Текст книги "Проблемы изучения билингвизма: книга для чтения"

Падение конечного звука – утрата конечного звука.

Позиционный вариант фонемы – вариант фонемы, обусловленный его позицией в слове.

Пракриты (от санскр. prakṛti – естественный, обычный, простой) – среднеиндийские языки и диалекты, продолжающие древнеиндийский этап развития языков и предшествующие новоиндийским языкам.

Синолог — специалист в области китайского языка.

Статическая фонология – наука о системе фонем какого-либо языка в определенный момент его развития.

Турецкие языки – устаревшее название тюркских языков, группы языков, распространенных в Азии и Восточной Европе и включающих в себя, в том числе, турецкий, азербайджанский, башкирский, казахский, киргизский, татарский, туркменский, узбекский, якутский языки.

Экспираторное (силовое) ударение – способ выделения ударного слога в слове, заключающийся в повышении мускульного напряжения, сопровождаемого усилением выдоха, и часто в продлении звука.

Л. Блумфилд

Леонард Блумфилд (1887–1949) – выдающийся американский лингвист, автор работ по общему языкознанию, санскриту, тагаль-скому языку, алгонкинским языкам, один из основоположников дескри-птивизма. Дескриптивная лингвистика – направление в науке, выросшее из необходимости описать языки американских индейцев, разнородные типологически, мало исследованные и практически не известные ученым, их «открывшим». Дескриптивисты разработали ряд исследовательских процедур, которые позволяют описывать языки, резко отличающиеся от европейских. Позже, применяя разработанные методы для описания английского, тюркских, семитских языков, дескриптивисты стремились сохранить практическую направленность своих исследований, напрямую связанных и с методикой преподавания языков.

В 1933 г. вышла книга Л. Блумфилда «Язык» (русский перевод – 1968). Задуманная как учебник по языкознанию и содержащая главы по распространению языков в мире, компаративистике, истории письма, диалектологии, истории лингвистики, эта книга стала одной из самых известных работ в области языкознания второй половины ХХ века. В главе, посвященной языковым коллективам, Л. Блумфилд описывает социально-языковую ситуацию, которая складывается, когда носители двух разных языков живут в политически и территориально едином коллективе.

Языковые коллективы (фрагмент)

// Блумфилд Л. Язык / Пер. с англ. – М.: Прогресс, 1968. – С. 69–71.

<…> 3.9. Возможности общения возрастают, а языковые границы между языковыми коллективами сглаживаются благодаря одному очень важному фактору, а именно использованию иностранных языков. Последнее отнюдь не является достижением исключительно современности; среди народов более примитивной культуры, как, например, среди ряда племен американских индейцев, некоторые люди часто говорят на языках ряда соседних племен. Этот фактор – владение иностранными языками – не поддается измерению, поскольку степень такого владения может быть весьма различной; например, знание языка может оказаться довольно поверхностным, не имеющим, собственно, никакого практического значения. Если изучающий иностранный язык способен на нем изъясняться, его можно считать говорящим на этом иностранном языке. <…> Значимость таких языков, как английский или индонезийский, объясняется частично их использованием иностранцами. Довольно часто, как, например, среди образованных классов Индии, английский язык служит средством общения между людьми, не понимающими родных языков друг друга.

Некоторые люди полностью отказываются от своего родного языка, заменяя его иностранным. Это нередко наблюдается среди иммигрантов в Соединенных Штатах. Если иммигрант не остается в окружении выходцев из своей страны и особенно если он вступает в брак с человеком другой национальности, он чаще всего теряет возможность пользоваться своим родным языком. Это в большей мере относится к малообразованным людям, которые спустя какое-то время могут совершенно забыть свой язык. Такие люди понимают свой родной язык, когда им случается его слышать, но уже не могут говорить на нем свободно или даже понятно. У них произошла смена языка; их единственное средство общения теперь – английский язык, который является для них не родным, но усвоенным. Иногда, однако, эти люди владеют английским весьма несовершенно и находятся поэтому в положении лиц, которые не могут говорить хорошо ни на одном языке.

Другим, более обычным случаем смены языка является смена языка у детей иммигрантов. Очень часто родители говорят на своем родном языке дома и передают его в качестве такового своим детям, но дети, как только они начинают играть вне дома или посещать школу, отказываются говорить на этом языке и начинают со временем говорить только по-английски, забывая родной язык почти полностью. Английский язык становится для них тем, что можно было бы назвать языком взрослых (adult language). Как правило, они прекрасно владеют этим новым языком, то есть не отличаются от окружающих их американцев, но в ряде случаев все же переносят на него отдельные особенности своего родного языка. На родном же языке они не говорят совсем или говорят очень плохо, несколько лучше они сохраняют, однако, пассивное понимание этого языка. Изучение аналогичных случаев в Уэльсе, где дети родителей, говорящих по-валлийски, переходят на английский язык, показывает, что этот процесс замедляет развитие детей.

3.10. Иногда изучающий иностранный язык овладевает им настолько хорошо, что его нельзя отличить от говорящего на данном языке как на родном. Это наблюдается порой и при смене языка в зрелом возрасте, но чаще – при смене языка в детстве, аналогичной той, которую мы только что описали. В тех случаях, когда совершенное усвоение иностранного языка не сопровождается утратой родного языка, возникает билингвизм (двуязычие), заключающийся в одинаковом владении двумя языками. Только в детстве у людей бывают достаточно эластичные мускулы и нервы, а также достаточно возможностей и досуга, чтобы в совершенстве овладеть иностранным языком; тем не менее билингвизм и у взрослых встречается чаще, чем это можно было бы предположить, причем не только у иммигрантов, но также в результате путешествий, обучения за границей и тому подобных контактов. Разумеется, нельзя точно определить степень владения языком, при которой человек, хорошо знающий тот или иной иностранный язык, становится двуязычным; градации здесь относительны.

Обычно говорящий на двух языках усваивает второй язык в раннем детстве. Это часто имеет место в языковых коллективах, расположенных неподалеку от языковой границы, или тогда, когда, скажем, семья живет в иноязычном окружении, а также в тех случаях, когда родители говорят на разных языках. Дети в семьях многих состоятельных европейцев становятся двуязычными благодаря няням и гувернанткам-иностранкам. В немецкой Швейцарии образованные лица двуязычны в том смысле, что они говорят и на своем местном диалекте и на резко от него отличающемся литературном немецком. В Соединенных Штатах дети более образованных иммигрантов также двуязычны; подобное развитие отличается от смены языка, имеющей место у менее привилегированных групп населения. Во всех случаях билингвизма два языка, по-видимому, играют неодинаковую роль в жизни говорящего. Обычно один язык – это язык общения в семье (home language), а другой служит средством общения в более широком плане; но возможны и другие соотношения. То обстоятельство, что мы чаще встречаем билингвизм у людей искусства или ученых, свидетельствует, возможно, о благоприятном воздействии билингвизма на общее развитие ребенка. Однако, с другой стороны, это может значить просто, что билингвизм является результатом более благоприятных общих условий в детстве. <…>

Комментарии

Алгонкинские языки – одно из крупнейших объединений языков североамериканских индейцев. Распространены на территории Центральной и Восточной Канады, района вокруг Великих озер и северной части атлантического побережья США.

А. Мартине

Андре Мартине (André Martinet, 1908–1999) – французский языковед, на протяжении почти 40 лет руководивший Европейским лингвистическим обществом, крупнейший специалист в области истории языка, исследовавший причины звуковых изменений на основе методов структурной лингвистики. Ученый полагал, что проблемы распространения двуязычия и многоязычия входят в сферу компетенции филологов и этнографов; лингвиста в первую очередь должно интересовать, «в какой мере две контактирующие структуры могут сохраниться неизменными и в какой степени они будут влиять друг на друга, изменять друг друга»[84]84
  Мартине А. Распространение языка и структурная лингвистика // Новое в лингвистике. – Вып. 6. Языковые контакты. – М., 1972. – С. 84.


[Закрыть]. В основе научных построений А. Мартине лежал принцип «экономии языковых усилий»: движущая сила языковых изменений заключается в стремлении свести к минимуму физическую и умственную деятельность в процессе общения. Именно в экономии языковых усилий А. Мартине видел основную причину интерференции при двуязычии.

Многообразие языков и языковых употреблений (фрагмент)

// Мартине А. Основы общей лингвистики. – М.: УРСС, 2004. – С. 178–182.

Во всех рассмотренных случаях речь шла о двуязычии или многоязычии. Тщательное исследование этих случаев дает нам право объявить несостоятельной старую концепцию, в соответствии с которой так называемое двуязычие получает четкое определение. Согласно этой концепции, двуязычным считается индивид, с одинаковым совершенством владеющий двумя языками, но не индивид, который изъясняется иногда довольно бегло на одном или нескольких языках, отличных от его «родного» языка, усвоенного в детстве. Здесь следует подчеркнуть роль некоторых явлений действительности и указать на несостоятельность ряда предрассудков, усвоенных в XIX в. одноязычной буржуазией больших европейских наций; первый язык человека не всегда идентичен языку его матери: это может быть язык слуг или язык людей, постоянно находящихся вблизи ребенка; первый язык необязательно идентичен тому языку, на котором наиболее свободно будет говорить данный индивид, став взрослым: пятилетний ребенок за четыре месяца может усвоить второй язык и полностью забыть первый. Миллионы людей в самых различных уголках мира в детском или юношеском возрасте усваивают новый для них язык и начинают им пользоваться с большей уверенностью, чем тем языком, диалектом или говором, которым они пользовались в раннем детстве, будучи незнакомыми с иным языком. Бесспорно, первый язык имеет тем больше шансов остаться «родным» языком данного индивида, чем выгоднее и авторитетнее представляется он этому индивиду. Быстрота усвоения второго языка зависит от того, насколько быстро данный индивид теряет беглость речи на первом языке. Если оба языка используются параллельно, то всегда найдутся ситуации, в которых один из языков оказывается усвоенным в гораздо лучшей степени, чем другой: врач-меломан может оказаться не в состоянии рассуждать о музыке, пользуясь языком, единственно необходимым ему для его профессиональных занятий. Что же касается лиц, усвоивших два языка в очень раннем возрасте и поэтому называемых «двуязычными», то лишь крайне редкое стечение обстоятельств приводит к тому, что оба эти языка употребляются ими в одинаковой степени в любых ситуациях: обычно имеет место предпочтение одного языка другому в том смысле, как это было рассмотрено выше. Критерий совершенства в этом отношении не имеет смысла: в любых языковых общностях встречаются носители только одного языка, употребляющие формы, считающиеся обычно неправильными. Человек, владеющий только одним языком, овладевает им не в совершенстве, но в степени, достаточной для удовлетворительного общения с окружающими его людьми, входящими в определенную социальную группу. В случаях же использования одним лицом нескольких языков упомянутый критерий вообще неприменим: требуется определенное время, чтобы это лицо оказалось органически включенным в ту или иную социальную группу.

В общем и целом можно ограничиться указанием на две ситуации. Во-первых, в языковом общении люди могут использовать определенный комплекс навыков, которым присуща всегда одна и та же фонологическая, морфологическая и синтаксическая структура, один и тот же словарный запас. Этим людям свойственно одноязычие. Их речь может, впрочем, характеризоваться определенной свободой выбора, обусловленной структурой языка, для которого характерно использование различных стилей. В зависимости от обстоятельств, в зависимости от того, кем является мой собеседник, я могу сформулировать мой вопрос в виде: Monsieur votre père vient-il? «Придет ли ваш почтенный отец?» либо в виде II vient, ton père? «Твой отец придет?». Во-вторых, некоторые люди способны с большей или меньшей легкостью полностью изменять код при переходе от одного сообщения к другому, используя различные фонологические и синтаксические структуры. Таким людям свойственно двуязычие, а если они пользуются тремя и более кодами, – многоязычие, причем степень совершенства, с которой они владеют тем или иным языком, может быть различной.

Встает вопрос, в какой мере человек, владеющий двумя языками, в состоянии не допустить смешения двух различных языковых структур, используемых им поочередно. В сущности, знаки любого языка образуют структуру sui generis, другими словами, они противопоставлены друг другу таким образом, что точных семантических соответствий между двумя различными языками обнаружить не удается. Тем не менее человек, говорящий на французском и английском языках, сознает, что в огромном большинстве случаев слово chien «собака» во французском соответствует слову dog «собака» в английском. Это обстоятельство может послужить причиной абсолютной идентификации обоих слов, так что во всех ситуациях употребление слова dog в одном языке повлечет за собой употребление слова chien в другом; такая идентификация приводит, например, к образованию сочетания chien-chaud по модели hot-dog для обозначения сэндвича с сосиской. Возникает своеобразное единство, в котором одному означаемому соответствуют два означающих.

В плане второго членения необходимо отметить те случаи, когда человек, владеющий двумя языками, отождествляет фонему одного языка с фонемой другого языка, благодаря чему произношение соответствующих звуков в обоих языках оказывается идентичным. Многие носители английского и испанского языков в США отождествляют английское /h/ с испанской хотой, произношение которой варьируется между [h] и [х]. Таким образом, реализация английского have «иметь» варьируется между [haev] и [xaеv]. Несомненно, такого рода семантические и фонологические идентификации не производятся автоматически, и образованные люди, говорящие на двух языках, стараются их избегать. Однако они настолько экономичны и естественны, что лишь с большим трудом удается сохранить независимость соответствующих структур обоих языков: в этом случае говорящий может надеяться исключить их из своего языкового поведения. В действительности лишь отдельные виртуозы могут пользоваться двумя или более языками без того, чтобы имело место явление, называемое языковым взаимопроникновением (interference). Этот процесс характерен для различных уровней любых находящихся в контакте языков, причем степень его проявления может быть самой различной. В области лексики он может обусловить не только расширение значения или сферы употребления (ср. выше о расширении сферы употребления слова chien «собака»), но и простое заимствование знака (ср. французские заимствования английских слов living-room «комната», film «фильм», gag «обман, мистификация», star «кинозвезда», western[85]85
  Фильм о ковбоях в американской кинематографии (Прим. пер.).


[Закрыть]), а также калькирование, т. е. комбинирование двух существующих в данном языке знаков по модели другого языка (ср. франц. fin de semaine по модели англ. week-end «уик-энд», франц. autoroute «автострада», нем. Autostrasse по модели итал. autostrada), приближенное калькирование (ср. франц. gratte-ciel, русск. небоскреб по аналогии с англ. sky-scraper, франц. (канад.) vivoir «комната» по аналогии с англ. living-room «комната») и употребление таких эллипсов, как недавно возникшее франц. (salle de) séjour, аналогичное по своему употреблению выражению living-room «комната». Здесь повсюду речь шла о конкретных случаях взаимопроникновения, почти закрепившихся в языке, а именно в узусе людей, говорящих лишь на одном языке. Явления такого рода отличны от индивидуальных языковых употреблений типа solver вместо франц. résoudre «(раз) – решить» в речи людей, владеющих французским и английским языками. Однако употребление выражений типа il est supposé (sortir) – калька с англ. He’s supposed (to go out) «предполагается (что он вый-дет)» вместо il semble (qu’il sortira) «кажется (он выйдет)» – в речи людей, говорящих только по-французски, свидетельствует о том, что взаимопроникновение в указанном выше смысле может способствовать усвоению того или иного выражения всей языковой общностью.

В плане фонетики можно наблюдать расширение сферы варьирования той или иной фонемы, обусловленное взаимопроникновением (см. выше, относительно фонемы /h/, варианты которой располагаются между [h] и [х]). Возможен и другой процесс, объясняющийся сходными причинами, а именно смешение двух фонем данного языка, которые воспринимаются как одна фонема другого языка: некоторые носители английского и испанского языков, у которых фонеме /у/ в испанском языке соответствуют звуковые варианты [j], [dj] и [dz] (yo «я» произносится в зависимости от обстоятельств как [jo], [djo] или [dzo]), смешивают английские фонемы /у/ и /g/ ([dz]), ввиду чего слова yet и jet произносятся одинаково, а именно как [jet], [djet] или [dzet].

В области синтаксиса взаимопроникновение представляет собой особенно частое явление как в языках с фиксированным порядком слов (где на функцию синтагмы обычно указывает ее позиция в высказывании), так и в языках со свободным порядком слов (где детерминанты предиката обозначаются с помощью особых функциональных монем): человек, говорящий по-французски и по-русски, может применить форму русского винительного падежа в позиции, характерной для французских прямых дополнений, ибо от изменения порядка слов в русском предложении идентичность функций не нарушится, хотя в таком виде русское предложение будет звучать несколько необычно. Что же касается французского языка, то подобная синтаксическая свобода здесь вообще недопустима, ибо она приводит к смешению функций. В плане выражения функций взаимопроникновение также возможно, однако здесь его роль оказывается весьма ограниченной. Взаимопроникновение выражается здесь в перенесении монем одного языка в другой язык (ср. франц. à, употребляемое в ряде европейских языков в синтагмах типа livre à dix francs «книга ценой в десять франков»), в использовании калек (ср. употребление англ. at, аналогичное употреблению франц. à при указании стоимости: books at a dollar each «книги в доллар каждая»). Говорить, как это часто делается, что элементы морфологической структуры заимствоваться не могут, – значит лишь констатировать тот факт, что человек, владеющий двумя языками (так же, как и человек, говорящий лишь на одном языке), оказывается в затруднении при членении сращений и что он переносит из языка в язык лишь монемы, четко выделяемые в формальном отношении.

Комментарии

Детерминант — здесь: второстепенный член предложения.

Монема — в лингвистической концепции А. Мартине обобщенное название разного типа морфем: корневых (или лексем) и служебных (или морфем в узком смысле).

Предикат — член предложения, обозначающий действие или состояние, сказуемое или главный член односоставного предложения в форме сказуемого.

У. Вайнрайх

Уриэль Вайнрайх (Uriel Weinreich, 1926–1967) – американский лингвист, специалист в области многоязычия, лексикологии и семан-тики, социолингвистики, автор работ по языку идиш и культуре евреев-ашкенази. Книга «Языковые контакты» и легшая в ее основу докторская диссертация, основанная на исследованиях двуязычия в Швейцарии, стали первыми обширными исследованиями, посвященными явлению интерференции. Работы Вайнрайха по проблемам билингвизма – основополагающие в мировой лингвистике исследования многоязычия – были переведены на русский язык и оказали серьезное влияние на развитие представлений об интерференции.

Одноязычие и многоязычие

// Новое в лингвистике. – Вып. 6: Языковые контакты. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1972. – С. 25–60.

1.1. Если бы процесс коммуникации ограничивался рамками языковых коллективов, то в отношении культур человечество являло бы не менее пеструю и разнообразную картину, чем в языковом отношении. Но дело обстоит иначе. Районы наиболее ярко выраженного языкового разнообразия, такие как Кавказ, Новая Гвинея, провинция Плато в Нигерии, район Оахака в Мексике и др., вовсе не отличаются соответствующей этнической пестротой. Случаи поразительного единообразия в области культуры в условиях пестрого разнообразия языков служат доказательством того, что общение может преодолевать и действительно преодолевает языковые границы. Оно оказывается возможным благодаря посредству многоязычных носителей.

Это умозаключение находит эмпирическое подтверждение в чрезвычайно богатых данных индийской языковой статистики. Языковое разнообразие в Индии распределено неравномерно: оно очень ярко выражено в ряде районов Ассама, в центре Деканского полуострова, вокруг пустыни Раджастан и вдоль тибетских перевалов, тогда как основные части северной равнины и почти все побережье с языковой точки зрения вполне однородны. Владение еще каким-либо языком, помимо родного, также распространено очень неравномерно. Можно было бы ожидать по крайней мере, что оба эти показателя находятся в прямой зависимости друг от друга, однако в действительности они оказываются независимыми. Это значит, что в ряде районов языковое разнообразие более или менее полно компенсируется двуязычием (в городах, на Деканском полуострове, вдоль проходов в Тибет), чего нельзя сказать, например, об Ассаме, Раджастане и вообще о сельских районах, если их сравнивать с городскими. Наибольшим этот разрыв оказывается в районах, для которых характерна наибольшая степень культурной отсталости. Таким образом, препятствием процессу общения является не просто языковое разнообразие как таковое, а языковое разнообразие в сочетании с недостатком компенсирующего его многоязычия.

1.2. Хотя многоязычие, несомненно, представляет собой явление не только значительное, но и достаточно обычное и распространенное, принято, в том числе и среди лингвистов, рассматривать одноязычие как правило, а многоязычие – как нечто исключительное. У этого в высшей степени идеализированного взгляда есть ряд источников. Один из них – в соблазне экстраполировать опыт нескольких европейских и американских стран, которые в течение недолгого исторического периода приближались, с известным успехом, к сознательно поставленной цели – полной стандартизации языка как символу и орудию своего национального бытия. Другой источник этого взгляда связан с тем, что структурная лингвистика на ранних стадиях своего развития нуждалась в допущении синхронности и качественной однородности языковых текстов, служивших объектом ее описания. Но ни культурно-географические перегородки, ни временные методологические установки, связанные с младенческой незрелостью нашей науки, не должны заслонять от нас того реального факта, что миллионы людей, возможно большинство людей, в течение своей жизни в той или иной степени овладевают двумя или несколькими языковыми системами и умеют пускать их в ход каждую в отдельности – в зависимости от требований обстановки.

1.3. Могут возразить, что говорить о многоязычии, не затрагивая вопроса о минимальном различии между языками, – значит давать этой проблеме чересчур широкое и неопределенное толкование. Но вполне обоснованной представляется такая точка зрения, при которой случаи владения, скажем, французским и вьетнамским, французским и провансальским или даже парижским и марсельским французским рассматриваются как разновидности, по существу, одного и того же явления. Ибо проблема, стоящая перед говорящим во всех этих случаях, качественно одна и та же: следовать огромному количеству норм в соответствующих контекстах; и в случае неудачи результат один и тот же: вторжение (интерференция) норм одной системы в пределы другой. И вовсе не очевидно, что четко различающиеся системы норм легче спутать, чем системы сходные.

1.4. Другая черта многоязычия, которую легко представить в виде переменной, – это степень владения каждым данным языком у одного и того же говорящего. Совершенно свободное и всестороннее владение двумя языками, конечно, очень сильно отличается от усвоения лишь начатков второго языка; но опять-таки трудность задачи, стоящей перед человеком, и характер его неудач при дублировании одноязычных норм каждого из языков (в отличие от «размеров» этих неудач) в обоих случаях сходны. Сравнительная степень владения двумя языками вообще не может быть точно сформулирована в чисто лингвистических терминах. Это один из тех многочисленных аспектов двуязычия (которое мы далее для простоты и подвергнем рассмотрению как наиболее важный тип многоязычия), для исследования которых лингвистике необходимо сотрудничество с психологией и общественными науками.

1.5. С лингвистической точки зрения проблема двуязычия заключается в том, чтобы описать те несколько языковых систем, которые оказываются в контакте друг с другом; выявить те различия между этими системами, которые затрудняют одновременное владение ими, и предсказать таким образом наиболее вероятные проявления интерференции, которая возникает в результате контакта языков, и, наконец, указать в поведении двуязычных носителей те отклонения от норм каждого из языков, которые связаны с их двуязычием. Но не все потенциальные возможности интерференции переходят в действительность. Разные люди с различным успехом преодолевают тенденцию к интерференции – как автоматически, так и сознательными усилиями. В некоторой данной ситуации контакта между языками А и В говорящий № 1 может владеть обоими языками как своим родным, а у говорящего № 2 речь на языке В может изобиловать отпечатками норм языка А. Исследование подобных различий в поведении двуязычных носителей опять-таки требует соединенных усилий лингвистики и смежных наук. Может быть так, что наши два носителя различны по своим врожденным языковым способностям или, скажем, что носитель № 2 лишь приступает к изучению языка В. Может быть, они изучали эти языки разными способами, например, носитель № 2 пользовался методом, не рассчитанным на подавление интерференции. Возможно также, что носитель № 1 придерживается пуристических установок, а № 2 стремится лишь к тому, чтобы быть правильно понятым, и готов пренебречь языковыми нормами. При этом различия в языковых установках и в степени терпимости к интерференции могут носить характер как личных особенностей, так и социальных явлений, обусловленных тем коллективом, в рамках которого происходит контакт двух языков. В Канаде местный французский акцент в английском языке в социальном отношении менее выгоден для говорящего, нежели в США, где, скажем, гувернантке-француженке может быть даже экономически выгодно культивировать французский акцент как символ своего вполне «авторитетного» происхождения. Лингвист может найти в этих различиях хотя бы примерное объяснение того факта, что одни контакты между языками, имевшие место в истории, оставили вполне определенный отпечаток на соответствующих языках (эффект «субстрата»), а другие прошли почти бесследно. Но точное описание взаимосвязей между языковыми, психологическими и общественно-культурными факторами, участвующими в современных, допускающих непосредственное наблюдение ситуациях языкового контакта, предполагает исследование двуязычия методами целого комплекса смежных наук.