандидаты в ходе избирательной кампании представляют на суд общества конкурирующие системы целей, которые они обязуются реализовать в случае избрания. В этот период активизируются структуры гражданского общества, прежде всего экспертно-аналитические и академические сообщества. Они стремятся предложить обществу и кандидату в президенты для его программы свое видение будущего страны и представление о комплексе требующих первоочередного решения национальных проблем.

Алексей Чеснаков, проработавший заместителем начальника УВП с 2001 по 2008 г., вскоре после президентских выборов 2012 г. достаточно четко обрисовал модель отношения власти к публичным инициативам: «В последние дни количество рекомендаций, планов и “дорожных карт” для нового президентского срока Владимира Путина, предъявленных на суд общественности экспертами, политологами и журналистами, превышает любые привычные объемы… “На стороне” писать спецплан лично для Путина нет особой необходимости – способность самостоятельно формулировать политические цели и механизмы их достижения он продемонстрировал в недавних статьях [имеется в виду цикл предвыборных статей]. На реализацию этих целей он получил полноценный мандат на общенародных выборах, и вряд ли большинство советов тут могут что‐то радикально изменить» [Чеснаков, 2012].

Отношение В. Путина к рекомендациям «со стороны» сложилось еще во время его первого президентского срока. Его полпред в Думе в то время, Александр Котенков, объяснял в 2001 г. депутату Виктору Похмелкину, когда тот попытался критиковать поправки президента в УПК: «Президент не ошибается» [Стеркин, 2013].

За последние годы интеллектуалы из академического сообщества неоднократно обращались к президенту с открытыми письмами, содержащими критику проводимой властью политики: о катастрофическом состоянии фундаментальной науки в России [Фундаментальная наука… 2009], об экономической политике [Гринберг, 2012], о разрушительной реформе РАН [Алферов, 2013] и др. Ощутимого воздействия на формирование повестки дня эти обращения не оказали.

В. Путин фактически был и остается единственным публичным, в значении широко известным обществу, политическим субъектом, определяющим содержание повестки дня. Таковым его, по крайней мере, представляет обществу его окружение. В. Володин заявил на форуме «Валдай» в октябре 2014 г.: «Есть Путин – есть Россия. Нет Путина – нет России» [цит. по: Сивкова, 2014].

Целеполагание для стратегического развития страны является одной из главных функций государства. Политические проекты, определяющие желаемое будущее страны, оформляются в виде программно-стратегических документов. В соответствии с принципами правления в сотрудничестве они создаются в условиях публичности, гражданского участия и последующего контроля общества за исполнением принятого. Работа над национальными целеполагающими документами становится процессом гражданского диалога и институционализированного взаимодействия общества и государства, формирования консенсуса относительно приоритетов развития.

В России создание основных целеполагающих документов федерального уровня – Стратегии социально-экономического развития страны до 2010 года (Программа Грефа), Концепции долгосрочного социально-экономического развития РФ до 2020 года и Стратегии 2020 – не привело к достижению запланированных результатов. Александра Шубенкова, посвятившая диссертацию исследованию роли программно-стратегических документов в государственной политике РФ, приходит к выводу, что их неэффективность обусловлена спецификой режима, приоритетом которого является сохранение политического статус-кво, в то время как реализация политики развития – вторична [Шубенкова, 2014].

Главные полномочия в определении целей и приоритетов развития принадлежат исключительно президенту и его окружению в аппарате исполнительной власти. Принятый в 2014 г. закон о стратегическом планировании юридически закрепляет эту существовавшую де-факто модель формирования стратегической повестки дня [Федеральный закон… 2014]. В соответствии с законом президент является ключевым участником стратегического планирования на всех его стадиях; его ежегодные послания (подготавливаемые в закрытом режиме сотрудниками Администрации) поставлены на первое место в категории документов, разрабатываемых в рамках целеполагания. В то же время гражданское общество не получило институциональных механизмов участия в разработке стратегических документов в качестве партнера государства2626
  В тексте закона президент в качестве главного участника процесса планирования упоминается 49 раз. Об участии гражданского общества закон говорит крайне скупо и неопределенно: «К разработке документов стратегического планирования могут привлекаться объединения профсоюзов и работодателей, общественные, научные и иные организации с учетом требований законодательства Российской Федерации о государственной, коммерческой, служебной и иной охраняемой законом тайне» (курсив мой. – А.Н.). Фактически разработка документов, определяющих будущее общества, закрыта от него завесой секретности, а решение об участии (или отказе в участии) в ней организаций гражданского общества отдано на откуп властным структурам.


[Закрыть].

Описанная практика принятия решений не означает, что Администрация президента не пользуется услугами экспертно-аналитических структур. Ее основными ресурсами являются Институт социально-экономических и политических исследований (ИСЭПИ), возглавляемый Дмитрием Бадовским, который до его создания в 2012 г. работал в УВП, и Фонд развития гражданского общества (ФоРГО), руководимый Константином Костиным, экс-главой УВП. За первый год своего существования ИСЭПИ превратился в «выносной аналитический департамент» Администрации, который готовит для В. Володина аналитические продукты, занимается политическим планированием и «конструирует “Народный фронт”». Институт получил статус одного из операторов-распределителей президентских грантов на НКО. ФоРГО специализируется на подготовке аналитических материалов в области политики, регионального развития и современных медиа. В том числе – о роли НКО и распределении иностранных грантов среди них, о протестных настроениях, о фильтрации контента в Интернете [Малинова, 2013].

Администрация президента формирует государственное задание (информация о его содержании носит конфиденциальный характер) Российскому институту стратегических исследований. Институт образован указом президента и финансируется его Управлением делами. Нынешним руководителем РИСИ является бывший начальник информационно-аналитического управления Службы внешней разведки. В разгар нынешнего международного политического кризиса и обострения отношений России с западными партнерами РИСИ опубликовал на своем сайте доклад о деятельности российских исследовательских центров, научных учреждений и вузов гуманитарного профиля, получавших гранты на проведение исследований от зарубежных грантодателей, обвинив их в деятельности, направленной против интересов государства. Цель доклада – призыв к распространению действия Закона № 121-ФЗ об НКО – иностранных агентах на исследовательскую деятельность и к проверке на соответствие критериям иностранного агента Московского центра Карнеги, ПИР-центра, Фонда «Новая Евразия», Левада-центра, РАПН, Института социологии РАН, структур при Российской экономической школе, РАМИ [Методы и технологии… 2014].

В целом в отношении власти к интеллектуальной элите прослеживается нежелание воспринимать ее как партнера в формировании повестки дня.

Интеллектуальная элита, СМИ и общество

Интеллектуалы добивались успеха в диалоге с властью, опираясь на гражданское общество, выступавшее субъектом демократических преобразований и заставлявшее власть идти на уступки [см., например: Балаян, 2010]. Участие публичных интеллектуалов заключается, прежде всего, в том, чтобы внести, через СМИ и каналы массовой коммуникации, в публичную сферу, где формируется общественное мнение, вскрытые проблемы, обосновать в процессе гражданского диалога их актуальность и мобилизовать поддержку социума, с тем чтобы побудить власть к их рассмотрению.

В таком контексте концепты публичная сфера, гражданское общество, общественное мнение, публичная политика, гражданский диалог отражают социальную реальность открытой политической системы. Насколько адекватны они в отношении российского режима правления, который различные авторы обозначают как путинизм, авторитарное правление, электоральный авторитаризм? В какой мере интеллектуалы обладают возможностью участия в гражданском диалоге и обладает ли российское общество достаточным потенциалом для того, чтобы заставить режим считаться с собой?

Как свидетельствует мировой опыт, правящие элиты видят в самоорганизации общества наибольшую угрозу своей монополии на власть. Тоталитарные и авторитарные режимы не позволяют развиться внутри себя гражданскому обществу, они «всегда систематично старались избавиться от групп, выступающих в качестве посредников между личностью и государством» [см.: Липсет, 1992]. Им проще иметь дело с атомарными индивидами, не способными противостоять пропагандистской, административной и репрессивной мощи огромной государственной машины, чем с организованным гражданским обществом и его интеллектуальной элитой.