Текст книги "Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево"

– Что такое?

– У него там дырка! – послышался голос Соколова.

– Извини, капитан! Танки ворвались в Чудово! Я на радостях! – А у меня круги разноцветные перед глазами мелькают. Меня посадили на битый кирпич, дали глотнуть спирта. Малость полегчало.

– Вот донесение! Давай, капитан, дуй отсюда в Грузино, там Ворошилов и Говоров, передай им, – приказал Соколов.

Взял бойцов, лыжи, и мы побежали назад. На НП в Грузино передал записку полковнику Усманову, из комендантской роты, дальше меня не пустили, сумел пробиться к своему радисту и передал новость Евстигнееву. Пройти к оставленной машине не было никакой возможности: войска прямым потоком хлынули на переправу. Интересно было наблюдать за перемещением одного батальона: он, видимо, был составлен из курсантов какого-то училища или курсов. Несколько гармонистов лихо растягивали свои гармони, весь батальон громко пел строевую:

Калина, раз-два-три, малина,

Чернявая дивчина

В саду ягоды рвала!

Ехали они не на свадьбу, а под Чудово, и вернутся далеко не все, но демонстрировали полное пренебрежение к смерти, чем и сильна русская армия. Залихватский пересвист еще долго слышался в районе переправы.

Но взять Чудово и удержать его – это совершенно разные задачи! Утром завыли «лапотники»-пикировщики. Малочисленные зенитки и два звена «Яков» 522 ИАП, 2-й Ударной не смогли остановить первую волну «Ю-87»: на месте переправ вспухли бомбовые разрывы, в воздух полетели бревна, лед, вода. Но четыре танковых батальона двух армий и остатки танков 54-й армии были уже на том берегу Керести, а немцы не смогли договориться ни с Санкт-Николаусом, ни с Вайнахтсманном. Пришел только Румпкнехт, а с ним разговаривать бесполезно, он выпорол всех непослушных! Сам Санкт-Николаус, видимо, перебрал и отлеживался с больной головой. Везде господствовал наш дедушка Мороз: минус 27 днем и до минус 37 ночью, и восемь саперных батальонов четырех армий. Тут же вмораживались бревна, через полчаса после бомбежки переправы восстанавливались сами. На левый берег Волхова продолжали поступать войска и их снабжение. Плюс удалось договориться с Ворошиловым, к которому я все-таки попал, чтобы не снимали зенитные орудия, брошенные немцами в ночном бою до полного израсходования боеприпасов к ним, благо что немцы заготовили их много. В первый же день наши взяли Зуево, и части 30-го корпуса севернее Кировской дороги оказались в техническом окружении. Любань упорно держалась, а командование армиями начало разворачивать войска на юго-запад. Насколько я понял Говорова, это распоряжение Ворошилова, а не его. Нельзя ослаблять давление на Любань! Попытался найти Ворошилова, но его нет возле Грузино. Последний раз его видели в окружении командования 59-й армии. Скорее всего, они уволокли его к себе, в Неболчи, это почти в 170 километрах от фронта. Ну да, там не стреляют. Поехал к Соколову и Федюнинскому в Киришах, по дороге остановил танк подполковника Рудого из 122-й танковой бригады 54-й армии. Он получил приказание: переправиться в Чудово и «развивать наступление на Новгород». Порядок получения приказа был нарушен, вместо подписи Федюнинского или Говорова стоит «несуществующая» подпись Ворошилова. Радиограмма подписана им. Рудый знал меня лично, поэтому обещал, что после переправы уйдет на правый фланг, к Зуево, и там будет ждать указаний Говорова или Федюнинского. В Киришах было все командование Ленфронта, кроме Ворошилова. Я доложился, мне рукой показали, что все, жди указаний. Минут сорок вслушиваюсь в местный дурдом, в который превращается всякий штаб атакующей армии. А тут еще и фронтовые! Решался вопрос об ударе от Шапок силами 4-й армии, и разносили Новикова и Журавлева за их неспособность противостоять немецким бомбардировщикам. «Летуны» оправдывались, что недополучили технику и людей, а немцы усилили давление на Ленинград. Дескать, вынуждены держать основные силы истребительной авиации там. Если они и там так действуют – точно по часам барражируют на малой высоте, затем отходят по топливу, а в этот момент появляется противник. Наносит без помех удар и отходит. Тут вновь появляются наши истребители. Линию фронта они стараются не пересекать. Подъехал мой старшина с ночным уловом: привез донесения и отчеты групп, захваченные документы, протоколы допросов. У немцев сменился командующий группы армий. На повышение пошел фон Кюхлер, Лееб подал прошение об отставке. На участке по-прежнему действует 30-й армейский корпус, но зафиксировано появление танковой группы в Луге. Плохо, что Комарицкий прервал передачу из-под Луги.

– Передай Любимову, пусть переместит пару групп к шоссе Луга – Любань и минирует его противотанковыми минами. Держи расписку! Свободен.

Тронул за рукав Евстигнеева:

– Петр Петрович, свежие данные!

– Что там?

– Появились танки под Лугой, смещен фон Лееб.

– Это не наша заслуга: Северо-Западный фронт ворвался в Старую Руссу, окружив 2-й армейский корпус 16-й армии. Нет, конечно, потеря Чудово тоже не подарок, но нам здорово напортил Ворошилов: из разговора со Сталиным стало известно, что он давал еще неделю на подготовку удара. А сейчас Ворошилов требует повернуть на юг и силами трех армий двигаться на Новгород для соединения с войсками Северо-Западного фронта. Стой здесь, я доложу, – на ухо сказал мне Евстигнеев и пошел к командующему с донесениями. Через некоторое время Говоров знаком приказал мне подойти.

– Сведения верны?

– Да, но группа прервала передачу – видимо, обнаружена. Я приказал еще двум группам оседлать шоссе.

– Молодцы! Что там за история с «хорьхом»?

– Еще до наступления мои ребята припрятали для меня «хорьх» в лесу, чтобы рану не бередил по дороге. После того как освободили Чудово, сходили за ним и пригнали в Грузино, а там кто-то из Политотдела 59-й хотел его забрать. Повздорили и связали троих.

– Где машина?

– Здесь, я на ней приехал.

– Буржуй! Заживет плечо, мне отдашь! А пока – катайся. Это тебе за танки у Луги! Но предупреди бойцов, что в последний раз драки устраивали! Больше прикрывать не буду!

На самом деле не первый и, наверное, не последний раз Говоров прощает моим ухарям многое. За пьянку в Янино пострадал только ротный. Был бы на месте – и сам бы остался в роте. И про несдачу трофейного оружия знает, и о наличии у нас комплектов немецкого обмундирования, немецких радиостанций. И то, что у нас отрабатываются строевые приемы немецкой армии – все он знает. Машина Говорову не досталась: через две недели у Ям-Тесово ее опознают как машину похищенного оберст-лейтенанта фельджандармерии. Будет бой, в котором погибнет чудесный парень Костя Любимов.

Говоров, получив данные о танках, сосредоточил имеющиеся в его распоряжении танки на подступах к Любани, принял встречный бой, и, потеряв семь машин, танковая группа ворвалась в Любань. Наконец доукомплектовали и довооружили 59-ю армию, и она усилила уже потрепанные батальоны на Чудовском плацдарме. Двадцать пятого января перешла в наступление 4-я армия от Погостья и Жарка. Подрезанный до самой Болотницы Любаньский выступ создал большие трудности со снабжением 30-го АК немцев, и в ночь на двадцать восьмое корпус, бросив тяжелое вооружение, лесами начал отход за линию железной дороги Ленинград – Москва. На линию Лисино – Тарасово – Еглино – Спасская Полисть. Минимальное расстояние между фронтом и железкой было три километра. В этот момент появились люди Кагановича, восстановили мост через Волхов, и в газете «Правда» был опубликован репортаж из поезда «Красная стрела».

Я наконец избавился от ежедневных перевязок, и у моих бойцов закончился период относительного безделья. Начались обычные ежедневные занятия: бег, лыжи, стрельба, рукопашка, тактика, вождение нашей и немецкой техники, немецкий язык, строевая по двум уставам, диверсионное и радиодело. Качественно поменялся состав роты – людей, прошедших спецшколы, практически не осталось. Пополнение приходит очень слабо подготовленным, отощавшим, без наработанных навыков владения оружием. Это в кино «про войну» в разведку берут прямо из строев, а в период затишья разведчики специализируются на употреблении самогона и беготне по бабам. Фактически они отдыхают на выходах, а остальное время учатся, отрабатывают до автоматизма все приемы. Экзаменатор у них строгий – баба с косой. Поговорил на эту тему с Евстигнеевым.

– Товарищ генерал, очень слабое пополнение: курс молодого бойца, и все. И радисток-девчонок насовали целых шесть штук. Нагрузка на радиста на выходе больше, чем на бойца. Больше трех иметь в роте не могу, а комплектовать группы некем!

– Потерпи! Будет тебе пополнение! В первых числах марта делаем выпуск в школе. Пока обходись тем, что есть. То, что девчат много, это даже хорошо в свете выполнения нового задания. Северо-Западный просит поработать в районе Пскова. Оттуда немцы снабжают 2-й армейский корпус по воздуху. Требуется обеспечить диверсии на аэродромах противника и вскрыть расположение средств ПВО для наших ночных бомбардировщиков. Готовь роту. Заедешь в отдел, получишь задание.

Первой группой туда пошла группа Любимова, но машину мы подобрали неудачную. Несмотря на эсэсовскую форму и хорошо сделанные документы, группа была вынуждена принять бой у Ям-Тесово, потеряла машину и двух человек. К Пскову не дошла. Костя последнее время ухаживал за Женей Артемьевой, хотел жениться на ней. У меня спрашивал, не собираюсь ли я приударить за Женей. Женечка перевязывала меня каждый день. Я его заверил, что никаких намерений у меня нет, и он, счастливый, удалился. И вот теперь надо идти и говорить ей, что Кости больше нет. Женя улыбнулась моему приходу.

– Здравствуйте, товарищ капитан! Нужна перевязка?

– Нет, Женя. Костя погиб.

– Я знаю, уже прибегали девчонки из взвода связи. Очень жаль, хороший разведчик был. Но у нас ничего не было, товарищ капитан. И я не совсем понимаю, почему даже вы мне об этом говорите. То, что он иногда приходил в санчасть, и его было не выгнать? Это все, что нас связывало, товарищ капитан. Я ему говорила, что люблю другого человека, но он меня и слушать не хотел.

– Извините, Женечка! Не знал.

– Да, вы невнимательны. Это правда, что вся рота уходит на задание, а я остаюсь здесь?

– Да, правда. У вас нет выполненных прыжков с парашютом, поэтому вы останетесь в расположении.

– Это не так, товарищ капитан! У меня шесть прыжков, удостоверение лежит дома на Международном. Я пойду с ротой.

– Хорошо, тогда с сегодняшнего дня на занятия. Необходимо сдать бег на лыжах, стрельбу и полосу препятствий.

– Есть, товарищ капитан! Спасибо!

– Не за что. Выход очень тяжелый, особенно для первого раза.

– Я справлюсь!

– Хорошо, до свидания.

Через день приступили к укладке парашютов. Задание было очень сложным: произвести диверсию на аэродроме Псков-Южный, сжечь максимальное количество транспортных самолетов и обеспечить наведение авиации дальнего действия на этот аэродром. Ближайший партизанский отряд – в 80 км от аэродрома. Здесь, у нас на плацу, крутится секретарь Ленинградского обкома Никитин, он командир партизанского движения в области. Для него тоже укладываем почти пятьдесят грузовых парашютов и набиваем сотню мешков и грузовых контейнеров. По сравнению с современной техникой, есть очень существенные отличия: радистов хотят бросать отдельно от раций. Пришлось ругаться с начальником ПДС и показывать крепление радиостанций под парашютистом. Мне не хватало только потерять «Телефункены» и «Северки». Следующий день провели на морозе, на аэродроме в Крестцах. Вроде ничего не забыли, но люди замерзли. Наконец начали погрузку на С-47 и ДС-3. В самолетах тоже холодно, но хоть ветер не дует. Фронт пересекаем между Старой Руссой и Шимском. Через тридцать минут дали команду приготовиться. Судя по выражению лица военфельдшера Артемьевой, про шесть прыжков она соврала. Перестегнул ее последней. Но вышли все, никого не пришлось выбрасывать. Внизу темень, и только пять костров показывают площадку приземления. Развязал страховку МП-40, изготовился для стрельбы с воздуха. Приземление было мягким – много снега. Надо искать контейнеры с лыжами. Еще в воздухе нашел глазами парашют Жени, после приземления забросил свой парашют в сумку и пошел ей помочь. У нее разбита губа, ударилась при приземлении.

– Соврала, что шесть прыжков?

– Соврала, не успела я выполнить прыжки, война началась. А так училась в аэроклубе.

– Ноги целы?

– Вроде бы целы. Гудят только.

– Автомат к бою! И пошли.

«Десантник три минуты орел, а остальное время лошадь!» – гласит народная мудрость. Идем, сгибаясь под тяжестью парашютов и снаряжения, по рыхлому глубокому снегу. Где-то через четыреста метров раздалась команда: «Стой, ни с места! Пароль!»

– Выхухоль, отзыв!

– Бобер! Проходи!

Наконец-то розвальни и хоть какая-то тропа. По дороге подобрали еще восемь бойцов, подъехали к кострам.

– Где командир?

– А вы кто?

– Командир роты, позывной «Иволга».

– Здесь побудьте, – ответил возничий, встал и пошел к группе людей у центрального костра. Вернулся оттуда в сопровождении четырех человек. Один из них, невысокий человек в ушанке со скуластым лицом, запросил пароль.

– Куница, отзыв!

– Воробей. Здравствуйте! Капитан Герман, командир 3-й бригады.

– Капитан Иволгин, командир роты разведки.

– Вы к нам?

– Нет, товарищ капитан, у нас отдельное задание. Поможете собрать мешки и контейнеры? Там и вам гостинцы.

– Да, конечно, но с утра уже.

– Лучше сейчас, немцы с воздуха могут заметить парашюты.

– Немцев рядом нет, они сюда и не суются. Сейчас соберем ваших людей и то, что сможем, а с утра отправим людей на поиски остального. Так что поехали, капитан, в лагерь, здесь останутся люди встречать оставшихся.

– Одну минуту, найду кого-нибудь из своих командиров. Рота! Становись!

Белые маскхалаты зашевелились и быстро построились.

– Командирам взводов доложить о наличии людей. Первый взвод!

– Командира еще нет, в строю двадцать семь человек, отсутствуют девять, помкомвзвода старшина Силантьев!

– Есть! Второй взвод!

– Тридцать шесть по списку, тридцать шесть в строю, товарищ капитан. Комвзвода лейтенант Овечкин!

– Молодец, Саша. Третий взвод!

– По списку тридцать шесть, в строю тридцать пять, нет красноармейца Панфилова. Комвзвода старший лейтенант Коршунов.

– Взвод связи!

– По списку двадцать четыре, в строю восемнадцать, помкомвзвода сержант Андрейченко.

– Минометный взвод!

– По списку сорок два, в строю восемнадцать, товарищ командир. Командир взвода лейтенант Таланов.

– Ищите своих людей и технику. Василий! – сказал я подошедшему старшему политруку Сарову. – Остаешься за меня, собрать людей и грузы. Приступайте! Андреев! За мной! – приказал я своему ординарцу. Приданные десантники из 3-го воздушно-десантного корпуса задерживают роту, но без них наша операция невыполнима.

Вместе с Германом и еще двумя его людьми забираемся в розвальни, возничий щелкнул вожжами, лошадка довольно шустро зашевелила ногами. Минут через пятнадцать мы были возле землянок в лесу. В землянке хорошо натоплено, но после того как я снял «лешак», возникла легкая пауза. Под «лешаком» была форма немецкого танкиста: короткая меховая куртка, черного цвета галифе. Под курткой такого же цвета мундир с погонами гаупмана. Из куртки я достал письмо Никитина для Германа, тот разорвал конверт, отдал бумажку шифровальщику, а сам начал читать письмо.

– Приказано оказать вам всяческую помощь, товарищ капитан. Как вас зовут, кстати? Меня – Саша.

– Максим.

– Так куда вы собрались, Максим?

– Псков-Южный.

– Ни хрена себе! Одной ротой?

– Меньше, остальные прикрывают.

– Там такая охрана, за десять километров от аэродрома начинают проверять все.

– Здесь где-нибудь есть танковая часть немцев или ремонтные мастерские?

– В Черехе стоят, аэродром прикрывают, и на станции их много. И у немцев еще один аэродром, в Острове.

– Это не наша цель. Где-нибудь машина есть?

– Нет, нам без надобности.

– Плохо. Будем искать.

Где-то спустя час-полтора в землянку вошел политрук Саров и доложился, что рота собрана, погиб один человек – напоролся на горелое дерево. Двое получили переломы ног. В том числе командир первого взвода Мельник.

– Куда поместили людей?

– В трехстах метрах отсюда землянка в виде барака, все там. Раненые отдельно через две землянки.

– Саша, я пойду, посмотрю, что и как. И покормить людей надо. Не объедим?

– Нет, продовольствия много, мы отсюда через фронт обозы посылаем.

– Как попасть в Псков?

– Проще всего по железке из Порхова или Дна. Но как вы объясните, как вы попали туда? Гарнизоны там совсем маленькие, все друг друга знают. Железная дорога Дедовичи – Дно полностью принадлежит нам. Немцев в Дедовичах нет, мы их уничтожили. Но по периметру нашей партизанской республики усиленные гарнизоны немцев. Никого не пропускают. Вырваться из этого кольца довольно сложно, Максим.

– А это что за ручеек? – я показал на карте речку среди озер и болот.

– Приток Черехи. Немцев там нет, так как местность болотистая, безлюдная.

– А по дороге восточнее вас немцы ездят?

– Колоннами – да. Поодиночке – нет.

– А вот эта дорога?

– Заминирована и нами, и немцами.

– Отлично, а дорога Порхов – Остров?

– Активно используется. Много постов фельджандармов, через каждые четыреста метров и чаще, в пределах прямой видимости. Но ночью их снимают.

– То есть если дать вот такого круголя, то выйти в район аэродрома скрытно можно.

– Чисто теоретически, Максим, наверное, можно. Практически – не пробовали.

– Андреев, Павлик, позови Коршунова.

– Я мигом, товарищ капитан!

Он появился минуты через три вместе с Вадимом. Вадим тер заспанное лицо и поеживался от утреннего холода.

– Проснулся? Смотри сюда! Через два часа отправишь группу вместе с Рыбальченко привязать на карту Псков-Южный. Место базирования группы – Крестовский лес. Наблюдаете с деревьев, пусть захватят с собой и зеленые, и белые «лешаки». Из леса на связь не выходить, могут быть пеленгаторы. Вот такой вот маршрут движения. Местные говорят, что до шоссе можно двигаться и днем, от шоссе и далее только ночью и заметая следы. Кто пойдет с Рыбальченко?

– Федоскин, Андреев, Котин, Алиллюлин, Карасев и Мурзоев. Старшим – Гордей.

– Пусть возьмут запасную пару лыж и мази побольше. Кто радистом, и сколько их.

– Все умеют работать на ключе, шифровать могут трое.

– Поднимай людей! Будут готовы – позови.

Через два часа группа ушла к Пскову. Меня окликнула Артемьева:

– Товарищ капитан! У Мельника сложный оскольчатый перелом. Надо бы его отправить в госпиталь.

– Пока такой возможности нет. Я поговорю с командованием партизан об этом. Как он?

– Пока под наркозом, но я не уверена, что смогу в этих условиях сохранить ему ногу. Осколок я приложила к месту перелома, но…

– Что делать, Женечка.

– И еще, здесь много больных и раненых.

– Наши медикаменты не трать. Неизвестно, как все сложится.

Через трое суток получили первую РДО от группы Гордея. Они вышли в район, подтвердили, что проход возможен группами по тридцать – сорок человек. Занимаются наблюдением за объектом и устанавливают систему охраны аэродрома. Определились с местами дневок и местом сосредоточения.

– Все, Саша, мы готовы и сегодня уходим.

– Возьмите трех лошадей с санями, легче боеприпасы для минометов тащить. Если что, отходите сюда.

– Это вряд ли, Саша. Мы на хвосте карателей потащим. Сюда нам нельзя будет.

– Ты прав, но если оторветесь, выходите сюда. У нас есть коридор на нашу сторону. Твоих раненых ближайшим обозом отправим в тыл. Присядем!

Потом построили бригаду и роту, прочитали приказ, рота прошла перед строем бригады, встала на лыжи и углубилась в лес. Повзводно вышли к Кебскому лесу, остановившись на дневку в семи километрах от группы Гордея. День прошел относительно спокойно. Беспокоили только взлетающие самолеты с аэродрома. Нас в лесу ждала половина группы во главе с командиром. Укрывшись под разлапистой елью, мы разрабатывали операцию.

Немцы окружили аэродром двумя рядами колючей проволоки, между рядами ходят патрули с собаками. Гордей и Алиллюлин уже были на аэродроме с юго-западной стороны. Кое-где ветром снег выдуло, есть возможность пройти не оставляя следов, но присыпая полосу кайенской смесью. Имеющихся пяти арбалетов хватит, чтобы снять часовых у стоянок, складов с бомбами и топливохранилища. Самый большой склад расположен между двумя батареями МЗА, поэтому недоступен. Главное бензохранилище находится справа от Крестовского леса в одном километре. Начинать требуется с него. Иначе нас сомнут те части, которые находятся возле него. Двое радистов ушли назад и, перейдя шоссе, отработали со штабом фронта. Через полчаса там началась облава. Радистки назад к нам не возвращались, ушли лесами в сторону Порхова, уводя за собой облаву. Ночью рота построилась, сняв маскхалаты, и пешим строем прошла по грунтовой дороге к Крестовскому лесу. Там все надели «лешаки», подготовили площадки для восьми БМ-37, а группы минирования ушли на юг. Время тянулось просто немыслимо долго, наконец раздался условный щелчок на связи. Все готово к началу. Дал ответный щелчок. Пока тихо. Через полчаса завыли сирены воздушной тревоги, а радист доложил о приеме двойного щелчка от обеих групп, они отходят. В момент, когда зажглись прожекторы и заработали немецкие зенитки, минометчики двумя стволами начали обстреливать бензохранилище, а остальные ударили по стоянкам самолетов. Раздался мощный взрыв, и вспыхнули оба бензохранилища, затем загремели мощные взрывы бомб – очень сильный первый взрыв и потом большая серия мелких. И одновременно с этим раздались взрывы бомб, сброшенных с самолетов. За пять минут мы расстреляли весь запас мин, подорвали минометы и начали отход. Третий взвод оставил два заслона, а остальные рванули к кромке спасительного леса. Самолеты АДД заходили на огонь и продолжали сбрасывать бомбы различного калибра. Рота втянулась в лес, пересекла Кебь и начала забирать севернее. Я остановил часть второго взвода, чтобы дождаться группу подрывников. Прошло двадцать минут, мы услышали звуки боя в районе деревни севернее Крестовского леса. Бил МГ-34, видимо, кто-то прикрывал группы. Еще через десять минут подбежали двадцать пять человек подрывников и бойцов третьего взвода.

– Мурзоев остался прикрывать, товарищ капитан. Его зацепило осколком.

– Вперед! Догоняем роту!

Догнали роту, я дал команду остановиться.

– Командиры взводов ко мне!

Подъехали все.

– На север нам нельзя, на шоссе нас ждут, туда ушли наши девушки. Двигаемся вдоль Черехи. Двигаться с максимальной скоростью. Старшина Дементьев! Вы – замыкающий, возьмите себе пулеметчика из 3-го взвода. Все, вперед, привал через два часа!

За два часа прошли двадцать восемь километров. Ребята вырезали два полицейских пункта. Здесь уже не до сантиментов. Дорогу форсировали без осложнений. Отошли от нее еще восемь километров, легли на привал и дневку, так как начали летать «шторьхи». Оторвались от берега Черехи, залегли вдоль шоссе в трех километрах. Шесть человек послали замести лыжню. В восьми километрах от нас хороший густой лес, но туда днем не дойти. Потом шоссе Остров – Порхов. Зарылись в снег, мерзнем, но лежим. Через пять часов выдвинул разведку к бору. Там немцы. Много. Пошли назад на юго-запад. Западнее Островки удалось форсировать шоссе. Лесами вошли в Партизанский край. Еще сорок километров, и мы у Германа! Но утром нас обнаруживает «шторьх». Мы его сбиваем, но поздно. Связались с Евстигнеевым, а он со штабом партизанского движения. Дали волну Германа. Его отряд в тридцать пяти километрах, а наш арьегард уже сдерживает эсэсовцев. Двадцать добровольцев остаются на заслоне, а мы рванули к озерам полным ходом. Сзади наших штурмуют «мессеры» и «лапотники». Два часа слышались звуки выстрелов. Потом все стихло. Вроде оторвались, дал людям возможность поесть. Много обмороженных. Скорость движения упала до восьми километров в час. Наконец ночью раздается:

– Стой, кто идет! Пароль!

Вышли!

– Максим! Здравствуй! Потери большие?

– Привет, Саша! Огромные! Тридцать один человек.

– Двадцать три, Максим. Пятеро в первой бригаде у Литвинова, девчонки во второй. Возможности отдохнуть нет. У меня обоз уходит на ту сторону. Уходите вместе с ним. Командование передало благодарность: двадцать две тысячи тонн бензина, шестьдесят шесть «юнкерсов» сожжено на аэродроме. Будешь в наших краях, заглядывай, Максим! Всегда будем рады!

Про себя подумал: «Будете у нас на Колыме…»

– В общем, так, капитан! Приказано оставить четырех радисток и четыре станции у меня, остальным выходить вместе с обозом. Заодно избавишь меня от его охраны. Начальник обоза Игнатьев, он постоянно ходит туда-сюда. Слушай его. У него десять ходок. Давай, успехов! И на посошок и легкий ход ноги. Вздрогнули, разведка!

Как единственная девушка в роте все восемь суток Женечка Артемьева ехала в розвальнях вместе со мной и Игнатьевым. Спала со мной под одним полушубком. Смешно морщила носик, когда ее будили. Разговаривала со мной во сне. Самое смешное случилось после выхода. Уже в Родочах она пришла доложить об обмороженных. Я принял доклад, а потом приобнял ее, спросив, почему она такая серьезная. Она скинула мою руку и совершенно серьезным голосом заявила:

– Товарищ капитан! Так себя ведут с совершенно близким человеком. Я повода для такой фамильярности не давала! Хотите, чтобы я стала вашей женой? Я – согласна. А в ППЖ я не гожусь! Этого не будет! – и подобрала нижнюю губу.

Я смотрел на нее и понимал, что от моего ответа сейчас зависит все.

– А сельсовет открыт?

Женя покраснела до ушей. Ответа у нее не было.

– Вы – согласны?

– Ищи председателя.

– Хорошо, сейчас найду. – Она повернулась к выходу.

– Постой, Женя, мне помнится, что ты говорила что-то о каком-то любимом тобой человеке, из-за которого ты отказала Косте.

– Говорила! – ответила она, повернув голову. – Есть такой! И он только что согласился стать моим мужем. Пошла искать председателя, а то вдруг передумает! Ищите свидетелей, товарищ капитан! – улыбнулась она.

Сельсовет был открыт, но председателя не было, его жена через полчаса задала мне сакраментальный вопрос: хочу ли я взять в жены гражданку Артемьеву, Евгению Николаевну. Объяснять что-то пожилой женщине, только что заметившей, что последнее время она регистрирует только смерти, поэтому долго искавшей бланк свидетельства о браке, было довольно глупо. Я посмотрел на Женечку и увидел, как она напряглась. Мой личный опыт в браке был довольно неудачным: мы развелись с бывшей спустя три года. Больше на эти эксперименты я не шел. Но это было в другом мире, где совместить службу в ГРУ с нормальными условиями жизни жены было невозможно. В конце концов она уехала домой, в Питер, а я уехал «за речку». В этой жизни человек не согласился оставаться в относительной безопасности и уюте, предпочел пойти вместе до конца. И я ответил: «Да!» Вместо того чтобы поцеловаться, Женечка уткнулась мне в плечо и заплакала.

– Женечка, ты что?

– Я до последнего момента была уверена, что что-нибудь произойдет, и это останется только в моих мечтах. Ты же никогда не обращал на меня внимания.

– Я не мог злоупотреблять своим служебным положением.

– Дурачок! Всю меня измучил!

На свадьбе, которую замутили наши и сельские, занимался самым глупым для жениха делом: рассматривал невесту. Она права, я – невнимательный. Рослая, где-то 176–178 – это очень высокая по местным меркам. Несмотря на то что у нее на ногах обычные офицерские хромовые сапоги, почти без каблуков, она на голову или больше выше всех женщин в Родочах. Для меня это нормально, я из другого времени, у нас женщины выше. Здесь средний рост чуть больше 155. Мужиков таких тоже не много: средний рост где-то 168–170. У нас в роте довольно много высоких и крупных парней, но сюда их отбирают. Волосы русые, прямые. Лицо крупное, характерное для жительниц Псковской и Новгородской областей. Пробор посередине превращает лицо в правильный овал. Правильный ровный и красивый нос, и довольно крупные, чуть припухшие губы. Крупные голубые глаза с длинными ресницами. Очень длинные ноги и длинные тонкие пальцы на руках. Они запомнились еще тогда, когда она делала перевязки. Прикосновения были мягкими и осторожными. Боль старалась не причинять. Отмачивала присохшие повязки перекисью. Слегка округлый подбородок. Остальное скрыто х/б, и мало чего можно разглядеть. Только, что бюст довольно большой. Взгляд слегка влажный, теплый, выражение глаз доброе. Наметилась и первая проблема: жить нам негде. Рота живет в церкви. Для «девочек» занавесили несколько коек с правой стороны. Радисты заняли единственную келью. «Начальство», семь человек, живет за занавесками слева. Остальные спят на двухъярусных койках, стоящих в четыре ряда, повзводно. На входе – тумбочка дневального и несколько тумбочек для сапожных щеток и ваксы. Запах стоит соответствующий. Свадьбу мы справляли в «клубе», бывшем коровнике, куда из церкви перетащили кинопроектор. Там жена Ивана «Стакановича», вечно пьяного председателя колхоза, обратила его внимание на то обстоятельство, что спать молодым негде. Он промычал что-то несуразное, что его жена перевела на русский язык:

– Я сейчас пришлю сани, пусть ваши люди выгрузят из дома за церковью весь архив и помогут разгрузить его в кладовую клуба. Дом маленький, там наш поп жил, пока в Эстонию не сбежал. Он холостой был, поэтому не строился. Дом много лет не отапливался, придется несколько дней его протапливать, потом можно будет жить.

Я взглянул на Евгению и получил утверждающий кивок, после этого сказал, что все сделают. Старшина, который сидел недалеко и прислушивался к разговору, тут же взял Настасью Андреевну в оборот, и через некоторое время мы услышали шум разгрузки на входе в клуб. Когда еда и питье кончились, гости начали расползаться по домам, мы вышли из «клуба» и двинулись в сторону центра села. Зашли в поповский домик. Там было дымно, сильно пахло плесенью и бумажками. Внутри сидел Павлик Андреев и шурудил кочергой в печке.

– Дымит пока, товарищ капитан. Плохо разгорается, хотя трубу я дважды чистил. Так что сегодня никак!

Чуть привстав на цыпочки, к моему уху потянулась Женя:

– Максимушка, а нас могут отпустить в Ленинград сегодня? «Кукушки» бегают каждый час из Вишеры.

– Тебя отпустить нет вопроса: хоть сейчас заполню увольнительную и пропуск. Что касается меня, то надо звонить Евстигнееву.

– Позвони!

Мы зашли в расположение, и я связался с Петром Петровичем. Он хохотнул над причиной:

– Что? Охомутали? Поздравляю! Да, сутки даю! Завтра в это же время на связь!

Ротная машина отвезла нас в Малую Вишеру, оттуда ходила «кукушка» в Питер. Вначале ехали, прижатые к друг другу в тамбуре. В вагоне было тесно и очень много народа. Было не поговорить. На меня смотрели глаза влюбленной женщины, которую я толком не знал, ее тонкие пальцы беспокойно трогали мою руку. Но переброситься словом по делу не удавалось.