Текст книги "Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности"

Депрессия
Жюли Реше, философ и негативный психоаналитик

Русская служба BBC попросила людей с опытом депрессии поделиться своим мнением и выяснила у них, что «Депрессия – это не лень… Это заболевание, которое требует профессионального лечения»; «Меняется химия в голове – одних веществ стало меньше, других стало больше. Вы уже не можете сами себе помочь. Нужно изменить эту химию, обратившись к врачу» [57]57
  «Нас учили, что ныть нельзя»: как принять и преодолеть депрессию // Русская служба BBC. 2017. 4 декабря. URL: https://www.bbc.com/russian/features-42228421


[Закрыть]. Кристина Бутаева, одна из участниц опроса, признается: «В самом начале было стыдно ныть, неловко себе признаться. Ведь жизнь вокруг продолжается. И хотелось бы сказать: а мне сейчас грустно. Но от тебя настолько ожидают улыбок… Приходится соответствовать, и в этом есть большая дисгармония. Впервые поныть я смогла только у специалиста. Наконец-то смогла сказать: мне плохо, да!»

То, что раньше называлось «у меня горе», «мне грустно», «тяжело на душе» и «тошно жить», постепенно заменяется универсальным выражением «у меня депрессия». В результате массового тренда психологизации, биологизации и медикализации человеческого существования то, что когда-то интерпретировалось в категориях морали, начинает рассматриваться прежде всего как биологические и психологические процессы. Человеческие проблемы превращаются в болезни и психические расстройства, а «мне плохо» превращается в «у меня депрессия».

В том, как депрессия воспринимается обществом, есть две крайности – или два лагеря. Эти два лагеря – неверующих и верующих в депрессию – условно можно назвать морализированным и психологизированным. Первый лагерь попросту отрицает депрессию как самостоятельный феномен, считает ее вымыслом, плодом ленного ума и избалованного нрава. Во втором лагере депрессия существует и признается соматическим заболеванием, обусловленным биохимическими процессами. Столкновение этих двух лагерей можно наблюдать в соцсетях, форумах, блогах – и в других жанрах публичного дискурса. Например, на форуме tjournal.ru, где инициатор треда жалуется на «тотальную депру», можно найти следующие советы: «Просто не грусти))», «Займись делом», «Сходи на Октябрьскую, возьми большой капуч в Лавке», «Моим одноклассницам еще помогло выгодно выйти замуж», «В церкви когда была последний раз?» К этому лагерю принадлежат в основном старшее поколение и люди более традиционных взглядов. Это те, для кого психологизированный мир еще чужд, они не научились размышлять в категориях психологических ярлыков и психиатрических диагнозов и все еще думают в рамках ежовых рукавиц морали. Вероятно, если у них трудности, они не спешат за помощью к психологам, а действительно винят себя в лени и пытаются собраться с духом, идут в церковь и не особо волнуются о дефиците серотонина.

Однако им немедленно отвечают из лагеря противоположного: «Депрессия – это диагностируемая болезнь, и лечится она медикаментозно», «Депрессия – это обычно с серотонином связано», «Ты точно хочешь разобраться в твоей проблеме? Если да, то рекомендую как специалист обратиться к психотерапевту или к психиатру (идеально к двоим). Если это депрессивный эпизод, то можно использовать психотерапию (например, КПТ) или медикаменты».

Для лагеря «морализированных» сам факт того, что кто-то жалуется на депрессию, – уже повод посмеяться [58]58
  См. «Обесценивание».


[Закрыть]. В ответ лагерь «психологизированных» создает мемы, в которых порицает несерьезное отношение к депрессии как наивное и непродвинутое. К примеру, есть мем с изображением ликующего человека и надписью «Когда кто-то сказал „не грусти“ и твоя хроническая депрессия моментально исчезла».

Сторонники «психологизированного» подхода убеждены, что депрессия – это физическая болезнь с биологической основой и психическим расстройством с определенной симптоматикой. «Мне плохо» кажется им сомнительным и абстрактным утверждением. А вот утверждение «У меня депрессия» – то есть у меня что-то физически что-то не так с головой – выглядит вполне веским и конкретным аргументом.

Под биологической основой депрессии обычно подразумевают химический дисбаланс: дефицит нейротрансмиттеров, в частности серотонина. Однако в продвинутой научной психиатрии эта теория считается устаревшей и упрощенной. Рональд Пайс, американский профессор психиатрии, говорит о необходимости разрушить миф о том, что современная психиатрия одобряет эту гипотезу [59]59
  Pies. R. W. Debunking the Two Chemical Imbalance Myths, Again // Psihiatric Times. 2019. № 8(36). URL: https://www.psychiatrictimes.com/view/debunking-two-chemical-imbalance-myths-again


[Закрыть]. Он заявляет: «За последние тридцать лет я не слышал, чтобы знающий, хорошо обученный психиатр делал такие нелепые заявления, разве что, возможно, насмехаясь над ними». Пайс утверждает, что депрессия требует куда более сложных и комплексных объяснений, чем нехватка серотонина, которая по сути ничего не объясняет.

Кроме разных оттенков спектра состояния «мне плохо» другими симптомами депрессии как психического расстройства считаются такие физиологические параметры, как слабость, нарушения сна и аппетита. Если ваше «плохо» дополнено этими критериями, у вас диагностируют депрессию. В эти диагностические критерии свято верят как эксперты-медики, так и рядовые граждане, ведь они перечислены в МКБ (Международная статистическая классификация болезней) и DSM (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам). Последнее руководство часто называют «библией» психиатрии – и не только потому, что DSM – настольная книга психиатров, инструкциям из которой полагается неукоснительно следовать. Дело еще в том, что многие описанные в нем психические расстройства и критерии их диагностики были внесены туда не в результате научных исследований, а в результате коллективного решения сообщества психиатров, которые, по мнению критиков DSM, патологизировали значительную часть нормальных человеческих состояний, в том числе грусть. Один из таких критиков – психотерапевт Джеймс Дейвис – опровергает его научность, утверждая, что DSM – продукт культурной, а не научной деятельности, из-за этого он во многом основан на стереотипах [60]60
  Davies J. Cracked; Why Psychiatry is Doing More Harm than Good Icon, London, 2013.


[Закрыть]. Дейвис сравнивает психиатрическое соглашение, на основании которого создаются диагнозы в DSM, с соглашением богословов, свидетельствующих, что Бог существует, – при этом их соглашение не доказывает, что Бог существует, но лишь демонстрирует, что богословы верят в него.

Сторонники лагеря «морализированных» постепенно присоединяются к более прогрессивному коллективу «психологизированных». Во-первых, диагноз «депрессия» – комфортнее, чем строгая мораль. Раз депрессия – это болезнь и психическое расстройство, то людей нельзя винить за проявление их симптомов: они больные, теперь их полагается не уличать в слабости духа, а жалеть и лечить с помощью специальных таблеток и специально обученных врачей. Диагностированная болезнь также предполагает определенный статус в обществе – человека, к которому нужно относиться с пониманием и поддержкой. Ему нельзя сказать «Соберись, тряпка» и даже «Не грусти». Вы теперь не тряпка, собираться больше не нужно. Само приобретение такого статуса уже терапевтично по отношению к любому «мне плохо». Во-вторых, неверие и отрицание депрессии как болезни порицается как варварство и проявление нетолерантности. Дескать, таким образом неверующие стигматизируют людей, больных депрессией, не распознают серьезность их состояния, перенося вину и ответственность за него на них самих, а это несправедливо, ведь нужно не упрекать самих людей, а винить (и лечить) дисбаланс их химических процессов.

Тенденция к признанию депрессии болезнью – следствие психологизации и медикализации, характерных для современного общества в целом. Страдания и боль, которые человек может испытывать в ходе своей жизни, – в том числе психологические – сводятся к патологиям, которые требуют медицинского лечения и фармакологической нормализации. Философ Филип Рифф, еще в 1960-х годах предупреждавший, что вскоре психология всецело заменит собой мораль, судя по всему, был прав [61]61
  Rieff P. The triumph of the therapeutic. Uses of faith after Freud. Chicago, 1987.


[Закрыть]. Разница между уходящим в прошлое дискурсом морали и приходящим ему на смену психологическим не так уж и радикальна. По Риффу, второй – морально деградировавшая версия первого (Рифф – безусловно бумер). Новый «психологический человек», в отличие от олдскульного человека морали, сосредоточен на своем внутреннем мире психологических процессов, он руководствуется не моральными идеалами, а идеалами психологического благополучия. Он понимает слова «депрессия», «травма» и «токсичный», в то время как слова «плохо» и «хорошо» мало о чем ему говорят.

Ментальные страдания (в форме депрессии, травмы и тревожности), с жалобами на которые мы обращаемся к психологу, заменили собой греховность, с жалобами на которую раньше обращались к священнику. Мечта о посмертном рае, где отсутствуют страдания и который нужно заслужить моральным поведением, трансформировалась в мечту о прижизненном рае, где тоже отсутствуют страдания и которого нужно достичь правильно подобранными аффирмациями и антидепрессантами. На смену моральным религиозным авторитетам, вещающим от имени Бога, пришли вещающие от лица научного и псевдонаучного авторитета. Миссионеры психологии обращают неверующих в свою веру. Ведьмы, порицающие религиозные догмы, превратились в заблудших, отрицающих химический дисбаланс.

Условность разделения на два лагеря и их сходство воплощаются в искреннем крике о боли. На форуме сайта psychologies.ru 24-летняя Анастасия делится своей историей шестилетней борьбы с депрессией, и в ее рассказе органично совмещены упования на медиков с упованием на Бога [62]62
  См.: https://www.psychologies.ru/forum/post/49686/


[Закрыть]: «Я часто лечусь в стационарах и принимаю антидепрессанты. Я знаю, что моя болезнь на всю жизнь, но я не забываю о возможности достигнуть длительной ремиссии (стабильного хорошего состояния). В это тяжелое время я познакомилась с верующими людьми и начала изучать Библию. Мне придает сил обещание Бога, в котором сказано, что в будущем „Бог отрет всякую слезу с глаз, и смерти уже не будет, ни скорби, ни вопля, ни боли уже не будет. Прежнее прошло“. Я с нетерпением жду этого времени, когда Бог избавит меня и других людей от страданий».

Помимо верующих и неверующих существует еще и третий лагерь, к которому принадлежит и автор этой статьи. Это лагерь тех, кто наблюдает за священной войной. Он потенциально порицаем с обеих сторон, однако одновременно служит возможным местом мирных переговоров и убежищем для раненых представителей воюющих сторон. Этот лагерь не поддерживает консервативных бумеров – это даже не обсуждается: мы рады, что они вовремя собрались с духом, и желаем им удачи в раю. Однако он не может присоединиться ко второму, так как сомневается в резонности тотального сведения человеческого «плохо» к химическому дисбалансу. При этом он не отрицает наличия биологических процессов, в которых закодированы все наши состояния, а также возможности, и иногда даже жизненной необходимости их корректировать – антидепрессантами, алкоголем, психоделиками, сном, котиками или конфетами. Этот третий лагерь – отступнический: он сомневается в директивных проповедях и миссионерской позиции психиатрии, классической и поп-психологии, но созвучен с научной психологией и психиатрией, когда они занимаются исследованиями и не претендуют на конечную и исчерпывающую интерпретацию человека и его состояний.

Среди прочих, к сомневающимся наблюдателям можно причислить социолога Аллана Хорвица и клинициста Джерома Уэйкфилда, которые в книге «Потеря грусти. Как психиатрия превратила обычную скорбь в депрессивное расстройство» [63]63
  Horwitz A. V., Wakefield J. C. The Loss of Sadness: How Psychiatry Transformed Normal Sorrow into Depressive Disorder. Oxford University Press Publ., 2012.


[Закрыть] напоминают психологическому человеку, что эмоциональные страдания – это зачастую адекватная реакция на жизненные сложности. По мнению Хорвица и Уэйкфилда, нам необходимо противостоять психиатрической патологизации грусти и сведению ее к депрессивному расстройству – ведь только так мы сможем принять болезненную, но важную часть нашей человечности. Другой важный аспект, который озвучивает критическая психология в качестве упрека конвенциональной психологии, касается социальных причин страданий: страдания могут быть обусловлены несправедливым устройством общества, а не внутренними проблемами человека. Сводя депрессию к личной патологии, конвенциональная психология адаптирует человека к несправедливости и таким образом отводит взгляд от реальных социальных проблем, требующих решения.

Можно бесконечно сомневаться, критиковать и переопределять концепт депрессии, но мы никогда не можем исчерпывающе определить, что именно с нами происходит и что должно происходить, как бы точно мы ни описали химические процессы, симптомы, круги ада и типы грехов. Потенциал для интерпретаций наших состояний безграничный – и это страшно. Перед лицом этой безграничности возникает желание свести ее к объяснениям греховностью или дефицитом серотонина, после чего желательно сразу сжечь всех сомневающихся на костре, чтобы не возникало лишнего повода задуматься об этой устрашающей бесконечности.

Да и лагерь наблюдающих не выживет в дезориентирующем хаосе неопределенности. Поэтому, когда совсем прижимает бесконечностью, он скромно присоединяется к одному из тех двух более приспособленных к выживанию лагерей, просит Бога простить его грехи и запивает молитву антидепрессантами.

Инвестировать в отношения
Кристен Годси, этнограф, профессор Пенсильванского университета
Перевод Анны Шур

В электричке [64]64
  Речь идет об электричке SEPTA, которая курсирует между Филадельфией и окрестностями. – Прим. пер.


[Закрыть] по дороге в Филадельфию я часто подслушиваю разговоры. Особенно хорошо слышно пассажиров помоложе, вопящих в свои смартфоны. Меня неизменно поражает, с какой легкостью представители поколений Y и Z делятся самыми интимными подробностями своей личной жизни с десятками сограждан в общественном транспорте. И очень часто в этих подслушанных рассказах об отношениях мелькают слова «вклад» и «инвестиция». «Поверить не могу, что я так вкладывалась в эту дружбу!», «Похоже, мои инвестиции в эти отношения ничего не принесли», «Чтобы это сработало, надо вкладывать больше времени и внимания».

То, как мы сегодня говорим по-английски про отношения, во многом определяется имеющимися в языке товарно-денежными метафорами для любых эмоциональных связей. Мы «тратим время», а не «проводим» его вместе с кем-то, а когда отношения заканчиваются, мы снова оказываемся «на рынке», чтобы найти новые. Но сама идея отношений как инвестиции, как вклада, предполагает, что мы считаем их способом получить некие блага, и не важно, как именно мы эти блага определяем. Американский журнал Psychology Today открыто признает монетизацию наших привязанностей – статья 2018 года так и называется «Как инвестиции в отношения приносят финансовую выгоду» [65]65
  См.: https://www.psychologytoday.com/us/blog/the-human-side-finance/201805/the-financial-benefit-investing-in-relationships


[Закрыть]. Доклад британского Фонда психического здоровья под названием «Отношения в XXI веке: забытая основа здоровья и благополучия» [66]66
  Relationships in the 21st century: the forgotten foundation of mental health and wellbeing // Mental healt foundation. URL: https://www.mentalhealth.org.uk/publications/relationships-21st-century-forgotten-foundation-mental-health-and-wellbeing.


[Закрыть] также говорит о «вложениях»:

И общество в целом, и отдельные его члены должны как можно скорее начать вкладываться в выстраивание и поддержание здоровых отношений и в устранение препятствий, которые этому мешают.

В американской поп-культуре язык «инвестиций» глубоко проник в дискуссии о том, какие отношения можно считать здоровыми, а какие – нет. Например, в статье 2019 года с популярного сайта Oprah Daily [67]67
  Mateo A. 10 Signs Your Partner Is Emotionally Unavailable // Oprah Daily. 2019. 10 октября. URL: https://www.oprahdaily.com/life/relationships-love/a27899292/signs-emotionally-unavailable-partner/


[Закрыть] сообщается, что если партнер «ни о чем вас не предупреждает заранее и не замечает, что у вас тоже много дел, значит он недостаточно эмоционально вкладывается [в эти отношения]». Женский журнал Bustle публикует статьи вроде «11 признаков того, что вы вкладываете в отношения больше, чем ваш партнер» [68]68
  Steber C. 11 Signs You Might Be More Invested In Your Relationship Than Your Partner // bustle.com. 2018. 10 марта. URL: https://www.bustle.com/p/11-signs-you-might-be-more-invested-in-your-relationship-than-your-partner-8422886


[Закрыть], то же можно встретить и на сайте Bonobology: «Что, если ваш вклад в отношения больше, чем у партнера?» [69]69
  Anish A. R. Are You More Invested In The Relationship Than Your Partner? // bonology.com. 2021. 16 марта. URL: https://www.bonobology.com/invested-relationship/


[Закрыть] Во всех описанных случаях инвестиции партнеров рассматривают под лупой – в равной ли степени они вкладываются, одинаково ли расходуют свои эмоциональные ресурсы? Все оказывается взвешенным и подсчитанным, и язык распространился и на ток-шоу, и на таблоиды, и на весь интернет.

Почему мы используем финансовую лексику для описания ценности дружбы и любви? Что это говорит о том, как мы определяем ценность самых важных вещей в жизни? Согласно Оксфордскому словарю английского языка, слово «инвестировать» означает «вкладывать деньги в имущество, чтобы получить выгоду», и появилось оно еще в 1696 году. В 1804 году возникло новое значение: «тратить (деньги или капитал) на предмет, деятельность, проект и т. д., которые могут принести пользу или выгоду самому человеку или обществу, не рассчитывая на прибыль», а к 1837 году понятие стало еще более растяжимым: «посвящать (время, усилия и т. д.) какой-то конкретной цели, ожидая, что она принесет пользу или выгоду».

Во всех описанных случаях в основе лежит идея, что у человека есть определенный объем ограниченных ресурсов (денег, капитала, усилий и т. д.) и он должен продумать стратегию их распределения, понимая, что эти вклады и инвестиции принесут ему хорошее вознаграждение в будущем. «Инвестиция» предполагает, что вы даете что-то в надежде со временем получить что-то большее. В идею вклада всегда встроена идея вознаграждения – что прямо противоречит идеалу бескорыстной и безусловной любви к нашим близким.

Современное употребление слов «вклад» и «инвестиция» для описания отношений подчеркивает, что в нашей излишне коммерциализированной жизни внимание и привязанность стремительно становятся товаром. Понятие «инвестиции» назначает нашим чувствам потребительскую стоимость и обменный курс, и все чаще люди рассматривают любовь и сострадание как товар, которым можно торговать на рынке с ценой, определяемой изменениями спроса и предложения.

Единицу любви, которую можно было бы разделить с другом, нуждающимся в утешении, можно гораздо выгоднее вложить в богатого незнакомца в баре. Единицу близости с нынешним партнером, может быть, стоит инвестировать в поиск будущего любовника с более впечатляющими ресурсами.

Если доводить эту мысль до крайности, то и время в матке, где растет ваш ребенок, может быть выгоднее инвестировать в выращивание чьего-то еще ребенка – за гарантированное вознаграждение. Повышенный спрос на эмоциональные ресурсы создает рынки там, где их раньше не было, и мы все оказываемся вовлечены в мир, где все – вклад и никто ничем не делится, если за это не будет награды.

Возможно, мы все чаще употребляем слова «вклад» и «инвестиция», говоря об отношениях с людьми, потому что пытаемся назначить цену вещам, которые мы обычно воспринимаем как данность. Нет никаких сомнений, что наши связи с друзьями, семьей, коллегами и возлюбленными требуют заботы, и эта забота часто уходит на второй план в бесконечной суете, к которой нас принуждает современный капитализм.

Когда вы день за днем выбиваетесь из сил, чтобы на столе была еда, а счета были оплачены, самые простые проявления доброты или время, которые нужны, чтобы поддерживать отношения с людьми, могут показаться расточительством. В своем докладе об «отношениях в XXI веке» британский Фонд психического здоровья призывает граждан считать здоровые социальные контакты более ценными, чем новая машина или просторная квартира: «Собранный массив данных подтверждает, что качественные отношения могут помочь нам прожить более длинную и счастливую жизнь и снизить количество проблем с психикой. Близкие позитивные отношения могут дать нам чувство принадлежности и цели».

В этом случае финансовые термины используются для того, чтобы дать конкретную цену (продолжительность жизни, здоровая психика, понимание своих целей) отношениям, которыми в повседневной суете часто пренебрегают, и таким образом убедить читателей в том, что нужно быть менее меркантильными.

Но что, если такое внимание к ценности человеческих отношений, наоборот, еще быстрее превратит их в товар? Нужно ли будет платить за чувство принадлежности и целеустремленность? Не рискуем ли мы оказаться в мире, где богатые и власть имущие смогут наслаждаться более здоровым уровнем человеческих отношений, а бедные и социально неадаптированные окажутся в одиночестве и изоляции? Не начнем ли мы в будущем обвинять оказавшихся в одиночестве людей в том, что они просто недостаточно разумно «вложили» свои эмоциональные ресурсы? И хотим ли мы жить в обществе, где лексика финансового рынка продолжает определять то, как мы думаем о наших близких?

Уже сейчас представители молодых поколений все чаще считают детей плохой инвестицией. А женщины все чаще приходят к выводу, что мужчины редко оправдывают вложенные в гетеросексуальные отношения эмоциональные ресурсы; на подруг чаще можно положиться, они надежнее и не столь требовательны – это более выгодная «инвестиция» ограниченного времени.

В 1848 году два знаменитых немца заявили, что капитализм «не оставил между людьми никакой другой связи, кроме корысти, бессердечного „чистогана“» [70]70
  Речь идет о «Манифесте коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, в оригинале речь идет о буржуазии и «голом интересе». «Буржуазия <…> не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного „чистогана“». – Прим. пер.


[Закрыть]. Продолжая использовать слова «вклад» и «инвестиция», когда мы говорим о самой главной нашей потребности в человеческой близости и сочувствии, мы превращаем красоту и взаимность товарищества в товарно-денежные отношения и приближаем наступление мира, где корысть главенствует не только в общественном пространстве, но и в личном.