Текст книги "Традиции & Авангард. №2 (21) 2024 г."

Максим Симбирев
В день смерти Елизаветы
Рассказ

Родился в 2000 году в Саратове. Окончил Юридический колледж при СГЮА и СГУ им. Чернышевского (Институт филологии и журналистики). Работал в региональном журнале Human и технической поддержке. Участник Мастерской Захара Прилепина, Мастерских АСПИР и семинаров-совещаний «Мы выросли в России». Публиковался в «Литературной газете», журналах «Дружба народов», «Знамя», «Нева», «Нижний Новгород», «Пролиткульт».

Создатель и главный администратор сообщества «Почти искусство» во «ВКонтакте».

Влажный воздух превращал дым в облака, и фигура друга в глазах Жеки казалась значительнее, будто перед ним не какой-нибудь курящий пьяница, а сам Юрген – создатель облаков.

– Айда за догоном!

– Денег нет, – соврал Жека. – Уже всё пропил с тобой.

– Не кипятись, брат, угощаю!

– Ну, тогда пойдём. Только разливное, а то девятку тяжело.

Жека не хотел пить, но и отказать другу не мог. Неправильно это – отказывать другу.

Направились в ближайшую пивную. Главным её украшением, пусть и сомнительным, был огромный аквариум с раками, от которого воняло протухшей водой. Одинаковые раки ползали в замкнутом пространстве, залезали друг на друга и падали. Разве для этого бессмысленного копошения они появились на свет – или чтобы кто-нибудь в пятницу вечером сварил их в кастрюле? Никакая броня не спасёт от кипятка. Жалко их.

Жеке перехотелось есть. Даже глядя на сушёных кальмаров, он чувствовал отвращение.

– А давай раков купим. Парочку. В пруд отпустим. Или хотя бы одного, – попросил Жека.

Юрген махнул рукой.

Знакомая продавщица, почти подружка, предложила взять сразу больше пива, чтобы не бегать по десять раз, как обычно. Но Юрген сказал, что это нездор́ ово, и попросил всего лишь три литра. Жека убедил друга, что столько не выпьет, и Юрген уступил до двух. Пока продавщица наливала, Жека смотрел на рака с одной клешнёй. Он ползал быстрее всех, будто ему, увечному, больше жить хотелось. И Жека подумал: «Может, и себе руку отпилить, чтобы жизнь вокруг завертелась?»

Вернулись в парк. Дышать было легко. Жека озирался по сторонам. Слева раскинулось украшенное лужами футбольное поле. Он вспомнил, как ещё, казалось, вчера играл в футбол. И как иногда какой-нибудь пьяный мужик просил ударить по воротам. И как был счастлив оттого, что просто пнул по мячу. А сейчас Жека стал тем самым мужиком. Только мяч никогда не просил. А вот Юрген просил всегда. Он и засандаливал мяч куда-нибудь подальше, за забор, радуясь, что ударил со всей дури, выместил всю жизненную боль. Иногда промахивался, поскальзываясь. И дети смеялись над Юргеном, но он вставал и бежал за шутниками. Опять падал. Махал рукой, вставал и уходил. А на следующий день снова просил ударить по мячу.

Справа – заброшенная сцена, где никто не выступал с открытия парка. Где Жека познакомился с будущей женой. И за сценой, среди собачьего и человечьего говна, они зачали сына Андрюшу. Теперь сыну уже десять лет, и он видит отца в лучшем случае раз в год.

Жека делал вид, что пьёт. Бутылка одна, и трудно было понять, кто сколько выпьет. На мокрой лавочке уже никто не сидел. Юрген пошатывался, рассказывал банальные истории с работы. Ему легко говорить, охранник в «Магните», работает сутки через трое, завтра никуда не нужно, хоть всю ночь пей и спи на отсыревшей лавочке.

– А я, короче, йогой займусь. И бегать буду. Завтра, – сказал Жека.

– Метнись ещё за пивком, брат. Я не дойду, – Юрген протянул три сотки и отошёл отлить в кусты.

– Да я всё, на завод завтра. И бегать буду, и йога ждёт, и читать начну.

– Да ты в макулатуру всё сдал! По утряне бегать собрался? Спортивки-то есть? Кроссы? Или ты босиком, как в Африке?

Жека посмотрел на рваные мокрые кеды.

– Придумаю что-нибудь. И я в библиотеку запишусь. Мне ничего не помешает.

На самом деле Жека когда-то читал. И Пушкина, и Гоголя, и Тургенева, и Достоевского, и Толстого, и Чехова читал. Даже стишки пописывал в колледже, чтобы девки давали. Правда, дала всего одна, да и то не за стишки. Жека ведь толковый парень.

– Да чего тебе эти писаки? Ты бабу найди или к жене вернись, пропадёшь без неё. Я тебе песню включу, брат, подожди. Ты знаешь, так хочется жить! Сейчас, брат. – Юрген полез в Интернет. – Брат! Лизка умерла!

– Какая Лизка?

– Лизка! Ну, бабка, Королева всей этой нечисти.

– Королева умерла?! Не может быть.

– Какая она тебе Королева? Дурак ты! – Юрген дал подзатыльник другу.

– Да ты подожди, подумай: сначала Жириновский, потом Горбачёв, теперь Королева.

– Ну, брат, я понимаю, Горбач того! А бабка тебе чего?

– Дай лучше пива. Не понимаешь ты…

Юрген с удовольствием протянул бутылку, и Жека выпил четверть. Юрген заулыбался и похлопал друга по плечу. Жека отошёл отлить за лавочку.

– Вот, другой подход! А ты чего на улыбе, чего тебе бабка-то?

– Да я с детства ждал, когда Горбачёв и она! А тут они оба за неделю. Ты не понимаешь масштаба. Теперь совсем другое время начинается! Теперь заживём.

– Дурак ты, брат… Зачем тебе чужая смерть?! Что, жить лучше станешь? Или цены упадут?

– Да как объяснить-то. – Жека вернулся из кустов. – Ты не поймёшь всё равно. Это историческое событие! А я, может, всю жизнь мечтал, чтобы мы жили в историческое время. Ты хотя бы развал совка застал. А я? Что я застал, брат? А за этот год столько всего, а теперь ещё и Королева. Она же эпоха! Да блин! Да как объяснить-то, она всех пережила, а мы пережили её! Вот и всё. Дай мне ещё пива. И сигарету. И песню включи.

Юрген качал головой, друзья курили под дождём, но было уже всё равно, идёт он или нет.

– А мотни, брат, за пивом лучше. Я же просил.

– С удовольствием!

Жека рассекал лужи, чуть не сбил бабушку, которая гуляла в парке с корги под зонтом.

В пивной он попросил сразу три литра. Пока продавщица наливала, Жека ни разу не посмотрел на раков. Только на выходе, открывая дверь, вспомнил.

– А дай я куплю однорукого. Ой, одноклешнего.

– Да забирай так, – посмеялась продавщица.

– Не, я куплю.

Жека положил пятьдесят рублей, пусть рак и стоил гораздо меньше. Выловил рукой без разрешения и направился к пруду. Жека пробирался через мокрые кусты, беспомощно клонясь к мокрой пахучей земле, словно жук на двух лапах.

– Всё, друг, теперь ты свободен. Ползи. Вот так. – Жека посадил рака на бетонную плиту недалеко от воды.

Когда вернулся в парк, Юрген уже спал на лавочке. Жека продолжил пить. Забрал у друга пачку сигарет. Курил, выдыхая в небо. Что только не приходило ему в голову. Вроде бы всё впереди, всего тридцать два. Только квартиру жене и сыну отдал, ушёл к маме. И как менять жизнь – вопрос сложный, да и надо ли уже что-то менять? Ипотеки нет – и хорошо. А как менять-то, когда всё время уходит на завод? Тяжело поверить в перемены, бытовуха – страшная штука – врастает в сознание, и оттого тяжелее бороться.

Уже стемнело. В парке горело несколько фонарей, и вокруг них размывались жёлтые круги, будто порталы в другие миры. Тут Жека решил, что рак не выживет в пруду. Пруд грязный, это даже не пруд, в нём не купаются, это отходы ТЭЦ-5. Отправился обратно на поиски. Нужно отнести в пивную, в аквариум. Может, рака не купят, и он спокойно доживёт. Ведь без клешни, а значит – старый, не так много осталось.

Ещё больше перепачкался. Каким-то чудом, светя фонариком, нашёл рака на той же плите. Он даже не залезал в воду. Жека взял за панцирь, рак вращал клешнёй, словно пропеллером.

В пивной начал уговаривать продавщицу вернуть рака в аквариум. Продавщица вышла из-за кассы, преградила путь, говоря, что рак грязный, все его братья задохнутся и умрут. Настоял на том, чтобы помыть его в туалете. Продавщица умоляла, чтобы Жека больше не приходил. Дал пятьсот рублей, и она замолчала. Домой никак: новый друг не выживет в технической воде, в кипячёной тоже не выживет, в отстоянной – тоже вряд ли. Жека сам пошёл мыть рака, затем вернул в аквариум.

В парке уже совсем пьяный Жека подумал, что не может оставить рака в этой тюрьме. И побежал обратно. Заберёт домой. В отстоянной воде новый друг будет жить как питомец. И всё у них будет хорошо. Жека побежал, и кеды покатились по грязи, словно коньки по льду.

Продавщица уже ничего не сказала, просто отдала рака за тысячу рублей. Бережно, насколько мог быть бережным, взял нового друга и попятился к Юргену. Назвал рака Андрюшей. Разговаривая с ним по дороге, Жека обсудил смерть Елизаветы и то, как меняется мир. Жека купит ему аквариум, купит самый мощный фильтр. Как только на это отреагирует мама? А, неважно…

Жека чувствовал, что к горлу подступает пиво. Его стошнило в кусты. Чуть полегчало, но пьяным быть не перестал. Андрюшу не выпускал, сдавливал ему панцирь двумя пальцами.

Юрген спал так, что занял всю лавочку. Жека начал тормошить друга:

– Юрген, дружище, вставай. Мне домой надо. Просыпайся! Я без тебя не уйду, тебя же украдут, просыпайся!

Юрген не пошевельнулся. Жека сел на мокрый асфальт и начал неумело напевать Андрюше:

– Видишь, там, на горе-е-е, возвышается крест, под ним десяток солда-ат, повиси-ка на нё-ём. А когда надое-ест, возвращайся назад, гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мно-о-ой.

«Спокойно, Андрей, никакого секрета здесь нет».

Жека свернулся калачиком. Допил вторую бутылку и сам не заметил, как уснул собачьим сном.

Утром рассеялся туман и вернулось солнце. Жека, замёрзший, лежал на асфальте. Юргена на лавочке не было, вероятнее всего, ушёл домой, как будто и не пил. Андрюша лежал рядом. Мёртвый. Жеку разбудила седая старушка с корги. Собака носом переворачивала мёртвого рака.

– Королева! – прокричал Жека осипшим голосом.

– Кто? Я, что ли?

– Да ты умерла вчера, я в новостях читал!

– Что ж ты говоришь такое, сынок?

– Ты умерла! Ты убила Андрюшу!

– Чего? Да какой я умерла, да что же ты орёшь… Сам разлёгся, как мертвец! Сначала как ненормальный носишься по парку, а теперь лежишь тут до утра!

– Нет, я живой!

– Живой ты? Так иди и живи.

Мария Леонтьева
Мы здесь живём не так же, как и вы…
Стихи

Поэт и археолог. Родилась в 1988 году в Ленинграде, проживает в Санкт-Петербурге. Окончила СПб ГУКИ, искусствовед по специальности. Является сотрудником Староладожской археологической экспедиции. Ведёт поэтическую Мастерскую А. Ратнера при СПСЛ. Публиковалась в журналах «Аврора», «Урал», «Москва», «Нижний Новгород» и других. Автор книги стихотворений «Свили» (Москва, 2023).

 
Мы здесь живём не так же, как и вы.
Прядём из света полутени смысла.
Глядим в лицо желтеющей травы
И в солнце, что проснулось и зависло,
 
 
Как документ, отправленный в печать,
Как на берёзе мокнущий скворечник.
И мы вам тут не вправе отвечать,
Как мы живём. Живём, как будто вечно
 
 
Глядеть в пейзаж распахнутым окном,
Упрямым слухом провожать трамваи.
И гречка воробьёв, и старый дом,
Торчащие в земле седые сваи.
 
 
Вам никогда наш быт не проглядеть
До сахарных крупинок на паркете,
До сложности в исходной простоте,
Которую так просто – не заметить.
 

 
Вот я на фото: стопка тонких книжек,
Не купленных – пока ещё – в руке.
Зима бела, в окне её излишек,
Метели заправляют вдалеке.
Потом окажется, всё это было правдой,
Субботний день, неверный, как репост.
А где-то застилает свежей ватой
Спокойный до безветрия погост.
Где имена читаются едва ли,
И некому их в целом прочитать.
Лишь ёлки вырастают по спирали
В небесную нетронутую гладь.
 

 
Морозные узоры на окнах в Старой Ладоге причудливы:
То скачет скандинавский конёк по чистому полю,
То плывёт по Волхову уточка.
То звякнет колокольчик в зазоре между
Тёплым домом и
Чёрной ночью.
Вдруг проступит арабская вязь – и тут же исчезнет:
Никто не успел прочитать.
Наступают ледяные полки ́ и оттаивают, побеждённые.
Пишется летопись зимнего края.
К весне станет водой, испарится.
 
 
Так сказочные города исчезают из памяти.
Так исчезают города настоящие…
 

 
На подвеске виден профиль птичий —
Сокол это или же орёл,
Чьим-то мастерством он возвеличен,
В общем-то бессмертье приобрёл.
 
 
Пролежав в земле немало лет, он
Не померк, не превратился в тлен.
Здесь на смерть накладывали вето,
Но вдали её маячит тень.
 
 
Был прообраз легкокрыл и ловок —
Нынче гордый профиль в серебре.
Археолог посмотрел сурово
И подвеску положил к себе.
 
 
Полежит в замасленном кармане,
В маленьком пакетике смешном,
Рядом с невеликими вещами —
Спутанной бечёвкой и ножом.
 

 
Ниточка между реальностью и волшебством
Протянулась, знаю: порвётся, едва коснусь.
Точным движением рву, вспоминать о ком?
Не о ком, спи навсегда, золотая Русь.
 
 
Ниточка так похожа на ту струну,
Что протянулась от края до края волн.
Звон её слышен, прислушайся, ну же, ну —
Северный ветер гудит, подметая дол.
 
 
А над селом пролетает железный дрон,
Сверху глядит: расписные стоят терема.
Я бы поговорила, но нет кругом…
Нет никого. Вот и всё, наступает тьма.
 

 
Белые, чёрные, серые —
Сцеплены эти дома.
– Время скажите? – Полпервого,
Нежная, светлая мгла.
От паровоза до дворника,
От снегиря на шарфе
До прошлогоднего дворика —
Память, ромашка, шалфей.
Чем ни заваривай, помощью
Жалобный майский восторг:
Пиво во дворике том ещё
У магазина «Музторг».
Как наперёд ни загадывай —
Будет железка во тьме.
Сколько такси ни заказывай,
Едет автобус ко мне.
 

 
Размениваясь в чём-то не на то,
Не знаешь, это то или другое.
А если то, оно тебе на что,
Неведомое или не такое,
К которому привык уже давно.
А может быть, это не ты, а кто-то
Другой меняет, только всё равно
Не клеится и рвётся позолота.
И купол получается стальной.
Стоишь и сомневаешься, вдруг это
Не ты сейчас, а кто-нибудь другой,
Почти как ты, стоит с изнанки света.
 

 
Одни и те же рожи в шорт-листах,
Одни и те же стрелки на часах,
Одно и то же диктор говорит,
И у него всё время ночь болит.
И метроном стучит в висках уставших.
И время на дворе сравнялось даже
Со временем холодным и тугим.
Мы в нём одно и то же говорим.
А наши мертвецы нам в такт бубнят
О том, что возвращаться не хотят.
Да и мы сами, хоть порядком ропщем,
Что одиноко, как безлюдна площадь,
Что милые далече, не хотим
Их возвращенья.
Зря так говорим.
 

 
Летит, собой бессмертье подытожив,
Воздушный шар в немые облака.
Нечаянно на пятнышко похожий,
Спешит к земле, не узнанной пока.
 
 
Где цель его, в какие дали спустит
Его на перламутровых снегах,
Заледеневших до потери хруста,
До облачного пара на руках.
 
 
Зачем нестись так сладко и бесславно
В иной покой, в иную широту
И пропадать из вида и с экрана
С верёвочкой коротенькой во рту.
 

 
Как неопознанный объект,
Лежит невидимое слово
Под языком. Значенья нет
Ни у него, ни у другого.
 
 
Как по сосне ползёт смола,
В тысячелетья замедляясь,
Комар завязнет у ствола,
Цветочная застынет завязь.
 
 
Как неоправданно светло
От слова, брошенного мимо.
Легко идётся напролом,
Покуда цель неуловима.
 

 
Пожухла зелень, и кроссовки стёрлись,
Потом сгорели, в пламени играя.
Сработанные фирмой не на совесть,
Совсем как жизнь, такая-растакая.
Они, покинув мир под небом сирым,
Летели, точно искры от болгарки.
Да мало ли, что там летит над миром?
И мало ли, что притаилось в парке.
Весёлые помарки многозвучья,
Старинные помарки, фолиантов
Скупая гроздь, ищите, дети сучьи,
Хоть не досталось ни листов, ни грантов.
Лишь небо нас тихонечко обнимет
Своими дальнобойными крылами.
И солнце этим летом не остынет
Над нашими чумазыми телами.
 

Анатолий Ким
Философские стихи писателя

Родился 15 июня 1939 года.

Член СП СССР (1978). Избирался членом правлений СП РСФСР (1985–1991) и СП СССР (1986–1991), исполкома Русского ПЕН-центра (с 1989). Академик Академии российской словесности (1996).

Награждён орденами «Знак Почёта» (1984), «Ветеран труда», отмечен премиями журналов «Дружба народов» (1980), «Юность» (1997), премией г. Пенне, Италия, премией КBS Республики Корея (1995), «Ясная Поляна» (2005) и др. Почётный гражданин города Сеула. Имеет ордена «Золотой Мугунхва» (Корея, 2014), «За заслуги перед Отечеством в области культуры и литературы» (2022). Основатель культурного фонда SILLA Heritage.

Книги переведены в 30 странах мира, где его считают классиком русской литературы.

 
Какое небо увидел
Когда плыл по озеру
Утром сегодня я
И перевернулся в воде
На спину —
Огромные голубые
очи Господни
Сверху мне улыбнулись
Улыбкою Отца
любимому сыну.
 
 
И вдруг всё
опрокинулось
помутилось
в моих глазах —
Небо подо мной
внизу очутилось
А я летел по озеру
как по небу
Весь в слезах!
 
 
Синеглазый Отец мой
Небо Озеро и Я
Облака надо мной —
Мы были Единое Целое
Вечного бытия!
И летели в вечности
Как одно живое
Безсмертное Тело.
 

 
Уж скоро я приду
Туда
Откуда я изшёл
И надо мной горит
Звезда
С которой я сошёл
 
 
Чудесным был
 Мой путь земной —
Чудесная звезда
Сияла надо мной
Она была всегда
И хоть печально
Одинок
Был мой земной
Исход
И утл судьбы челнок —
 
 
Светло вплывал я в
Море звёзд
Туда где каждая
Звезда
Со своим лицом
И где пребуду
Навсегда
Храним своим
Отцом
 
 
Но вдруг приснится
Мне однажды сон
Земной
Апрель в весенней
Тишине
И ветка клёна надо
Мной
 
 
Нелепый сон во сне —
Что не нужно
 Больше
 Мне вечности
Что я тоскую по
 Весне
 И молочности я
Хочу
 Не млечности
 
 
Есть ли жизнь за
Этой жизнью
Зелёной
Я не знаю
Сок прозрачный
Брызнул
Из раны клёна —
Я ранил его
И кленовый сок
Сбираю
 

04.04.2024

 
Я внимательно
Не умру
Буду бережно жить
Дальше
И поднявшись
Поутру
Выйду на воздух
Гулять пораньше
 
 
И не трижды
Не четырежды
А сто двадцать
На двести тридцать
Раз —
Буду воздух
Вдыхать
Подрыженный
И подмигивать
В солнечный глаз
 
 
И упрямо не умирая
Буду вечность
Втихую вдыхать
И не дегустируя рая
Буду хлеб наш
Насущный вкушать
 
 
А после утренней
Смуглой прогулки
Не возвращаясь в
Родительский дом
Я войду во дворец
Полудня гулкий
Ещё не ведая
Кто обитает в нём
 
 
Утром выйдя
 Из родительской
Хижины
 В полдень пройдя
Через гулкий
 Дворец
 К вечеру окажусь
 Перед солнцем
 Приниженным
 И распознаю
Что он мой отец
 
 
 И оглянувшись
 На путь пройденный —
Увижу к добру
Что он всё ещё
 Впереди
Дом родительский
Поутру —
А дворец
Пополуденный
Царства божия
Это место
Где я слёзы свои
Утру
 

 
Мой Ангел-хранитель
И Ангел Лилия
Меня осеняли крылами.
Я жил на земле
Мой Господь
Хранимый твоими
Послами.
От крайней Камчатки
до туманной Англии
Прошёл я по жизни
Хранимый двумя
Твоими Ангелами.
С небес охранял меня
от молний гроз
Твой Ангел
хранительный.
С земли оберегала
от житейских угроз
Ангел Лилия
Твой чрезвычайный
Посол
с грамотой
верительной.
 
 
И вот я в Арханглии
По милости Твоей
Господь мой хороший и
милый.
Оглядываюсь на земную
жизнь
С радостной детской
улыбкой
И она отвечает мне —
кажись,
Монны Лилиной
улыбкой
Неуловимой и зыбкой.
 

 
Зачем приходил я на
Этот свет
Почему ушёл из него
И куда ушёл
И где мой след
На млечном пути
И где я упал когда
Изнемог
И куда мне хотелось
Уйти
И докуда дойти не
Смог
 
 
Среди моря
Эфирных морей и
 Пустот
 Над провалами
Чёрных дыр —
Лишь горсточка
 Добрых землян
Узрит мой уход
 Как над дальним
 Костром
 Истаявший дым
 
 
Я не буду стенать
И скорбеть
В задымлённом
Небытии
Слёзы глотать
Волосы
Рвать на себе —
Я уйду незаметно
Растаю как дым
Может старым
А может и молодым
 
 
Был ли не был я
Среди вас
Никому и дела нет —
Хвостик малой
Медведицы
Оторвался угас —
И не помутился
Белый звёздный
Свет
 
 
Только жаль
 Бесконечно мне
Что Спаситель
Христос
 Будет дальше идти
 Без меня по земле
А я над ним
Затеряюсь
 Меж звёзд
 И сквозь небесную
Синеву
 Видеть царство Его
 И вечно тосковать
 По Нему
 

 
И наконец мы попали
В летательное облако
Мечтательных времён
Где жили одни
ласкательные слова на
ЭЛЬ —
ЛЮБОВЬ ЛАСКА ЛИЛИЯ
И далее ЛУНА или
СЕЛЕНА
А ещё дальше ВСЕ
ЛЕННАЯ
 
 
Но тут закончилось
мечтательное облако
Летательных времен
Восстал
АПОКАЛИПСИС
И времени не стало
 

 
Озари ты меня
до зари
Посреди площади Сан-Марко
И парижские фонари
Погаси в отступление мрака
 
 
И увидеть зарю на
Дунае
Над мостами у
Будапешта
И золотой рассвет над
Данаей
Как чудесное нечто
 
 
И над перламутровым
смогом Сеула
Разожги небоскрёбов
мечты
Но не буди
землетрясения гула
Ещё дремлющего
Алматы
 
 
И средь каменных
джунглей
Нью-Йорка
Проруби световые мечи
У Матери на Мамаевой
горке
Кончик меча облучи
 
 
И где бы я ни блуждал
на свете
А по свету немало
бродил я
Всюду встречал тебя на
рассвете
Мой отец венценосный
Ярило
 

Пролог

 
Я сам взял
да и воскрес
словно Лазарь
Которого Господь
воскресил —
И со страхом
посмотрел вполглаза
На мир что открылся
мне
волей неведомых Сил.
 

1

 
Мир предстал предо
мною
в полсвета
Сумеречным и
хмуроватым
С деревами
недвижными
сплошным силуэтом
В облаках непросветных
как старая серая вата.
 

2

 
Было время будто
вечернее
С растворённой в себе
любовью дочернею —
Не Отцовской любовью
вечным Спасением
Было это моё
самовоскрешение.
 

3

 
Сила Господня
дала воскрешение
Лазарю
И он прожил ещё
множество лет.
Жизнь первая была у
него
Как его дочь синеглазая
Жизнь вторая сменила
очей своих цвет.
 

4

 
И эта вторая дочь
черноокая
Сменившая первую
дочь-синеглазку
Была для Лазаря
не стервою
не доброю и не
жестокою
А похожей
на рождественскую
сказку…
 

5

 
Жизнь вторая моя
после самовоскрешения
Стала грустной
рождественской
сказкою —
Словно подглядываю
я в окно
на новогоднее
чужое веселье
А сам замерзаю
и зубами ляскаю.
 

6

 
 Мне в новой жизни
 без умирания
Что-то стало так скучно
 и грустно.
А я хотел бы видеть
 картины наивные
 Пиросмани
 И читать книги Марселя
 Пруста.
 

7

 
Мне моя первая жизнь
пока я жил
очень нравилась
Но однажды захотел я
словно Вечный жид
Жить на земле
Без умирания тела.
 

8

 
Вот и стал я жить
Как тот Агасфер
Смертью смерть попирая —
И улетела от меня в
тишь
Музыка Сфер
Которую слышат лишь
единожды умирая.
 

9

 
А без небесной музыки
Не могут дышать
человечьи души.
 Без Музыки Сфер
становятся ослиными
Человечьи уши.
 

10

 
Воскреснув без смерти
я
Стал как выходящий
из анестезии
Как единственный
участник на конференции
По альцгеймеру и амнезии —
Никого предо мной
зал пуст
И я уж не помню кто
такие
Пиросмани и Марсель
Пруст.
 

Эпилог

 
 Воскреснуть не умирая
Это всё равно
 как жить того не зная
Что ты умер давно.
Это печальная повесть о
том
 Как при ясном уме
 Вдруг попасть
 в сумасшедший дом
 Где в палате номер
 шесть
 Не разрешается громко
 петь —
лишь тихо шелестеть.