Текст книги "Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево"

Комбат Найтов
Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево: сборник

Серия «Коллекция. Военная фантастика»

Выпуск 16

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

Антиблокада

Внезапно наступила темнота, тело абсолютно меня не слушалось, было непонятно, что произошло, где я нахожусь и почему раздаются пулеметные очереди. Какой-то шум справа, но я не могу повернуть голову, она меня не слушается. Чьи-то руки коснулись меня и попытались разжать пальцы.

– Этот еще дышит! – послышался шепот. – Винтовку не отдает и веревку.

– Режь! – Меня перевернули на спину и потащили по земле небольшими рывками. Скорее всего, они ползут. Боль пронизывала все тело, но пошевелиться мне не удавалось. Длилось это довольно долго, затем, не очень аккуратно, меня втащили, скорее всего, в окоп, потому что на лицо упали небольшие комья земли.

– Товарищ комбриг! Группа погибла! Обнаружили одного живого и «языка». «Язык» ранен, но жив.

– Всех проверили?

– Да, всех. Восемь человек. Шестеро прикрывали отход двух человек с «языком». Дышал только этот. Но он без сознания. Немец – штурмбанфюрер.

– Посвети! Это лейтенант Иволгин, снайпер группы. А что за веревка в руке?

– Он немца на ней тащил.

– Еще дышит?

– Дышит, и пульс есть. Вот только руку не разжать.

– Несите так. А эсэсовца ко мне. Выполняйте, Миронов.

Два человека подхватили плащ-палатку и потащили меня по ходам сообщения. Затем переложили на носилки и довольно долго несли. Несколько раз ставили их на землю, отдыхали, неторопливо переговариваясь между собой. Покурив, продолжали свой путь. Погрузили на машину и около часа куда-то везли.

– Принимайте, товарищ лейтенант! Разведчик из осназ, из Москвы, лейтенант Иволгин.

– А документы?

– Какие документы, он с выхода. Все, что передали!

– Винтовку не отдает!

– Да, лейтенант наш, который его с нейтралки вытащил, тоже пытался ее забрать, но руку разжать не сумел. Комбриг из округа сказал, так несите.

– На стол! Ранений нет, опухоль чуть ниже затылка, видимо контузия. Кровь из левого уха – видимо, повреждена перепонка. Наденька, морфин!

Я почувствовал укол в левое предплечье, затем звуки стали отдаляться, перед глазами поплыли цветные пятна и полосы, сознание отключилось.

Очнулся от звуков взрывов, удалось открыть глаза. Чужое тело плохо слушалось, команды не проходили. Невысокий деревянный потолок, металлическая койка, резкий запах карболки, гноя и крови. Лежу на спине, во рту противная сухость, очень хочется пить. Сильно болит голова. Попробовал пошевелить пальцами рук и ног. Вроде получилось. Сильно затекли мышцы. Взрывы слышались все ближе и ближе, надо было приподняться, так как обстрел продолжался. Рядом кто-то сильно стонал. Удалось скинуть ноги с кровати и сесть. Неожиданно сильно закружилась голова, и я почувствовал рвотный позыв. Видимо, вчера чем-то сильно приложило.

– Ранбольной! Лежите! – послышался женский голос. У меня перед глазами появился белый халат, чьи-то руки положили меня обратно. Я что-то прохрипел, голоса не было совсем. Но, видимо, до женщины дошло, что я хочу пить, и она спустя несколько минут принесла эмалированную кружку с водой.

– Спасибо! – сказал я хриплым низким голосом, после того как выпил всю воду. – Еще, пожалуйста!

После этого я уснул, несмотря на продолжающийся вялый обстрел. Меня разбудили уже к обеду. Напротив, на табуретке сидел командир в форме РККА, с одиноким ромбом на петлицах.

– Как себя чувствуешь, лейтенант?

– Пить хочу.

– На тумбочке. – Он смотрел, как я пью, затем помог поставить кружку обратно.

– «Язык» ваш ценный, но сведения дал плохие. Я за тобой, здесь оставаться не стоит. Одевайся. Я пойду и оформлю бумаги, сейчас вернусь.

Я оделся, хотя мотало меня крепко, медсестра помогла надеть маскировочный костюм. Вернулся полковник с винтовкой СВТ, он расстегнул командирскую сумку и вытащил из нее пачку документов, перелистал, нашел какой-то и протянул мне.

– Положи в карман. До машины дойдешь?

– Не знаю.

– Сестренка, помогите ему.

Меня довели до машины, на заднем сиденье были старший лейтенант и эсэсовец. Меня посадили рядом с немцем. Машина тронулась. На выезде успел прочитать название деревни: Огонек. Через четыре километра въехали в Нарву. Значит, сорок первый год. За Кингисеппом свернули на Волосово. Несколько раз останавливались, пережидая появляющиеся немецкие самолеты. Через три часа приехали в Ленинград на Дворцовую. За время поездки нас трижды останавливали для проверки документов, и я успел заглянуть в командирскую книжку. Зовут теперь меня Иволгин Максим Петрович. Отдельная разведрота Ленинградского военного округа. Специальность: снайпер. Сегодня 5 августа 1941 года. Немца группа взяла под Раквере. Танкист. Все, что удалось услышать.

– Отвези лейтенанта в школу и возвращайся! – приказал комбриг водителю. Меня отвезли на Петровский остров, возле Большого Петровского моста в парке располагалась разведшкола ГРУ РККА. Водитель довел меня до медсанчасти, опять сделали какой-то укол, и я уснул. Разбудили ночью и попытались получить от меня сведения. Пришлось признаться, что ничего не помню. Что в голове осталась одна цифра: 08:00 07.08.1941. Дата и время начала наступления на участке Выру-Лаеквере. И что фашист ценный, надо обязательно довести. Группа осталась прикрывать отход. Письменные показания дать пока не могу, руки слушаются плохо.

– Ладно, Максим, отдыхай, лечись, – сказал незнакомый командир. Сон, несмотря на уколы, не шел. Ситуация паршивая: никакой остаточной памяти Максима Иволгина не наблюдается. Люди все незнакомые, ни имен, ни фамилий, никаких сведений. Утром меня повезли в город на улицу Маяковского и показывали какому-то профессору. Он стучал мне молоточком по ногам, заставлял следить за ним, рассматривал глаза через зеркало с дырочкой. Ему было много лет, вокруг него с придыханием крутилось множество ассистентов. Вердикт: ЧМТ, сотрясение мозга, амнезия, ограниченно годен в военное время.

– Товарищ профессор, рвота у меня закончилась, еще ночью. Пока ехали сюда, меня ни разу не тошнило. Пальцы на руках начали слушаться. Изображение в глазах больше не двоится. О каком ограничении идет речь? Я из разведки, у нас просто санаторий: постоянно чистый воздух, много солнца, много движений. Зарастет все, как на собаке. А память? Я помню все, что было в последние два дня, даже по часам. Рановато меня списывать.

– Вот что, ранбольной! С такими травмами не живут, как вы на ногах стоите – для меня это большой вопрос. Есть подозрение, что это посттравматический синдром. Как только он закончится, вы умрете.

– Ну, похоронят, если смогут. Сейчас не всем места в могилах хватает. Все чаще просто в воронках.

– Идите, молодой человек, вы просто не понимаете, что говорите.

– Напрасно, товарищ профессор, вы меня списываете. Я выкарабкался.

– Идите-идите, вы напрасно отнимаете у меня время.

Капитан, который меня сопровождал, вошел в кабинет нейрохирурга. Он пробыл там около десяти минут и вышел с пакетом каких-то бумаг.

– Поехали!

Привезли опять на Петровский, в медсанчасть. В обед приехал тот самый комбриг.

– Говорят, что ты все забыл и не придуриваешься?

– Да, товарищ комбриг.

– И меня не помнишь? Мы же с тобой с Финской знакомы.

– Нет, не помню. Но уже знаю, что вы Петр Петрович, вас так старший лейтенант в машине назвал. А водитель сказал вашу фамилию: Евстигнеев. Оперативная память у меня присутствует – с момента, как очнулся на нейтралке. – И я слово в слово передал все, что происходило.

– Ладно, Максим. Раз говоришь, что оклемаешься, остаешься в штате. Тем более что людей у нас почти не осталось. Стрелять не разучился?

– Не знаю, но пока громкие звуки вызывают боль в ухе. Не зажило еще.

– Хорошо, приводи себя в порядок, но больше недели дать не могу. Домой съезди.

– Я не помню, где это.

– Михайлов отвезет.

Меня привезли «домой» – это на «Ваське», на Декабристов, совсем рядом со школой. Дверь открыла соседка, она же дала ключи от комнаты. Все жители города выехали под Лугу и сейчас строят линию обороны, которой завтра не станет. Я просмотрел фотографии в альбоме, «свои» тетрадки, нашел дневник, который обрывался на поступлении в разведшколу РККА в 1938 году. Не очень много информации. Этого дома на острове Декабристов в нашем времени не существует. Не сохранился, не пережил войну. Там сейчас «сталинка» послевоенной постройки. Оставил письмо «родителям» через соседку: пожилую даму с замысловатой прической. Объяснил, что сильно контужен, поэтому изменился почерк. Я пешком пошел обратно в школу. С утра решил входить в обычный режим: подъем в 06:00, два часа физподготовки, дальше по расписанию школы. Через пять дней взял винтовку и пошел в тир. После выстрела немного отдавало болью в ушах. Тем не менее пристрелял винтовку, затем начал занятия по маскировке. Приехавший через семь дней после разговора Евстигнеев принял мой рапорт.

– Возьмешь группу курсантов, сформируй боеспособную группу для действий на участке новой госграницы. Положение в районе Выборга очень нестабильное. Авиацией прижимаем финнов к земле, но немцы вот-вот ее выбьют полностью. Тогда удержать границу не получится. Времени совсем нет, через три дня доложить о готовности.

И увез чертеж МОН-50, 90, 100 и 200 для немедленного внедрения в производство.

В группе десять пацанов 22-го года рождения. В армии с июня 41-го года. Готовил их лейтенант Никонов, который не вернулся с выхода две недели назад. Проверил физподготовку, отсеял двух человек, проверил огневую – еще одного. Один оказался неплохим радистом. Всех усадил шить «лешаки», готовить оружие, проверил минно-саперную подготовку. Вот и все, что успел сделать. Основное время уделил сигналам, умению тихо передвигаться в лесу.

Наградили меня медалью «За отвагу». Херня все это! Мне надо за линию идти, а не с кем! Бои идут на Сайменском канале: от 134-го километра вправо. У Иматры мы перешли ночью линию фронта. Леса здесь стриженые: разбиты на небольшие участки, с которых полностью вырублен подлесок. Более неудачного места для выброски хрен придумаешь! Шюцкор везде, сочувствие населения – минус бесконечность. Ночи светлые, все как на ладони. На острове Рапасало, в озере Иматра, минируем и взрываем шестнадцать «Юнкерсов-88», затем отходим через Рантамяки, вынося одного раненого – Васю Хромина, который нарвался на выстрел «кукушки». Пробито легкое слева, чуть выше сердца. Васек без сознания, мы отходим баронскими лесами. Здесь леса принадлежат самому Маннергейму, поэтому подлесок не убран на топливо, как в остальных местах. Плюс прошло несколько летних гроз, собаки сбились со следа. У 12-й заставы Выборгского погранотряда на восточном берегу озера Пукалюсярви мы вышли к своим. Восемьдесят километров по вражеским тылам, один из самых успешных рейдов: «двухсотых» нет, один «трехсотый». Все хорошо, но финны заняли Ляскеля. Одна из железных дорог до Петрозаводска уже обрезана! Евстигнеев перебросил группу туда. В районе Ляскеля бои идут за переправы через одноименную речку, текущую от озера Вяртсиля и одноименной погранзаставы к Ладоге. Здесь оборону держат пограничники и народные ополченцы из Сортавалы и других финских городов. Они знают, что их не пощадят.

– Лейтенант, пока жив хотя бы один красногвардеец, белофинны не пройдут! – заявил начальник обороны поселка Ляскеля Лехконнен. – Патронов дай!

Выделили ему один ДШК и восемь ящиков патронов к «трехлинейкам». Белобрысые ополченцы, взвалив ящики на плечо, степенно удалились в лес.

Короткий выход на разведку выявил слабое место финнов: имея качественно подготовленных пехотинцев-егерей, они оторвались от баз. Местность здесь горно-лесистая, самая настоящая тайга. Единственная дорога от границы. Мы рубанули по этой ниточке. Финны продержались два дня и начали отходить к Вяртсиля. У них стали кончаться боеприпасы. Но 22 августа нас перебрасывают под Тосно, с несвойственным разведке заданием: оседлать дорогу Москва – Ленинград и не пропустить танки через реку Тосно, взаимодействуя с 1-й дивизией НКВД и 5-й дивизией народного ополчения. Непосредственно в Тосно стояла 5-я ДНО – слабо обученная, плохо экипированная, но героическая дивизия. Плохо, что воевать не умела. Мы подорвали мосты, расположили в траншеях бронебойщиков и метателей «коктейля Молотова». Три «сорокопятки» распределили между МТС «Ушаки» и Тосно. Обратный скат дороги успели немного заминировать противопехотками. Немцы появились утром, двигаясь по шоссе. На мотоциклах подъехали к взорванному мосту. Я и мои ребята сняли их из СВТ. Вадим Коршунов забрал МГ из коляски. Через некоторое время взвод танков и до роты пехоты на бронетранспортерах SdKfz 251 появилось на опушке леса. Немцы остановились и вели наблюдение. Большое расстояние не позволяло нам открыть огонь. Один из танков решил спровоцировать наш огонь и ударил из орудия по домам в деревне Ушаки. Но огня наши не открывали. Больше всего немцев смущала небольшая рощица у дороги, сразу за околицей деревни. Они обрушили на нее огонь из танков и пулеметов. Под этот шумок я несколько раз выстрелил по офицерам и пулеметчикам из ПРТ S18-1100, некоторое количество которых, с оптическими прицелами, мы «реквизировали» у финнов. Один из бронетранспортеров загорелся. Солдаты попытались залечь на обратном скате, но взрыв «монки» оставил большую часть их на дороге. Откуда-то издалека ударила немецкая артиллерия, и огонь обрушился опять на пустую рощу. Взвод оттянулся назад, появились саперы, которые занялись дорогой и обратным скатом. Но мины мы выставляли на неизвлекаемость, поэтому повозиться немцам пришлось долго, плюс, как только они приблизились на дистанцию эффективного огня, по ним открыли огонь снайперы из трехлинеек. Лишь к середине дня немцы решились все-таки атаковать танками и мотопехотой наши порядки. Потеряв под огнем шесть машин и примерно роту солдат, они вскрыли наши позиции и начали методично обстреливать их артиллерией и из танков. Однако правофланговое орудие продолжало расстреливать появляющиеся немецкие танки, которые из леса выходили бортом к нему. Затем немцы прекратили атаку, и мы услышали бой левее, в районе Шапок. Там стояли пограничники 1-й дивизии НКВД. Мы произвели частичную перегруппировку, перебросив одно орудие и два ПТР на левый фланг, к Заречью. Но в тот день пограничники удержали Шапки. А по нам, абсолютно безнаказанно, начала работать немецкая авиация. Ни одной зенитки у нас не было. Но, выполняя совершенно несвойственную нам задачу, мы обеспечили связь между нами и штабом фронта. Женя Васильев постоянно отправлял и получал радиограммы. Мы расположили его в не совсем достроенном доте, вывели наружу антенну, и он обеспечивал связь.

Уже вечером подошел Ижорский батальон народного ополчения, подтянулись подразделения 61-й стрелковой дивизии, выведенной с Карельского перешейка, прибыло шестнадцать КВ-1, часть из которых ушла в Шапки через Ивановское. Ночью к нам приехал Ворошилов.

– Ну что, сынки, держимся?

– Нужно авиационное прикрытие, товарищ маршал. С утра нас выбомбят, 37-й танковый корпус зажат нами на дороге от Тосно до Любани. Требуется авиация.

– Показывай!

Я развернул карту и показал отметки по докладам командиров 1-й и 5-й дивизий.

– А здесь кто держит фронт, кто «Иволга»?

– Мы, товарищ маршал. Штаба 5-й ДНО уже нет. Здесь раненый командир 1-го полка этой дивизии, командир Ижорского батальона народного ополчения и я, командир разведгруппы отдельной разведроты округа лейтенант Иволгин. «Иволга» – это мой позывной. Правее нас штаб 61-й дивизии, левее – штаб 1-й дивизии НКВД. Но радиосвязь только у нас, поэтому все радиограммы отправляю от своего имени комбригу Евстигнееву. Мною предприняты следующие меры по обороне данного участка… – и я показал на карте всю дислокацию сил и средств. – Испытываем недостаток в артиллерии, зенитной артиллерии и авиационной поддержке.

– Пойдем, покажешь на месте.

Мы вышли из дота, и я повел его на наблюдательный пункт, показывая по дороге вкопанные танки, траншеи. Везде доносился звон лопат: «ижорцы» и танкисты зарывались в землю.

– Меня, товарищ маршал, беспокоит левый фланг – Шапки и Мга. И надо срочно занять Синявинские высоты. Причем крепко, с артиллерией и хорошей связью. А немцы сейчас рванут по рокадке к Киришам. Надо бы их у Тигоды задержать.

– Понял, давай обратно. Связь нужна! Где-то я тебя видел, лейтенант!

– Не знаю, товарищ маршал, может быть на Финской, но после контузии я этого не помню.

На КП маршал что-то долго диктовал своему шифровальщику, затем отправляли РДО и ждали квитанции. Мы пропустили сеанс связи из-за этого. Ворошилов поел из общего котла 5-й дивизии, поговорил с бойцами. В принципе, он политрук, а не командующий, но что есть, то есть. Спустя несколько часов он со своим кортежем уехал, а мы остались стоять у речки Тосно и напряженно прислушивались к бою на левом фланге, который не утихал, несмотря на ночь. Уже утром стало известно, что наши КВ-1 дали ночной бой 37-му танковому корпусу, подбили и повредили более сорока танков противника на повороте шоссе в Шапках. Утром 37-я бригада морской пехоты и отдельный артиллерийский полк заняли Синявинские высоты, но Волховская группа войск нашего фронта пропустила немцев через реку Тигоду, бои идут под Киришами. Из Волхова перебрасывается танковая бригада, но ни тяжелых, ни средних танков у нее нет. У немцев появилась возможность обойти с фланга 1-ю дивизию НКВД, уже основательно потрепанную в боях. От Кириш ко Мге ведут две дороги: шоссейная и узкоколейка. Я передал в штаб фронта информацию о критическом положении под Киришами. В этот момент наша авиация все-таки нанесла удар по шоссе в районе Георгиевской, Рябово и Шапок. На отходе наших бомбардировщиков основательно поклевали «мессеры». Около десяти машин было сбито. Затем последовала артподготовка по нашим позициям, и начался бой между нами и 37-м корпусом в районе Тосно. Я потерял еще трех человек из группы. В середине дня «СБ» нанесли удар в районе Кириш. Подоспевшая танковая бригада сумела вынудить немцев отойти за Тигоду. После этого бы взорван мост через нее. Образовался Любаньский выступ – любимая мозоль на Ленинградском фронте как немцев, так и наших. Обе стороны пытались использовать его в своих целях, однако тоненький ручеек Ижоры стал для них непреодолимым препятствием. Тяжелее всего приходилось в лесах у Форносово, куда немцы бросили 5-ю горнострелковую дивизию. Но и там к сентябрю ситуация стабилизировалась. Противники зарывались в землю, готовясь к штурму и обороне. К сожалению, в связи с острой потребностью в живой силе и технике, наши войска без особых боев оставили Карельский перешеек. Финны были остановлены в районе старого Карельского УР, в пяти – пятнадцати километрах от старой границы.

В начале сентября у немцев наметился успех в районе Кипени, и Кюхлер перебросил войска туда. Защищавшая Гостилицы 3-я ДНО не выдержала концентрированного удара немцев, и был сдан Петродворец. Немцы вышли к берегу Невской губы. В ночь на 6 сентября приказали оставить Васильева в распоряжении сводной группы, а самим прибыть в разведотдел фронта. «Самих» осталось четверо: сержанты Коршунов, Любимов, младший сержант Овечкин и я. Добирались на перекладных, хорошо, что до Обуховского завода шла машина. Оттуда за два часа дошли до Дворцовой. В городе полно патрулей, все доты и дзоты обитаемы, город готовится к штурму. Несмотря на ночь, множество людей работает, возводя опорные пункты обороны: разгружают мешки с песком и укладывают их вокруг огневых точек. На крышах много народу на случай воздушной тревоги. На месте нас доукомплектовали еще четырьмя курсантами школы, сообщили, что разведотдел переезжает в Смольный. Нас отправили в Урицк, теперешнее Лигово. Немцы атакуют Стрельну и Урицк. Задача: поддержать пехоту снайперским огнем, доставить радиста в штаб 3-й дивизии Народного ополчения. Машину, правда, выделили, но до места нас водитель не довез – проткнул скат, и мы бегом отправились на звуки выстрелов. Нашли полковника Котельникова, который отправил нас на восточную окраину Стрельны, к Орловскому пруду – требовалось взорвать железнодорожный и два автомобильных моста через Стрелку, помочь организовать оборону 2-му полку дивизии. Он придал нам взвод саперов для выполнения задачи. Мы погрузили взрывчатку на корму БТ-7 и двинулись к мосту на Петергофском шоссе. К утру закончили минирование мостов, оставили там по три сапера, сами разбежались по траншеям в поисках удобных позиций. Меня беспокоил левый фланг: Красносельское шоссе было не прикрыто, оттуда в любую минуту можно было ожидать флангового удара. Так оно и случилось. Немцы в лоб не пошли, а ударили от Горбунков и Горелова. Второй полк выстоял два часа, затем начал отход под давлением немецкого армейского корпуса. Мосты мы успели подорвать, нас прикрыли огнем из дзотов и двух капониров, и мы отошли к железной дороге. Там на насыпи держались шесть суток. Я в основном занимался отработкой взаимодействия снайперской группы, куда входили мои семь бойцов и шесть снайперов 2-го полка. У нас был очень сложный участок: поселок Володарского. Прямо напротив старинный особняк, который заняли немцы. Целых домов в поселке почти не осталось, но многочисленные подвалы немцы использовали как блиндажи. Здесь немцы могли накопиться и внезапно атаковать нас, поэтому мы создали несколько хорошо замаскированных позиций снайперов с пересекающимися секторами обстрела и отрепетировали очередность стрельбы по целям. Пока у немцев здесь был пехотный полк, было относительно спокойно. Несколько раз они нарывались на нашу работу, успокоились и больше не атаковали, но 18 сентября их сменили эсэсовцы из дивизии «Полицай». Мы обратили внимание на то, что изменился ритм «дежурных очередей». Я поднял бойцов, несмотря на то что рассвет еще не наступил. Снайпера расползлись по позициям. Расстояние до противника минимальное – сто пятьдесят – двести метров. Чтобы поддержать атаку, они поставили несколько пулеметов на крышу двухэтажного особняка. Дом основательно выгорел, как они там смогли поместиться – это загадка, но вояки они опытные. По свистку немцы открыли шквальный огонь в направлении наших позиций, но их пулеметы были сразу подавлены выстрелами с разных мест. Огонь полка уложил атакующих немцев в грязь, а мы начали работать: каждый выстрел шел с разных направлений. Самозарядных СВТ было десять, и четыре «мосинки». Через полторы минуты бой затих. Раздались свистки, обозначающие отход, но никто не двинулся с места. Зато раздались еще четыре выстрела с нашей стороны на звук по свисткам. Командир 3-го батальона вызвал артиллерию, и гаубицы нанесли несколько ударов по особняку. Ситуация под Урицком выравнялась: нас очень хорошо поддерживала артиллерия – каждый батальон имел две, а то и три батареи поддержки. Стоило немцам начать накапливаться для атаки, немедленно открывался артиллерийский огонь. Корректировщики находились в непосредственной близости от позиций немцев, и огонь был точен.

Фон Кюхлер, убедившись, что с ходу взять Ленинград с юго-запада он уже не сможет, перенес удары в район Пулково. Пятидесятый корпус генерала Линдемана двумя дивизиями (251-я и 253-я) попытался атаковать в том районе, но с помощью корабельной артиллерии был остановлен и там. Фронт остановился. Имеющихся у немцев сил и средств на дальнейшие действия по штурму города уже не хватало. Но основные бои развернулись в районе Киришей. Немцы начали перегруппировку, в этот момент о существовании роты разведки вспомнил Ворошилов. Нас собрали полностью, всех, кто еще остался. Получилось не так много, как хотелось бы – семнадцать человек, из них довоенного состава только трое. Но нам сказали, что еще восемь человек живы и работают в тылу у немцев и финнов, а двенадцать находятся в госпиталях. Поделились впечатлениями о последних боях, о том, что началась «большая снайперская война»: и у нас, и у немцев довольно большое количество снайперов, но по-разному организованных. Немцы используют снайперские команды, не подчиненные подразделениям, держащим оборону участка. Это у них вроде спорта. А у нас, с нашей легкой руки, в батальонах образованы снайперские группы, а в полках – антиснайперские. Такая организация позволяет успешно работать и подавлять активность снайперов противника. Как только на участке батальона появляются немецкие охотники, так батальонные группы усиливаются полковой группой, возглавляемой офицером, прошедшим подготовку на командира снайперской группы. В тридцатых годах такие курсы были весьма популярны среди красных командиров. Не все, конечно, могли стать выдающимися мастерами, для снайпинга талант требуется, но грамотно подготовить позиции, обучить хорошего стрелка искусству маскировки, правильным приемам и действиям в составе снайперской группы, после окончания таких курсов, было вполне по силам. Так что снайперское движение росло и ширилось, помогая нашим войскам удерживать позиции под Ленинградом. Но нам уже ставили другие задачи, основной стал «язык», причем «длинный». Однако штабные офицеры немцев довольно редко появлялись в пределах действий полковых разведчиков. Требовался глубокий поиск.

Нас разбили на две группы, одна ушла под Чудово, а моя пошла под Гатчину. Напрямую не пройти, пришлось переходить линию фронта у Тосно, а там, лесами и болотами, выдвинуться к железной дороге, ведущей в Псков. По агентурным данным, фон Лееб использовал железнодорожный транспорт для доставки донесений в штаб фон Кюхлера. Процедуру отправки такого курьера описал один из наших железнодорожников Псковского узла. Немцы гоняли небольшой состав: две платформы впереди с зенитками и пулеметами, паровоз, два пассажирских вагона и две платформы с зенитками сзади. Единственное место для засады – чуть южнее Химози. Мы вышли к месту засады, разминировали подходы к железной дороге, заложили мины, развесили на деревьях шесть МОН-200. Тем не менее диверсия не удалась. Лес западнее засады оказался набит немецкими войсками. Там находился большой склад боеприпасов, вокруг немцы наставили палаток, и здесь находился на переформировании полк эсэсовцев. По времени мы не успевали зачистить подорванный поезд. К тому же времени и возможности ждать его тоже не было. Вокруг постоянно ходили пешие патрули. Поэтому, оставив там двух подрывников, мы отошли на восточную опушку леса и ожидали их там. Взрывы прозвучали через полчаса, затем появились Дорохов и Кулаев. Они подорвали паровоз и разрядили монки по пассажирским и грузовым вагонам для перевозки личного состава.

Пройдя мимо Пустошки, мы углубились в лес, оттуда сообщили по радио о складе и дали его точные координаты. По дороге назад нашли еще два крупных склада и откорректировали огонь артиллерии по ним. Несмотря на относительную неудачу, настроение начальства было хорошим. Группа нанесла приличные потери противнику. Такие рейды я предпринимал в 1995–96 годах в Сербской Краине. Там у нас тоже было недостаточно сил для ведения полномасштабной войны, не было авиаприкрытия, как и здесь, не было нормальной связи, а подготовленные немцами и арабами наемники у «хорей» и «маслюков» были экипированы по самое не хочу новейшими средствами связи, датчиками объема, отличными снайперками.

Немцы располагались под Ленинградом по-хозяйски: окопы полного профиля, укрепленные деревом; строят много дотов и дзотов, активно минируют подходы к своим позициям. А у Ленфронта недостаток сил и средств, пополнение войск идет медленно, особенно мало авиации. Зато танки поступают прямо с трех заводов, правда, больше легкие Т-60 и Т-50, но и КВ поступают тоже. После сентябрьских боев на фронте относительное затишье. Все зарываются в землю, кипит работа у саперов и строителей. Самое лучшее время для разведки: ночью ведутся активные работы, поэтому шумно, противник сам себя обозначает. И вообще, немцы тихо себя вести не умеют: постоянно пускают ракеты, устраивают короткие перестрелки. Жаль, что хороших ночных оптических прицелов маловато – те несколько цейсовских прицелов, что сняли с противотанковых ружей, и еще пять немецких «маузеров», вытащенных нами с нейтралки. У них есть подсветка. Когда был в разведотделе фронта, то показал немецкий ночной прицел начарту:

– Там вот такая полуваттная лампочка, резистор и батарейка.

– У нас таких лампочек не выпускают, только двухваттные.

– Ну, пусть будет такая, уменьшить щель, чуть мощнее резистор. И выключатель на цевье. Нажал – осветил сетку, отпустил – погасил.

Но, несмотря на кажущуюся простоту, предложение не прошло, никто ничего делать не стал. Нам дали немного отдохнуть, я продолжал натаскивать группы захвата и прикрытия. После этого плотно запрягли на разведку в районе Киришей. Но у противника в этом районе не было танковых групп, поэтому через три выхода я сообщил Евстигнееву, что мы напрасно теряем здесь время, необходимо начинать поиск значительно восточнее.

– Почему, лейтенант?

– Фон Лееб не будет ломиться через плотную оборону, будет искать дыру. Мне кажется, что он нанесет удар в районе Тихвина, с задачей выйти на Свирь и соединиться с финнами. Удар надо ожидать в районе Малой и Большой Вишер. А вот откуда фон Лееб ударит – от Новгорода и Белой Горы или от Чудово – вот это и надо выяснить.

– Ну, пробуй. Погода стоит плохая, надежды на авиацию никакой нет. Седьмая армия отходит, оставлен Петрозаводск, финны идут к Повенцу. Отдельные отряды финнов вышли к Свири. Я предупрежу разведку 4-й и 52-й армий о том, что вы будете действовать в их расположении. Начинайте с Белой Горы. Найдите танки фон Лееба.

Два первых выхода ничего не дали: немецких танков у Новгорода не было. Успели сделать еще один выход в районе Чудово. Там танков тоже не было. Доложился в штаб фронта. Утром 16 ноября немцы удачно форсировали Волхов – чуть ниже Чудово в районе старого моста в Селищах. Были остановлены возле Большой Вишеры, но ударили во фланг позиций 52-й армии в районе Грузино, смяли 846-й стрелковый полк и силами двух дивизий заняли Грузино. Ударной танковой группы у немцев не оказалось. Действовали пехотные части при массированной поддержке авиацией. Используя шоссе Чудово – Тихвин, немцы попытались нанести стремительный удар, сконцентрировав большое количество пехоты на узком участке фронта. Однако фланговый удар 128-го отдельного танкового батальона на танках КВ-1 и Т-50, при поддержке резервного полка 4-й отдельной армии, задержал их наступление на Тихвин в районе Будогощи. Танкистам удалось отрезать тыловые части немецких дивизий и дать время на передислокацию частей 52-й армии в район боевых действий. Ранний снег и мороз задержали немецкую авиацию, поэтому ВВС Северо-Западного и Ленинградского фронтов успело нанести чувствительный удар по вытянутым вдоль дороги немецким дивизиям. Немцы начали отход, сил и средств у нашего фронта не хватило, чтобы полностью уничтожить эти две дивизии. Немцы отошли обратно за Волхов. Части 52-й армии сумели создать несколько плацдармов на левом берегу Волхова, но удержать три из них не смогли. Остался один – у поселка Водосье, всего в двух километрах от Чудово, в развалинах фарфорового завода.