Текст книги "Холодный Аян. Очерки о чекистах Якутии"

Народный комиссар

Гуляев Владимир Петрович (1946–2020) – ветеран органов государственной безопасности, полковник. Начальник отдела КГБ ЯАССР в 1985 г., заместитель председателя КГБ ЯАССР в 1987 г. Награжден медалями «За безупречную службу» I, II, III степени, знаком «Почетный сотрудник госбезопасности», грамотой председателя КГБ СССР.

1917 год, город Вилюйск. Стылым декабрем, когда светлое время укорочено до предела, вот уже которые сутки, забыв обо сне, худощавый юноша в наброшенной на плечи шинели то неподвижно застывает над неровной стопкой дел, то энергично прохаживается по давно остывшей комнате, как бы собираясь с мыслями, затем, распахнув скрипящую дверь, приглашает на беседу очередного свидетеля.

Идет работа следственной комиссии военно-революционного штаба. Молодой человек медленно разворачивает листы документов, без удивления спокойно и внятно произносит вслух слова: «Следственное дело по обвинению народного комиссара С. М. Аржакова». Да, в этих документах говорится, что комиссар Вилюйского уезда Степан Максимович Аржаков, уроженец г. Вилюйска, родился и вырос в семье рабочего и швеи, учился в 1915 году вначале в церковно-приходской школе, а в 1918-м окончил Якутскую учительскую семинарию. По данному делу обвиняется в пропаганде среди жителей уезда социалистических идей».

Степан, оторвавшись от текста, задумчиво вглядывается в насквозь промерзшие окна, морозные узоры которого причудливыми картинками воскрешают в памяти волнующие события трехлетней давности… Такая же зимняя стужа во дворе, а в квартире Н. Е. Афанасьева в Якутске тепло и уютно. Вокруг большого обеденного стола, заставленного нехитрой снедью, с дымящимся самоваром, видятся Степану близкие лица реалистов, семинаристов, гимназистов, внимательно слушающих Емельяна Ярославского. Среди них Максим Аммосов, Исидор Барахов, Платон Слепцов, Степан Васильев, Александр Попов, Мегежекский, Дора Жиркова, Капитолина Атласова – все кружковцы, изучающие азы борьбы с капитализмом.

Строгий с виду, подтянутый К. Е. Андриевич подбирает здесь же у стола книги кружковцев. Тут и работы В. И. Ленина, и труды Плеханова, Э. Канта. Свет керосиновой лампы высвечивает красивое улыбчивое лицо Серго – Серго Орджоникидзе. Слышится его ободряющее: «Молодцы! Учитесь бороться, только не кулаками!»

Нахлынувшие воспоминания отступили, вызвав душевное тепло, почти сняли нервное напряжение последних дней работы следственной комиссии, придав новые силы, которые так необходимы в этом непростом деле, которое затрагивает и его лично. Надо взять себя в руки, не дать повода усомниться в большевистской принципиальности – вот где острота момента для бывшего народного комиссара, уполномоченного ревштаба Красной армии.

Так в нелегких испытаниях формировалась классовая зрелость одного из первых организаторов Советской власти в Якутии, члена ВКП(б) с 1917 года Степана Максимовича Аржакова. По возвращении в марте 1920 года в Якутск С. М. Аржакову было доверено возглавить Якутскую губернскую следственную комиссию по делам белогвардейщины. При выборе его кандидатуры имели в виду вилюйский опыт. В связи с выделением Якутии в самостоятельную административную единицу М. К. Аммосов 8 сентября 1920 года вынес на рассмотрение райоргбюро РКП(б) вопрос о преобразовании партийных и советских аппаратов в губернские и о создании губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, которая была утверждена постановлением № 31 от 11 сентября 1920 года. Это был день рождения Якутской ЧК.

После окончания шестимесячных курсов при Свердловском коммунистическом университете в ноябре 1921 года член революционного комитета Якутской губернии С. М. Аржаков направляется в 1-й особый отряд по борьбе с появившимися в Мае, Амге и Нелькане белыми бандами. Ему были предоставлены широкие полномочия по советскому строительству, в том числе решению земельных, продовольственных, административных вопросов, а также право «судить преступников по должности до применения высшей меры наказания включительно… Конфискованное особым отрядом имущество раздавать волсельревкомам и комитетам общественной взаимопомощи». По завершении успешного рейда отряда по Таттинской, Баягантайской, Чурапчинской, Ботурусской и 1-й Амгинской волостям С. М. Аржаков назначается уполномоченным особого отдела ГубЧК в 1-й особый отряд.

А обстановка тем временем осложняется: превосходящие силы бандитских формирований заблокировали красный отряд в Амге. Оказавшись в осаде, необходимо было принять правильное решение: либо с боями прорываться к Якутску, либо готовиться к многодневной обороне в невероятно трудных условиях. С. М. Аржаков с присущим ему политическим взглядом на суть происходящего понимал, что, выбрав оборону, он обрекает отряд на длительную и изнурительную осаду и тем самым вызывает огонь на себя: здесь, на отрезанном белогвардейцами островке советской земли, должен реять красный стяг – символ неукротимого революционного бесстрашия и стойкости воинов-интернационалистов. Бойцы отряда – все, как один – поддержали решение командования, их высокие помыслы были результатом хорошо поставленной политико-воспитательной работы. Это позволило достойно завершить героическую амгинскую оборону.

Казалось невероятным, что голодные, обмороженные, несшие невосполнимые потери от бандитских пуль красные воины редкие часы отдыха проводят в дискуссиях и собраниях, горячо обсуждая насущные вопросы боевой жизни, учатся в школах по ликвидации неграмотности, на партийных курсах, выпускают газету для красноармейцев и местного населения, борются и разоблачают паникеров, провокаторов, саботажников и дезертиров.

Душой и гордостью осажденных стал 23-летний Степан Аржаков, лично участвовавший в боевых операциях и агитпропагандистской работе. Не зря он был награжден советским правительством в числе особо отличившихся командиров и красноармейцев героической обороны г. Амга.

…И снова бои, теперь уже на Нельканском направлении. С. М. Аржаков был убежден, что военные действия невозможно вести без хорошо поставленной разведки, поэтому в штабе К. К. Байкалова он возглавил оперативную деятельность, мобилизовав весь опыт первых якутских чекистов. А вот и документ, свидетельствующий о высоком доверии, оказанном Степану Максимовичу:

МАНДАТ

Настоящий дан тов. Аржакову в том, что он является уполномоченным особотделения Якутгубчека при сводном отряде, действующем на Нельканском направлении, что подписью и приложением печати удостоверяется.

Все советские, военные учреждения, милиция и отдельные граждане обязываются оказывать тов. Аржакову всяческое содействие и исполнять все его законные требования. ˂…˃

Тов. Аржаков является начальником Особого ударного отряда и в оперативном и административном вопросах подчиняется непосредственно Губчека, исполняя одновременно оперативные задания военкомандования, работая с ними в самом тесном контакте.

Тов. Аржакову предоставляется право формирования, укомплектования и вооружения самостоятельных партизанских отрядов из лиц по его усмотрению и командование таковыми лично или по назначению его другими лицами.

Предгубчека Агеев

С. М. Аржаков знал, выступая с отрядом в поход, что боевому успеху будет способствовать кропотливая пропагандистская и агитационная работа, ибо слово и дело сильнее пуль и снарядов могут привлечь на сторону революции полуголодных хамначитов, которых, разжигая межнациональную вражду, ловко используют в качестве безропотных исполнителей своей воли кровожадные тойоны и бывшие царские приспешники. Приравнивая партийное слово к винтовке, Степан Максимович разъяснял красноармейцам причины, вызвавшие всплеск классовой борьбы. Обращаясь к местному населению, призывал их не верить посулам богатеев, агитировал за полное понимание миссии экспедиционного отряда К. К. Байкалова, несущего свободу и мир всему якутскому народу. Умело поставленная разведка позволила красноармейцам успешно продвигаться вперед, избегая засад бандитов, привлекая в свои ряды все новые и новые силы, в том числе и из бывших повстанцев.

Человек кристальной честности, стоявший у истоков создания органов ЧК – ГПУ в Якутии, С. М. Аржаков являлся одним из тех, кто придал чекистской деятельности глубокую партийность и законопослушание, опору на трудящиеся массы. И именно поэтому остатки эксплуататорских классов, ориентировавшиеся на внутреннюю контрреволюцию и внешнюю интервенцию, терпели сокрушительное поражение. Не будет преувеличением сказать, что к таким людям, как С. М. Аржаков, один из первых сотрудников Якутской ЧК, относятся слова, принадлежащие пламенному Ф. Э. Дзержинскому – первому председателю ВЧК ОГПУ: «Мы – солдаты на боевом посту. И я живу тем, что стоит передо мной, ибо это требует сугубого внимания и бдительности, чтобы одержать победу. Моя воля – победить, и, несмотря на то, что весьма редко можно видеть улыбку на моем лице, я уверен в победе той мысли и движения, в которой я живу и работаю».

В. Гуляев

Завали зверя в логове

Суровецкий Аскольд Евгеньевич (1942 г. р.) – подполковник, начальник отделения КГБ ЯАССР в 1985 г. Член сборной команды КГБ ЯАССР по ориентированию, шахматам и летнему многоборью. 2-й призер чемпионата мира и чемпион Европы по пауэрлифтингу среди ветеранов. Награжден медалями «За безупречную службу» I, II, III степени, грамотой председателя КГБ ЯАССР.

В конце 1920 года на документах Якутского губчека появилась новая подпись: Ур-Мак. Строчки, написанные хорошо выработанным почерком, как бы врезались в ваше сознание. Чувствовалось, что человек, писавший их, обладал твердым характером, сильной волей и крепкой верой в правоту своего дела.

Он уже привык к тому, что звали его не по имени-отчеству, а короче – по первым буквам его двойной фамилии, и даже в официальных документах печатали: «Назначить тов. Урмак…»

Урядников-Макаров Василий Зосимович, 1895 года рождения, уроженец Казанской губернии, до приезда в Якутск прошел большую жизненную школу. Даже скупые анкетные данные говорят о многом, поражают насыщенностью событий в его жизни. С 1915 года Урмак, закончивший казанскую школу прапорщиков, находился на военной службе. В 1917–1918 годах был членом полкового комитета в Красной армии, командиром роты, инструктором Нижнеудинского полевого штаба, начальником оперативного штаба Амурской области, начальником партизанского отряда в Томске, адъютантом ревштаба. В 1919 году приговорен белогвардейцами к смертной казни, бежал. За его голову назначалась премия 30 000 рублей. В 1920 году был комендантом полка, инспектором коллегии инструкторов, помощником начальника головного отряда 5-й Армии.

В Якутск Урмак приехал впервые. Он поселился в доме Юшманова по Большой улице.

Обстановка в городе была напряженной. Утверждение нового строя в жизни якутского народа преодолевало препятствия, связанные с экономической зависимостью бедноты от тойонов, с политической отсталостью масс, сопровождалось большими трудностями в снабжении продовольствием и промтоварами.

Пытаясь использовать создавшееся положение в своих целях, снова стали поднимать голову недобитые белогвардейцы, тойоны и буржуазные экстремисты, которые не извлекли урока из событий, происходивших в августе 1920 года, когда был раскрыт контрреволюционный заговор в Якутске, не оценили чрезвычайную терпимость советской власти к ее бывшим противникам – ни к одному из организаторов того, так называемого Оросинского, заговора не была применена высшая мера наказания.

Ненависть к советской власти заставляла их обращать свои взоры на Восток, на «страну восходящей контрреволюции», ожидая от неё моральной и материальной поддержки.

Подготовка к очередному контрреволюционному выступлению велась основательно. За помощью на переговоры в Японию был направлен один из активных белобандитов – А. Рязанский; во Владивосток за подкреплением уехал другой посланец – П. Яковлев.

Прикрываясь культурно-просветительской деятельностью общества «Саха омук», некоторые члены бывшего белогвардейского облсовета, участники подавления советской власти и расстрелов красноармейцев в 1918 году и отдельные известные тойоны вели там политические дискуссии, возбуждавшие антисоветские чувства, подбирали нужных людей для сколачивания из них организации заговорщиков.

Метод старый, как мир, – делать пожар чужими руками. А найти их не трудно в такое смутное время. И сходились под одной крышей и просто недовольные, и те, кто проводил агитацию против советской власти, устраивал саботажи на предприятиях и в организациях, и лидеры буржуазных партий. Влияние организации распространилось и на многих красноармейцев из караульного батальона, и на руководителей комиссариата и других организаций.

* * *

Совещание в Губчека затянулось. После разбора дел коснулись вопроса о политической обстановке в городе. Вридпред Губчека Г. И. Шергин информировал о том, что в городе распространяются слухи о подготовке к контрреволюционному выступлению. Об этом губвоенкому И. Л. Карпето сообщил один из членов партии эсеров К. Рудаков. Этот мягкий по характеру человек, плохо видевший даже в своих старых очках и несколько рассеянный по натуре, не мог назвать конкретных лиц, но высказал отрицательное отношение отдельных эсеров к таким действиям и потому посчитал необходимым предупредить соответствующие органы.

– Таким образом, – подвел итог Шергин, – подтверждаются полученные ранее товарищами Тахватулиным и Кочневым сведения о проводящейся среди населения пропаганде против Советской власти и агитации к организации заговора. Выявлены отдельные лица, скрывающие оружие.

Шергин сделал паузу, обвел присутствующих внимательным взглядом и решительно произнес:

– В этой обстановке особенно важно для чекиста не проходить мимо любых сведений, которые могут представлять интерес в деле защиты революционных завоеваний. Я напоминаю об этом потому, что один из наших сотрудников, к которому сначала обратился Рудаков, отказался даже выслушать его и заявил, что это все пустяки. Таким людям не место в ЧК!

Шергин хорошо знал, какую опасность для товарищей и для общего дела представляет собой равнодушный человек. Равнодушие всегда было верным помощником врага. Именно оно стоило ему тюрьмы во время Бодайбинского восстания.

Выходец из бедной якутской семьи, Шергин с детства не мог спокойно воспринимать несправедливость. Еще в период учебы в Якутской учительской семинарии он активно включился в революционную деятельность.

– Наша задача, – в голосе Шергина зазвучала требовательность, – установить всех заговорщиков, особенно главарей, места их сборищ, планы и сроки готовящегося выступления. Особое внимание обратить на посетителей общества «Саха омук».

* * *

Приступив к работе в ЧК, Урмак заметил для себя, что в армии все-таки было проще: тут – красные, там – белые, шашки наголо, как говорится, – и вперед! Здесь же попробуй распознай, кто есть кто. Враг ходит рядом и плетет сети. Надо перестраиваться, мобилизовать свою бдительность, выработанную постоянным столкновением с противником, на работу в новых условиях.

Чутье человека, прошедшего испытания революционными делами, подсказывало, что не все ладно в поведении одного из частых гостей хозяина дома, в котором жил Урмак. Юшков из Владимировки постоянно останавливался у Юшманова, привозил ему продукты. По вечерам он куда-то исчезал, возвращался поздно, держался настороженно.

Урмак понимал, что нельзя с хозяином заводить какой-либо разговор о Юшкове, чтобы не показать свой интерес к нему. Надо попытаться проследить за его выходами в город по вечерам.

В один из суровых январских вечеров, в очередной приезд Юшкова в Якутск, Урмак приготовился выйти вслед за ним. Он стоял уже одетый в темной комнате у окна, наблюдая за едва видимым крыльцом дома. Долго ждать не пришлось. Примерно в половине седьмого на крыльцо упала полоса света. Это открылась дверь и тут же захлопнулась. По ступенькам не спеша спускался Юшков, на ходу натягивая рукавицы и поправляя шапку. Урмак заметил, куда он повернул, и тоже двинулся к выходу. Теперь бы не упустить!

Слабая освещенность улиц и туман были на руку. Спина Юшкова едва маячила впереди. Сразу за сгоревшим военкоматом он приблизился к двухэтажному дому и стал оглядываться. Урмак успел прижаться к деревянным воротам какого-то дома, растворившись в их темном силуэте. Юшков вошел в подъезд дома.

Немного выждав, Урмак пробрался к развалинам военкомата, где проще было скрываться. Едва он выбрал удобное для обзора место, как услышал голоса. У дома остановились двое. Оживленно беседуя, посмотрели по сторонам и направились в дом. Урмак почувствовал, что попал в точку, и, затаив дыхание, наблюдал.

Воздух над городом как будто застыл, и в вечерней тишине особенно отчетливо слышались перекличка собак и хруст жесткого снега под ногами редких прохожих. «Черт, до чего же холодно!» – думал Урмак, мелко вздрагивая от постепенно прохватывающего его мороза. Он насчитал девять человек, которые вошли в дом напротив, но уже с полчаса больше никто не появлялся.

«Компания, видимо, вся собралась. Пора уходить». Урмак стал выбираться на дорогу. В голове теперь назойливо вертелся вопрос: как проникнуть в круг этих людей? Различные варианты возникали и разрушались, пока он возвращался к себе.

Хозяин возился во дворе. И тут Урмак вспомнил одну встречу в первые дни после приезда в Якутск, когда он ходил по городу, изучал его улицы со скрипучими дощатыми тротуарами и одно-, двухэтажными домами. Как известно, новый человек всегда бросается в глаза коренному жителю. Иван Васильевич Егоров по своей общительности и любопытству всегда первым подходил знакомиться.

– Добрый день, хороший человек! Впервые у нас, я так понимаю? – Егоров дружелюбно улыбался. Добрая улыбка – серьезное средство для установления взаимного доверия.

Урмак был рад этому разговору. Много нового узнаешь из таких бесед. Егоров даже показал свой дом, приглашал зайти, но Урмак в тот раз отказался из-за позднего времени. Теперь же он почувствовал, что просто необходимо встретиться с Егоровым – тот должен знать о настроениях населения, возможных сборищах людей.

* * *

Егоров обрадовался приходу нового знакомого, этого смуглого человека с военной выправкой. Он сразу понял, что неспроста Урмак зашел к нему. Засуетился с чайником – надо же угостить гостя.

Урмак с удовольствием пил живительный напиток.

– Почему не спрашиваешь, Иван, зачем пришел к тебе?

– Пришел – значит, дело есть. Сам скажешь, я так понимаю.

Егоров закурил трубку.

– Ты прав. Не знаю, так ли меня поймешь… – Урмак помедлил. – Неспокойно что-то в городе.

– Правильно пойму. Неспокойно, ох, неспокойно! И вот что скажу тебе. Слышал я недавно, что имеется какая-то организация в городе. Заинтересовался я, да все только слухи ходят. А тут на днях подвернулся мне Егор Сивцев, с которым в 1916 году мы в одной квартире жили. Спросил его, что он знает о тайной организации. Сказал, что состоит в организации Юшкова.

Урмак почувствовал, как сердце его резко сжалось, а потом вытолкнуло кровь в голову. Не ожидал он услышать эту фамилию от Егорова.

Разговор продолжался, но слова едва улавливались. Егоров что-то рассказывал, Урмак кивал головой, а сам обдумывал дальнейшие действия.

– Иван, ты помнишь белогвардейский переворот в Якутске в восемнадцатом году?

– Помню, помню! Страшное дело было!

– Понимаешь, все может повториться, если не остановить вовремя. Это очень опасная организация! Разоблачить их будет не просто. Надеюсь, Иван, на твою помощь.

Егоров задумался, потом медленно произнес:

– Говорят, есть такое, чего никто не отгадает.

– Это что, загадка?

– Да, якутская. Отгадаешь?

– Пожалуй, нет, – после некоторого раздумья сказал Урмак.

– Мысль. Понимаешь? Ее отгадать никто не может. А смогу ли я узнать то, что нужно?

– Об этом они между своими сообщниками будут говорить открыто. Только запоминай. Сложнее войти к ним в доверие. Но я думаю, ты справишься.

Поздно вечером Урмак возвращался от Егорова по темным улицам города, продолжая размышлять о предстоящих событиях, о тяжелом времени этого сурового края.

* * *

Егоров как-то сразу проникся доверием к Урмаку. Его просьбу познакомиться через Сивцева с Юшковым и войти в их организацию он воспринял спокойно: действительно, для него это не составит особого труда. Сивцева он как бы случайно встретил на следующий день после разговора с Урмаком. Нисколько не сомневаясь в своем старом знакомом, Сивцев согласился свести его с Юшковым.

Встреча произошла через несколько дней в одном из домов в центре города. После знакомства Юшков стал выяснять возраст Егорова, чем занимается, где живет, почему решил связаться с ним.

Потом он заявил самодовольно, что организация у него большая и скоро большевикам и их «разбойничьей власти придет конец».

– Вы тоже должны войти к нам со своими людьми. Вы же представители якутской нации.

– Людей у меня пока мало, – не торопясь, словно подсчитывая в уме, сказал Егоров. – Но, наверно, еще найду, я так понимаю.

– Хорошо, но с этим нужно поторопиться, так как скоро мы должны выступать. От вас требуется хотя бы десять человек. Ну, а пока приходите во вторник на собрание в семь часов вечера. Это за сгоревшим военкоматом двухэтажный дом. Только смотреть надо, чтобы за вами чужой не увязался.

– Я его встречу возле дома, – сказал Сивцев.

Егоров вышел на улицу с приятным чувством хорошо выполненной просьбы своего друга Василия, который говорит, что все близкие товарищи зовут его Урмак. Егоров подумал, что и он теперь имеет на это право.

– Здравствуй, Урмак! – радостно протянул навстречу ему обе руки Егоров.

– Иван, и ты меня так называть будешь? – Он посмотрел на широко улыбающегося с хитринкой в глазах Егорова и понял, что у того все в порядке. – Вижу, вижу. Рассказывай, как там было.

– Подожди, Урмак! У меня душа поет. Послушай-ка! – Егоров вдохнул, распрямился, опустил подбородок к груди и, глядя прямо перед собой, запел негромким гортанным голосом.

Урмак с интересом наблюдал, как Иван исполнял свой импровизированный напев. Торжественные и радостные интонации, исходящие откуда-то из самой глубины его существа, сдерживались напряженным вибрированием голосовых связок и резкими обрывами мелодии. И это удивительно точно выражало чувства искренне счастливого человека, не имеющего возможности говорить об этом всем во весь голос.

Урмак был поражен. Он понимал состояние человека, впервые успешно сходившего в разведку. Но теперь ему предстоит выполнить более сложное задание. Время не ждет! Чекистам не известны пока главные заговорщики, планы и сроки их исполнения. Действовать сейчас надо быстро, решительно и, может быть, даже рискованно.

* * *

В кабинете Губчека Шергин, Литвинов, Урмак, Баширов и Тахватулин рассматривали имеющиеся материалы о готовящемся выступлении против Советской власти. Оценивая обстановку в городе, Шергин заявил, что контрреволюционеры разных мастей не сложили оружия, продолжают собирать силы, проводят организационную и агитационную работу среди населения не только города, но и окружающих сел и деревень.

Тахватулин, который еще в 1918 году вместе с Башировым вел нелегальную борьбу с белогвардейщиной и содержал в своем доме подпольную типографию, показал на лежащие перед ним бумаги.

– Продолжают поступать сведения о слухах, которые ходят по городу. Речь идет о заговоре. Говорят, что готовятся также выступления в Табаге, Мархе, Магане… Всего называют семь пригородных сел. Есть конкретные фамилии, но пока не ясна их роль в организации.

– Один из организаторов, – сказал Урмак, – Ефим Юшков. Это уже понятно из полученных материалов. При удачном исходе с Егоровым нам могут стать известны другие главари заговорщиков.

– Только здесь нужна особая внимательность и осторожность, – подчеркнул Шергин. – Мы с вами говорили, как должен вести себя Егоров и что узнать. Проведите с ним тщательную беседу по заданию.

– Он почувствовал себя охотником и готов идти даже в самую берлогу зверя, как он говорит.

– Товарищи! – Литвинов придвинул стул поближе к столу, устроился поудобнее. Он был здесь самый старший по возрасту. – Сегодня зашел ко мне Браташ из реввоентрибунала, привел с собой курсанта партийных курсов Алексея Пономарева. Интересный парень! Предан революционному делу, проявляет инициативу. Возможно, подойдет для работы в ЧК. Но сначала нужно проверить, как говорится, на деле. Как раз представляется такой случай. Дело в том, что Пономарев сообщил о своем знакомстве с работником Губвоенкомата Павловым, который после нескольких встреч с ним признался, что является членом тайной организации, имеющей целью свержение советской власти в Якутске, выполняет задание по вербовке новых людей и руководит одной из групп. Он так называемый десятский, а выше стоят сотские. Вы понимаете, насколько уже оформилась эта организация! Имеет своих вдохновителей, главарей, подчиненных…

– И покровителей, – вставил Баширов. – Получены сигналы о том, что архиерей Сафроний Арефьев якобы связан с заговорщиками.

Все возбужденно заговорили о связях церкви с контрреволюционерами, что она не останется в стороне. Вспомнили, как Арефьев еще в период колчаковской власти говорил напутственные речи белогвардейцам, призывал их «мотать красноармейские кишки на штыки».

– Кроме того, – добавил Баширов, – по заявительским материалам у него скрыто много золотых царских монет, ценных вещей и продовольственных товаров.

– И все-таки требуется дополнительная проверка, – прервал Шергин. – А брать Арефьева, я считаю, нужно будет в момент ликвидации заговора.

– Я хочу продолжить, – снова сказал Литвинов. – Павлов должен познакомить Пономарева со своим «сотским». Пономареву я дал задание запоминать всех, кто связан с заговором, и их планы. Я думаю, что неплохо бы установить наблюдение за встречами Пономарева с Павловым.

– Можно выделить для этого двух сотрудников, – Шергин сделал для себя пометки. – Туман сгущается, товарищи! И в этой обстановке нужна еще большая бдительность и оперативность. Давайте подумаем теперь над планом ликвидации заговора. Какие будут предложения?

* * *

Во вторник Егоров не спеша собирался на собрание заговорщиков. Он еще раз вспомнил, о чем ему говорил Урмак, и мысленно настраивался на предстоящие неприятные для него разговоры с озлобленными людьми, замышляющими совершить новую кровавую вылазку ради своих корыстных целей. В этом Егоров не сомневался – он хорошо знал простой народ, мирный, гостеприимный, желавший только спокойного труда и счастливой жизни своим детям.

«Человек становится зверем, хищником, когда им овладевает жажда богатства, накопительства, – думал он, натягивая торбаса. – Появляется зависть к богатству других, жадность, пренебрежение к бедным и жестокость к тем, кто требует равных прав».

Выйдя из дома, Егоров посмотрел вдаль. Тумана не было. Темнело. Сизый дым из труб домов медленно поднимался вертикально вверх и как будто растворялся где-то там высоко в почерневшем небе. А под ногами лежала свежая пороша, мягкая, сверкающая. Егоров вдохнул морозный воздух, присел, набрал в ладонь снега, поднес ко рту, губами захватил немного, а потом растер им лицо. Приятная чистая влага освежила его.

Минут через пятнадцать он уже находился в большой квартире, где кроме Юшкова и Сивцева собрались еще человек десять. И, как заметил Егоров, ни у одного из этих людей во взгляде не было дружелюбия, искренности, только настороженность и недоверие к новому человеку. Однако после рекомендаций Юшкова и Сивцева скованность присутствующих перед Егоровым постепенно рассеялась и высказывания их стали откровенными. Все ожидали возвращения Рязанского и Яковлева с хорошими новостями по переговорам с Японией, чтобы начать вооруженное выступление. Но долгое их отсутствие порождало все большее нетерпение и нарастающее желание выступить немедленно, а после захвата власти присоединиться к Дальневосточной республике и получить военную помощь от Японии.

Новгородов высказал свою точку зрения:

– Мы сами, без посторонней помощи, из-за недостатка оружия и сил установить свою власть не сможем, поэтому нужно связаться с Японией, которая даст нам и оружие, и людей. От Японии мы будем зависеть только экономически – давать ей золото, меха, кость, а во внутреннюю жизнь она вмешиваться не станет. Тогда другие будут нашими подданными, и ходить их заставим по струнке. А если вздумают бунтовать, то подавлять будем жестоко и беспощадно.

– Пора выступать! Скоро уже весь город узнает об этом, и все наши планы рухнут! – нервно махал руками Бурнашев.

– Тянем уже три месяца и ничего не делаем, – раздался голос внушительного внешне красноармейца Филиппова.

– У меня все готово, – заявил Сивцев, – но другие медлят.

Юшков и Янобердинов стали выяснять у каждого, сколько людей готовы выступить, количество вооруженных.

Дела по организации выступления уполномочили вести Иннокентия Корякина.

Егоров слушал, запоминал и много бы еще мог узнать в этот вечер, но к нему подошел Сивцев и сказал, что надо выйти на улицу и заменить Соколова, который стоит на карауле. Егоров вышел. У входа в подъезд, подпирая дверной косяк плечом, стоял Соколов. Они перекинулись парой слов, и Соколов ушел в квартиру.

Часа через полтора вышел Сивцев и предложил зайти погреться, так как собрание закончилось и сейчас будут расходиться. Егоров отказался, сказал, что пойдет домой. Но прежде поинтересовался, когда и где будет проходить следующее собрание.

– В четверг соберемся у Попова, а потом в другом доме. – Сивцев засмеялся. – Бурнашев снял его под видом устройства гулянок. Там даже телефон есть.

* * *

На очередном совещании в Губчека Шергин разложил на столе карандашный набросок схемы города. Стоя, опершись одной рукой о стол, он показывал товарищам расположение домов и улиц на чертеже.

– Крестиками здесь помечены семь домов, в которых проходят сборища заговорщиков. Но пока нет уверенности, что нам известны все. Какими еще новыми сведениями мы располагаем?

Литвинов первым вступил в обсуждение:

– По сообщению Пономарева и нашим наблюдениям Павлов через несколько дней познакомил его с «сотским» Слепцовым. Это бывший колчаковский дружинник и активный участник подавления Советской власти в Якутске в 1918 году. Пономарев характеризует его как очень самонадеянного, горячего, нервного на вид, отчаянного. По словам Слепцова, дни большевиков сочтены, а власть их случайная, временная. Он заявил, что скоро они свергнут эту власть и «перережут всю большевистскую тварь». А Пономарева предупредил, чтобы держал язык за зубами.