Текст книги "История знаменитых цитат"

Жвачка для глаз

Резиновая жвачка (chewing-gum) появилась в США в середине XIX века, а в 1870-е годы стала национальной манией. Очень скоро это выражение стало использоваться в переносном значении.

6 апреля 1882 года литературный обозреватель газеты «Chicago Advance» писал о массовом чтиве:

Эти книги – литературная жвачка (chewing-gum of literature), которая не имеет ни вкуса, ни питательной ценности, а лишь поддерживает механический процесс жевания.

В тогдашней России о резиновой жвачке никто не слыхал, однако у Салтыкова-Щедрина мы находим нечто отдаленно похожее: «Все равно, читатель сжует» (рассказ «Похороны», 1878). Тут великий сатирик предвосхитил легендарное «Пипл хавает!» Богдана Титомира.

Выражение «жвачка для глаз» первоначально относилось не к телевидению. До середины 1940-х годов телевизоры были доступны лишь богачам, зато едва ли не каждый американец ходил в кино и слушал радио.

В 1944 году в Нью-Йорке вышла книга «Писатели и их критики». Ее автор, Генри (Анри) Пейр, родился во Франции; в 1933 году он стал профессором французского языка в Йельском университете, а затем – в Городском университете Нью-Йорка. В своей книге он сетовал:

…Ничего нет печальнее, чем видеть пустые лица бывших студентов, когда к тридцати пяти или пятидесяти годам их умственная активность сходит на нет, искры в глазах потухают; они послушно жуют жвачку, чтобы сдержать зевоту, и поглощают киношную жвачку для глаз и радиожвачку для ушей (the chewing gum for the eyes of the movies or the chewing gum for the ears of the radio).

Те, кто когда-то читал Шекспира, Мольера и Байрона, ныне скользят взглядом по заголовкам своих таблоидов, чтобы перейти к развлекательным полосам и пожирать их с тем же покорным чувством скуки, с каким они проглатывают свой гамбургер в обеденный перерыв и свою порцию виски после ужина.

11 лет спустя телевидение смотрели уже 70 миллионов американцев. 21 января 1955 года газета «Syracuse Herald-Journal» процитировала слова известного театрального и кинокритика Джона Мейсона Брауна: «Очень многое на телевидении напоминает жвачку для глаз».

В 1957 году это высказывание было включено в сборник «Лучшие цитаты 54-го, 55-го и 56-го годов», правда, в несколько ином виде: «Некоторые телепрограммы очень похожи на жвачку для глаз», и с подписью: «Джон Мейсон Браун, цитируя слова приятеля своего малолетнего сына в интервью с Джеймсом Симпсоном 28 июля 1955 года».

А в 1958 году автором этого выражения был назван – бог весть почему – знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт.

«Ящиком для дураков» (idiot box) телевизор окрестили чуть раньше. В 1954 году ежемесячник «Railroad Model Craftsman» советовал:

…Если выключить Ящик Для Дураков и спрятать подальше удобные кресла, ты, пожалуй, сможешь заставить работать этих парней.

Видный историк культуры Дэниел Бурстин, процитировав выражения «литературная жвачка» и «жвачка для глаз», заметил:

Но жевательная резинка (американское изобретение и американское выражение) сама по себе может иметь значение символа. Теперь мы можем сказать, что жвачка – это телевизор для рта.

(«Образ, или Что случилось с Американской Мечтой», 1962)

Железная леди и железные девы

5 февраля 1975 года обозревательница лондонской «Дейли миррор» Марджори Прупс опубликовала статью о Маргарет Тэтчер, которая тогда возглавляла консервативную оппозицию. Статья называлась «Железная дева», что звучало не слишком-то лестно: так именовали старинное орудие пыток. (Отсюда, кстати, название знаменитой «металлической» группы «The Iron Maiden».) Однако широкого распространения это прозвище не получило; может быть, потому, что Тэтчер не стала еще звездой первой величины.

Год спустя, 19 января 1976 года, Тэтчер выступила на одном из собраний консерваторов с речью «Пробудись, Англия!». «Русские, – заявила она, – стремятся к мировому господству» и «ставят пушки выше масла». Поэтому: никакого сокращения военных расходов и неустанное укрепление НАТО.

24 января «Красная звезда» ответила на это статьей капитана Юрия Гаврилова «“Железная дама” стращает…» «Железной дамой», утверждал капитан, «именуют ее [т. е. Тэтчер] в ее собственной стране».

На другой день в лондонской «Санди таймс» «железную даму» перевели как «Железная Леди» («The Iron Lady»). Это прозвище утвердилось немедленно.

Тэтчер оно не понравилось. В предвыборной речи 31 января она вопрошала:

– Леди и джентльмены, вот я стою перед вами в своем красном вечернем платье, с мягким макияжем и волнистой прической. Железная леди западного мира? Рыцарь холодной войны? Хорошо, пусть будет так – если речь идет о моем стремлении защитить ценности и свободы, фундаментальные для нашего образа жизни.

Но, поразмыслив, Маргарет приняла это наименование. Для своей избирательной кампании 1979 года она выбрала слоган:

Британии нужна Железная леди

Капитан Гаврилов вышел в отставку в звании подполковника. В 2006 году к нему приезжали британские журналисты, изучавшие историю оборота «Железная леди». Беседа прошла в теплой, дружественной обстановке.

Но что же такое «Железная дева», с которой эта история началась? Считается, что она представляла собой железный шкаф с дверцами, утыканный внутри стальными шипами. Шипы вонзались в тело жертвы, однако не убивали ее сразу – чтобы пытаемый признался в возводимых на него обвинениях. Сам же шкаф имел форму женщины. Такие устройства появились будто бы в XVI веке; наиболее известна «Железная дева из Нюрнберга», высотой больше двух метров и шириной почти в метр. Увидеть ее можно только на картинках – в 1944 году союзная авиация уничтожила ее вместе с замком, в котором она находилась.

Однако историки считают рассказы о «Железных девах» позднейшей легендой, а «Нюрнбергскую Железную деву» – подделкой XIX века. В Средние века в Германии применялся лишь «плащ позора» из дерева и олова, но без шипов. Его носили в качестве наказания браконьеры и проститутки.

А первой легендой подобного рода был рассказ о спартанском тиране Набисе (207–192 гг. до н. э.). Придуманный им аппарат имел вид женщины, сидящей на стуле, и назывался Апегой, по имени жены тирана. С приближением осужденного Апега вставала и закидывала ему на спину обе свои руки, утыканные, как и ее грудь, острыми шипами.

Зато наверняка существовала «Шотландская дева» («Scottish Maiden») – прабабушка гильотины. В Шотландию ее завез граф Мортон, регент при несовершеннолетнем короле Иакове VI. В 1581 году на «Шотландской деве» казнили самого Мортона.

Железный занавес

5 марта 1946 года в городок Фултон (штат Миссури) прибыл президент Гарри Трумэн вместе с Уинстоном Черчиллем. Единственной достопримечательностью Фултона, не считая психиатрической больницы, был Уистминстерский колледж, присвоивший Черчиллю степень почетного доктора. По этому случаю он произнес речь, которую историки назвали Фултонской. Именно здесь прозвучала фраза:

– От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес. По ту сторону занавеса все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы – Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София. Все эти знаменитые города и население в их районах оказались в пределах того, что я называю советской сферой.

После Фултонской речи «железный занавес» мгновенно вошел в железный набор ходячих речений. И почти сразу же историки и филологи занялись его родословной.

В театрах железный занавес появился с конца XVIII века, сначала во Франции, затем в Англии. Уже в 1819 году это выражение встречалось в переносном смысле: «…Мы пересекли реку Бетва, и словно железный занавес опустился между нами и ангелом мщения; смертность [от холеры] пошла на убыль» (Джордж О. Фицкларенс, «Журнал путешествия через Индию и Египет в Англию»).

Самый ранний пример использования «железного занавеса» в роли политической метафоры обнаружил британский историк Патрик Райт, автор книги «Железный занавес: От театральной сцены до холодной войны» (2007). Речь идет об эссе Вернон Ли «Рождественская музыка Баха в Англии и Германии», опубликованном в № 1 лондонского ежемесячника «Jus Suffragii» («Право голоса») за 1915 год.

Вернон Ли (1856–1935) известна прежде всего своими эссе об искусстве. В числе ее друзей были Оскар Уайльд, Бернард Шоу и Генри Джеймс. Ли играла видную роль в движении за избирательные права женщин и в пацифистском движении.

В ее эссе «железный занавес» – прежде всего психологический барьер между населением воюющих блоков, барьер, созданный «пропагандой ненависти» с обеих сторон. Этой ненависти противостоит великая европейская культура, олицетворяемая музыкой Баха, которую автор статьи слушает в лондонской церкви Темпл:

Никогда еще мы и они не были так близки, так похожи и так сродни друг другу, как в эту минуту, когда военные жестокости и взаимные обвинения – этот ужасный железный занавес Войны (War’s monstrous iron curtain) – так безнадежно отрезали нас друг от друга.

В марте 1915 года французский романист Пьер Лоти, член Французской академии, посетил бельгийскую королевскую чету в приморском городке Де-Панн (Фландрия). Его сообщение об этом визите появилось в парижском еженедельнике «L’Illustration» 24 апреля 1915 г. Королева Елизавета по происхождению была баварской принцессой, однако пользовалась популярностью у бельгийцев и после начала войны.

«Я, – пишет Лоти, – позволил себе напомнить, что баварцы в немецкой армии обеспокоены преследованиями бельгийской королевы»; они возмущены тем, что «Чудовище» (так Лоти именует кайзера) сделало детей королевы целью немецкой артиллерии. После паузы королева ответила:

– Этому конец… Между ними и мною – железный занавес (rideau de fer), который опустился навсегда.

В октябре того же 1915 года в Нью-Йорке вышла книга Джорджа Уошингтона Крайла «Механистический взгляд на войну и мир». Крайл был выдающимся хирургом и некоторое время заведовал хирургическим отделением Американского госпиталя в Нейи под Парижем. В 4-й главе книги говорилось:

Мы не можем обвинять ее [Германию], мы должны ее понять. Предположим, что (…) Мексика – богатое, культурное и воинственное государство с сорокамиллионным населением, глубоко укоренившейся обидой и железным занавесом на своих рубежах. (…) Предположим далее, что так продолжается сорок четыре года.

Перед нами, разумеется, аллегория отношений между Германией и Францией после франко-прусской войны 1870–1871 гг., хотя о сорока четырех годах «железного занавеса» говорить не приходится; до 1914 года Европа не знала ничего похожего на непроницаемые барьеры между государствами.

У нас хорошо известна миниатюра Василия Розанова «La Divina Commedia» («Божественная комедия»):

С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.

– Представление окончилось.

Публика встала.

– Пора одевать шубы и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось.

(«Апокалипсис нашего времени», вып. 8–9, лето 1918)

Легко заметить, что у Розанова «железный занавес» – не пространственная, а временна́я метафора: занавес символизирует не изоляцию России от остального мира, а непоправимый разрыв между двумя эпохами.

В 1920 году в Лондоне вышла книга Этел А. Сноуден «Через большевистскую Россию» – отчет о поездке в Москву делегации британских лейбористов. Описывая свое прибытие в Петроград, Сноуден замечает: «Наконец мы оказались за “железным занавесом”». У Сноуден «железный занавес» – синоним антибольшевистского «санитарного кордона», сооруженного странами Запада.

После Версальского мирного договора (1919) выражение «железный занавес» неоднократно применялось к послевоенной Германии, оказавшейся в политической и экономической изоляции.

21 октября 1927 года в еженедельнике «The New Leader», органе Независимой лейбористской партии, была опубликована статья Чарлза Родена Бакстона, недавно вернувшегося из Советской России, озаглавленная «За российским занавесом». В начале статьи цитировался фрагмент о «железном занавесе» из эссе Вернон Ли, а значит, оно не было забыто и в двадцатые годы.

13 января 1930 года в «Литературной газете» появилась крайне любопытная корреспонденция Льва Никулина из Парижа, озаглавленная «Железный занавес». К этому времени советские власти резко ограничили культурный обмен с Западом, который и ранее был под жесточайшим контролем. Никулин – разумеется, в максимально осторожной форме, – подверг сомнению этот курс:

Нужно сказать прямо: то обстоятельство, что советские писатели в последнее время редко появляются или совсем не появляются за границей, вредит нашему делу на Западе. (…)

Когда на сцене пожар, сцену отделяют от зрительного зала железным занавесом. С точки зрения буржуазии в Советской России двенадцать лет длится пожар. Изо всех сил нажимая рычаги, там стараются постепенно опустить железный занавес, чтобы огонь не перекинулся в партер. С буржуазной точки зрения это понятно, но непонятно, когда с нашей стороны азартные и малоумные люди пытаются также нажимать рычаги и опустить этот же занавес, железный занавес между Советским Союзом и Западной Европой.

Это, вероятно, единственный случай, когда в советской печати намекалось на сооружение советскими властями «железного занавеса» между СССР и Западом, пусть даже речь шла только о сфере культуры.

Высказывания о «железном занавесе», начиная с 1915 года, оставались лишь эпизодами, да и сам «занавес» означал в них не одно и то же. Положение изменилось в конце Второй мировой войны.

18 февраля 1945 года в нацистском еженедельнике «Das Reich» («Рейх») была опубликована корреспонденция из Лиссабона, озаглавленная «За железным занавесом» и подписанная буквами «cl». Это был отклик на Московскую и Ялтинскую конференции держав-союзников:

Железный занавес есть свершившийся большевистский факт; он опустился над Юго-Восточной Европой, несмотря на то что Черчилль перед выборами Рузвельта пошел на поклон в Москву. И, несмотря на конференцию трех держав, он неудержимо опускается над Восточной Европой за эйзенхауэровским фронтом. (…) Государственный департамент и Форин-офис состязаются в изыскании дипломатических трюков, чтобы создать у себя дома впечатление, будто железный занавес каким-то образом еще послужит западным державам, прежде чем вся Европа исчезнет за ним. (…) Однако за их спиной уже стоит московский режиссер следующего акта принуждения Англии и Америки к коммунизму.

Именно здесь впервые появляется образ «железного занавеса» как барьера, которым СССР со своими сателлитами отгораживается от Запада. (Заметим, что следующая корреспонденция из Лиссабона называлась «Сталинский “новый порядок”».)

В 2015 году в газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг» было названо – со слов военного историка Георга Мейера – имя лиссабонского корреспондента «Das Reich». Им оказался немецкий предприниматель Макс Вальтер Клаусс (1901–1988). В 1952 году он опубликовал книгу «Путь к Ялте: Ответственность Рузвельта». Однако высказывалось предположение, что «железный занавес» появился в корреспонденции из Лиссабона не только с ведома Геббельса (иначе быть не могло), но и при его непосредственном участии.

Неделю спустя, 25 февраля, «Das Reich» опубликовал большую статью Геббельса «2000-й год» – печатный вариант его речи 22 февраля. Здесь министр пропаганды выступил в роли футуролога. Если Германия проиграет войну, утверждал он, СССР немедленно отгородит Восточную и Юго-Восточную Европу от остального мира «железным занавесом», «за которым начнется массовое избиение народов, да еще, вероятно, под аплодисменты лондонской и нью-йоркской еврейской печати». Выживут лишь массы «рабочего скота», которые будут знать о западном мире лишь то, что Кремль сочтет для себя полезным. В 1948 году, предрекает Геббельс, к власти в США придет республиканец-изоляционист. Он вернет американские войска домой, после чего СССР легко выиграет Третью мировую войну, подчинив себе всю Европу. «Железный занавес снова опустится над этой трагедией народов, масштабы которой будут еще более грандиозны».

30 апреля Гитлер покончил с собой. 1 мая его примеру последовал Геббельс, а 2 мая по радио выступил граф Шверин фон Крозиг – премьер-министр последнего правительства III рейха. В частности, он заявил:

– На Востоке неумолимо продвигается вперед железный занавес, за которым мир не видит творящегося там опустошения.

На другой день изложение речи появилось в английской печати, однако выражение «eiserner Vorhang» («железный занавес») было переведено как «iron screen» («железный экран»).

Очень скоро – 12 мая и 4 июня – «железный занавес» появился в секретных телеграммах Черчилля Трумэну: «Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него»; «Между нами и всем тем, что находится восточнее, опустится железный занавес».

Летом 1946 года член редколлегии «Правды» Давид Заславский, процитировав Фултонскую речь и статью «2000-й год», резюмировал: «Совпадение полное: Черчилль повторил Геббельса»; «Перед своим издыханием Геббельс словно напутствовал будущих антисоветских клеветников» («Лобызание Геббельса», «Правда», 1 августа 1946 г.).

Черчилль был видной фигурой мировой политики с конца Первой мировой войны. Выражение «железный занавес» он вполне мог услышать или прочесть еще в 1920-е годы. Но именно в нацистском еженедельнике «железный занавес» впервые получил значение барьера, воздвигнутого Кремлем между Восточным блоком и Западным.

Символическим концом «железного занавеса» стало разрушение Берлинской стены в ноябре 1989 года. Зато продолжают выходить книги, в заглавии которых имеется выражение «бамбуковый занавес». Оно появилось в политическом языке в конце 1940-х годов и относилось к коммунистическому Китаю.

Женщина не имеет души

В «Преступлении и наказании» петербургский студент Разумихин говорит Раскольникову:

– Вот тут два с лишком листа немецкого текста, – по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек? Ну и, разумеется, торжественно доказывается, что человек.

Точно ли такая книга существовала? Да, существовала. Только вышла она за три с половиной века с лишним до «Преступления и наказания».

В 1595 году в немецком городке Цербст был опубликован анонимный латинский трактат «Новое рассуждение против женщин, доказывающее, что они не люди». Его автором считается немецкий гуманист Валенс Ацидалий, умерший в том же году в возрасте 28 лет. Трактат этот был пародией на богословские рассуждения анабаптистов – самого радикального крыла протестантов, отрицавших божественную природу Христа. Пародия удалась блестяще: даже люди ученые приняли ее всерьез. В том же году лютеранский богослов Симон Гедик издал контр-трактат «В защиту женского пола», где «торжественно доказывалось», что женщина – человек. Затем оба трактата неоднократно перепечатывались под одной обложкой.

В 1647 году вышел итальянский перевод «Нового рассуждения» – под заглавием «О том, что женщина не принадлежит к человеческому роду». Четыре года спустя папа Иннокентий X включил это издание в перечень запрещенных книг, а Элена Кассандра Таработти (ныне ее причисляют к предшественницам феминизма) написала книгу «О том, что женщина принадлежит к человеческому роду».

Все это лишь способствовало популярности трактата Ацидалия. В 1666 году он был упомянут в книге Ферранте Паллавичино «Душа» – но теперь уже под новым, никогда не существовавшим заглавием: «О том, что женщина не имеет души и не принадлежит к человеческому роду, как следует из многих мест Священного Писания». Так родилась формула «Женщина не имеет души».

В 1673 году вышло в свет «Рассуждение о полигамии» на латинском языке. Его автором был Иоганн Лейзер, немецкий лютеранский пастор и военный капеллан датской армии. Полигамия в «Рассуждении…» одобрялась, поэтому автор укрылся под псевдонимом. В защиту многоженства Лейзер приводил довод о неполноценности женщины по сравнению с мужчиной, а в подтверждение сослался на II Маконский собор 585 года – один из поместных соборов франкской (затем французской) церкви. Дескать, на этом соборе рассматривался вопрос о том, можно ли считать женщину человеком, и епископы ответили на него утвердительно лишь после долгих дебатов.

Француз Пьер Бейль включил это сообщение в свой «Исторический и критический словарь» (1695–1702) – первую многотомную энциклопедию. Здесь же упоминалась несуществующая книга «О том, что женщина не имеет души». Отсюда и родилась легенда о Маконском соборе – одна из самых стойких легенд, связанных со средневековым христианством. Наши научные атеисты позаимствовали ее из книги Августа Бебеля «Женщина и социализм» (1883): «Маконский собор спорил в VI столетии о том, есть ли у женщины душа, и решил этот вопрос утвердительно большинством в один голос». Иногда даже указывается точнее: большинством тридцать два голоса против тридцати одного.

Да что там научные атеисты – о такого рода богословских спорах упоминается даже в книге «Интеллектуалы в Средние века» (1957) знаменитого французского медиевиста Жака Ле Гоффа. А в марте 2012 года легенда о Маконском соборе была совершенно всерьез изложена в лекции на телеканале «Культура» в проекте «Academia».

Что же на самом деле произошло в бургундском городке Макон в 585 году? В документах Маконского собора ни о женщине, ни о ее душе не говорится ни слова. Имеется лишь сообщение, появившееся столетие спустя в «Истории франков» Григория Турского, VIII, 20: «Поднялся кто-то из епископов и сказал, что нельзя называть женщину человеком» (т. е. словом «homo», ибо клирики общались между собой на латыни).

Спор шел исключительно о словах: в классической латыни «homo» означало человека вообще, но в Средние века это слово уже применялось по-преимуществу к мужчине. Вопрос был решен незамедлительно ссылками на Святое Писание, в частности, на Книгу Бытия, 1:27: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Сомневавшийся клирик, «получив от епископов разъяснение, успокоился». И до появления пародийного трактата Ацидалия, т. е. до самого конца XVI века, спорить на эту тему никому и в голову не приходило.

Другой, не менее популярный извод той же легенды мы находим в романе Александры Марининой «Иллюзия греха» (1997): «Истинные, правоверные мусульмане (…) считают, что у женщины нет души».

Между тем в Коране неоднократно утверждается обратное, например: «Аллах обещал верующим, и мужчинам и женщинам, райские сады» (сура 9-я, стих 72).