Текст книги "Красная Эстония. Свобода – наша реликвия"

Так был «запрещен» и Таллинский Совет рабочих депутатов. Все гражданские свободы были в отношении рабочих объявлены недействительными. Закон о создании суда вешателей поставил рабочий класс вне закона. Даже свобода передвижения была под запретом. 29 ноября с закрытием газеты «Коммунист» не осталось и намека на свободу печати. Теперь это «народное правительство» могло для достижения «независимости и самостоятельности» и вытеснения из Эстонии «иностранных войск» приступить к величайшему предательству…

17 декабря рабочие потребовали: вон англичан! В ответ на это 27 декабря на закрытом заседании белого маапяэва была избрана делегация к английскому генералу Синклеру – просить, чтобы английское правительство оккупировало Эстонию. Эта невыразимо подлая попытка предательства страны и народа стала широко известна в Эстонии если не раньше, то в июне 1919 года, когда К.Пятс, руководствуясь политическими интересами своей партии, разоблачил в учредительном собрании эту историю. Но в общем круговороте событий осталась незамеченной другая, не менее подлая попытка предательства, хотя она и была совершена открыто, не в такой большой тайне, как выпрашивание английской оккупации. В газете белых – «Рийги Театая» № 2 от 28 ноября 1918 года оба документа, подтверждающие предательство, сохранены для потомков. […]

Лидеры эстонской буржуазии сделали тем самым для предательства страны и народа все, что только было в человеческих силах Иуды! Каждый «ростом с локоть ребенок» знает у нас теперь фон дер Гольц-пашу и его фиговый листок – Бермонта[23]23
  Бермонт-Авалов – белогвардейский офицер, командовал корпусом, примыкавшим к армии Юденича. В октябре 1919 года корпус Бермонт-Авалова под руководством фон дер Гольца занял Ригу с целью закрепить господство германского империализма в Прибалтике. С помощью англо-французского военного флота выступление Бермонта-Авалова было подавлено. (Ред.)


[Закрыть]. Каждому сегодня ясны также масштабы этого тогда задуманного и провалившегося предательства. Не лидеры буржуазии повинны в том, что фон дер Гольц не смог укрепиться в Эстонии, что Пятсу не пришлось разделить судьбу Ульманиса, что в Эстонии к власти пробралось буржуазное правительство. Этим буржуазия обязана наступлению красных. Наступление красных на Рижском направлении вынудило германских солдат сломя голову отступить из Южной Эстонии. Наступление красных в направлении Раквере-Таллин заставило германских солдат сесть в Таллине на корабли и очистить Северную Эстонию, хотя они и не имели на это разрешения от лондонского жандармского управления. Комедия, которая в Латвии длится уже с год, была предотвращена в Эстонии благодаря успешному наступлению красных.

27 декабря красное знамя восстания трудящихся развевалось уже в Тарту и под Таллином. Таллинские рабочие 17 декабря решительно провели демонстрацию против английских «спасителей». Правительство Ллойд Джорджа не могло мечтать об оккупации, боясь английского рабочего класса. И когда буржуазные проститутки пошли предлагать свой подпередничек англичанам, то получили отказ.

Так буржуазия Эстонии осталась «самостоятельной и независимой» – вопреки желанию ее создателей!

II. Белый террор

5. Финские мясники. Спасение отечества. Белый террор

«Чем беда горше, тем помощь ближе!» – воскликнула эстонская буржуазия, когда первые отряды финских мясников 30 декабря прибыли в Таллин.

6-7 января эстонские и финские белогвардейцы уже переходят в наступление. Один за другим в руки белых переходят Тапа – 9 января, Раквере – 12, Тарту – 14, Нарва – 19, Петсери – 31 января, Валга и Выру – 1 февраля.

Отечество буржуазии было на этот раз спасено!

Кровавые волны белого террора начали белить страну и народ…

Кому принадлежит эта честь спасения отечества?

Съезд эстонской социал-демократической партии, состоявшийся в марте того же года, признал:

«Участие во временном правительстве представителей эстонской социал-демократической партии обеспечило создание независимой демократической республики Эстонии, в которой эстонский рабочий класс жизненно заинтересован» («Сотс.» № 54, 6 марта 1919 г.) […]

Сотсы буржуазнее, чем сама буржуазия! […]

И сотсы послали Аугуста Рея в Хельсинки – на съезд финских социал-предателей – разъяснить, что трудящиеся Эстонии «жизненно заинтересованы» в прибытии финских мясников, и чтобы финские сотсы не помешали кровавому Маннергейму обескровить и эстонских трудящихся, как он обескровил рабочий класс Финляндии, то есть сделать то, что эстонской буржуазии в союзе с Реем было не под силу. […]

Нельзя сказать, чтобы финским и шведским социал-предателям – таннерам и брантингам – было трудно «повлиять на свои правительства». Мы увидим ниже, что «Сотс.» прекрасно знала, что финские белогвардейцы с Маннергеймом «прямо-таки сгорали от желания прийти на помощь». Надо было пустить шведским и финским трудящимся пыль в глаза, чтобы трудящиеся «не повлияли на свои правительства», не повлияли так, чтобы посылка мясников не состоялась. Пятс для этого не годился. Но Рей – годился. И этот государственный муж заслужил себе шпоры белого рыцаря. Маннергейм предоставил «частной инициативе» полную свободу нанимать мясников и оправдывался перед финским рабочим классом тем, что эстонские сотсы прислали прошение. «Финский Социал-демократ» омывал окровавленные руки каинов эстонских трудящихся, описывая героическую борьбу малочисленного эстонского народа против русского большевистского империализма – за самоопределение и свободу. Финские социал-демократы смывали этим и с рук Маннергейма кровь эстонских рабочих и оттягивали момент освобождения финского рабочего класса, ибо буржуазия Финляндии была кровно заинтересована в том, чтобы красный флаг не укрепился на южном побережье Финского залива. […]

Если Пятс для спасения буржуазного правительства Эстонии готов был нанять мясников где угодно, то это было вполне в порядке вещей. Классовые интересы эксплуататоров всего мира требовали, чтобы и в Эстонии трудовой народ не пришел к власти. Однако точно так же в порядке вещей было и то, что мы не отказывались от помощи латышских и русских товарищей[24]24
  Сотсы пытались оправдать иностранную интервенцию в Эстонии тем, что эстонским трудящимся оказывали дружескую помощь русский и латышский народы. (Ред.)


[Закрыть]. Ни одной партии, именующей себя рабочей партией, не пристало проливать слезы над тем, что рядом с эстонскими красными коммунистическими полками шли русские, финские, латышские, китайские полки, батальоны и роты, а надо жалеть, что вместе с ним не шли усмирять эстонскую буржуазию и ее лакеев – сотсов также английские, французские и американские красные пролетарские полки. […]

Что же это были за указы, превратившие обстановку в кошмарную […]? Это были указы Пятса-Рея от 5 декабря 1918 года – о военно-полевых судах. Теэмант[25]25
  Я.Теэмант в описываемый автором период был прокурором эстонской буржуазной республики. (Ред.)


[Закрыть] был в 1905–1906 году заочно приговорен военно-полевым судом к смертной казни, отсюда, по-видимому, и идет житейская мудрость его, Пятса и Рея, что соответствующие царские уложения для демократической республики слишком узки: они смастерили петлю по демократическому фасону – более просторную. Теперь она должна была прийтись по шее каждому пролетарию.

Все, кто каким-либо образом действуют против Эстонской республики или работают на пользу врагов государства, или те, кто, находясь с ними в связи, оказывают им какую-либо помощь, все распространители опасных для Эстонской республики слухов – подлежали, согласно этим указам (§ 95 п. «а» и «д»), преданию военно-полевому суду и как правило – к «расстрелу». Возможны ли еще более расплывчатые указы? […]

Толстые шеи, заплывшие жиром затылки были защищены от этих неопределенных указов, несмотря на расплывчатость последних. Ни один серый барон не был предан военно-полевому суду, хотя он и не давал пятсовскому правительству ни зерна, ни скота, а, сберегая их для Петербурга[26]26
  Серые бароны – кулаки, ожидая реставрации старых порядков, надеялись сбыть свою продукцию с большой выгодой на Петроградском рынке. (Ред.)


[Закрыть], действовал «на пользу врагу» и «против Эстонской республики». Ни один богач, бойкотировавший «заем свободы» и действовавший тем самым «на пользу врагу», не был предан военно-полевому суду. Хуже того! Явные предатели страны и народа – бароны, попы, нетерпеливо ждавшие из Курляндии фон дер Гольца, бывшие в непосредственной «связи» с Адальбертом Фольком и фон Стриком[27]27
  Адальберт Фольк – бывший тартуский адвокат. Еще до Великой Октябрьской социалистической революции призывал Германию аннексировать Прибалтику. В 1928 г. в Берлине, а в 1919 г. в Кенигсберге вербовал немцев для участия в борьбе против трудящихся Прибалтики и Советской России. Хейнрих фон Стрик – последний ландмаршал Лифляндии. Носился с авантюрными планами создания зависимого от Германии государства в Прибалтике. (Ред.)


[Закрыть] и следовательно «каким-либо образом» наверно действовавшие против интересов Эстонской республики, – эти предатели с тугими кошельками не были отправлены под охраной штыков в военно-полевой суд, а отправляли туда батраков! И тогда, в феврале, на маапяэв мясников явился, пожимая плечами, Яан Теэмант: он, мол, долго искал, но нигде не нашел параграфа, по которому предателей дворянского происхождения можно было бы привлечь к ответственности. […]

Подпольная газета «Коммунист» сорвала покрывало с этих разбойничьих притонов. Бежавший с места расстрела тов. Яан Корнак так описывает суд вешателей:

«Судьями были молодые офицеры. Меня допрашивали там следующим образом:

Суд: Тебе известен протокол, который на тебя составлен и на основании которого ты арестован?

Я: Да, это донос по личной злобе.

Суд: Сколько денег получил ты от красных? Ты работаешь? Кто сейчас председатель Таллинской организации коммунистической партий и где он сейчас находится?

Я ответил, что я безработный, жил в деревне, порой бывал в городе, денег от красных не получал и человека, о котором спрашивают, знать не знаю.

Больше меня ни о чем не спрашивали, но зачитали мне „приговор“ „суда“, что „суд“, обличив, якобы, меня в пособничестве врагам и в деятельности, направленной на свержение временного правительства Эстонии, приговаривает меня к смертной казни „через расстрел“».

Чтобы представить, сколь последовательно сотсовский рецепт от 11 января приводил к расстрелу, следует еще сказать, что протокол, на основании которого тов. Корнак был приговорен к смертной казни, был составлен следующим образом: «В начале мировой войны (рассказывает Корнак) я поссорился с лавочником Паульнером. Ссора вышла из-за того, что Паульнср не продал мне сахара, который тогда был у него в лавке. 12 или 13 декабря 1918 года, споря с Паульнером о политических делах, я защищал красных, называя их не разбойниками, а нашими братьями». Недели две спустя Паульнер велел схватить Корнака на улице. «Когда я спросил о причинах этого, – рассказывает тов. Корнак, – Паульнер ответил: „Разве ты не помнишь, что ты говорил здесь две недели назад?“ При этом Паульнер показал мне удостоверение, что он избран кайтселийтом[28]28
  «Кайтселийт» – «Союз защиты» – добровольная вооруженная организация эстонской буржуазии. (Ред.)


[Закрыть] в комиссию, задачей которой является ловить „красных“. В главном управлении кайтселийта… запротоколировали донос Паульнера, будто я красный, не работаю, получаю деньги от русских красных и еще кое-какие мои слова, сказанные Паульнеру недели две до этого на рынке. Протокол я не подписал».

И этого доноса было достаточно, чтобы приговорить человека к смертной казни! Никаких доказательств от доносчика не требовалось! Доносчик не был вызван даже в суд!

Да будет здесь сказано, что тов. Корнак не имел никакой связи с коммунистической партийной организацией. Нам, когда мы услышали о его побеге, пришлось много потрудиться, пока, наконец, мы не напали на его след, и добиться его согласия на встречу с нами.

Случай с Корнаком – не «единичный» случай, а общее правило! Характерную и яркую картину той атмосферы, в которой совершалось тогда «правосудие», дал тот же номер газеты «Коммунист» (№ 3): «С пеной у рта рыскал Теэмант ночью по тюрьме (на ул. Вене) и издевался над приговоренными к смерти».

«Как ваша фамилия?» Смертник отвечает. Теэмант: «Ах так, знаю!» Затем начинает расспрашивать, где типография коммунистов, где члены Центрального Комитета. Ни разу он не получил ответа на такие вопросы. И тогда он, обычно вращая глазами, орал: «Я прокурор республики Яан Теэмант! Бывший присяжный поверенный! Вон, негодяй! Уведите его скорее от меня подальше!» И, размахивая руками, он убегал. Этот кровожадный старик с каким-то сладострастием приставал к каждому смертнику. Он приставал к нашему незабвенному товарищу Леопольду Линдеру: «Ты молодец! Ты мог бы исправиться, но теперь поздно! Я требую мести, дни твои сочтены!»

То был Я.Теэмант, который заменил нашему верному товарищу И.Клааману (из Кунда) каторгу смертной казнью, ибо Клааман смело заявил:

«Я был, есть и останусь коммунистом, но, скажите, что я как коммунист совершил плохого, за что вы хотите меня покарать?»

Старых коммунистов с красного «Двигателя» – товарищей Куппара и Шютца Теэмант бранил:

«Вы же взрослые люди, а связались с такими глупцами! И не стыдно вам! Нельзя, чтобы такие, как вы, жили на позор народу!»

Так этот кровопийца выносил каждому приговор еще до того, как дело переходило в суд!

Что же касается лично товарища Л. Линдера, то буржуазия так обосновала это убийство:

«Кровь за кровь! По приказу Линдера в феврале 1918 года в Йыхви было расстреляно несколько раквереских школьников!»

То же самое заявил, между прочим, и нынешний «премьер-министр» Штрандман 6 апреля в «Эстонии», на митинге партии трудовиков. Он размахивал «Списком распятого на кресте трудового народа»[29]29
  «Список распятого на кресте трудового народа» (или список № П) – список 120 убитых и замученных эстонской буржуазией и интервентами трудящихся, составленный коммунистами. Список был отпечатан большим тиражом в подпольной типографии и распространен перед выборами в учредительное собрание (апрель 1919 г.). Коммунисты, бойкотируя выборы, призывали трудящихся опустить этот список, вместо бюллетеня, в избирательные урны. (Ред.)


[Закрыть] и кричал: «Смотрите, кто у них в этом списке! Убийцы! Линдер и т. д.»

Мы сообщаем, что упомянутые раквереские учащиеся были в феврале 1918 года расстреляны в Йыхви по приказу командира Нарвской красной гвардии тов. С., а Линдер вовсе не причастен к этому.

Леопольд Линдер шел на смерть улыбаясь и ободрял своих товарищей.

Какими жалкими выглядят по сравнению с ним эти теэманты и штрандманы! Трусливо, подло лгут они и не осмеливаются признаться, что планомерно обескровливали трудовой народ, рубя его лучшие головы! […]

«Первородные сыны» политического соглашения маалийта[30]30
  «Маалийт» («Союз земледельцев») – партия эстонского кулачества, которую возглавляли К.Пятс и др. (Ред.)


[Закрыть] и социал-демократии – военно-полевые суды, как видно из вышесказанного, являются универсальными учреждениями! Это «правовое учреждение» вершило не только «правосудие», но выполняло и функции сыщика, жандарма и подстрекателя к предательству. В руках военно-полевого суда сосредоточена вся деятельность, относящаяся к области самосуда, суда линча, т. н. самовольного убийства! Но – где-то там был закон, были постановления – за подписями Пятса и Рея – и совесть социал-палачей была спокойна! […]

Суть нашего демократического строя заключалась и заключается в том, что бутафорского генерала Пыддера никто не привлек к ответственности, когда в декабре 1918 года в бывшем Русском театре, на одной из попоек псковских белогвардейцев он приказал оркестру играть «Боже, царя храни!» и затем, преисполненный духа независимости и патриотизма, воскликнул: «Такая маленькая страна, как Эстония, может быть только губернией великой России! Да здравствует наша матушка Расея!» […]

Белый террор разбушевался в Эстонии не потому, что ему предшествовал красный террор. Белый террор начался также не после того, как в Тарту были казнены епископ Платон и еще 21 буржуазный кровопийца. Они были казнены 14 января. Однако еще задолго до этого у нас были налицо все признаки белого террора. 9 января белые одержали свою первую крупную военную победу: они захватили железнодорожный узел Тапа, и красные отходили по широкому фронту. Тут-то белогвардейские кровавые псы и сорвались с цепи и начали терзать трудовой народ.

Поднявшиеся на борьбу крестьяне и рабочие, отставшие при отходе красноармейцы, члены Советов трудящихся, конфискаторы имений и т. д. и т. п. – массами шли они, сыны трудового народа, на виселицу, воздвигнутую в Тапа. Как это делалось – об этом приведем два отрывка из буржуазных газет, в первую очередь, из «Ваба Маа», из статьи, написанной А.Лексом (А.Вейлером):

«Утром хватают несколько сбившихся с дороги красногвардейцев и приводят их на допрос. Входит под охраной штыков 17-летний юноша. Его схватили близ имения Л. на опушке леса, как раз в тот момент, когда он, пятясь, выходил из леса. Всхлипывая, задержанный объясняет, что он хотел спутать следы. Он уже две ночи провел в лесу. Пленный с заплаканными глазами работал в имении Л. помощником садовника. Когда пришли красные, он ушел к ним. Они дали ему новые сапоги и обещали 300 рублей в месяц жалованья. Четыре дня успел он прослужить новому хозяину, – два других работника имения, которые вместе с ним вступили в красную гвардию, научили его стрелять из винтовки. – Второй пленный резко отличается от первого: это финн в солдатском обмундировании, хорошо вооруженный. Он сбился с дороги, отстал от других. Сознательный коммунист из-под Хельсинки, он уже 11 месяцев прослужил в красной гвардии и, сражаясь в Финляндии, на Мурманском побережье и здесь отправил на тот свет уже не одного „буржуя“. Он ненавидит существующий строй, говорит смело, зная, что „свеча жизни, если не сегодня, так завтра обязательно погаснет“». («Ваба Маа» № 15, 20 января 1919 г.). Газета «Маалийт», в свою очередь, рассказывает: «Бронепоезд прибыл в Тамсалу. Здесь красных войск не обнаружили. Вскоре к поезду пришел председатель мызного совета Тамсалу „товарищ“ Сундук, который представился как высшая местная власть. Ошибка бедняги объяснялась тем, что он еще ничего не знал о падении Тапа и принял наш поезд за свой. Он бахвалился тем, сколько выдал местных белых. Требование таллинского правительства об отправке зерна и скота он не выполнил. Теперь он собирается ехать в Нарву. Наши люди пообещали выполнить его просьбу и взяли его на бронепоезд. Между тем явились 19 человек в сопровождении русского, с документами. Они хотели ехать в Раквере и добровольно вступить в Красную Армию. Эти люди „конфисковали“ на хуторах конные подводы. Они просили взять их на бронепоезд, что и было выполнено. Когда этих людей, как изменников родины и перебежчиков на сторону врага с награбленным имуществом повели в Тапа на расстрел, они не в силах были поверить, с кем имеют дело, и думали, что происходит недоразумение». Со всех окрестностей приводили в Тапа на казнь тех, кого не расстреляли на месте. Там было убито более двухсот пролетариев. «Чистка» всей этой округи обошлась не менее, чем в 300 жизней пролетариев, которые «каким-либо образом» погрешили против буржуазии. Массовый террор начался в Тапа до того, как в Тарту было совершено «ужасное злодеяние» красных и совершенно независимо от этого события. Буржуазия знала, что делает. Знала, что идет классовая война, а не какая-нибудь «демократическая» война «вообще». И она уничтожала своих классовых противников везде и когда только могла!

В Тарту и Тартуском уезде она уничтожила более 300 пролетариев, не спрашивая, поднимали они против нее оружие или нет. В Вырумаа – не менее полутысячи. И в Нарве примерно 400. «Сотс.» была права, говоря, что «отдельных печальных случаев» по всей стране было множество. Но в этих «случаях» была система!

Мы не говорим уже о том, что захваченные на фронте в плен коммунисты, как правило, расстреливались. Нет, эта система проникла далеко в тыл, далеко за пределы пресловутой «боевой обстановки»! […] «Список распятого трудового народа» – это вечный обличительный памятник зверств эстонской буржуазии, – который наша партия опубликовала к выборам в учредительное собрание, включает лишь небольшую часть пролетариев, павших от рук буржуазных палачей. Этот список мы продолжим в другом месте и в другой обстановке. Он будет полным лишь тогда, когда победоносная революция трудящихся откроет закрытые двери военно-полевых судов и вытащит на свет все до последнего преступления, совершенные буржуазией против пролетариата.

Нет такой жестокости и подлости, нет такого самого отвратительного преступления, которого белые разбойники не совершили бы по отношению к трудящимся! Начиная с убийства братьев Киппар и кончая общеизвестным тайным разбойничьим убийством в Изборске 5/6 сентября 1919 года[31]31
  По приказу министра внутренних дел сотса Хеллата на болоте вблизи Изборска были расстреляны 25 выдающихся деятелей эстонского рабочего движения – делегатов I съезда профсоюзов Эстонии, осудившего антинародную политику эстонской буржуазии и потребовавшего заключения мира с Советской Россией. (Ред.)


[Закрыть], все это – длинная гряда трупов рабочих, бесконечный ряд кровавых злодеяний, конца которым сегодня еще не видно. […]

В кровавых потоках белого террора исчезла даже тень демократизма. Буржуазная военная диктатура не может быть ничем иным, как диктатурой крупной буржуазии, и она бьет не только по трудовому народу, но и по мелкой буржуазии. В этот период становления буржуазной диктатуры в Эстонии даже остатки демократии времен керенщины представлялись ей неперевариваемыми мерзостями. Сотсы победоносно свергли всевластие Советов трудящихся, но тем же ударом они создали не демократическое, не «всенародное», а комендантское всевластие! […]

Но – мало того! Кроме комендантов в каждом уезде были еще правительственные комиссары с правами генерал-губернаторов! Все уездные думы, Тартуская городская дума стонали и с поднявшимися от ужаса дыбом волосами спрашивали: кого же слушаться? Решений комиссара, коменданта, правительства, главнокомандующего армией или руководствоваться своими собственными постановлениями!

Комендант и комиссар были всё! Буржуазная военная диктатура была всё! Так называемые демократические самоуправления ничего более не значили! Народные массы, трудовой народ – давно уже были ничем иным, как людьми вне закона, пищей для виселиц и пушечным мясом!

Но откуда же это взялось? Откуда в каждую волость, в каждый приход, и уезд явились эти коменданты, эти жандармы с «правами главнокомандующего», эти неограниченные насильники? Откуда же, как не оттуда, откуда явился и первый обладатель «прав главнокомандующего» Пыддер! Правительство Пятса и Рея назначило их туда. Комиссары непосредственно назначались правительством. Коменданты – косвенно, так как правительство назначило Лайдонера главнокомандующим войсками, а тот, в свою очередь, через дивизионных командиров плодил комендантов. Это совершалось с благословения самих сотсов! […]

Отстранение сотсов от дел в уездных управах было для Пятса первой пробой зубов. Почувствовав, что зуб берет, Пятс выбросил Рея из правительства. Конечно, при поддержке маннергеймовцев. Но смешно видеть в этом только какой-то дипломатический конфликт «вообще», хотя финские правительственные круги и требовали отстранения Рея. Это было настолько же мало дипломатическим явлением, как и та помощь, которую в лице мясников оказал эстонской буржуазии Маннергейм. Отстранения Рея из правительства означало, что оттуда была выброшена лучшая голова сотсов и когда они 5 февраля сообщили, что отзывают своих представителей из правительства, то они валяли дурака. Безграничная «государственная мудрость» сотсов позорно прогорела, и горячие угли, которые они сгрудили над головой рабочего класса, начали подпаливать их собственную толстую шкуру. Сотсы во всех отношениях стали придворными шутами буржуазии! И тогда они начали протестовать.

К. Аст[32]32
  К.Аст – один из лидеров сотсов. (Ред.)


[Закрыть] явился в маапяэв палачей, жалуясь, что допущен «грубый произвол» и «созданы условия для напрасной жажды мести». Закон о военно-полевых судах, якобы, неудовлетворителен и весьма неопределенен. Но Аст опоздал, ибо Пятс уже накануне, положа руку на сердце, а другою утирая слезы со своих глаз и с глаз всех кровавых псов, сказал: «Я не сторонник военно-полевых судов. Поверьте, это не легко, это страшная и тяжелая обязанность – подписывать смертные приговоры. Поверьте, наши высшие военные власти, которые взяли на себя это тяжелое бремя, были бы благодарны вам, если бы вы нашли возможным сказать, что смертной казни больше не нужно, что им не нужно больше слышать воплей и рыданий несчастных жен и детей и прятаться от них. (Насколько „страшна и тяжела“ была для высших военных властей обязанность подписывать смертные приговоры и как безгранично подлы были эти крокодиловы слезы Пятса – станет ясно, если мы вспомним, что, во-первых, военные власти обыкновенно подписывали эти смертные приговоры военно-полевых судов в обычном канцелярском порядке, уже после того, как смертный приговор был приведен в исполнение, хотя закон и предусматривал, что смертный приговор не может вступить в силу без подписи и что, во-вторых, даже военно-полевой суд часто выносил „приговор“ уже после того, как „подсудимый“ был расстрелян).

Я прямо заявляю: я не сомневаюсь, что в деятельности военно-полевых судов были ошибки, ужасные ошибки, но вместе с тем я уверен, что они никого не лишали жизни с удовольствием. Жажды крови у этих людей нет, за это я могу вам поручиться!» (Речь Пятса от 3 февраля. «Сотс.» № 27, 1919 г.). […]

6. Сааремаский «мятеж»

Ни одна страница истории борьбы эстонских трудящихся не написана такими кровавыми буквами, как т. н. Сааремаский мятеж. И в то же время ни одно другое событие в истории классовой борьбы трудящихся не изложено адвокатами и писаками господствующего класса столь лживо, как этот «мятеж».

Причины слишком ясны. Сааремаский «мятеж» развеял ту официальную ложь, что революционная борьба трудящихся в Эстонии – начиная с ноября 1918 года, якобы импортный товар, дело рук латышских и китайских наемников. Если первой заботой буржуазии было послать на Сааремаа кровавых псов, то второй и не меньшей ее заботой было соврать, будто на Сааремаа были латыши и большевики с материка и, таким образом, изобразить перед миром и эту революционную вспышку как злостные происки «внешнего врага» и искусственно вызванный мятеж.

Четыре дня скрывало правительство мясников от общественности вооруженное выступление сааремаских трудящихся. Лишь на пятый день – 20 февраля – главный штаб белых открыл рот, чтобы сразу же соврать:

«В последнее время большевики, которым на материке, где установлен твердый порядок, стало нечего делать, начали сосредотачиваться на островах, которые далеки от влияния центрального правительства и где удобно по морю, через Домеснес[33]33
  Домеснес (латышск. Колкурагс). Мыс, выходящий в Рижский залив, самая северная конечность Курляндии. (Ред.)


[Закрыть] поддерживать связь с латышскими и другими (уж не бразильскими ли? – В. К.) большевиками. – В то же время, когда противник начал контрнаступление на фронте, а именно, 16 февраля, вооруженные мухумаские и сааремаские большевики, выступили против Эстонского временного правительства, сосредотачиваясь на Мухумаа и между Мухумаа и Курессааре».

Эта официальная ложь послужила сигналом для всех буржуазных мошенников – и пошли мутить по всей стране.

«Профессиональным большевикам, которые добрались уже и до Бразилии, – так путал следы Ребане[34]34
  «Ребане» в переводе с эстонского означает «лиса». (Ред.)


[Закрыть] из „Пяэвалехт“, – не трудно было отыскать Сааремаа. О том, что это был импортный товар, свидетельствует то простое обстоятельство, тот единый план, который связывал Сааремаский „мятеж“ с другими событиями в стране. В один и тот же день, 16 сего месяца – начались наступление на фронте, восстание на островах и появились прокламации в Таллине» («Пяэвалехт» № 44, 22 февраля 1919 г.).

«Ваба Маа» не захотела и не могла отстать в этой патриотической деятельности от своих старших сообщников по плутовству! «Из Риги, – врали эти прилизанные господа, – на Сааремаа прибыло несколько красных агитаторов. Один из них (судя по виду, В.Кингисепп?) собрал в доме Хелламаского волостного управления собрание…» («Ваба Маа» № 51, 3 февраля 1919 г.)

Так все буржуазные газеты и деятели распространяли наглую ложь. И деятели даже усерднее, чем газеты. Ибо, как передавалось устно, «вполне достоверно» и «общеизвестно», якобы, то, что на Сааремаа прибыли красные латышские стрелковые части, из Риги – вооружение, и будто бы устроил весь этот мятеж Кингисепп.

Этот самый Кингисепп должен заявить от своего имени и от имени своих ближайших партийных товарищей, что, к сожалению, для нас этот «мятеж» был такой же неожиданностью, как и для Пятса и Пыддера! У нас «на материке, где установлен твердый порядок», было столько дела по подтачиванию этого «порядка», что мы, к сожалению, в течение всех предыдущих месяцев не могли «сосредоточить на островах» ни одного коммуниста, не могли послать на острова ни одной пачки листовок и прокламаций. Белый террор ежедневно вырывал из наших рядов товарищей, у нас не хватало их даже для посылки в более крупные города и уезды Эстонии, чем Курессааре и Сааремаа.

У буржуазной лжи ноги очень коротки: кровавые ищейки Пятса не обнаружили ни на Мухумаа, ни на Сааремаа ни одного латышского стрелка. Месяца два шныряли эти ищейки по островам, убивали, мучали, секли, выискивали спрятавшихся даже в лесных чащах и подземных пещерах. Были арестованы сотни людей. Было убито свыше двухсот пятидесяти человек. Многие десятки были брошены на сгниение в каторжные тюрьмы. Но, ни одного «профессионального большевика», ни одного человека с материка на мятежных островах не было найдено!

Что общего имело восстание островитян с тем наступлением, которое красные в то время вновь начали на фронте? Только то случайное обстоятельство, что восстание в Куйвасту началось 16 февраля. Но кто собрал в Куйвасту людей к тому дню, когда красные начали новое наступление на фронте? Верноподданническая «Сотс.», угадывая желания буржуазии по глазам (а также и все другие буржуазные газеты), не смогла все же изобразить начало этого восстания иначе, как только так: «16 февраля с. г. молодые люди четырех волостей, а именно: Муху-Сууре, Хелламаа, Мааси и Ууэмыйза, которые призывались в народную армию, явились в Куйвасту, чтобы оттуда ехать в Хаапсалу. В Куйвасту несколько человек, прибывших на место в пьяном виде, с винтовками, воспротивились мобилизации в народную армию и совершили кровопролитие, что положило начало восстанию» («Сотс.» № 199, 2 июля 1919 г. – «Отголоски Сааремаского мятежа»).

Ясно – Лайдонер и Пятс приказали людям собраться к 16 февраля – к тому сроку, когда на фронте началось наступление красных – и таким образом речь могла бы идти только о «связи» Пятса с красными! Приступая к мобилизации островитян Пятс и Лайдонер не учли, что трудящимся Мухумаа и Сааремаа еще не пускали кровь и что в этом смысле они предприняли эту мобилизацию несколько преждевременно! Оттого и случилось так, что именно на островах несколько человек явились «в пьяном виде» на сборные пункты и выстрелы этих «пьяных» вызвали «опьянение» двух островов.

Убийство начальника этапа офицера Ефимова и кайтселийтчиков – Таммеля и Вахера – послужило для пролетариев островов сигналом к восстанию. Это было неизбежно! Ибо политический самогон буржуазного правительства ударил в голову всем трудящимся страны. На материке выступление было ликвидировано уже месяцем раньше. Сааремаский же «мятеж» доказал задним числом еще раз и бесспорно, что вся политика правительства «независимой» Эстонии была ничем иным, как провокацией гражданской войны.

«У нас баронское правительство!» – таков был общий клич островитян. Буржуазные газеты писали об этом, качая головой – глядите-ка, как злостные агитаторы совратили с пути истинного этих бедных людей! Но островитяне были кругом правы! Никогда т. н. правительство Эстонии не было более баронским, чем в феврале. Даже «Сотс.» называла деятельность этого правительства «кирхбаховской»[35]35
  Фон Кирхбах – один из генералов германских оккупационных войск, отличавшийся особой жестокостью. (Ред.)


[Закрыть] и сетовала на то, что военные власти действуют так, словно они находятся на оккупированной земле. Вещественным доказательством того, что это правительство является баронским правительством, были т. н. национальные министры в правительстве Пятса. Господин Кох в качестве немецкого национального министра был вещественным доказательством того, что баронские имения останутся неприкосновенными. Господин Сорокин в качестве русского национального министра являлся вещественным доказательством того, что псковская белогвардейщина верно охраняет в Эстонии демократический строй и что кровопийцы могут спокойно переваривать пищу. Весь государственный аппарат охранял святость частной собственности баронов!