Текст книги "Achtung! Manager in der Luft!"

Глава 15. Дожимаем историю!

Дима, оказывается, успел переговорить с Сашкой, который у машины, после доклада мне, оставаться не стал, а побежал хвастаться тем, что попал по «мессеру», где его и прихватил по телефону комэск.

– Чё ты там ковырялся, уже дважды звонили из штаба корпуса.

– Да тут интересное кино получилось со связью: я всех слышу, а Санька глухой и немой. А настройки одинаковые. У него с сотни все вошло в норму. А у меня и на 150 работало как часики.

– Сейчас тебе устроят «часики». Сколько?

– Два – точно, два – под вопросом, один из них Санькин. Толковый мальчишка, бой приняли в СМУ, удержался и даже стрелял.

– Где ж ты там СМУ нашел?

– Да облако грозовое.

– Ты в грозу полез?

– В верхней ее части. Нормально получилось.

Наш разговор прервал звонок по ВЧ. На связи второй Комаров. Этот хотя бы выслушает и не прервет доклад. Доложил полностью по порядку про «юнкерс», даже с бортовыми 122-й отдельной эскадрильи немцев, стратег. Затем про бой у Стального Коня, это конезавод под Орлом, где орловских рысаков разводят. Подтверждение оттуда на два падения пришло. Третий ушел, сильно дымя, в сторону Карачева – Трубчевска. Остальные пошли на Шостку.

– С этим понятно, младший лейтенант, но почему вы сообщили Катушке-2, что противник в ста километрах от нее?

– Я же докладывал с точным временем, когда противник меня обнаружил: 07:28:32. Через 7 минут 52 секунды мы обнаружили восьмерку истребителей. Сошлись с ними через 9 минут и 15 секунд, они нас догоняли и шли пересекающимся. Бой длился 12 минут 30 секунд, и они пошли на отход по топливу. По всем расчетам у них оставалось его на 100–120 километров. Можете проверить.

– Подождите у аппарата.

Но не прошло и минуты, как раздался голос Климова:

– Что тебя туда потянуло?

– Задание на учебно-боевой вылет я направил вчера и получил добро. У меня – новый ведомый, обкатываю.

– Почему панику сеешь?

– Данные я отдал полковнику Комарову. Спрашивайте у него: точны ли мои расчеты.

– Мне твоими расчетами уже всю плешь проели!

– Так вроде в прошлый раз у вас ее не было? Неужели индейцы под Москвой появились и скальпы драть начали?

– Не обращайте все в шутку, товарищ младший лейтенант! Иначе быстренько на фронте окажетесь!

– А я не против, товарищ полковник. Там от нашей эскадрильи гораздо больше толку будет. Но счет в полку поправляем только мы.

Полковник повесил трубку, и через десять минут пришла его телеграмма по Бодо, в которой он отменил все учебные полеты, учебную эскадрилью приказал перевести в Сергиев Посад. Полный запрет на любые полеты, кроме вылетов по тревоге. Поговорили! По всему чувствовалось, что в ближайшее время нас расформируют и распределят по другим эскадрильям. Не нравится правда о войне большому начальству.

Весь день первого октября провалялись в землянках, выходя из них только на прием пищи и на дежурства по готовности. Скукотища смертная! И Бодо молчит, и ВЧ не тревожит. Наступила ночь, Вика уснула, и я вышел проветриться из землянки. Конечно, не черт, а я сам направил свои стопы к телефону. Ну, а чего такого? Скучно! А позвонить-то особо и некому. Пять минут составлял примерный план переговоров, затем решительно снял трубочку и попросил «Голубизну-1», у нее, ответил женский голос, «Тростинку», а через нее вышел на «Покой», это те самые девочки в Можайске, которые имеют право нас поднять по тревоге. Представился, в ответ услышал «Ой, как мы рады вас слышать!» Слово за слово, выяснилось, что у них прошли награждения за «стратега», что ждут нас в гости, особенно меня. Я их не стал расстраивать, что место уже занято.

– А там рядышком никого из «Паркета» нет?

– Да есть, слушают, я громкую включила.

– Девочки, мы тут разговор немцев перехватили, так сказали, что в шесть утра идут к какой-то Кашне, насколько я понимаю, в нашем секторе, и большими силами. Вы уж не проспите их и дайте нам возможность с вами встретиться и с ними. Всей эскадрильей прилетим, готовьтесь встречать.

– Вы серьезно? – спросил уже мужской голос.

– Абсолютно.

– Это «Паркет-1», «тридцать первый». Через четыре часа переходите на готовность один, как поняли?

– Понял вас. Сбросьте по Бодо квадратик для подготовки.

– Уже отправил.

– Спасибо, до связи!

Приказ им взаимодействовать с нами никто не отменял. Вот мы и взаимодействуем. Немецкий я знаю, даже без словаря, только говорю с сильным акцентом и медленнее. Отобьемся, и радиометристам польза! Их с наградами тоже не обошли, важного зверюгу завалили. Больше никому ничего не сказал. Бодо не у нас, а в эскадрилье, и, хотя я завел будильник, еще до него нас подняли на завтрак и перевели на готовность номер один.

Завтрак пришелся в тему, так как Вика, наконец, расчувствовала то, что нужно, и еженощно требует свое и еще чуть-чуть. Медовый месяц! Этим все сказано. Я – доволен. А вот в кабинах самолетов мы подзадержались, даже подмерзли чуть-чуть. Свежо! Наконец, прозвучало: «К запуску! Витя! Лови! Это для тебя!»

Принимаю и одновременно качаю топливо, масло и открываю воздух. «Контакт!» «Есть контакт!» И упоры выдергиваются из-под колес. Моя пара идет первой на старт, я – ведущий. Прогреваемся на ходу, сзади вереница из восьми пар. Несмотря на сложности с Комаровым, инженерная служба в полку работает, как часы: все машины переделаны на пятиточечные: с двумя БС, одним ШКАСом и двумя БК. У всех новые редукторы. Мы – полностью боеспособны и порядком засиделись в тылу. За полтора месяца – три боевых вылета тремя машинами. Один воздушный бой. Ребята уже копытом бьют, требуя добавки или продолжения банкета. Некоторых приходится одергивать и ставить на место, стартовое.

– На подходе не гундеть. Таблица сигналов пять. Предположительно – восемьдесят седьмые, атака снизу, работают второе, третье и четвертое звено. При наличии сопровождения, второе уходит наверх, как поняли? Прием!

В ответ только щелчки. Мы вернемся. Мы тебе все скажем! Пусть говорят! Вернувшись.

– Р-Р-Рас! – двигаю РУД вперед. Щитки внизу. Парирую гироскопический момент. Отрыв. Темно, как у негра в жопе! Но хвостовой горит, к нему и «последующим» пристраиваются мои сослуживцы. Быстро и без проблем. Нам до точки – 21 минута и 18 секунд. Иду в наборе: обороты полные, шаг – большой. Тангаж – двенадцать, иначе скорость упадет. Ложимся на курс. Он и высота следования – шесть, даны оператором «Паркета». Голос «Паркета» – мужской. Начинает сыпать данными. Иногда мелькает реальный позывной: «Паркет-1», командир их части, подполковник Мещерский, Дима.

– В лоб не выводи, выше и левее.

– Понял тебя, возьми два градуса влево.

– Принял.

– Идете выше, примерно полтора. Но их – много.

– Да я понял. Есть что поблизости? «Ишачки»?

– Имеются.

– Поднимите, пожалуйста, по тревоге. Но по количеству – не менее нашего.

– Они – готовы. Время подлета – восемь-десять.

– Помолчим?

– Принято.

Связь у всех работает идеально: немцы вчера «вылечили» мой самолет! Единственная пробоина, 7,9 мм, за 12-м шпангоутом, пуля перебила заземление низкочастотного фильтра, который мы городили в Болграде, и приемник заработал на полную мощность. Одного фильтра оказалось достаточно.

Мы сошлись на двадцать восьмой минуте: три группе по 27 машин на трех уровнях по высоте и восемнадцать опытнейших истребителей бывшего 67-го истребительного авиаполка ПВО. Плюс три «ротте», «пары», «стодевятых». На высоте 5100, полный третий штурмовой гешвадер следовал бомбить позиции Западного фронта и его штаб, согласно добытым разведданным, доставленных агентурной и стратегической разведками. Небо на востоке уже украшено сполохами взрывов. Идет немецкая артподготовка. Через семь минут ее должна сменить авиаподготовка, которая выбьет все остальное. Рассчитано все, в том числе, что штаб фронта будет заботливо разбужен этими новостями и соберется в небольшой красивой и очень ухоженной усадьбе. И она является целью одной из этих группе.

– Атака!

Из темноты ночи, еще восемь минут до рассвета, у немцев все рассчитано до секунды, под брюхо выскакивают МиГи, а там нет огневых точек! И бьют в упор. По заклепкам. Одиночные МиГи связывают непосредственное прикрытие и бьют по ведущим. Их наводят три станции РУС-12. А немцы следуют в темноте. В эфире, на немецких волнах, сплошные вопли. Но большая часть истребителей, хоть и готова к бою, у немцев, но находится в 240 километрах от мест событий: аэродром Сеща. Их только что перебросили из-под Брянска. А третий штурмовой гешвадер ощипывают уже сейчас. Семьсот двадцать восемь секунд непрерывных атак. Они еще не разделились, им требовалось еще три с половиной минуты. Их бьют со всех девяноста стволов 18 истребителей. На выбор. «Берты», составляющие 80–90 процентов машин, оказались беззащитными. «Перестали падать на пол даже наши малыши!» Четыре молодых летчика эскадрильи привезли семь побед. Еще один – три. Но он летал со мной. Одна из них была совсем не «юнкерсом», а «мессершмиттом». Не важно! Потом подсчитаем. Отходим, а следом за нами, к той же стае немцев, пристраивается просто орда И-16. Они их не отпустят.

– Русские применили нестандартный подход! Это – обман! Рыцари так не поступают! – наверняка последуют именно такие доклады у немцев наверх. Бой, действительно, проходил в необычном месте для сил Западного фронта. Они в глубине немецкой обороны действуют в первый раз. А мы уже потрошили немецко-румынские авиабазы в 170–200 километрах от линии фронта. И до Сещи тоже доберемся. Сейчас отходим, с посадкой на дозаправку и перевооружение в Отяково, так как задержались несколько у большой группы самолетов. Добивали ее уже засветло. Нас переснаряжают местные товарищи, подвешивают, вместе с ракетами, 50-килограммовые бомбы. Даже группе прикрытия. Дела на фронте не очень, немцы перебросили из-под Ленинграда танки, применив систему того же самого Тришкиного кафтана, и наше доблестное командование вновь посылает «микроскоп» забивать гвозди. Восемь полков ночных «истребителей» Пе-3 стоят за нашими плечами, раскиданные по аэродромам подскока и стационарам, но лететь должны высотные истребители, и работать по земле. А МиГ становится королем воздуха выше пяти тысяч. Но летчик должен следить за тем, чтобы не свалиться вниз. Второй раз набрать высоту у него может и не получиться. Компрессор у МиГа привязан к двигателю довольно большим и длинным валом. Дает очень неплохую высотность, но сжирает почти тридцать процентов мощности. То есть из 1270 лошадок на подъем работает только 900. Я летал на восстановленном МиГе, у которого стоял АМ-35А, но вместо приводного компрессора там стоял трехступенчатый свободный, с которым двигатель выдавал 1820 сил, правда, на другом бензине и маслах. Машина просто порхала в небе. А тут!!! Стоп! А это – идея! Так, надо быстрее добраться до своего аэродрома, желательно стационарного. Мозг манагера включился в работу, а это – страшная сила! Но, черт побери, даже с девочками из радиороты встретиться не получилось, уходим к Ярцево, обвешанные разными «игрушками», как новогодние елки.

«Атака!» Под нами – танки. Бьем с пикирования, стараясь уронить пятидесятки как можно точнее, но 36 бомб эту армаду не остановят. Это больше для поддержки штанов: пехота должна быть уверена, что «юнкерсы» не прилетят. Идем в набор, большинство летчиков выпустило и ракеты по легкобронированным целям. Теперь спешим набрать высоту, так как «Паркет» выдал появление большой группы истребителей. Считать «Паркет» еще не научился. Точки сливаются на экране-живопырке. Чуть отошли на восток, расползлись по высоте в этажерку. Я точно знаю, что никакого численного превосходства у немцев нет. Их выбили еще до начала наступления на Москву. 158 бомбардировщиков и 126 истребителей сумели собрать со всех фронтов. Но «мессеробоязнь» уже распространилась по ВВС, благодаря «успешному командованию героями-кавалеристами». Тройку истребителей, какими бы супергероями они ни были, свободно валит звено «сто девятых». У них преимущество в скороподъемности, скорости и внезапности атак. А вот с нами это не пройдет! У нас внизу – затравка для боя, те ребята, которые мастерски умеют уклоняться от атак. И немцы пойдут на вертикаль! Это – отработано, сидит у них в мозгах, и «автоматом» немец дергает ручку на себя. Теряет скорость, маневренность – и превращается в куропатку для охотника в засаде. У нас – свобода маневра и выбора цели. А высоту держим мы, шестеро «охотников», у нас выше максимальная, на сорок километров в час выше, чем у них, больший вес залпа, и мы деремся за свою землю. Немецким «охотникам» здесь делать нечего. Они – наша добыча!

Отработав и проведя четыре боестолкновения с четырьмя четверками немцев, отходим домой в Чехов-6. Тем более что нескольким машинам требуется ремонт. Зениток у танковых соединений более чем достаточно, но будет еще больше, я знаю! Мой «голубок» тоже пробит. Три насквозь, один с разрывом на обшивке. Повезло, что не наоборот. Немцы скоро перестанут использовать бронебойные, так как в основном все наши «штурмовики» больше сбивались осколочно-фугасными, а брони они не имели, все. Даже пресловутый «летающий танк».

Глава 16. Еще один довесок к программе

На земле я сразу побежал к Соломонычу. Он был нашим зампотехом, еще в 67-м. Так как был «замом», то выезжал из Болграда вместе с командованием и не «потерялся». К нам, в Курске, он перешел не по глупости, а потому, что с остававшимися в «новом» полку и с Шолоховым был не в ладах из-за «обоза», имущества техслужбы, которое он вытащил из котла. Ему рекомендовали все это дело бросить, а его здорово мучила «земноводная асфикция», и он приволок это дело даже в Чехов-6. Одесса – особый город, там никогда не было лимитов на койки для семитов, и они там размножились, как в раю. До шестнадцати детишек на семейство, и это было практически нормой. Когда выяснилось, что можно вместо, точнее, вместе с банковской службой использовать авиацию, с тем же экономическим успехом, в нее влилось большое количество «одесситов». Которые, понятно, стремились вернуться туда, откуда вылетели на задание. Тот же Немирович вовсе даже не был «по́ляком», и должен был иметь вторую букву «Э» в фамилии, что не делало его ни хуже и ни лучше. Он был «своим», до мозга костей. Но полк формировался в Московском округе, летная его часть, а «тэхническая» в городе Адэсе. Ну ви понимаете!

– Соломоныч, привет! Как жив-здоров?

– Твоими молитвами, Витенька. Как слеталось?

– Тьфу-тьфу-тьфу, но машину уже тянут в ваше «королевство».

– Так ты за этим? Чего ты паникуешь, как барышня перед первым соитием. Сделаем твою «ласточку» в пять минут, ежели долетел.

– Да я не об этом! Помните, мы «харрикейна» притаскивали, потом ваши его раздели до нуля.

– Ну, ты же начал! Прицел снял, зеркала…

– Начал я, не в этом проблема. А где его двигатель?

– Точно сказать не могу. Сейчас Моисея кликну, узнаем. – Он приоткрыл дверь комнатки, которую для него соорудили в конце большого, полностью закрытого, капонира и сказал кому-то: – Голубчик, сходи к складу МТС, покличь старшину Энгельсона. Да чего ты ногой за ногу цепляешься! Бегом! Марш!

– Рафаилыч! И тебе не хворать. Что можешь сказать вот по этой учетной единице? – до этого он ковырялся в довольно большой картотеке слева на столе.

– Что сказать? Присутствует, место занимает. Никому не нужная. Списать ее надо! Интересовался, никого она не интересует. Совсем. Но алюминий можно сдать, в плане такая позиция есть.

– Видел! – Соломоныч показал ему кулак. – Вот, Виктор Иваныч заинтересовался. Идите на склад, покажи ему эту «единичку».

– Не, Соломоныч, идите, товарищ Энгельсон, подготовьте изделие к транспортировке, ты недослушал. Эту балду надо установить на МиГ. Понимаешь… – И я рассказал ему о проблеме.

– Ты же инженер от бога, давай перемоторим, – завершил я повествование.

– Ты знаешь, Виктор, меня за яйца повесят за такие дела. И понадобится шесть – восемь месяцев, чтобы пробить эти переделки в МАПе. Это я уже проходил, по молодости, и больше в такие игры не играю. Схлопотал выговор, с занесением в личное дело, и инженером полка меня так и не поставили. Плавали, знаем.

– Твои предложения?

– Забыть об этом и не отсвечивать.

– Слушай, а если не сам двигатель менять, а только нагнетатель?

– Что это даст?

– Минус примерно сорок – шестьдесят килограммов по весу, и скачок мощности. – Вошел Энгельсон, который притащил двигатель к мотористам. Доложился. – Пойдем, глянем!

– Только ради тебя, Витенька.

Зампотех натянул хлопчатобумажные перчатки и вышел из каптерки за Энгельсоном. Я двинулся за ними. Движок лежал на боку, рядом с ним лежал АМ-35А, стандартный для наших машин. По размеру они сильно отличались, как и по внутреннему объему.

– Этого малыша в имеющееся моторное пространство не поставить, требуется удлинять моторную раму. Никто этого не позволит. Пустая затея. Здесь требуется мощная конструкторская проработка и море испытаний.

– А я вот об этой безделушке, которую надо прикрутить вот сюда, вместо этой «дурищи». «Дурищу» снять и заглушить отверстие привода.

– Слушай, здесь – дюймы, а у нас – метрическая система, они – несовместимы.

– Соломоныч! Какие дюймы? Требуется прикрутить метрическими болтами вот эту хреновину к маховику, предварительно выбросив вот эти шестеренки. Они от электростартера и ручного пуска. Все остальное – самоцентрирующееся. Вот сюда подать и отвести масло, лучше отдельно и охлаждать его. И вот эти тяги провести в кабину, лучше под правую руку.

– Они – слева.

– Ну, значит, под левую, но за РУД или на панель. С вырезами под три положения.

– Как закрепить?

– Ну вот же есть точки крепления, а вот там вот – какие-то площадки и отверстия с резьбой. Закрепить за них.

– И шо мне с этого будет?

– Ты читал, что в Архангельск пришел первый конвой от союзников?

– Читал, конечно.

– И что он привез?

– Танки, каучук и «харрикейны».

– А это – «харрикейн». – Инженер хищно улыбнулся.

– И если мы приспособим ЗиП от него к МиГу…

– То Государственная премия будет лежать у тебя в кармане, Соломоныч!

– Витенька! Завтра ты полетишь на такой машине!

– Мою под это дело пока не разбирать, взять у учебной, облетаем, все проверим, после этого переставим. Усек?

– Ты считаешь меня глупым? Заметано!

Я еще не успел выйти из капонира, когда было объявлено по громкой связи, что требуется прибыть в Чернецкое для построения. Успел добежать в землянку. Сунул кое-какие бумажки в планшет и успел на «последний самолет»: ГАЗ-АА, отходивший в сторону села. Он тормознул, и я успел прыгнуть на ступеньку.

Хохлова я еще не видел с момента взлета, было несколько не до него, занимался с технарями. За что и получил, Дима – он, конечно, свой, но армия есть армия.

– Младший лейтенант Суворов! Почему не прибыли на доклад?

– «Ласточку» свою дефектовал, тащ командир, она в ремонт ушла, практически перебит привод руля глубины.

– Еще минус один! Сколько?

– Еще два прибавил.

– Один – видел, а второй когда?

– В зависимости от того, которого видели, я его с вашего хвоста снял, товарищ старший политрук.

– Этого я видел.

– Ну, а первый выше, ведущий у «охотников», он сзади зашел на нашу группу.

– Понятно. Комкор летит, через пару минут сядет.

Комкора привез Як-7, сам он не летает. Пару минут принимал доклад от Хохлова, затем подошел к строю эскадрильи, вытащил из планшета бумажку и стал читать приказ по корпусу, поздравлявший эскадрилью с успешным боевым вылетом и представление о награждении отличившихся. Так как читал по бумажке, то автомататически прочел и подпись под приказом: «командующий» корпусом и комиссар корпуса. Мы откричали «Ура», и после этого я поднял руку:

– Что у тебя?

– Дополнение к приказу и представлению, товарищ полковник!

– Давай сюда! – Настроение у него было бодрым, веселым.

Я принес ему его приказ, переклеенный на бланк, в котором говорилось о запрещении вылетов. И выписку из книги приказов по эскадрилье, где приказа на вылет от корпуса просто не существовало.

– А это здесь при чем? – громко спросил полковник.

– Это имеет непосредственное отношение к двум крайним вылетам эскадрильи. Позавчера вы нам запретили полеты. И приказа на вылет из штаба корпуса нам не поступало. Какое корпус имеет отношение к этому? Нас поднял по тревоге «Паркет», а не «Дубрава». Никто из штаба корпуса нами не руководил. Какое вы имеете отношение к моим семи сбитым? И к пятидесяти восьми сбитым нашей эскадрильи? Требую приобщить это к представлению.

– Пять суток ареста!

– Есть, товарищ полковник! – я снял ремень и протянул его комкору. Он побагровел, и тут пришлось вызывать наших медиков.

«Губы» у нас оборудовано не было, меня поместили в казарму учебной эскадрильи, где уже никто не жил. Поставили часового, а комкора увезли на машине. До него дошло, что я не остановлюсь, и этот приказ и мой рапорт будет доведен до командования. На следующий день меня освободил новый командир корпуса. Климов принял особую группу и отбыл на юг. Корпусом теперь командовал однофамилец нашего командира. Бывший начштаба. Точнее, исполнял обязанности.

Он вошел в мою «камеру», внимательно ее осмотрел:

– Нехило пристроился! Курорт просто!

– Еще бы жену пустили, тогда был бы полный курорт, а так…

– Давай начистоту: зачем ты это сделал?

– Ну, начистоту так начистоту. Вы были начштаба, и наверняка знаете, что нас хотели расформировать. Было?

– Да. Имелось такое мнение.

– Ну вот, этим все и обусловлено. Расформировать нас просто: полков в корпусе столько, что по одному в каждый сунуть, и нет эскадрильи. Так?

– Так.

– И инициатором всего был Комаров, младший. Я в курсе, что он – просто однофамилец. И комкор, который предложил решить проблему с «управлением» кардинально. Так?

– Положим.

– Да вы от ответа не уходите, товарищ полковник. Иначе результата не будет. Вы же в курсе того, что в академии вам говорили, что основой ВВС служит звено, более точно, пара, еще раз звено и эскадрилья. К вам пришла, случайно, слётанная боевая эскадрилья, с очень солидным совместным счетом. Если бы мы не потеряли своего командира в последнем бою в составе 67-го полка, то хрен бы вам такой подарок обломился. Был бы нормально переформирован 67-й. Согласны?

– Согласен.

– Но прикрыть от зенитки, четырехствольной, мы его не смогли, а он по ней промахнулся. Это бывает, у каждого. Три боя назад я промахнулся по «мессеру». Я потом его сбил, но позже. Но я не об этом. Мы прекрасно знали, что последует за этим приказом от 30 сентября, и показали, что драться мы умеем не только в воздухе, но и на земле. Хотите иметь боевой полк?

– Хочу.

– Ищите майоров Рудакова и Ильина, и будет у вас два таких полка. Рудаков сейчас где-то в Москве, его награждать должны завтра. Где Ильин, бывший командир 67-го, я не знаю.

– А сам себя как видишь?

– Старшим летчиком и возмутителем спокойствия. Терпеть не могу, когда кто-нибудь примазывается. А их – много.

– Вот твое оружие и ремень. Свободен. Но мы еще не раз поговорим на эту тему, не для того, чтобы тебя наказать. Москву атакуют, держать дальше эскадрилью без работы не могу. Давай в строй и настрой людей. Ты меня понял?

– Конечно, товарищ полковник. Управимся. Бомбить немцам, в общем-то, нечем. Поработаем.

И, чтобы не создавать у читателей ложного впечатления, что это я, правдоруб и балагур, завалил одной левой всесильного комкора, следует добавить, что пока я сидел на «губе», в Москве, в помещении Ставки Верховного, но в отдельном кабинете Управления ПВО Москвы, собрался один, малоизвестный в широких кругах общественности, орган управления Красной Армии: военный Совет корпуса, на повестке дня которого стоял один вопрос: о привлечении к суду военного трибунала младшего лейтенанта Суворова. На котором выступили командир корпуса полковник Климов, комиссар корпуса бригадный комиссар Крылов и вышеупомянутый начальник штаба корпуса полковник Комаров. Окончательную точку поставил прокурор корпуса военный юрист III ранга Игнатьев. Трое из четырех выступавших высказались против направления в суд дела о «воинском преступлении» мамлея Суворова, ибо не нашли в его действиях состава преступления. И рекомендовали командиру корпуса обратить внимание на свое поведение, ибо младший лейтенант Суворов совершенно справедливо при первой же встрече определил сущность и суть поведения корпусного командира: сатрап. А когда комкор присвоил себе заслуги за сбитие стратега, палец о палец не ударив, этим он опустил себя и все командование корпуса ниже плинтуса. Военный Совет корпуса оказался на моей стороне, скорее всего, потому, что комкор их окончательно достал. Ему припомнили и другие прегрешения, и рекомендовали принять предложение перейти на «группу». Что ему и пришлось сделать. Так что схарчил его не я, а его ближайшее окружение. Как всякого сатрапа. Кстати, подействовало! Даже летать начал! И, по-моему, погиб во время Крымской катастрофы. Вечная память! И большое спасибо военному Совету корпуса, что уняли распоясавшегося начальника.

Утром пятого октября в Чернецкое прилетел Рудаков. Мы сами на награждение не успели, в 14.00 мы отражали, в полном составе, налет на Москву. Это был уже восьмой вылет со второго числа. Третьего эскадрилья не летала, готовилась к расформированию. Нас построили, и мы поприветствовали Героя Советского Союза подполковника Рудакова, который объявил, что 67-й полк стал гвардейским, входит в 6-й корпус ПВО в двухэскадрильном составе. Вторая эскадрилья прилетит из Моршанска сегодня. В ней только летчики нашего полка. Им предстоит переучивание на МиГи, так что «учебная» эскадрилья пустовать не будет. Ну, а первой придется отрабатывать за всех. Всего планируется иметь 4 эскадрильи по 18 самолетов. Наше дело – ввести новый летный состав в строй. Но хорошие новости на этом кончились. Эскадрилья прилетела, ее разместили, но вместо МиГов начали перегонять ЛаГГи, слегка подержанные и новые, с 21-го завода. Их насовали 24 штуки. Первый Московский авиазавод находился в эвакуации и еще не начал выпуск истребителей. А наклепал МиГи перед войной именно он. 1380 штук. Вслед за Рудаковым прилетело и начальство, и.о. комкора и «сам» генерал-лейтенант Жигарев блеснул своей лысиной, сняв фуражку и вытерев с нее пот. Сын крестьянина-бедняка, в боевых действиях Гражданской войны не участвовал, служил в запасном кавалерийском полку в Туле, но носил медаль «XX лет РККА», орден Красного Знамени и Красную Звезду за руководство группой советских летчиков-добровольцев в Китае на стороне Чан Кайши. У него блестящие перспективы, так как налеты на Москву мы отбили с высокими потерями у противника, и качественно проредили 3-й штурмовой гешвадер немцев. Бомбить им стало нечем, а это – основная ударная сила немецких войск. Они уперлись под Вязьмой в стойкую оборону двух фронтов: Западного, выбомбить штаб которого мы не позволили, и потери управления фронтом не произошло, и Резервного. А вот дела на юго-западном направлении обстоят не очень: взяты Орел и Брянск. Он-то и сказал, что 67-й гвардейский будет переориентирован на штурмовые удары на юго-западном направлении от Москвы.