Текст книги "Записки офисного планктона (сборник)"

К концу первого месяца Артем осмелел настолько, что стал брать музыку с собой на работу. Его смелость была вызвана тем, что он начал вникать в отчет, с которым должен был ознакомиться за время стажировки. Уловив логику аудита и прочитав еще пару книжек на эту тему, он не стеснялся задавать уточняющие вопросы Елене и Дмитрию. Парень все больше жалел, что тот уезжает работать в Киев. Как выяснилось, это был родной город Дмитрия, там он закончил школу. По-прежнему половину рабочего дня Артем уделял офисболу Когда голова начинала закипать от налоговых и аудиторских терминов, он отодвигал отчет и доставал очередную курсовую, из которой создавал инвентарь для офисбола. Вскоре пустая корзина заполнялась бумажными шарами, ловко заброшенными туда создателем офисбола.

Однажды, в разгар очередного периода игры, когда Артем с наушниками в ушах и скомканным мячом в руках целился, чтобы сделать бросок, дверь открылась, и вошел Виктор Сергеич в сопровождении еще нескольких человек. Они пришли на срочное совещание, и Елена не успела его предупредить. Артем не видел их, потому что сидел спиной, и не слышал, как открылась дверь, потому что музыка заглушала посторонние звуки. Он настолько привык, что переговорная принадлежит ему и никому больше, что не ожидал внезапного вторжения на свою территорию. «Джордан пробивает штрафной», – сопровождал он бросок своим комментарием. Группа, вошедшая в переговорную, состояла из управляющих партнеров нескольких известных фирм, Виктора Сергеича и Елены. Став свидетелями этой сцены, они застыли на месте, переглядываясь. Артем в это время сделал финт, подкинув шар, изогнув руку и поймав его внешней стороной предплечья, а затем резко выпрямил ее и отправил шар в сторону корзины. Тот подскочил вверх, описал красивую траекторию и попал прямо в цель. «И Джордан забивает! Какой мяч!» – комментировал нараспев Артем, после чего начал стучать ногами по полу.

«Это кто?» – спросил каменным голосом Виктор Сергеич. Его гости сдерживали улыбки, украдкой переглядываясь. Елена покраснела с ног до головы. На секунду она замешалась. «Что за Джордан, я спрашиваю?» – недовольно повторил он вопрос. «Это наш стажер», – промямлила Елена, натягивая улыбку. Она хотела что-то объяснить, но Виктор Сергеич перебил: «С каких это пор мы берем на работу баскетболистов?» Гости не удержались от сдавленных смешков. Елене, однако, было не до смеха. В это время Артем резко крутанулся на кресле на сто восемьдесят градусов и увидел своих зрителей. Задор моментально завял на его лице, сменившись ледяным ужасом от того, что его застукали. Он почувствовал себя преступником, которого застали на месте преступления. Ситуация усугублялась тем, что он не слышал, как они вошли, потому что в ушах вовсю шумел рок-н-ролл. Вскочив с места, вытаскивая наушники дрожащими руками, Артем не знал, что сказать. Лицо его стало как мел. «Значит, готовим спортсменов?» – обращался Виктор Сергеич к Елене. Та ничего не ответила. «Почему я ничего не знаю?» – спросил он. Елена колебалась, думая, отвечать или молчать, но Виктор Сергеич и тут не дал слова вставить. Он обращался к Артему. «Не против, если мы позаимствуем у вас площадку?» Артем выскочил из кабинета как ошпаренный. Он едва не забыл отчет и свои курсовые. По пути он запнулся за стул, который металлической ножкой ударился о металлический каркас стола, и поднятый шум напомнил звон колоколов. В офисе Артем не находил себе места. Елена посмотрела на него, как на дьявола, но начинать разборки не стала. Дмитрий работал сейчас в полсмены, его отъезд был запланирован на следующую неделю. После обеда его место освободится. Артем решил скрыться на обед, чтобы остыть и привести себя в порядок. «Оставил им полную корзину мусора», – думал он, краснея, пока ехал в лифте. Что будет с ним теперь? Карьера в бизнесе закончилась, не начавшись? Было стыдно и перед Еленой, и перед боссом, которого он толком и не знал, и даже перед незнакомыми гостями, все из которых, должно быть, были бизнес-шишки. Артем ругал и казнил себя, и в столовой еда не лезла ему в рот. «Джордан липовый, – ворчал он. – Чемпион, понимаешь, нашелся…» Конфуз выбил его из колеи. Поев, парень вернулся в офис. Совещание в переговорной все еще продолжалось. К счастью, Дмитрий уже ушел и место его пустовало. Артем сел за стол и погрузился в отчет, спасаясь от стыда в его затягивающих пучинах. Оставалось всего двенадцать страниц, и это означало, что скоро его ждет экзамен «на профпригодность». Что-то подсказывало, что до экзамена дело может и не дойти. «Сам виноват», – повторял он себе.

На следующий день, когда Артем пришел на работу, Елена подошла к нему и сказала, что вчерашний инцидент непременно отразится на результатах его испытательного срока. Она не сказала больше ничего. «Видимо, это и есть профессионализм», – подумал Артем. Переговорная была для него закрыта, он и сам понимал это, а Дмитрий еще не уехал. Но он пригласил его сесть рядом, пододвинув еще один стул к своему столу. Он показал Артему программу, в которой фирма сейчас работала. «Честно тебе признаюсь, – сказал заговорщически Дмитрий, – тот отчет, который ты штудируешь, эта программа процессирует за несколько минут». Он лукаво подмигнул. «Так я все это зря делаю?» – удивился Артем. Дмитрий пожал плечами. «Когда меня брали, я с таким же сидел. А затем Игорь мне объяснил что к чему». Оба посмотрели на Игоря, который вяло читал что-то в своем компьютере. Его конский хвост сегодня был немыт и оттого висел как-то печально. «Говорят, тебя босс застукал за бездельем?» – спросил Дмитрий. Голос его звучал не издевательски, а скорее участливо. Артем махнул рукой. Он не хотел говорить об этом. «Ниче, с каждым бывает», – успокоил Дмитрий. «Но не каждого выкидывают с работы», – сказал Артем. Он боялся, что из-за офисбола ему придется поплатиться карьерой. «А сколько у тебя до конца испытательного?» – «Недели три оставалось», – подумав, ответил Артем. Оба вновь уставились в экран, где специальная программа обрабатывала данные, которые затем необходимо было разбить по каталогам. Проект, над которым Дмитрий сейчас работал, подходил к концу. К ним подошла Елена. Она положила руку на плечо Артема, так что тот вздрогнул. Шепотом она сказала: «Тебя босс хочет видеть». Эта фраза пронзила сознание ослепительной молнией. Страшный рой мыслей пронесся в голове. «Как, он уже на месте?» – подумал Артем, но не сказал. Видимо, Виктор Сергеич уже был в офисе, когда начался рабочий день. Оглянувшись на Елену с жалобным видом, ища поддержки, Артем увидел лишь напряженную маску, в которой читался застывший страх. Конечно, она винила Артема за то, что и ей могло влететь. Но девушка лишь сдержанно кивнула в сторону кабинета шефа. На подкашивающихся ногах Артем поднялся с места. Дмитрий дружески хлопнул его по спине. Артем увидел перед собой дверь к начальнику, и она показалась ему вратами ада. Медленно, как к эшафоту, подошел он к ней: уши забиты ватой, в глазах поволока, последняя мысль пронеслась в голове крикливой вороной: «Здесь все кончится». Как в коматозе, он занес руку над дверью и деликатно постучал, не помня, сколько раз. Ответа не последовало, и Артем отважился приоткрыть дверь. Виктор Сергеич сидел за столом, нагнувшись к чему-то на полу. «Входите-входите», – машинально произнес он. Артем вошел. Как во сне, он сел в кресло, поймав себя на мысли, что никто не предлагал ему садиться. «Все равно все кончено». Он старался избегать взгляда начальника, когда они поднялись над столом. Парень робко посмотрел в окно, за которым была занятая и безразличная Москва с ее выхлопами, пробками и фигурами прохожих. Он мечтал сейчас оказаться там, среди них, затеряться в толпе и стать никем. Артем сглотнул ком, подступивший к горлу. Виктор Сергеич отложил часть бумаг, лежавших на столе. Вид у него был усталый. Он посмотрел тяжелыми глазами на Артема, и тот снова отвел взгляд, уставившись куда-то в его рубашку. Кабинет начальника был отделан со вкусом. В углу стоял цветок, похожий на пальму, на высоком подоконнике свалены папки с бумагами, а к стене справа за юношей был подвешен телевизор, у которого был выключен звук. Сейчас по нему шел какой-то сериал.

«Ваше имя?» – спросил Виктор Сергеич.

«Артем. Макаров», – отчеканил Артем, стараясь проглотить субстанцию, похожую на кость. Шея пульсировала так, что он боялся, что она лопнет. Руки были ледяными. Они змеились, как два ужа, и он сложил их на коленях.

Шеф потер рукой лоб. «Значит, вы здесь на стажировке?» – «Да, у меня испытательный срок», – ответил Артем, чувствуя, что до развязки осталось совсем немного. Может быть, его испытательный кончится уже сегодня. Виктор Сергеич устало улыбнулся. «Я помню свой испытательный, – сказал он. Посмотрев на Артема, который сидел замерев, как мышь, добавил: – Самое бездарное время в моей жизни». Парень не знал, что на это сказать и как отреагировать. Выдавить смех он не решился. «Тебя заваливают бумагой, чтобы показать, какие они крутые. В итоге оказывается, что работа заключается совершенно в другом». Артем по-прежнему слушал. Он был чертовски согласен с этим. «Тебе хочется действия, ты полон энергии, желаешь доказать, что не тварь дрожащая, а тебя по-прежнему топят в бумаге». Артем не удержался и закивал. «У бизнеса много лиц, – продолжал шеф. – И это – одно из самых нелицеприятных». Посмотрев в окно и выдержав паузу, он добавил: «Это когда на пенсию выходишь и мемуары пишешь, описываешь все в розовых тонах, как невероятное приключение. Хотя на самом деле – вот он, бизнес». Он описал кругом кабинет. Скрестив руки на груди и откинувшись в кресле, сказал, вздыхая: «Бессонные ночи, бесконечные нервы, сплошные стрессы и постоянная гонка. За клиентом, за жизнью, за деньгами, за самим собой». Посмотрев пристально на Артема, он заключил: «Себя самого тяжелей всего догнать. В определенный момент понимаешь, что перевалило за сорок». Артем был под впечатлением, но замер от неожиданности, когда шеф вдруг сказал: «Вот я и хотел поговорить с тобой о вчерашнем инциденте». У парня душа ушла в пятки. Наступала его очередь говорить, а язык онемел от страха. Он боялся, что голос начнет дрожать, и начальник вконец потеряет к нему уважение.

«Виктор Сергеич, я… – начал он, но речь оборвалась на полуфразе. – Я… очень хочу эту работу». – «Правда?» – спросил тот. – «Да. Я был счастлив, когда меня взяли». – «Да уж, я видел», – сказал шеф. Артем покраснел. «Поэтому и был так занят вчера, когда мы вошли?» – он улыбнулся, и Артему стало проще. Быть может, удастся свести все к шутке. «Извините», – сказал он смущенно. Виктор Сергеич откинулся в кресле: «Во всяком случае, ты нашел куда деть макулатуру». Артем проследил за его взглядом и увидел, что тот смотрит на подоконник, заваленный кипами. «Я не бездельник…» – начал Артем, но шеф обрубил его: «Да перестань ты. Я не об этом». Он резко опустил руку на стол, сжал ее, потом поднял. Артем увидел, что в кулаке у него сжат скомканный лист бумаги. Он с силой кинул его Артему в грудь. По привычке юноша поймал его без труда.

«Покажи мне», – сказал шеф.

«Что показать?» – удивленно спросил Артем. «Как ты это делаешь», – сказал шеф, глядя на скомканный лист в руках подчиненного.

Артем смущенно улыбнулся, не понимая, куда все это движется. Босс хоть и улыбался, но как-то странно. Уж не издевается ли он над ним? Парень уставился на шар. Он не знал, что с ним делать.

«Подожди», – вспомнил Виктор Сергеич и засуетился. Он достал из-под стола корзину, поднялся и понес ее в дальний угол. Там он установил ее у стены и вернулся за стол. «Я всех тонкостей не знаю, – объяснил он. – Ну, давай». Артем еще раз посмотрел на шар, затем небрежно кинул его в сторону корзины. Бросок получился корявым и неловким, хоть и попал в цель.

«Ну нет. Не так». – сказал Виктор Сергеич. – «Сделай это, как когда мы вошли». – «Я не знаю, как это получается». – «А так и получается. Сделай вид, что меня здесь нет». – «Я не могу, Виктор Сергеич», – стесненно признался Артем. Он никогда еще не играл в офисбол при людях. «Не сделаешь, уволю», – пошутил босс, но шутка не прошла, и Артем принял ее за чистую монету. Шеф скомкал еще один лист и бросил парню. Тот поймал его, вздохнул и посмотрел профессиональным взглядом на корзину.

«Давай. Только хорошо. Зрелищно. Как вчера». Артем набрал воздуха в легкие, затем медленно выпустил. Сидя в кресле, он развернулся в сторону цели, принял стойку баскетболиста, расставив ноги на ширину плеч. Правильным движением он отправил мяч в воздух. Тот красиво залетел внутрь ведра.

«Вот! О чем я говорил!» – похвалил шеф. Лицо его загорелось. Он скомкал еще один лист. Артем спросил: «Виктор Сергеич, это же рабочие документы?» Тот с отвращением посмотрел на шар и махнул рукой: «Не представляешь, какое это удовольствие». Он бросил шар Артему: «А теперь давай с выкрутасом. Как ты умеешь». Он сложил руки на груди и, как зритель, откинулся в кресле. Артем не узнавал начальника. Тот словно помолодел на несколько лет. Парень осмелел и на этот раз смог добавить к броску один из своих фирменных приемов. Шеф от возбуждения даже захлопал в ладоши. Зашла секретарша, лицо ее выражало вопрос. Очевидно, она хотела посмотреть, что они тут делают. Когда она предложила начальнику кофе, тот отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и быстро отправил за дверь. Артем не мог понять, что происходит. Его что, не уволят? Неужели миновало? Зазвонил телефон, и шеф сказал, что занят. Когда позвонили снова, он просто не стал брать трубку.

«Как ты делаешь… эти фишки?» Артем пожал плечами: «Не знаю. Они сами приходят». – «Серьезно?» – «Да. Но вначале нужно поставить бросок. Это главное в офисболе». – «Офисболе?» – переспросил шеф, подобие улыбки скользнуло по его лицу. «Да», – смущенно ответил Артем, тоже улыбаясь. «Ну да, офисболе», – согласился, переходя на смех, Виктор Сергеич. Новый скомканный шар в руке он разглядывал с энтузиазмом и азартом пацана. «Знаешь, в детстве я любил баскетбол», – признался он. «Я тоже, – сказал Артем мечтательно. – Даже хотел стать баскетболистом». – «Я тоже», – ответил Виктор Сергеич грустно. Артему показалось, что на глазах у него выступили слезы. «Давайте. Попробуйте сами», – подбодрил он, чтобы отвлечь его от печали. Виктор Сергеич сощурился на шар, затем посмотрел на корзину и одной рукой кинул его туда. Тот залетел внутрь, но изящества в броске не было. Это заметили оба. «Сколько ты ставил бросок?» – спросил он. – «Ну, я занимался каждый день как минимум час». – «Час, говоришь? – шеф о чем-то напряженно задумался. Потом оглядел кипы бумаги на подоконнике и сказал: – У меня есть час». Что-то на лице его, какой-то мальчишеский задор напомнил Артему его самого. И когда он рассказал шефу, что впервые приспособил под мячи свою дипломную, которую считал макулатурой, тот рассмеялся так, как, признался он, не смеялся давно. «Знаешь, моя дипломная тоже была рулоном туалетной», – сказал он, ностальгически щурясь и вытирая глаза. Какие-то душевные струны были затронуты в нем. Вопросы про офисбол пошли один за другим, и улыбка прописалась на его лице. «Я хочу научиться, – сказал он. – Я хочу уметь делать все эти финты». – «Вы серьезно?» – удивился Артем. «Да. Считай, что ты принят».

Андрей Комаров
Один день Виктории

И, как всегда, она никак не могла выбрать именно ту часть дамского туалета, которую никто, конечно, не видит, но которая так важна для собственного мироощущения. А время поджимало… Время даже не поджимало, оно возмущенно отстукивало стаккато на крышке стола, где задумавшуюся хозяйку квартиры ждали полезные мюсли и не менее полезный обезжиренный йогурт.

Наконец, она решила, что сегодня все будет в высшей мере строгим и академичным. Тем более что через полчаса ее ждал разговор с одним очень умным и очень вредным господином, который имел язвительное удовольствие быть редактором журнала, в котором Виктория вот уже целых две… нет, две с половиной недели была штатным сотрудником. Виктория – именно так звали барышню, которая сейчас на скорости поглощала завтрак – застегивала юбку и придирчиво оглядывала собственное отражение в зеркале. Собственное имя, кстати, эту молодую женщину, кажется, ни к чему не обязывало. Во всяком случае, до сегодняшнего дня.

Виссарион Дементьевич Храпуновский («во дает!») назначил ей аудиенцию вчера, намекнув при этом, что ее ждет очень ответственное редакционное свидание. При условии того, что она наконец прекратит опаздывать, устраивать ежечасные чаепития в отделе («не более трех раз в течение рабочего дня, товарищ Князева!») и грубить начальству.

Грубость ее, надо сказать, была весьма относительной. Она просто не могла иногда (только иногда!) удержать смешливого фырканья, когда при ней обращались к шефу по имени-отчеству И уж тем более у нее самой это получалось с большим трудом.

Ну вот, все, кажется. Подкрасила ресницы, высунув язык от старания. Один мужчина, задержавшийся в ее жизни на какое-то время, всегда с интересом ожидал этого момента: появится или не появится. И, дождавшись положительного исхода дилеммы, в том случае, если ему не удавалось немедля затащить ее в постель, аргументировано дополнял дарвиновские постулаты о происхождении человеческой особи женского пола. Остроумца, кстати, до сих пор неизвестно по какой причине прихватил как-то за ляжку ее пожилой пес Жан. Тот обиделся и ушел. Виктория не стала возражать.

Время снова забарабанило нетерпеливо. На этот раз по дверной ручке. Все-все-все! Вика выскользнула за дверь. Слава богу, ризеншнауцер остался у родителей на даче. Надо ловить машину, иначе Храпуновский сегодня зарычит.

Виктории было 33 года. И хотя возраст Христа к ней не имел прямого отношения, после сказочной поездки в Грецию ответственность перед своими родителями, перед старым товарищем Жаном, даже перед брошенными мужчинами как-то значительно усилилась. А главное, ей надоело сочинять глянцевые опусы. И Виктория решила вспомнить о своем фундаментальном киноведческом образовании.

Нет, от милых глянцевых журналов и от еще более милых глянцевых гонораров она отказываться и не думала. Тем более что в Москве-гламурной имя строгого ресторанного обозревателя Вики Князевой было хорошо знакомо как широкой гурманной общественности, так и представителям ресторанного бизнеса. Представители первой старались соответствовать своему статусу, требуя в заведениях коллективного питания именно те кулинарные и алкогольные изыски, о которых с таким вкусом рассказывала Виктория, представители второго старались с госпожой Князевой дружить и отказывались брать деньги с нее, а заодно и с ее друзей. Подруги Вику любили, впрочем, не только за это.

ВГИК она окончила в конце девяностых, уже не таких лихих, но все так же бесперспективных для большинства выпускниц киноведческого факультета. Она была тогда очень юная, что сплошь и рядом встречается у критикесс, и одновременно очень симпатичная. А вот последний факт, по мнению знатоков реалий отечественного кинематографа, подпадал под категорию из ряда вон выходящих. О чем ей и заявил ее теперь бывший уже муж, забравший Викторию Сергеевну и из профессии, и от папы с мамой.

Но сейчас не об этом. Вернемся к внешности нашей героини. Ибо как же иначе ей можно будет сопереживать, да еще в течение целого дня?

Во-первых, глаза. Голубые, даже синие, какие-то тропические и нездешние. Нос прямой, изящный, редкий для славянской, московской натуры. Как говорят, именно об этой выдающейся женской прелести сожалел великий русский поэт, не находя ее во внешности русских фемин. Кстати, он еще говорил что-то и о маленькой женской ножке, которой якобы было днем с огнем не сыскать в русской действительности. Так вот, и маленькая ножка присутствовала. Улыбка… Если от стройных ног позволительно перейти к внезапно освещающей лицо Вики улыбке… Но что же делать, если они были одинаково хороши?! Так вот, ее улыбке могла бы позавидовать старушка Джоконда. Без всякого преувеличения. Казалось бы, обыкновенное сокращение лицевых мускулов, но что же оно делало с людьми!

Признаться, автор этого документального повествования и сам едва не поддался чарам описываемой улыбки во вгиковском буфете. Едва удержался, чтобы не влюбиться, да и то потому, что дома его ждала напрочь беременная и абсолютно родная жена. Но в очередь перед собой Викторию он все-таки пустил. И в мгновение ока поплыл от аромата ее «Кензо». Она улыбнулась ему еще раз, отходя от прилавка со своим кофе. Откровенно говоря, молодой жене автора этих строк в этот вечер приходилось повторять каждый адресованный мужу вопрос не менее двух раз.

И чтобы закончить разговор о внешних данных… Специально для тех из читателей, кто пока не имеет чести быть знакомым с Викторией Князевой, надобно обязательно припомнить один разговор, который состоялся у нашей героини с собственной матушкой. Однажды, когда Вика пребывала в хорошем настроении и поэтому особенно была хороша собой, мать ее уверенно заявила:

– Ты, Викуля, манкая!

Вика, тогда еще невинная и наивная натура, потребовала разъяснений. Матушка поцеловала ее в глаза:

– Сила притяжения в тебе велика до неприличия. Вот вроде бы и не красавица ты писаная…

При этих словах Вика попыталась насупиться, но мамуля только улыбнулась:

– Ты красавица живая и теплая. И неизвестно еще, хорошо это или плохо. Потому как мужикам, помяни мое слово, будет хотеться съесть тебя целиком и не запивая. Ох, вот помру я, как ты тут без меня жить будешь?..

Но мы вновь отвлеклись. Частник с Викторией на борту, каким-то чудом не попав в пробку на Ленинградском проспекте, уже лихо подруливал к месту ее работы. Водитель отказался брать деньги и игриво спросил телефон. Жестокая Виктория продиктовала номер химчистки.

Журнал «Киноискусство» находился на первом этаже высотки. И поэтому ее появление за две минуты до 9:00 было встречено аплодисментами коллег по отделу.

Храпуновский пребывал в своем обычном пафосно-придирчивом настроении, но сегодня он приступил к делу не теряя времени на замечания и упреки. Прогуливаясь по длинному своему кабинету он говорил:

– Виктория, я очень хочу, чтобы вы стали вдумчивым и значительным профессионалом. Ведь художественная критика – это не только детальный разбор того или иного произведения…

Виктория неумышленно кашлянула – в горле пересохло после утренней гонки. Виссарион Дементьевич осекся и обернулся к молодой сотруднице:

– Через пару дней в Доме кино премьера, которую давно ждали. И прежде всего потому, что сценарист фильма – человек, имя которого вам наверняка прекрасно знакомо по институтским лекциям истории отечественного кино. Двадцать лет этот большой писатель и драматург не работал в кино. И вот теперь… Словом, прямо сейчас посмотри фильм, договорись о большом интервью для текущего выпуска. И не откладывай!

Виссарион Дементьевич хитровато и цепко посмотрел на Викторию поверх стильных очков, и она решила, что он не такой уж зануда, если вдуматься.

– И помни, что этот материал о Мастере, его фильме, его нынешних взаимоотношениях с миром очень много может значить для твоей будущей карьеры.

Виктория не удержалась:

– Спасибо за доверие, Виссарион Дементьевич!

Храпуновский легонько прихлопнул стекло на своем столе:

– Иди, Князева! Материал жду к пятнице.

В редакции был собственный просмотровый зал, в котором еженедельно проходили предпремьерные показы последних отечественных и зарубежных лент. Сеанс начинался через полчаса, и Вика успела выпить с коллегами жасминного чаю и рассказать о только что полученном ответственном редакционном задании.

Фильм произвел противоречивое впечатление. Вика разрешила себе стрельнуть сигарет, чтобы подымить-подумать в обществе редакционных дам. Мила Тишинская монотонно рассказывала Ксении Сувориной о том, почему последняя, то бишь крайняя, работа классика советского кино не может называться произведением искусства. Ксения пускала в потолок дымовые колечки и время от времени перебивала коллегу репликами типа «Мне импонирует, как режиссер пользуется общими планами!»

– Да единственное, что есть в этом кино, так это диалоги, – затушила окурочек с красной помадой самая непосредственная сотрудница журнала.

– А ты хотя бы знаешь, что твой писатель на дух не переносит корреспондентов, журналистов, критиков, литературе-, кино– и прочих «ведов»?.. – откликнулась Ксения.

– Никакой он не мой, а общественный. И через два часа ответит общественности в моем лице на все концептуальные и каверзные вопросы, – произнесла девушка по имени Виктория.

В синих глазах – ни тени сомнения, нога на ногу, покачивает одной из них, круглые коленки выражают твердую уверенность в сегодняшнем дне. Бывалые критикессы переглянулись.

– Послушай, Викуля, будешь наседать на мэтра – не забывай о том, что в начале лета ему в Германии сделали пересадку сердца.

Князева прекратила покачивать ножкой. Задумалась. Прислушалась к своему до сих пор растущему организму. От выкуренной сигареты немножко мутило. Но она упрямо встряхнула каштановой гривой, заложила волосы за уши и без видимых причин шмыгнула носом.

– Но сердце у него все-таки есть. Новенькое, но наверняка по-прежнему мужское.

Телефон писателя у нее, конечно же, был. Но, рассудив, что дистанционно договариваться о личной встрече с таким зубром, у которого к тому же зуб на журналистов, не стоит, Виктория поехала прямиком к нему домой. Тем более что дом его находился всего в двух троллейбусных остановках.

Пятиэтажка героя ее будущей статьи была знаменита тем, что количество известных поэтов, прозаиков и драматургов на один стандартный подъезд превышало все мыслимые пределы в представлении не только обыкновенного человека, но и Виктории Князевой.

Вот и сейчас Вика уже успела поочередно поздороваться с двумя мужчинами весьма известной наружности. Сделала она это не из тщеславия, но из вежливости. Ведь седовласые джентльмены, один за другим, раскланялись с ней как со своей старой знакомой. Вика же за последние 15–16 лет уже научилась принимать подобные знаки внимания как должное. И автор, к примеру, не возьмется осуждать ее за некоторую избалованность в этом отношении.

Так вот, Виктория ничтоже сумняшеся улыбнулась сначала одному, а после и другому литератору. У последнего, нестарого еще крепыша со сдвинутой на затылок кепкой, она и спросила о том, не видел ли он столь необходимого ей писателя, потому как на звонок в его писательскую дверь никто не отвечает, а у нее к нему срочное дело.

– К Левке, что ли? А ко мне, барышня, у вас никакого дела нет, часом? – с хрипотцой в голосе спросил невысокий мужчина с ярко выраженной интонацией завзятого бабника.

– Нет. И не будет, Александр Иванович. Кстати, Натэлле Сергеевне привет передавайте. Они с моей тетушкой давние подруги, – соврала Виктория. С молодящейся женой крепкого еще Александра Ивановича она познакомилась на какой-то вечеринке в индийском ресторане и выпила с ней по коктейлю.

– Обязательно передам. А от кого, кстати? – широко ухмыльнулся ничуть не обескураженный Александр Иванович.

– От тезки ее, Виктории Сергеевны, – немного преувеличила Виктория.

Александр Иванович хмыкнул и почесал перебитый нос.

– Вон там, в скверике, ваш Рабинович гуляет со своей крошкой Цахес. Постаравшись как можно надменнее отблагодарить собеседника, Виктория собралась идти в указанном направлении и… почувствовала пониже спины легкий, даже дружеский хлопок. Она в бешенстве крутанулась, но Александр Иванович уже удалялся от места их нечаянной встречи, насвистывая немудреный мотивчик.

Лев Робертович и вправду носил фамилию, созвучную той, что назвал этот старый антисемит, но черный дог рядом с ним никак не тянул ни на какую «крошку» и уж тем более Цахеса. Писатель сидел на скамье без спинки, немного ссутулившись, догиня, вместо того чтобы носиться по округе, спокойно сидела подле ног хозяина и, высунув язык, посматривала по сторонам.

Хитроумная Виктория решила зайти как раз с ее стороны. Пошла по аллее, не спеша, прогулочной походкой.

– Красивый пес! – намеренно ошиблась она.

Писатель хмуро посмотрел на любезную прохожую. А та постаралась улыбнуться самой обезоруживающей из арсенала своих улыбок.

– Это сука, – сказал писатель.

Виктория остановилась, не прекращая улыбаться.

– Да-да, а вот у меня наоборот. Мальчик.

Лев Робертович снова покосился на жизнерадостную особу.

– Мальчики, девочки… Вы из какой газеты?

Сука-дог также вопросительно взглянула на конспиратора в юбке. Повернулась к хозяину.

Тот пожал плечами. И решил покончить на сегодня с приступом мизантропии.

– Чего молчите, мальчуковая владелица?

– Я из журнала, – созналась Виктория.

Писатель теперь уже в упор рассматривал порозовевшую журналистку. Да и она наконец получила возможность сравнить его с фотографиями из учебников и пособий. Седые брови, значительный нос, лицо в складках, как у шарпея, глаза цепкие, колючие, неопределенного водянистого цвета. Поживший мужчина. Но одет, кстати, вполне себе, на уровне.

– Ну как? – прервал наблюдения объект.

– Вы совершенно не похожи на себя, – резюмировала Виктория и элегантно перевела разговор на другую тему: – А как зовут вашу… собаку?

– А как вы думаете?

И тут словно лукавый нашептал Виктории:

– Крошка Цахес? – осведомилась она.

Лев Робертович гулко хохотнул. В его неопределенных глазах мелькнул интерес. Едва заметным кивком он предложил бойкой барышне присесть рядышком. Собака обнюхала ее сумку. О бутербродах с ветчиной и сыром в суете насыщенного дня она совсем забыла.

– Ну ладно, Сашка-башибузук, чистая душа, кроме футбола, кабаков и смазливых баб знать ничего не желает. А вам самой-то Гофмана приходилось почитывать?

– Приходилось. Только я его не люблю. Жутковатый сочинитель. И немного противный.

– Так чего ж вы моей Лайме имя такое непотребное даете, госпожа эрудит? – спросил писатель с легкой укоризной и потрепал загривок собаке.

Виктория окончательно смутилась. Пришла брать интервью, но на вопросы приходится отвечать самой.

– Это я из природного чувства противоречия, Лев Робертович. Мне говорили, что вы с трудом переносите общение с прессой. Ну вот мне и захотелось сострить, – пошла ва‑банк журналистка. – А Лайма ваша мне правда очень понравилась…

– Она еще и шутить горазда… Так почему же я сам на себя не похож, позвольте узнать, госпожа физиономист? – Лев Робертович окончательно повернулся к ней грузным корпусом.

Понимая, что от ответа на этот вопрос будет зависеть многое, Виктория ухватилась за одну из маминых сережек, которые служили ей талисманом со дня совершеннолетия, и решила говорить как бог на душу положит. Это было ее типичное поведение в ситуациях, когда думать было некогда и лень.