Текст книги "История знаменитых цитат"

Живые позавидуют мертвым

Кто это сказал? В ходу три основные версии:

1. Одноногий Джон Сильвер в «Острове сокровищ».

2. Апостол Иоанн в «Апокалипсисе».

3. Никита Хрущев, угрожая американцам во время Кубинского кризиса.

Все три версии верны – и все три неверны.

Открыв «Остров сокровищ» (1883) в переводе Николая Чуковского (гл. 2), читаем слова Джона Сильвера:

– Через час я подогрею ваш старый блокгауз, как бочку рома. Смейтесь, разрази вас гром, смейтесь! Через час вы будете смеяться по-иному. А те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!

Последняя фраза запомнилась по советским экранизациям романа, а было их целых четыре, включая мультфильм с Джигарханяном – Сильвером.

Однако у Стивенсона нет ни слова «живые», ни слова «позавидуют». В оригинале сказано: «Them that die’ll be the lucky ones» («Тем, кто умрет, еще повезет»). Эта фраза включается в англоязычные словари цитат.

Зато у русских писателей интересующий нас оборот встречался задолго до рождения Стивенсона. В повести Карамзина «Марфа-Посадница» (1803) Марфа предупреждает новгородцев перед битвой с московским войском: «Если возвратитесь побежденные, (…) тогда живые позавидуют мертвым!»

Позже, в «Истории государства Российского», IV, 1, Карамзин напишет о нашествии Батыя: «Живые завидовали тогда спокойствию мертвых».

Летом 1812 года, во время нашествия двунадесяти языков, ржевский помещик Петр Демьянов пророчествовал: «Скоро приидет бо час, егда живые позавидуют мертвым» (согласно «Письмам русского офицера» Федора Глинки).

В «Святочных рассказах» Николая Полевого (1826) речь прямо идет о светопреставлении: «Будет (…) время, когда живые позавидуют мертвым».

Стало быть, изречение взято из Библии? В Библии этих слов нет, хотя есть нечто очень близкое: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них» (Апокалипсис, 9:6); «И ублажил я мертвых (…) более живых» (Екклесиаст, 4:4).

Однако ближайшим источником этого выражения в России был, по-видимому, перевод одной из позднейших версий греческого «Слова о скончании мира и о Антихристе», гл. 27: «Человецы во время оно имут завидети мертвым». «Слово…» ошибочно приписывалось св. Ипполиту Римскому (ок. 170 – ок. 235); его первоначальный текст возник не позднее IV в.

Наконец, нельзя не вспомнить об «Иудейской войне» Иосифа Флавия. Это сочинение об осаде и разрушении Иерусалима римлянами было излюбленным чтением в Древней Руси. В древнерусском переводе при описании жесткостей, которые творила в осажденном городе фанатичная группировка зелотов, говорилось: «живыи блажаху умроших» – «живые восхваляли [участь] мертвых» (кн. IV, гл. 6). А в раннем английском переводе (1767): «Это заставляло живых завидовать мертвым».

По-настоящему популярным на Западе это изречение стало с появлением водородной бомбы. В 1960 году вышел в свет трактат американского футуролога Германа Кана «О термоядерной войне». Его 2-я глава называлась: «Будут ли выжившие завидовать мертвым?» Вопрос этот рассматривался обстоятельно, с таблицами и диаграммами, а ответ давался, в общем-то, отрицательный: окончательной катастрофы не произойдет, процент погибших от прямых и отдаленных последствий войны будет гораздо меньше, чем думают. Кан, вероятно, хотел дать отпор «пораженческим» настроениям в западных обществах («Лучше быть красным, чем мертвым»).

Гораздо дальше шел председатель Мао. На съезде китайской компартии в мае 1958 года он выразил готовность пожертвовать двумя третями человечества, чтобы оставшиеся жили при коммунизме.

Кубинский кризис, поставивший мир на грань ядерной войны, случился осенью 1962 года. А летом следующего года Хрущев, уже окончательно рассорившийся с Мао, заявил:

– Когда говорят, что народ, совершивший революцию, должен начать войну, (…) чтобы (…) на развалинах мира создать более процветающее общество, – это невозможно понять, товарищи! (…) Произойдет такое заражение земной атмосферы, что неизвестно, в каком состоянии будут оставшиеся в живых люди – не будут ли они завидовать мертвым? (речь в Москве 19 июля 1963 г.).

Хрущев, стало быть, не запугивал американцев, а возражал китайцам. Это заявление было встречено на Западе с пониманием. После убийства Джона Кеннеди его вдова Жаклин писала Хрущеву: «Он не раз цитировал в своих речах Ваши слова: “В будущей войне оставшиеся в живых будут завидовать мертвым”».

На Западе этот оборот еще и теперь нередко считают цитатой из Никиты Сергеевича.

У нас же решительно преобладает мнение об авторстве одноногого Сильвера.

Жизнь и любовь по Маркесу

В 2003 году в Рунете появилась подборка под названием «13 фраз о жизни» с подписью: «Габриэль Гарсиа Маркес». Успех ее оказался феноменальным, особенно среди женской части Рунета.

Вот они, эти тринадцать правил (без исправления языковых шероховатостей неведомого переводчика):

1. Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой.

2. Ни один человек не заслуживает твоих слез, а те, кто заслуживают, не заставят тебя плакать.

3. Только потому, что кто-то не любит тебя так, как тебе хочется, не значит, что он не любит тебя всей душой.

4. Настоящий друг – это тот, кто будет держать тебя за руку и чувствовать твое сердце.

5. Худший способ скучать по человеку – это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим.

6. Никогда не переставай улыбаться, даже когда тебе грустно, – кто-то может влюбиться в твою улыбку.

7. Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты – весь мир.

8. Не трать время на человека, который не стремится провести его с тобой.

9. Возможно, Бог хочет, чтобы мы встречали не тех людей до того, как встретим того единственного человека. Чтобы, когда это случится, мы были благодарны.

10. Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было.

11. Всегда найдутся люди, которые причинят тебе боль. Нужно продолжать верить людям, просто быть чуть осторожнее.

12. Стань лучше и сам пойми, кто ты, прежде чем встретишь нового человека и будешь надеяться, что он тебя поймет.

13. Не прилагай столько усилий, все самое лучшее случается неожиданно.

«13 фраз» появились в латиноамериканской и англоязычной печати около 2000 года. Увы, ни одна из них в романах прославленного колумбийца не ночевала.

Первая фраза подборки с давних пор была дежурным изречением на свадебных торжествах в США. Это чуть переделанная строфа стихотворения «Любовь» американца Роя Крофта:

 
Я люблю тебя
Не только за то, кто ты есть,
Но еще и за то, кем становлюсь я,
Когда я с тобой.
 

Стихотворение появилось в печати в 1936 году; Маркес был тогда восьмилетним мальчишкой.

Но самой популярной и на Западе, и у нас стала фраза № 7. В более точном переводе она выглядит так:

 
Для всего мира ты лишь один человек,
но для одного человека ты, возможно, весь мир.
 

Она приведена в сборнике стихов чилийского поэта Рафаэля Росенде «Четыре месяца» («Cuatrimesario», 1985) как «где-то вычитанное» изречение.

В некоторых русских подборках «13-ти фраз о жизни» есть еще и 14-я фраза, а вернее, пятистишие-верлибр:

 
Люби так, как будто тебя никогда не предавали.
Работай так, как будто тебе не нужны деньги.
Танцуй так, как будто тебя никто не видит.
Пой так, как будто тебя никто не слышит.
Живи так, как будто живешь в раю.
 

Это, конечно, тоже не Маркес, а английское речение, известное во множестве вариантов. Оно нередко используется как тост. Его источник – песня в жанре кантри «То, что идет от сердца»:

 
Пой так, словно тебе не нужны деньги.
Люби так, словно твое сердце никогда не ранили.
Танцуй так, словно тебя никто не видит,
И живи так, словно ты в земном раю.
 

(«Come from the Heart» (1987), авторы: Сьюзанна Кларк и Ричард Ли)

Жизнь как смертельная болезнь

Английский поэт и эссеист XVII века Эйбрахам Каули в послании «К д-ру Скарборо» (1656) говорил:

Недуг неисцелимый – жизнь.

(Live is an incurable disease.)

В XIX веке эту мысль продолжил американский эссеист Оливер Уэнделл Холмс-старший:

Жизнь – смертельный недуг, и к тому же чертовски заразный.

(«Самодержец утреннего застолья», 1872)

В 1921 году Джордж Бернард Шоу писал:

Жизнь – это болезнь. Единственная разница между людьми – это стадия болезни, на которой они находятся.

(философская пьеса «Назад к Мафусаилу»)

Английскому драматургу вторит Фердинанд, один из трех товарищей в романе Ремарка (1936):

– Братья, жизнь – это болезнь, и смерть начинается с самого рождения.

С шестидесятых годов западное студенчество ударилось в философию, помещая плоды своих раздумий на стенах. В 1968 году в Принстонском университете (США) была замечена настенная надпись:

Жизнь – наследственная болезнь.

В 1980 году английский журналист Найджел Рис опубликовал настенную надпись с новым поворотом старой темы:

Жизнь – это болезнь, передающаяся половым путем.

Год спустя вышел роман канадской писательницы Маргарет Атвуд «Телесные повреждения». Героиня, подавленная ощущением собственной смертности, вспоминает надпись, увиденную ею на стене мужского туалета (надо полагать, университетского):

Жизнь – это просто еще одна социальная болезнь, передающаяся половым путем.

А в финале романа новозеландки Мэрилин Дакуорт «Антисоциальное поведение» (1984) появилась сентенция:

Жизнь – это смертельная болезнь, передающаяся половым путем.

(Life is a sexually transmitted terminal disease.)

Именно в этом виде фраза цитируется чаще всего.

Год спустя появился еще один вариант, который обычно приписывают шотландскому психиатру Ронни Лангу (1927–1989):

Жизнь – это болезнь со стопроцентно летальным исходом, передающаяся половым путем.

Россиян познакомил с этой сентенцией фильм Кшиштофа Занусси «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» (2000).

У нас хорошо известно изречение: «Жить вредно. От этого умирают». Обычно оно цитируется как афоризм Станислава Ежи Леца, но это не вполне точно; в «Непричесанных мыслях» Леца (1957) буквально сказано: «Жить очень вредно. Кто живет – умирает».

Зато в точности то же выражение мы находим в стихотворной комедии Веры Инбер «Союз матерей» (1938):

 
Один мне прямо так и сказал,
Когда я просил у него веронал:
«Жить вредно, от этого умирают».
А сам, между прочим, был очень стар.
 

У немцев в ходу заключительный стих эпиграммы Эриха Кестнера, опубликованной не позднее 1947 года: «Das Leben ist lebensgefährlich», что можно перевести как:

Жить крайне опасно для жизни.

За Родину, за Сталина!

В 1953 году, в год смерти вождя народов, вышло 1-е издание учебника А. Кайева для педвузов «Русская литература». Будущим словесникам сообщалось, что клич «За Родину, за Сталина!» является «продуктом народного творчества» и «вошел во многие песни, частушки, сказы». Насчет песен автор учебника не соврал, а в остальном покривил душой.

Хотя призыв «За Родину, за Сталина!» неразрывно связан с Великой Отечественной, появился он почти на четыре года раньше – как лозунг к выборам в Верховный Совет СССР 12 декабря 1937 года. Позднее, в том числе в 1940 и в 1950 годах, он изображался на предвыборных плакатах.

Не прошло и года, как этот продукт агитпропа был призван на военную службу. В сентябре 1938 года в печати появились статьи о боях с японцами за озеро Хасан, шедших с 29 июля по 8 августа. Здесь лозунг впервые получил значение боевого клича: «“Вперед, за Родину, за Сталина!” – кричим мы с командиром во весь голос», – писал заместитель политрука Г. Сазыкин в «Правде» от 1 сентября.

Вскоре дошло и до песен. Летом 1939 года появилась песня «Авиационная» на слова В. Лебедева-Кумача, с припевом:

 
Мы, соколы советские,
Готовы в час любой
За Родину! За Сталина!
В последний грозный бой!
 

Песня была написана для фильма «Эскадрилья № 5» («Война начинается»). В этом кинопроизведении советские ВВС, получив сообщение о готовящемся нападении Германии, уничтожают вражеский воздушный флот на его собственных аэродромах.

Тогда же Лев Троцкий из-за границы откликнулся на появление нового лозунга:

«[Наша] “защита СССР” будет, разумеется, как небо от земли, отличаться от официальной защиты, которая ведется ныне под лозунгом: “за родину, за Сталина!” Наша защита СССР ведется под лозунгом: “за социализм, за международную революцию, против Сталина!”» (статья «СССР в войне», датирована 25 сентября 1939 года, опубликована в «Бюллетене оппозиции», № 79/80).

В 1941 году «Воениздат» выпустил сборник «Бои в Финляндии» о советско-финской войне 1939–1940 гг. Сборник формально носил документальный характер, однако в предисловии честно указывалось, что «в собирании и литературной обработке материалов приняли участие писатели и журналисты», – т. е. мы имеем дело с творчеством все того же агитпропа. Здесь многократно упоминается, как командиры поднимают в атаку солдат призывом «За Родину! За Сталина!».

Итак, к июню 1941-го боевой лозунг «За Родину! За Сталина!» был уже готов и обкатан. Тем удивительнее, что в речи Вячеслава Молотова по радио 22 июня прозвучал лозунг, весьма от него отличающийся:

– Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу [курсив мой. – К.Д.].

Молотов, вероятно, чего-то не понял. Правильную установку дал на другой день в «Правде» видный пропагандист Емельян Ярославский в статье «Великая отечественная война советского народа». (Заметим, что именно ему и принадлежит это наименование войны.) Ярославский указывал:

«С кличем “За родину, за Сталина!” шли и пойдут бойцы, командиры и политработники Красной Армии в бой (…)» (курсив мой. – К.Д.).

Установка была выполнена. Лозунг «За Родину, за Сталина!» стал обычным в официальных приказах, в описаниях боевых подвигов представленных к награждению воинов и, разумеется, в широкой печати.

Отдельный вопрос: в самом ли деле бойцы шли в атаку с этим кличем? Анатолий Черняев, фронтовик, а затем «помощник генсеков» от Брежнева до Горбачева, утверждал: «Никто не кричал в атаке: “За Родину! За Сталина!” Это пропагандистская ложь. Любой честный фронтовик подтвердит» (приведено в «Новой газете» от 12 апреля 2010 г.).

Однако немало ветеранов, доживших до наших дней, утверждают обратное. Что это – историческая правда или аберрация памяти? Вероятно, истина где-то посередине.

На сайте «Я помню» (iremember.ru.), где собраны воспоминания ветеранов Великой Отечественной, клич «За Родину! За Сталина!» чаще всего вкладывается в уста комиссаров и политруков. Автоматчик Ипполит Гурьев, который пошел на фронт добровольцем и для которого «Родина и Сталин были одно понятие», вспоминает: «[В атаке] крик “Ура!” – это был очень мало присутствующий звук. В основном присутствовал звериный крик и мат. (…)“За Родину, за Сталина” чаще кричал кто-нибудь из политработников, кто-нибудь из бравых командиров».

Лозунг «За родину!» широко использовался в Гражданской войне, но это был лозунг «белых». Лозунг «За Родину, за Сталина!» ближе к монархическому лозунгу «За веру, царя и отечество», однако имя конкретного царя в XIX веке боевым лозунгом не служило.

В кличе «За Родину, за Сталина!» имя «Сталин», по сути, выступает в роли имени некоего божества – хранителя и олицетворения родины. Для многих людей военного поколения Сталин был и остался таким божеством.

Для многих, но не для всех. К 22 июня 2010 года в Петербурге появились плакаты с лозунгом «За Родину! Без Сталина». На плакате была размещена фотография ветерана войны Аркадия Забежинского, утверждавшего: «Никогда, нигде в окопах не слышал, как солдаты кричали “За Сталина!”».

Загадочная русская душа

В 1963 году, на исходе хрущевской эпохи, у Евгения Долматовского сочинилось стихотворение. Стихотворение называлось «Загадочная русская душа»:

 
О ней за морем пишутся трактаты,
Неистовствуют киноаппараты.
 
 
Усилья институтов и разведок
Ее понять – не стоят ни гроша.
 

Вера в то, что все разведслужбы мира только и думают, как бы разгадать тайну русской души, еще долго будет согревать наши сердца. Но возникла эта вера не сразу.

До 1880-х годов русская душа мало интересовала Европу. Замечена она была лишь благодаря переводам романов Тургенева, Толстого и, разумеется, Достоевского. Немалую роль сыграло и военно-политическое сближение Франции, Англии и России (т. н. «Сердечное согласие», более известное у нас под именем Антанта).

Зарождение интереса к «русской душе» отразилось прежде всего в работах двух французских авторов: историка Анатоля Леруа-Больё и критика Эжена де Вогюэ.

Согласно Леруа-Больё, русской натуре свойственны «всякого рода контрасты, резкие перепады настроений, мыслей и чувств». «Русская душа легко переходит от апатии к бурной деятельности, от мягкости к гневу, от подчинения к бунту; кажется, во всем она впадает в крайность. То смиренный, то вспыльчивый, то апатичный, то порывистый, то бодрый, то угрюмый, то равнодушный, то страстный, русский едва ли не в большей степени, чем все остальные, знаком с изменчивостью холода и тепла, штиля и шторма» («Империя царей и русские», т. 1, 1881).

Де Вогюэ, как и Леруа-Больё, говорил не столько о загадочности русской души, сколько о ее противоречивости и «текучести»: русская душа склонна к мистицизму, но в то же время «непостоянная душа русских плывет по воле волн сквозь все философские течения и все заблуждения, останавливаясь то на нигилизме, то на пессимизме» (предисловие к книге «Русский роман» (1886); перевод С. Ю. Васильевой).

В новелле де Вогюэ «Зимние рассказы» (1885) русская душа – «это котел, в котором бродят самые разные ингредиенты: печаль, безумие, героизм, слабость, мистика и здравый смысл (…). Если б вы знали, как низко эта душа может упасть! Если б вы знали, как высоко она может взлететь! и как неожиданны эти переходы!».

Но уже в 1890-е годы французские и английские авторы все больше склоняются к пониманию «русской души» как загадочной. «Его [Пушкина] живость и жизнерадостность словно молниями пронзают смутные и мистические глубины русской души», – писал Жак Фляш в очерке «Великий русский поэт: Александр Пушкин…» (1893).

3 мая 1902 года в лондонском еженедельнике «Saturday review» появился очерк Артура Саймонса «Русская душа: Горький и Толстой». Горьковский роман «Фома Гордеев» английский критик назвал «хаотичной, но любопытной книгой», которую стоит прочесть хотя бы ради того, «чтобы узнать что-то еще о таинственной русской душе (the mysterious Russian soul)».

Хотя выражение «загадочная русская душа» появилось на Западе, близкий круг представлений можно найти у Тютчева («Умом Россию не понять…» (1866) и ряд других стихотворений).

А в романе Достоевского «Идиот» (1868, ч. II, гл. 5) читаем: «В русскую душу, впрочем, он [Мышкин] начинал страстно верить. О, много, много вынес он совсем для него нового в эти шесть месяцев, и негаданного, и неслыханного, и неожиданного! Но чужая душа потемки, и русская душа потемки; для многих потемки» (курсив мой. – К.Д.). В Германии начала XX века эти слова цитировались как «русская душа – загадка [ein Rätsel]».

В 1915 году в Москве вышла книжечка Николая Бердяева «Душа России», целиком посвященная «тайне русской души» и ее «загадочной противоречивости». «Почему, – вопрошал автор, – самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни?» И отвечал: «Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере», и т. д.

На рубеже XIX–XX веков «русская душа» и «славянская душа» использовались как синонимы. Леруа-Больё в очерке «Лев Толстой» (1910) писал: «Славянская душа, и особенно русская душа, все еще остается наивной и юной».

Американский критик Мэтью Джозефсон в предисловии к сборнику записных книжек и писем Чехова (Нью-Йорк, 1948) замечает:

«Довольно долго было весьма модно, едва речь заходила о русском национальном характере или о русской литературе, рассуждать на ученый манер о “загадочной славянской душе”. Такого рода пускание пыли в глаза было очень даже в ходу на исходе прошлого века, когда широкая западная публика впервые открыла для себя Толстого и Достоевского. Но к 1917 году многие рассказы и пьесы Антона Чехова были наконец переведены на английский; тогда-то мы и узнали, что русская душа не более загадочна, чем душа обитателя пригородов Лондона или Бруклина».

Ксения Куприна вспоминала о Париже 1920-х годов: «Мода на русских вообще быстро прошла, и загадочная “русская душа” продолжала звучать только в русских да в многочисленных ночных кабаках» («Куприн – мой отец», 1979).

Только ли наша душа так загадочна? Ницше, к примеру, писал о «загадках, которые задает [иностранцам] (…) природа немецкой души» («По ту сторону добра и зла» (1886), VIII).

Вероятно, есть и другие весьма загадочные национальные души. Но едва ли кто, кроме нас, так гордится своей загадочностью. Хотя в упомянутом выше «Идиоте» сказано: «Нет, не “русская душа потемки”, а у него самого на душе потемки».