Текст книги "Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево"

– Нет, он замминистра.

– Сейчас он министр снабжения Финляндии.

– А мое письмо маме пришло?

– Да, но без обратного адреса. Она знает, что ты жива.

– У меня есть подруга в Стокгольме. Мама может написать туда.

– Давай адрес или имя. Мама ее адрес знает?

– Да, конечно. Мы с Ванессой постоянно переписывались, в моей комнате много ее писем.

– Кто такая Ванесса и чем она занимается в Стокгольме?

– Она замужем за шведским ученым-психоаналитиком. У него небольшая клиника в Стокгольме. Его фамилия Рудберг. Франк Йохим Рудберг. Клиника «Ван Берг».

– Плохая идея! Этот человек связан с абвером.

– Да??? А вообще, вы правы, Максим, Франк учился в Германии. Тогда Ева Ларсен! Ее папа – член парламента Швеции, лейборист, и он работает на почте.

– Это интереснее! Давай их адрес!

Она написала адрес, я передал его в разработку. Свен Ларсен оказался тем человеком, который помог нам установить переписку с семьей Рамсай.

Наши попытки установить связь с Паасоненом были также безрезультатными. Генерал не отвечал. Череду неудач прервал Вадим, захвативший штабную машину 6-го корпуса. В донесениях в штаб армии говорилось о панических настроениях в войсках из-за массового применения нашими войсками крупнокалиберных снайперских винтовок. Пули 14,5 мм шансов выжить не оставляли. Снайперские пары находились за пределами эффективного огня пехоты и были неуязвимы. Пули с металлокерамическим сердечником пробивали шторки дотов и дзотов, повреждали пулеметы, калечили личный состав. Большое количество оптических приборов было выведено из строя. Назначение в наблюдатели считалось серьезным наказанием в войсках. Солдаты предпочитали просто показывать активность, демонстрируя оптические приборы из амбразур, но укрываясь ниже. После того, как снайпер разбивал прибор, наблюдение прекращалось вообще. Потери снайперов и артиллерийских наблюдателей не позволяют вести полноценный огонь по русским позициям.

30 мая нам был устроен строевой смотр, так как мы доложили о готовности корпуса. Приехали Говоров и Жданов, который принял активное участие в формировании корпуса, его комплектации вооружением. Много ленинградских добровольцев были включены в состав частей корпуса. Особую гордость ленинградцев вызывали новейшие САУ-152 двух модификаций и десантный дивизион из тридцати «Северянок». Еще двадцать четыре обещали спустить по Волго-Балту из Горького. Жданов произнес речь, и они с Говоровым приняли парад корпуса. Механизация корпуса была стопроцентной. Нас перебросили в Свирьлаг. Там, на берегах Важинки, захлебнулось весеннее наступление.

Своим ходом и скрытно десантные средства подойти в район не могли: финны просматривали с правого берега всю Свирь, кроме трех участков. Поэтому «Северянки» мы доставили на четырехосных платформах в Свирьлаг, а потом стаскивали их на воду. Но корпуса позволяли их катить по бревнам. Шестого июня ближе к нулю часов началась погрузка. Ночи короткие и довольно светлые. Снайперские пары держали финнов в обычном режиме: не высунуться. Порыкивали моторы танков и автомобилей двух понтонно-мостовых парков, было довольно шумно, поэтому наблюдатели финнов обнаружили сплавляющиеся на малом газу десантные баржи только тогда, когда загремели цепи аппарелей и на берег начал высаживаться 7-й штурмовой полк, поддержанный восьмью танками, на нашем берегу на прямую наводку выскочили шестнадцать САУ, и 152-мм снаряды начали срывать маскировку с дотов. Десантные баржи развернулись и подошли к нашему берегу, началась посадка второй волны. Все было сделано быстро и согласованно. Важины были взяты штурмом за час тридцать. Попытки удержать Куйтежи, теперешнее Михайловское, ни к чему не привели. Мы зависли над правым недостроенным флангом Олонецкого УР и начали подтягивать резервы.

Егеря финнов попытались создать неприятности на левом фланге: там болота, и наши танки туда сунуться не могли, но у нас там действовала рота разведки и около двухсот групп снайперов, которых поддерживало два дивизиона 122-мм гаубиц. Силы были слишком не равными. Потеряв около двухсот человек, финны отошли к Олонецкому УР.

В этот момент ожила волна, зарезервированная для генерала Паасонена. Он проявил интерес к контакту. Меня новость застала в Михайловском, где я перебирал захваченные документы 4-й дивизии. Евстигнеев приказал срочно прибыть в Ленинград. Два «доджа» поглощали километры, когда раздалась команда «воздух»: подловили нас у Чаплино. Местность открытая, один из «доджей» без вооружения, а четыре тупорылых «кертисса» разворачивались для атаки. Влипли! Оба водителя остались в машинах. Три МГ, два ДП и браунинг изготовлены к бою. Пулеметчики открыли огонь, а водители пытались развернуть машины под углом к атаке. Саша бесполезно кричал по рации, вызывая прикрытие. Больше всего пробоин насчитали потом в ротном «додже». У нас трое убитых и пять раненых. Самолеты провели три атаки и преспокойнейшим образом удалились. Двигатель одного из «доджей» выведен из строя, пришлось брать на буксир. На место прибыли только к утру. Черт возьми! Если над полем боя нам удается создать прикрытие, то все дороги – это просто полигон для немецкой и финской авиации. Самая тяжелая потеря – Павлик Андреев. Он сидел за рулем «доджа».

Уже в корпусе я поднялся к «летунам».

– Что с вами, майор? Ранены?

– Нет, но ординарца моего убили. Какой полк финнов имеет «кертиссы» в районе Олонца?

– Авиаполк LeR 1.

– Где базируются?

– В Салми.

– Проштурмовать можем?

– Можем. Но они растаскивают машины по капонирам, которые находятся довольно далеко от ВПП. Точных данных у нас нет.

– Вояки! – Ночи светлые, высадить группу в районе Салми сейчас не удастся. – Вышлите туда разведку, найдите чертов аэродром.

– Есть, товарищ майор! Запишите в журнал заявку и распишитесь, – дежурный протянул мне книгу.

Я пересел в «виллис» и поехал в разведупр. Евстигнеев спал в комнате за кабинетом. Пока его будили, я успел выпить полграфина воды у него со стола.

– Ты почему так поздно и весь в крови?

– Развели нас, товарищ генерал! Как детей малых, развели. У меня восемь раненых и убитых из двенадцати. Атаковали под Чаплино четыре «кертисса». За нами шла колонна, не шибко уж и прикрытая. Цель гораздо более жирная. Эти четыре борта висели в стороне и никаких действий не предпринимали, пока мы не оказались на дороге, где укрыться негде. Там и подловили. Я заходил к летунам. По журналу, за пять минут до этого восьмерка «кертиссов» связала боем дежурную восьмерку 555-го полка. Помощь нам они оказать не могли. У нас один крупняк, а остальное – пехотные пулеметы. Павлика убили!

– Андреева?

– Да! Это этот сука, Паасонен, придумал. Знали «финики», что я в Михайловском. Слушают и вас, Петр Петрович, и нас. Надо чаще волну менять. Но не сейчас. К «летунам» я заходил, на них надежды никакой. Я два часа назад отправил Сашку обратно в Михайловское. Через час, как рассветет, устроим «концерт», что я не приехал, что вы меня ждете в управлении срочно, а я задерживаюсь. Саша доложит, что ждали утра, так как не безопасно, что в соседней части потери двух машин. Дескать, выезжаем в пять утра на двух «доджах». Пойдут четыре машины. Две уже вышли, ждут остальных в Подпорожье. У всех машин сзади прицеплены четырехствольные зенитные пулеметы. И по четыре пулемета на каждой. Пойдут растянутой колонной: один впереди, один сзади и два в центре плотной колонной. Встретим сволочей.

– Считаешь, необходимо?

– Иначе мы этого стервеца не выхватим. Он считает нас глупее себя.

– Сашка в курсе?

– Абсолютно! Все обсудили!

И началось! Сценарий составил Сашка. Он – радист-коротковолновик. Переговоры шли на сленге радистов. Один другого предупреждал, что его и его начальника отымеют за то, что его начальник – «666» – не прибыл на доклад. Ответ: он не мог прибыть, так как – «76» – поддал, а потом – «88» – бабу нашел. Сейчас – «0000» – спит в обнимку с бабой, но есть возможность сообщить ему об этом – «111», – так как есть чем опохмелиться – «1!» Через некоторое время второй радист сообщил первому, что выезжают на двух машинах в пять тридцать. Самое смешное было уже после войны: запись с расшифровкой этого сеанса связи я нашел у себя в личном деле!

– Ты считаешь, что они купятся на эту ерунду?

– Еще как, товарищ генерал! Они нас всех пьяницами считают.

«Кертиссы» атаковали колонну под Рассошками. На этот раз их ждало четыре четырехствольных зенитных автомата с профессиональными зенитными расчетами и шестнадцать лучших пулеметчиков отдельной роты. Пули, величиной с палец, разорвали тонкий дюраль американских машин. Из пике вышел только один, сильно дымя. Его добили ЛаГГи 555-го полка. Это слабое утешение! Павла уже не вернуть. Но на его могиле лежит дюраль трех недоделанных «тандерболдов».

На следующий день пришло письмо из Швеции для Хуун. Мать писала, что не поверила в ее гибель и ожидала чуда. Но то, что это будет связано с русскими, она не ожидала. Свою уверенность она связывала только с церковью и богом. В общем, обычный бред глубоко верующего человека. Особо ее интересовало теперешнее положение дочери. По опыту самой Финляндии, она ожидала, что Хуун интернируют, не дадут отправлять культ, ушлют в далекую и страшную Сибирь. Весь набор стереотипов присутствовал. Удивлялась, что Хуун позволили заключить брак по христианским обычаям, в Финляндии изменение статуса церкви в СССР в конце 41-го года осталось незамеченным и не озвучивалось. Мать интересовал муж дочери и его окружение. Не является ли Саша белой вороной среди русских, и действительно ли русские не испытывают ненависти к финнам. Писала, что настроение в Финляндии к войне резко меняется из-за большого количества потерь на фронте и продолжающихся сложностей с продуктами питания. Писала, что отца направили на самую сложную работу: обеспечение снабжением армии и населения. Но вера в победу тает, так как даже немцы последнее время особыми успехами похвастаться не могут. Пока инициатива находится в руках русской армии, которая одержала ряд значительных побед. Письмо было написано еще до начала операций под Важинами.

Паасонену я, за своей подписью, отправил сообщение открытым текстом, что по его милости капитан и два луутенанта похоронены в братской могиле под Рассошками, а еще один луутенант похоронен под Совозером. Их гибель находится на его совести.

Неожиданно пришел ответ, написанный личным кодом Тикконена, которым шифровалось первое обращение к Паасонену. Тем не менее обращался он ко мне.

«Недооценка противника иногда дорого обходится, господин Иволгин. То, что вы серьезный противник, мы имели возможность убедиться. Какова цель вашего обращения ко мне?» Подписи не стояло. Тикконен сказал, что, по почерку, отвечал сам Паасонен.

Короткое сообщение вызвало длительное обсуждение ответа, как в Ленинграде, так и в Москве.

Остановились на следующем варианте, который предусматривал возможность продолжения переговоров, даже если генерал сочтет неприемлемыми условия Ставки ВГК, которые уже излагались правительству Финляндии через посредников и через союзников:

«Как руководитель разведки Финляндии вы понимаете, что блицкриг Германии сорван, а длительную войну не выдержит экономика Германии. Дальнейшее продолжение войны поставит Финляндию на грань катастрофы. Само существование Финляндии как независимого государства поставлено на карту. Правительство СССР, предоставившее независимость одной из провинций России, в условиях военного поражения стран Оси, может по-иному решить вопрос о самостоятельности Финляндии, нежели это записано в договоре от 1940 года. Однако в случае выхода вашей страны из войны, выполнение основных положений вышеуказанного договора вернет ей возможность избежать позора поражения. В первые дни войны Красная Армия уверенно держала оборону на вашем участке фронта, и лишь угроза глубокого прорыва нашей обороны немцами и возможность окружения города Ленинграда вынудила наше командование снять войска с этого участка. Сейчас ситуация под Ленинградом стабилизировалась. Войска Ленинградского фронта теснят как немецкие, так и финские войска. За последние месяцы мы нанесли чувствительные удары по вашим войскам в Карелии. Наши войска хорошо подготовлены к прорыву долговременных укреплений противника на обоих флангах фронта. Мы понимаем, что одного вашего желания выйти из войны недостаточно, но надеемся, что вы сумеете довести до сведения вашего правительства всю бессмысленность и опасность дальнейшего продолжения войны. Я уполномочен Ставкой Верховного Главнокомандования подготовить возможность проведения полноценных переговоров с финской стороной о заключении перемирия, в случае согласия на отвод ваших войск на линию границ 1940 года. Майор Иволгин, начальник 2-го отдела ГРУ ГШ при Ленинградском фронте».

Сообщение ушло, а Хуун принесла мне письмо, которое она написала матери и отцу.

– Я бы хотела, чтобы вы прочли это, и мы вместе обсудили: правильно ли я расставила акценты, Максим. Насколько я понимаю ситуацию, вы надеетесь убедить именно моего отца помочь Финляндии принять решение о мире с Россией. Это так?

– Да, Хуун. Если это будет возможно. Ведь он придерживается совершенно противоположного мнения.

– Читайте!

Письмо было эмоциональным, полным экспрессии, ссылок на какие-то ранние разговоры, но проглядывалось и мнение Саши и Евгении о том, что существуют реальные различия в подходах русских и финнов к войне 40-го года. Что русские были всерьез обеспокоены возможностью нацификации Финляндии и присоединения ее к странам Оси. Если бы не угроза войны с Гитлером, то никакой войны с Финляндией не было бы.

– Вы ведь участник той войны, Максим?

– Да, я воевал на Карельском перешейке.

– Я правильно поняла Сашу и Евгению?

– В общем, да, правильно. Единственное, что меня беспокоит: сама ты действительно изменила свое мнение о той войне? И поверят ли твои родители, что письмо написано не под диктовку?

– Я написала, как думаю, Максим. Я хочу, чтобы наш с Сашей сын мог бывать в гостях у бабушки.

– Ты думаешь, что будет сын? – улыбнулся я.

– Я почему-то уверена. И пишу об этом матери. И хочу, чтобы он был таким же добрым и великодушным, как те люди, которые меня сейчас окружают. Которых не озлобила война, кровь, гибель друзей. Я видела вас утром три дня назад и знаю, что погиб Пауль. Он всегда приносил мне еду, когда Саши не было рядом. Я не хочу войны и пишу об этом отцу. Я не хочу, чтобы убили моего Сашу, – она расплакалась.

– Все, не плачь! Я отправлю письмо, как оно есть. А там посмотрим.

От Паасонена ответ пришел быстро:

«Со своей стороны, я удовлетворен тем обстоятельством, что условия не изменились, что существует канал связи и есть уполномоченная персона для проведения предварительных переговоров. Однако существует вероятность оккупации Финляндии войсками Гитлера, так как на юге у него может освободиться целая армия. Такое развитие обстановки противоречит нашим общим устремлениям. С уважением, генерал пехоты Паасонен.

P.S. Я отменил некоторые свои, известные вам, распоряжения».

– Сволочь! – прокомментировал послание Евстигнеев. – Рисковать он не хочет!

– А что у нас на юге происходит? Сводки оттуда очень короткие: тяжелые бои, уничтожено столько-то и столько-то. Я запросил ГРУ, они молчат.

– Идут встречные танковые бои. Войска с Барвенковского выступа убраны. Отошли к Северному Донцу и Осколу. Буденный на юге нащупал 1-ю танковую армию, пытается ее разгромить. Видимо, не все получается, но Миусс он форсировал, и сводки оттуда более радужные, чем из-под Изюма. Четвертая армия немцев начала наступление под Курском. Похоже, что наши позиции на юге пытаются раздергать: бьют то справа, то слева. Особых успехов нет ни у кого. Где-то паритет.

– Петр Петрович! Мне кажется, что в этих условиях Гитлер не станет перебрасывать Манштейна на Север. Попытается использовать его на юге для прорыва нашей обороны.

– И что?

– Вместо нашего корпуса надо перебросить к Михайловскому части 7-й армии, а нам перебираться к Новгороду. И брать его! Надо сделать все для того, чтобы Гитлер перебросил Манштейна сюда.

– То есть предлагаешь Олонец не брать? Мы же в двадцати трех километрах от него!

– Может быть, с Говоровым поговорить?

– Пошли!

Мы показали Леониду Александровичу переписку с Паасоненом, обсудили все с ним, после этого он позвонил Жданову, и опять обсуждали ситуацию на юге и у нас. Жданов сидел за столом прямой, как струна. Было видно, как у него подергивается левый глаз. Он был готов сорваться на крик, но держался.

– Товарищи! Вы понимаете, что вынудив Гитлера перебросить сюда войска, мы ухудшим положение наших войск?

– Отчетливо, товарищ Жданов! – ответил Говоров. – Но Ленинграду помогала вся страна. И мы держались. Теперь наша очередь, Андрей Александрович.

– Звонить самому?

– Самое время, – сказал командующий и протянул трубку Жданову. Тот, подумав несколько секунд, взял трубку и ровным голосом произнес: – Товарища Иванова! Здравствуйте, товарищ Сталин!.. Есть такое предложение: перебросить Отдельный Ударно-штурмовой корпус из-под Олонца и взять Новгород. Командование фронта говорит, что Новгород мы возьмем. Удержим или не удержим потом, гарантий они дать не могут, но их целью является вынудить командование вермахта перебросить сюда 11-ю армию Манштейна и уничтожить ее тут. Не дать немцам усилить группировку на юге за счет этих войск.

Жданов замолчал. Он слушал Сталина, иногда демонстрируя, что находится на связи.

– Да, товарищ Сталин. Финны ответ дали, но увязывают его с вероятной возможностью оккупации Финляндии гитлеровскими войсками… – Он опять замолчал. – Понял, товарищ Сталин! Скрытно перебрасываем корпус и ждем приезда представителя Ставки… Думаю, что корпус мы перебросим быстрее, товарищ Сталин… Значит, завтра?.. Ждем… До свидания, товарищ Сталин!

Представителем Ставки оказался Борис Михайлович Шапошников. Его не сняли с должности, но он прилетел вместе с Василевским, который ни на шаг от него не отходит. Дышит в затылок или перенимает опыт. Я участия в переговорах в первый день не принимал, составлял графики движения и рассчитывал сроки. Отправил Паасонену сообщение, что получил его послание. С целью ликвидации угрозы, изложенной в предыдущем сообщении, и для демонстрации серьезности намерений финской стороны прошу беспрепятственно пропустить двадцать четыре десантные баржи по Свири, от Вознесения до Олонца. В этом случае я сниму с участка снайперские группы. Паасонен ответил, что это равноценный обмен. Я приехал в разведупр фронта с этим сообщением. Там и узнал, что меня вызывают к командующему. Василевского вижу впервые. Генерал-полковник с лихим чубчиком. Шапошников выглядел плохо, лицо землистого цвета – видимо, печень совсем отказывает, одышка. Но меня узнал.

– А, майор! Здравствуй!

– Здравия желаю, товарищ маршал!

– Да какое там здравие. Саша, Славика моего позови! Слава, принеси Суворова. Вот! Обещал. Носи! Первую степень не дали, ну, совсем ты своим званием и должностью не соответствуешь. Третьей мало. Уговорил на вторую. И на дату посмотри: 18 мая. В тот день Паулюс попытался срезать Барвенковский выступ. Верховный сразу и подписал, когда первую волну остановили. Что новенького в почте нашел?

– Генерал Паасонен обещает пропустить наши десантные средства на Волхов, товарищ маршал.

– Обломали-таки! Молодцы! А ты так ротой и командуешь, что ли?

– Нет, товарищ маршал. Я сейчас начальник 2-го отдела ГРУ ГШ при Ленфронте.

– Это что за должность?

– Финский отдел, занимается разведкой и операциями на финском участке фронта, – ответил за меня Говоров. – Принимал участие в формировании и обучении того самого Ударно-штурмового корпуса, который смотреть едем.

– Время даром не теряет? Талантливый командир, а вы его на десятых ролях держите!

– Ничего подобного, Борис Михайлович! Используем его на всю катушку. Его идея перебросить корпус под Новгород, и наверняка что-то уже придумал, как Новгород взять попроще, раз десантные баржи за собой тянет.

– Ладно, поехали смотреть, что вы там придумали!

Эх! Показуха-показуха! Но в армии без нее никак! Слава богу, траву красить не надо. Начальников ГШ привезли к УР Подберезье, он максимально похож на те укрепления, которые предстояло брать в Новгороде. Там показали десантно-штурмовой батальон: рослых мужиков в кирасах, поголовно вооруженных ДП и автоматическими винтовками, с удобными ранцами за спиной, сшитыми по типу РД. Две батареи САУ-152 и две роты КВ. И снайперскую группу, вооруженных ПТРС. Второй номер имел АВС или СВТ. Показали штурм УР, который, естественно, прошел как по маслу. Но САУ стреляли холостыми, а вместо тола использовались имитационные шашки ШИРАС-122. Начальство посмотрело на кирасы, которые были украшены вмятинами и царапинами от настоящих пуль, с уважением. Поговорило с бойцами, за спиной которых уже было три финских «укрепа», и с интересом рассматривало звездочки и домики на стволах орудий САУ.

– Это что за цирк?

– Звезда – танк или противотанковое орудие. Домик – капонир или дот.

Посмотрели на вмятины на лобовой броне. Василевский что-то писал в блокноте. Генерал-майоров Козика и Трубачева забросали вопросами по каждому элементу экипировки: для чего и как.

– Сколько у вас таких корпусов? – спросили у Говорова.

– Один.

Познакомились со структурой и управлением. Причмокнули, что механизация корпуса – сто процентов. За два дня корпус переместился на 220 километров на восемьдесят процентов, остальное вооружение и снабжение переместится в течение суток.

– Расчетная подвижность у нас выше, чем у немецкого корпуса. Немного сдерживают летчики. Им требуется вдвое больше времени, чем механизированным соединениям. Но выделить дополнительные батальоны аэродромного обслуживания фронт пока не может.

– Хорошая задумка, товарищ генерал-лейтенант!

– Товарищ Жданов очень помогал, ну а придумал все Иволгин, мы только оформили соответствующими приказами и решили организационные вопросы. Кроме всего, в корпус входит десантно-транспортный дивизион самоходных десантных барж. Экипажи набраны из морской пехоты Ленфронта.

– Я ж вам и говорю, что вы и десятой части его способностей не используете! Двигайте! Двигайте наверх! Иначе заберем!

Начальство проехалось по позициям, которые начал занимать корпус, заглянули и в роту Коршунова. Бойцы ели глазами маршальские звезды, а Василевский отмечал в блокнотике отличия в экипировке и вооружении роты. Пробежались даже по закромам Дементьева.

– А почему наши пулеметы мало используете?

– Из-за дискового питания занимают больше места, товарищ маршал. Если бы у ДП была неразрывная лента на 150–250 патронов, цены бы ему не было. А так приходится использовать МГ-34, ну, а лучше всех: МГ-42, но их у нас мало, пока. Там есть планка для оптического прицела и станок. Таких у нас шестнадцать штук. Используем при прикрытии проходов групп и при их встрече на возврате.

– Все бойцы умеют пользоваться немецким оружием?

– Да, любым. И финским, и шведским, и союзным. Изучаем все. И могут водить любую технику. Все – парашютисты. В общем, отряд особого назначения.

– Как компенсируете потери?

– За счет школы ГРУ в Ленинграде. Пополнение идет только оттуда. Практику приема пополнения из маршевых рот и из разведрот фронта прекратили с марта месяца, когда состоялся первый военный выпуск в школе. Ну и следим за тем, чтобы из госпиталей не направляли в другие подразделения. Первый взвод показал приемы захвата и удержания противника, рукопашный бой. Рота находилась в немецких блиндажах в Подберезье, было видно, что Шапошников и Василевский впервые находятся в хорошо построенном и грамотно продуманном укрепрайоне.

– Добротно сделано, даже придраться не к чему! А там что за работы?

– Восстанавливаем поврежденный при штурме капонир, и приходится немного расширять его под ЗиС-3.

– То есть укрепрайон готовите к боям?

– Да, товарищ маршал. – ответил Говоров. – Готовимся встретить Манштейна на всех участках фронта.

– Срок готовности операции по освобождению Новгорода?

– Зависит от прохода СДБ по Свири. Пока караван движется беспрепятственно. Подходит к Свирьлагу, Верхнюю Свирь прошли без происшествий. СДБ из-под Важин вошли в Волхов, проходят шлюзование на Волховской ГЭС в Волховстрое. К вечеру подойдут сюда к Теремцам. Сама операция разбита на три этапа. Первый: захват Трубичино. Немцы уже привыкли, что мы пытаемся взять его с севера – там, где зимой мы его первый раз взяли. Мы высадим десант в авиагородке, предварительно выведя на прямую наводку дивизион САУ под Новониколаевской. Вот сюда, на опушку леса. Отсюда авиагородок как на ладони. Удара с двух сторон немцы не любят, это их тактикой не предусмотрено. Начинают на севере, а мы под шумок. Дальше перебрасываем танки на остров у Новой Деревни. Качественной противотанковой обороны у немцев там нет, только по берегу. И последний удар – по аэродрому в районе Юрьево, он больше всего мешает взять Новгород.

– Протока не судоходная!

– Тем не менее есть лоцман, который говорит, что суда с осадкой до 1,8 там пройдут, а посадку пехоты и танков можно организовать уже на острове на переправе у Волотово.

Части корпуса начали движение на исходные. Сутки присматривались к обороне противника, ожидая подход судов. В ночь на 20 июня произвели высадку под Трубичино. Шесть дзотов расстреляли САУ, пошел десант. Батарея «ахт-ахтов», попав под обстрел прямой наводкой с противоположного берега, пропустила танковую атаку из-за домов авиагородка. Штурмовые роты ворвались в укрепрайон, а 7-й полк майора Гарькавого высадился на остров у Новониколаевского и расширял плацдарм. Десантные баржи крутились между берегами, перебрасывая танки и самоходки к Новой Деревне. Кроме нашего корпуса активно переправлялся и наводил переправу Клыков. Я встретил его у переправы. Он опять простужен, сильно кашляет. Но сидеть на НП не в его привычках.

– А, «Иволга»! И ты здесь? Ты ж 59-й придан!

– Все решится на этом берегу, Николай Кузьмич. Выйдем на берег к Кремлю, они побегут, зная, что у нас нормальные средства для переправы.

Откашлявшись, Николай Кузьмич помотал головой в знак согласия.

– Дойти бы! Мы уже дважды здесь были! Пять дотов у Новой Деревни.

– А у меня две батареи САУ-152. Двенадцать стволов. Что мне их пулеметики!

К двенадцати часам мы с ним увидели стены Кремля. Затем расстались, я поехал на броне к Волотову. Начинался последний этап. Звук боя на севере не затихал. Были слышны разрывы крупнокалиберных снарядов наших 203-миллиметровок, проламывающих оборону противника. До Волотова добрались только двенадцать барж, но мы начали посадку десанта, затем подошли еще шесть. Где остальные, я так и не выяснил. Пожилой лоцман, Варфоломей Иванович, отказался высаживаться на берег.

– Там еще шесть мелей, надо провести, дорогой начальник!

– Там нет места, чтобы вас высадить!

– Где наша ни пропадала, товарищ начальник. Вы потом вот сюда выходите, там причалим и грузиться будем, – он показал точку на берегу Сиверсова канала.

Появление наших войск на аэродроме Юрьево было последней каплей. Лишившись авиаподдержки, противник поспешил оставить позиции и начать отход к Шимску и Луге. Над Кремлем взметнулся красный флаг 1-й ударно-штурмовой дивизии НКВД.

Я лежал на траве на берегу Волхова и смотрел на заходящее солнце, садившееся в Ильмень-озеро. Красиво! Красноватое солнце не было округлым, его исказили облака, водяные пары разорвали его на сегменты. В воздухе сильно пахло тротилом и сгоревшим порохом, но выстрелы уже не звучали более часа. Ноги лежали в вяло протекающей воде реки, пара окушков пыталась их ущипнуть. Мои сапоги стояли рядом, обернутые портянками. Я полностью расслабился, старался ни о чем не думать. Где-то невдалеке стрекотал кузнечик. Было тихо, и только звук и дым пожара на противоположном берегу выдавали то обстоятельство, что бой только что закончился, идет война, 1942 год. Послезавтра минует год, как она началась. Но сейчас мне было все равно, что происходит вокруг. Это, конечно, не Индийский океан, а всего лишь исток Волхова. Но мы моем в нем ноги вечером 20 июня 1942 года. Новгород мы взяли.

– Товарищ майор! Штаб фронта передал сообщение: полковнику Иволгину срочно прибыть на НП-59. Вы такого знаете? Я не помню, чтобы у вас был однофамилец, – сказал командир взвода связи лейтенант Макарычев.

– Слава, я такого тоже не знаю, но догадываюсь, кого просят прибыть на НП.

Я подтянул к себе сапоги и начал обуваться. Встал, поднимая одновременно СВТ, и направился к СДБ, которая, откинув аппарель, стояла чуть ниже по течению.

– Поздравляю, товарищ полковник! – послышалось сзади.

Поднялся на борт, прошел к ходовой рубке. Пока поднимался по трапу, из рубки высунулось лицо краснофлотца:

– Товарищ майор, командир на берегу!

– Зови, мне на тот берег надо, к Теремцу.

– Я мигом!

Я вошел в рубку и вызвал на связь «Кармен», как обозвали связистов 59-й армии.

– Кармен, я Иволга!

– Иволга – Кармен! Сообщите, где находитесь. Вас вызывает первый.

– Напротив Кремля, у Сиверсова канала.

– Вас просили прибыть в Кремль к собору. Первый там.

– Вас понял! Исполняю. До связи!

– Поздравляем, товарищ полковник!

– Спасибо!

По берегу бежали два человека в морской форме, один из них крутанул рукой над головой. Запустились двигатели СДБ. Командир в черном кителе поднимался по трапу, а вахтенный крутил ручку лебедки, поднимая аппарель.

– Извините, товарищ майор! Был на СДБ-35, там заклинило аппарель неразорвавшимся снарядом. Пытались вытащить. Какие будут приказания?

– К Кремлю, на тот берег вызывают.

Взвыл ревун, давая сигнал отхода. Обе машины назад, медленно сползаем с мели. Затем один из двигателей пущен вперед, нас подхватило течение, баржа торопливо пересекает стрежень, отрабатывает машинами назад, сбрасывая ход, и утыкается в песчаный пляж западнее Кремля. Гремит откинутая аппарель. Мы, с новым ординарцем Костей Макаровым, высаживаемся на левом берегу и идем к главным воротам. За стенами Кремля довольно много народа. Вече! Не иначе! Господин Великий Новгород ликует! Идет митинг, который проводит политотдел фронта. На крыльце храма маршал Шапошников, генералы Василевский, Говоров, Мерецков, Клыков, кто-то из политотдела. Кто-то кричит в толпу лозунги. К крыльцу не пробиться. Придется ждать конца митинга. Я пристроился на какой-то коновязи и смотрел на ликующих людей. Это, видимо, надолго! Выступает Кузнецов, второй секретарь обкома, поздравляет новгородцев с освобождением. Рядом со мной пристроились бойцы, слушают. Там у коновязи меня и нашел генерал Трубачев.

– А ты чего здесь? Тебе туда надо! – он показал рукой на крыльцо. – Командующий звал.