Текст книги "Десница великого мастера"

XXVI

Гиршел с удивлением смотрел на царя, который вы красил бороду хной.

– А знаешь, Георгий, ты очень похож на Аль-Хакима. У халифа такая же рыжая борода. Сарацины могут принять тебя за его родного брата.

– Мой дед Давид Куропалат помогал кесарю в вой нах против сарацин. Отец, Баграт Куропалат, очень любил женщин. Быть может, он встречался с матерью халифа.

Гиршел улыбнулся.

– Забыл тебе рассказать: как раз в ту ночь, когда мы избили сарацинских воинов, халиф Аль-Хаким вышел погулять и бесследно исчез. И добавил:

– Так что ты можешь объявить себя богом сарацин. Оба они расхохотались.

Шли вверх по Арагве.

– Да хранит тебя бог, Гиршел, не проговорись об этом, не то католикос обвинит меня в новом святотатстве.

Остановились.

Мимо стремилась бешеная Арагва. Она мчала с собой вырванные с корнем пихты, глыбы льда, утонувших овец. Река несла двух буйволов с ярмом на шее. У несчастных животных только головы торчали над водой, они жалобно ревели, глядя на берег.

Иногда один из них с усилием вскидывал вверх ярмо, и тогда другой погружался в воду.

– Вот так же судьба иногда впрягает в одно ярмо двух человек, – сказал Георгий.

– И топит одного или другого, – добавил Гиршел,

– Но может погубить и обоих, – ответил Георгий. Какие-то юноши на берегу скинули с себя одежды и

вплавь бросились за уносимыми рекой животными.

– В юности мы с тобой переплывали Арагву, а теперь прыть уже не та, – сказал Гиршел двоюродному брату.

Георгий вспомнил всегдашние состязания в мужестве с другом своей юности.

– А почему бы не попробовать? Если ты переплыл позавчера Куру, почему бы мне не одолеть Арагвы.

– Должен тебе признаться, что в ту ночь вода в Куре была не так-то уж высока.

Георгий снова посмотрел в сторону Арагвы. Парни догнали буйволов. Георгий обрадовался – он любил буйволов. Всегда удивляло его, почему так печально ревут эти сильные животные.

Он поделился своими мыслями с Гиршелом.

– А ты как думаешь, – сказал Гиршел, – сильному приходится труднее. Вот почему так грозен оскал льва, тигра и гепарда. Белки, мыши и барсуки шмыгают вечно веселые. В Аравии мне приходилось слышать, как ревут львы. Выйдет лев в пустыню и ревет. Как громовые раскаты, разносится вокруг его скорбный рев, он ужасом сковывает душу.

Гиршел пристально посмотрел на дом с террасой.

– Помнишь, Георгий, как мы сбежали от дядьки? Какие-то пьяницы напоили нас, потом к нам пристал горбун и завлек к распутницам. Нас оттуда выгнали старики – как вы смели, мол, щенята, явиться сюда! Цыкнули на нас, мы смутились, пришлось уйти…

Георгий расхохотался. На террасе дома и теперь сидели женщины и смотрели на разлившуюся Арагву. Какие-то юноши тащили из воды невод. Георгий и Гиршел стали над уступом.

Рыбаки раскрыли невод, и форели заплясали на берегу.

– Угостите нас рыбой! – кричали им сверху девушки. Парнишка приставил к животу форель. Девушки с

хохотом удрали.

Гиршел внимательно, рассматривал улицы, сады и террасы. Вспоминал на каждом шагу свое детство. Они устраивали петушиные бои, тайком уходили из дому на масленицу ряжеными, а в сочельник бегали колядовать и, несмотря на воркотню воспитателя, все же шли рыбачить к Арагве, Ловили садками и метали гарпуны. Зимой возводили снежные башни и штурмовали их.

Беседуя, дошли они до Санатлойского квартала.

Когда проходили мимо дворца Хурси, Гиршел, как мальчишка, пристал к Георгию:

– Все равно ведь мы похожи на простолюдинов, – заглянем в ворота дворца, хоть издали посмотрим на пховских девушек.

Георгий и сам был не прочь проникнуть во дворец, но не в присутствии Гиршела. Гость настаивал на своем.

– Может, случайно, хотя бы издали увидим Шорену, – просил он.

Георгий призадумался: «А вдруг он иначе поймет мое нежелание?» – и повел Гиршела в сад дворца Хурси. На балконе было темно. Неожиданно залаяли собаки. Навстречу вышла в сад пховка, невысокая, рябая.

– Добрый вечер,-приветствовала она гостей. Спросили, где Шорена. Женщина замялась. – Монах Афанасий взял Шорену и ее прислужниц в Зедазени на богомолье. Дома осталась одна Вардисахар, она не могла ехать в тот день, была нездорова. Могу позвать ее, если угодно, – сказала рябая женщина.

У них не было желания видеть Вардисахар, и они повернулись было уходить, но пховка не отставала: «Откуда, мол, вы и зачем спрашиваете о моей госпоже».

– Мы кларджетские странники, старые знакомые Колонкелидзе.

– Так подождите немного, Шорена скоро вернется.

– Зайдем в другой раз, – сказал Георгий и направился к выходу на улицу.

Когда шли мимо царских конюшен, Гиршел стал упрашивать, чтобы ему показали царских жеребцов: слыхал, мол, о них, хвалят их очень.

В конюшне стоял запах, который любители лошадей отнюдь не находят неприятным.

Боевые кони заржали, увидев своего хозяина. Георгий любил их безгранично, много испытаний перенесли они, его бранные друзья. Кони были покрыты славными ранами, так же как и молодой их хозяин.

Георгий часто говорил шутя:

– Мы люди, по своей воле убиваем друг друга, но в чем повинны эти бедные животные?

Он подходил к каждой лошади, ласкал, гладил рукой за ушами, трепал гриву, щиколотки, целовал в глаза, называл нежными именами.

Эти прекрасные, верные животные понимали ласку, ржали, фыркали, приветливо мотали головами.

– Тебе говорю, Гиршел, если эриставы свергнут меня с престола, пойду в конюхи и буду смотреть за лошадьми– это даст мне величайшее счастье.

С восторгом разглядывал владетель Квелисцихе боевых коней: меринов, жеребцов, арабских жеребят и текинских кобылиц.

– Знаешь, Георгии, – обратился он к другу детства, – в бою я всегда жалею коней. Сколько раз был готов я вместо коня подставить свою грудь под стрелы врага. Когда Кура унесла Качабураисдзе, я, не жалея себя, бросился за ним, и не только ради него, а ради коня…

Пересекли двор конюшни. В доме конюха Габриэля Кохричисдзе мерцала лучина. Это был обыкновенный деревенский дом с громадным единственным столбом, подпиравшим кровлю. На перекладинах были подвешены окорока, которые коптились в очажном дыму.

Габо суетился в ожидании гостей.

Над очагом, расположенным посреди дома, спускалась цепь, к которой был подвешен гусь. У очага сидела женщина. Она поворачивала гуся, жир стекал в подставленную под ним сковородку. Женщина крылышком смазывала гуся тем же жиром.

Стоял приятный запах. У Георгия и Гиршела разыгрался аппетит.

В хате Габо они застали Китесу, Эстате и незнакомого джавахетского пастуха Ундилаисдзе.

– А ну-ка, узнайте моего гостя, – обратился Георгий к друзьям юности.

Ни Габриэль, ни Китеса, ни Эстате не узнали Гиршела.

Царь не хотел выдавать секрета при чужом пастухе.

– Ну, ладно, – сказал он, – садитесь, давайте сначала выпьем, и потом я представлю вам этого молодца.

Габо влез на чердак и снял оттуда копченый курдюк трехлетней выдержки. И при всем том нищета царила кругом, на стенах висели лоскутья грубой домотканой шерсти, в углу были свалены изодранные мутаки и тюфяки. Три убогие колыбели стояли перед постелью. Дети жалобно пищали.

Мальчуган заливался тонким плачем, который переходил у него в икоту и кашель. Он кашлял и закатывался, как петушок. Женщины, занятые уборкой стола, не обращали на крики ребят никакого внимания. Георгий подошел к ребенку, приласкал его. Приложил указательный палец к подбородку.

– Агу-у-у! Агу-у!

Курдюк положили варить в котел. Гостям подали рыбу с острой подливой. Запах подливы, заправленной сельдереем, раздражал и без того завидный аппетит Гиршела.

Георгий подсел к очагу, взял у женщины крылышко и сам стал медленно смазывать жиром гуся, висевшего над очагом.

– Сколько у тебя детей, тетка?

– У меня? Да у меня двое.

– Близнецы?

– Близнецы, – ответила женщина стыдливо.

– Ну, дай им бог вырасти большими.

Георгий окунул крылышко в сковородку и смазал гуся.

– А чей же третий, тетка?

– Сестра у меня гостит. Этот маленький – ее сын. Бедняжка, заболел коклюшем.

Гиршел жадно поедал сома. Эстате то и дело вносил наполненные вином глиняные кувшины.

– Сегодня я был в гостях у моего побратима, голодом уморил он меня, окаянный! – шутил Гиршел и, свернув тонкий лаваш, обмакнул его в подливу и запустил в рот.

При виде влажных винных кувшинов Георгию тоже захотелось вина. Гиршел передал Эстате очередную чашу.

– Из этой чаши выпьем за здоровье нашего Глахуны, – произнес Эстате.

Георгий взял у друга чашу, поднял ее и сказал:

– Сначала выпейте за здоровье моего гостя Икункелидзе.

Гиршел улыбнулся и ничего не сказал.

– Этот человек приехал в Мцхету жениться. Он переплыл разлившуюся Куру, ибо обычай героев такой: ради возлюбленной быть готовым к любым испытаниям.

Глахуна посмотрел кругом и, убедившись, что женщины вышли, сказал:

– Нет, ребята, неправду я вам сказал. У него в Мцхете живет наложница – из-за нее не пожалел он живота своего.

Габо заметил, что Глахуна соревнуется в выпивке с неизвестным, и шепнул Эстате:

– Подлей водки в вино этому богатырю, а не то он всех нас перепьет.

Затем обратился к Георгию: – Ты налегай на гуся, Глахуна. Помни, это вино обманчиво.

Георгий оторвал ляжку у гуся. Гиршел ел молча. Своими хищными зубами он раздирал мясо, разгрызал кости, облизывая жирные пальцы.

С аппетитом ели и остальные. Кончились тосты за здоровье присутствующих и Домочадцев; Георгий взглянул на Ундилаисдзе и, когда убедился, что тот достаточно пьян, поднял бычий рог и произнес:

– Разрешите, друзья, и мне сказать тост. Помните вы друга нашего детства, племянника матери моей, Гир-шела?

– Как же не помнить, Глахуна, с ним мы не раз рыбачили на Арагве, – ответили все трое.

– Так вот, Гиршел бежал от сарацин и прибыл в Квелисцихе в день пасхи. Выпьем, ребята, за Гиршела. Вы помните, верно, и то, как он когда-то соревновался с нами в выпивке. Будь он теперь с нами, мы бы потешились над ним.

– Э-эх, будь он с нами! – загоготал Габо. Гиршел обнажил крепкие клыки, опорожнил рог и

стал грызть гусиное гузно. Вдруг он покраснел, как-то странно зашатался и выронил жирный кусок в миску. Его затошнило, но он удержался, упершись локтями в колени.

Габо наполнил турий рог до краев.

– Выпьем по обычаю за здоровье царя Георгия. Опорожнили турий рог. Снова стали есть молча.

– Как вы думаете, что ест сейчас этот бедняга, царь Георгий? – спросил Эстате.

– Наверное, как и мы, смакует курдюк трехгодичной выдержки, оленьи шашлыки ему не по карману, – пошутил Ундилаисдзе.

Царь Георгий в самом деле ел в эту минуту курдюк трехгодичной выдержки. Он улыбнулся и вытер ладонью жир с усов. В душе же Георгий испугался, как бы пастух не узнал его. Он подмигнул Габо – закати, мол, пастуху еще один рог. Тамада наполнил рог до краев. – Пью за здоровье твоих домочадцев! – обратился он к Ундилаисдзе. Мухранское вино окончательно сразило джавахетца. Он опустил голову и задремал. Вино все больше разбирало и Гиршела. Но, как и во всем, он состязался со своим родственником и в выпивке.

Стойко пил сам, но следил и за чашами, которые осушал Георгий.

– Соревнование со мной погубит тебя, Икункелид-зе! – крикнул ему Георгий. Одним дыханием опорожнил он огромную чашу и передал ее Гиршелу.

Гиршел лукаво улыбнулся ему. Китеса, Эстате и Габо удивились, что царь пьет сегодня с таким увлечением. Гиршел опьянел. Он стал приставать к Георгию:

– Довольно на сегодня! Пойдем заглянем во дворец Хурси…

Георгий не соглашался. Если они прекратят выпивку, Гиршел обязательно потащит его поглядеть на пхов-ских девушек. Увидев невесту, он не сумеет удержаться и выдаст себя. О них узнает весь город.

Он шепнул Габо, чтобы тот продолжил пирушку. Выпили за упокой усопших, вспомнили друзей, павших в боях. Выпили за духа – покровителя очага.

Встал старый охотник Эстате.

– Эту чашу выпьем мы за того осетра, который сегодня ночью, плывя вверх по Арагве, ищет в пучине свою подругу и мужественно рассекает волны, чтобы догнать ее в Гудамакари.

Тост кольнул в самое сердце Георгия. Почему-то этот осетр напомнил ему Гиршела – «ищет он свою подругу…» Бычий рог снова обошел круг. Георгий принял рог от Гиршела и, выпив, опрокинул его на ноготь большого пальца

Теперь Китеса поднял рог.

– Да здравствует олениха, которую царь Георгий держит в загоне и которая в трубное время зовет желанного друга.

При этом тосте Гиршел вспомнил о Небиере, а Небиера напомнила ему Шорену. Он наклонился к Георгию и опять шепнул ему:

– Если ты не пойдешь со мною, я один пойду к пховским девушкам.

Ревность впилась в сердце Георгия.

– Подожди немного, сейчас пойдем, – ответил он и наполнил турий рог.

– Выпьем за того самца-оленя, который в лесу Сапурцле преследует сейчас свою самку. Если другой самец попытается помешать ему, он рогами распорет своего соперника! – произнес он.

Тост за оленя-самца свалил Гиршела. Его затошнило, он вскочил и в темноте наткнулся на хлебный ларь.

Богатырь повалился наземь.

Четверо мужчин едва доволокли его до навеса, уложили на солому, накрыли буркой. Но бурка Габо едва доходила ему до колен.

Гиршел тут же захрапел.

– Знаете, ребята, кто этот человек? – спросил Георгий друзей своей юности. – Это Гиршел, племянник моей матери.

– Что же ты не сказал нам раньше! Мы не стали бы его так безжалостно накачивать, – сказал Габо с сожалением.

Все трое подошли к Гиршелу и расцеловали спящего.

– Я бы, ребята, давно узнал его, но шрамы на лице ввели, меня, в заблуждение, – сказал Эстате.

Уже вечерело, когда три друга провожали гостя.

– Пойдем в мою конюшню, – пожелал Георгий. Когда вошли в конюшню, Георгий попросил оседлать

золотистого жеребца.

От удивления Габо застыл на месте.

– В такое время седлать коня! Георгий вспылил:

– Царь Георгий приказывает тебе: седлай сейчас же!

Эстате и Китеса, изумленные, глядели на царя.

Наконец, старший по годам Китеса собрался с духом.

– Если ты не скажешь нам, куда хочешь ехать, мы не выполним твоего приказания, – сказал он царю. – Тебе говорят, не болтай лишнего! Сбегай за Уши-шараисдзе и сейчас же доставь его сюда. Хочу ехать сегодня ночью в Зедазени…

– Арагва сегодня как бешеная, невозможно проехать в Зедазени, – увещевал седой Китеса.

– Убей всех нас троих, если тебе угодно, но сегодня ночью мы не отпустим тебя в Зедазени.

Габо положил седло на землю и воскликнул:

– Мы переплывем Арагву! Мы исполним любое твое желание!

– Нет, вы не сможете меня заменить…

– Тогда делай с нами, что хочешь. Не будем седлать коня, – сказал Габо и унес седло.

Китеса стал на колени перед Георгием, умолял его во имя дружбы, просил не оскорблять хлеба-соли и, наконец, заклинал царя памятью матери.

Георгий больше всего на свете любил свою мать. И он смягчился.

– Тогда уходите от меня все, хочу остаться один, – заявил он твердо.

– Ты наш повелитель, розами да будет усеян путь твой, – ответил ему Китеса.

XXVII

Шел Георгий и бормотал непонятные слова. Друзья шагали за ним поодаль. Они видели, как он угрожал кому-то. Прячась за каменные заборы, они следили, куда пойдет царь.

Георгий пересек площадь и свернул влево к дворцу Хурси. Тут все трое вспомнили слухи, ходившие по Мцхете: царь живет с Шореной Колонкелидзе.

Посмотрели друг на друга и отстали от него. Георгий вошел во фруктовый сад. Он взглянул на луну, стоящую над горой Зедазени. Как заснеженные, стояли персиковые и яблоневые деревья, легкий ветерок тихо шептался в их верхушках. Под деревьями трепетали, узорчатые тени ветвей, и идущему по тропинке казалось, что земля колышется.

Запах земли, запах перезимовавших и набиравших новые соки корней, тонкий аромат цветущих персиков разливался вокруг. От выпитого вина Георгий чувствовал прилив необычайной смелости. В эту минуту ему были нипочем и царица и Мелхиседек. Ему было безразлично, что будут о нем говорить злые языки во дворце.

Яркие светильники мерцали во дворце Хурси.

«Наверное, Шорена вернулась из Зедазени», – подумал он.

– Не только с Гиршелом, но даже с отцом моим, Багратом Куропалатом, если бы он поднялся из могилы, даже с ним я не стал бы считаться, – громко произнес Георгий.

На высоком небе звезды нежно мигали фиалковыми ресницами. Георгий чувствовал себя счастливым.

…Он был еще юношей, когда наставник и Мелхиседек женили его на Мариам. Ему навязали ее, как навязывают свахи рябую невесту деревенскому парню.

Он ее никогда не любил!

Георгий осматривал сверкавший белизной фруктовый сад. Вино и нежный аромат цветов обволакивали его сердце. Он опять взглянул на окна дворца, чтобы окончательно убедиться, что Шорена вернулась.

Георгий вошел во двор дворца Хурси. Конюшня была открыта, флигель разрушен, и лишь огромная каменная лестница оставалась нетронутой.

Он достиг середины лестницы, не встретив ни слуг, ни собак.

«Нечего сказать, хорошо стережет пховских пленниц полоумный монах Афанасий», – подумал Георгий. Он пожалел, что не попытался раньше проникнуть переодетым в этот дворец.

Оставалось пройти всего несколько ступенек, как вдруг на балкон вышел гепард и остановился на верху лестницы. Фосфорическим блеском сверкали глаза хищника. Георгий удивился, что ручной гепард Хурси до сих пор еще жив.Он поднялся двумя ступеньками выше. Гепард спокойно двинулся к нему навстречу. Георгий был без панциря и потому невольно схватился за рукоять меча.

Какая– то молодая женщина вышла за гепардом. Увидев чужого, она испугалась. Гепард приблизился к Георгию и, как пес, обнюхал его колени.

Георгий хотел левой рукой приласкать зверя, но гостеприимство гепарда показалось ему все же подозрительным.

Правой рукой он приготовил меч.

– Не бойтесь, батоно, он не тронет! – крикнула женщина, стоящая на верху лестницы.

Георгий смутился: женщина сочла его трусом. Он поднялся на балкон. Женщина в платке кизилового цвета показалась ему знакомой.

– Добрый вечер! – приветствовал ее гость.

– Вам кого угодно? – спросила женщина.

– Хозяйку этого дома! – ответил Георгий.

– Хозяйку этого дома? – удивилась она. – Хозяйка давно уже уехала к сарацинам, – добавила она после короткого молчания.

– Кто сейчас живет во дворце?

– Мы – пховские пленницы.

– Ты кто такая, девушка?

– Служанка дочери эристава.

– А где сама Шорена, госпожа твоя?

– Шорену и ее прислужниц наш духовник повез в Зедазени.

– Как твое имя, девушка?

– Вардисахар, сударь.

Георгий слышал про эту женщину и оглядел ее внимательно.

– А кто будешь ты сам, сударь?

– Я скороход царя Георгия. Глахуна Авшанидзе мое имя.

Упоминание о царе привело женщину в волнение.

– Пожалуйте сюда, – сказала она, почтительно приглашая гостя в. большую залу.

В четырех углах залы горели высокие, в человеческий рост, подсвечники. В нишах светились восковые свечи. Стены были украшены оленьими рогами и шкурами. Вдоль стен виднелись раскрытые лари и сундуки. Посередине залы стоял серебряный столик, а на нем – развернутый свиток.

Вардисахар подвела гостя к этому столику и предложила ему стул.

Георгий без стеснения заглянул в свиток.

– Что это такое?

– Это список приданого дочери эристава. Вардисахар внимательно оглядела гостя. По его

одежде она заключила, что он из простых, и потому повела с ним откровенную беседу.

Приданое Шорены, по-видимому, приводило ее в восторг. Она перебирала вещи и без умолку болтала, расхваливая свою госпожу.

– Шорена нежна сердцем и прекрасна лицом. Она одинаково добра к великим и к малым, кротка как женщина и мужественна как воин. Судьба изменила моим господам. Лазутчики донесли царю на Колонкелидзе, всуе обвинили его в измене…

Она принялась бранить Звиада-спасалара, который разрушил Кветарский замок. Несчастного эристава ослепили без вины! Чиабера, жениха дочери эристава, убил Звиад. Сам царь хочет жениться на Шорене, но Мелхисе-дек и царица мешают этому. Но бог все же не оставит Шорену без своей милости…

Вардисахар начала рассказ и про свою жизнь.

– И я когда-то была счастлива. Аланский царь считал меня своей невестой. (Она скрыла, что была наложницей аланского царя, не сказала и о том, что Чиабер отравил его.)

Но вдруг она прекратила болтовню. – А все же, какое у тебя дело к Шорене? – спросила она.

– Мне приказано доложить ей об этом лично.

– Тогда подожди немного. Она скоро вернется. Георгий не знал, что бы он стал говорить, если бы

Шорена вдруг вошла.

Из беседы Георгий понял, что девушка не знает о том, как сильно разлилась Арагва.

– Всю неделю я не выходила из дому. Пересчитываю и убираю приданое Шорены. Завтра ждем приезда Гурандухт, – сказала Вардисахар и подвела гостя к открытым сундукам.

С благоговением показывала она церковную утварь: иконы, окованные золотом, кресты в серебряных ларцах, усыпанные крупными рубинами и сапфирами.

Достала крест, унизанный крупными жемчугами, библию и псалтырь, украшенные цветными миниатюрами.

Открыла шкатулку из слоновой кости, достала серьги из бадахшанских рубинов, из нишабурской бирюзы, золотые витые цепочки с подвесками.

Надела на себя изумительное ожерелье из розового аметиста и кольца с багряными, желтыми и бледно-розовыми яхонтами. Поставила зеркала в инкрустированных золотом рамах и примеряла перед ними серьги. Она рассчитывала одним видом этих драгоценностей ослепить «простолюдина» в грубой одежде.

Когда благородные камни засверкали на Вардисахар, ее и без того красивое лицо озарилось их чудесным блеском. Ее восторг перед этими украшениями был беспределен.

Потом она открыла большой ларь, орнаментированный крестами, достала оттуда золотые пиалы, чаши и подносы из литого серебра, лекифы с горлышками, как журавлиные шеи.

Георгий взял в руки золотую пиалу. На ней были изображены олени: самцы и самки попарно следовали друг за другом. Их разделяли какие-то чудовищные человеческие фигуры с волчьими мордами.

На большом лекифе была изображена охота на фазанов. Стрелки, охотники, головы ищеек, изогнутые спины убегающих газелей причудливо окаймлялись изображениями виноградных побегов, исполненных мастером с величайшей тщательностью.

Затем Вардисахар достала туалетные золотые корзиночки, чаши, в которых растирают белила, вынула приборы для прически, золотые палочки для ушей и зубов, щипцы с хрустальными ручками для завивки волос, зажимки для кос, в виде перевитых змей.

С показным вниманием рассматривал все эти вещи Георгий, брал из рук Вардисахар, перебирал разглядывал каждую в отдельности. Женщина развернула орховские ковры, китайскую и индийскую парчу, сплошь шитую золотом, серебряные кувшины для бани, банные цветные сюзане, рубашки из тонкого шелка с жемчужными застежками.

Среди вороха белья Георгий заметил шейдиши различных цветов: тельного, гранатового и цвета киновари. Там же лежали нагрудники, туфельки, цветные башмачки, шитые жемчугом.

Георгия заинтересовали шейдиши цвета фазаньей шейки. На одних были вышиты крученым шелком оленьи головы, на других – золотом – виноградные кисти и листья.

Вардисахар достала платья из китайской и иранской парчи апельсинового и морского цветов, платья кирманской цветной шерсти.

Выложила золотые пояса, тяжелые кушаки – белые, черные и цвета унаби.

Шубки – желтые, зеленые, цвета горной индейки и фиолетовые с золотыми крапинками, меховые накидки с золотыми вязаными шнурами и жемчужными кисточками.

Шкуры куниц с жемчужными обшивками и с застежками из золота и алмазов. Георгий бросил взгляд на постель, на широкие ковры для полов, китайские чаши, иранские подносы, вазы и лекифы, мутаки, подушки и подушечки, вышитые, золотом. Женщина показала ему убранство коня. Седла, обитые кованым серебром, чепраки и потники из шерсти лани, украшенные драгоценными камнями и золотым шитьем, серебряные нагрудники, латы для коней, византийские, грузинские, иранские уздечки, мундштуки, поводья и подпруги с серебряными пряжками.

Вардисахар надела на голову жемчужную шапочку и улыбнулась гостю.

– Пусть хоть на миг я буду невестой эристава, – сказала она и с грустью в голосе добавила:– Эх, когда-то и мне улыбалась судьба, но небо грозой обрушилось на мою голову. Георгий загляделся на девушку. Припомнил: эта шапочка была на Шорене, когда она встречала царя у ворот Кветарского замка. И это платье перепелиного цвета облегало в тот же вечер стан Шорены.

У Вардисахар было чуть-чуть веснушчатое лицо, белое, как яблоневый цвет, и косы цвета спелых пшеничных колосьев. Шелк перепелиного цвета был ей к лицу, платье плотно облегало ее полную грудь и бедра.

Георгий поверил: эта женщина и вправду могла быть чародейкой.

– За кого же выходит замуж дочь эристава? – спросил он.

Вардисахар удивилась, как мцхетский житель этого не знает. Весь город говорит об этой свадьбе.

– За кого же все-таки? – спросил он.

– По приказу царя Георгия она выходит замуж за Гиршела, владельца Квелисцихе, – с благоговением произнесла женщина имя эристава.

В эту минуту Георгий понял, что навсегда потерял Шорену.

Острием вонзилось ему в сердце имя «Гиршел». Он переспросил женщину:

– Это кто же такой, Гиршел?

– Знатный рыцарь, превосходный стрелок и знаменитый эристав. Он племянник матери царя Георгия.

Вардисахар собиралась продолжать перечень добродетелей Гиршела, но гость перебил ее:

– Дочь эристава, наверное, очень счастлива?

– Моя госпожа любила другого эристава – Чиабера архегоса, но какая теперь наша доля! Мы – пленницы царя Георгия, и нам, несчастным, не дано право выбора.

– Значит, вы исполняете все, что прикажет царь? – пошутил Георгий и посмотрел на ее высокую грудь.

Женщина перехватила этот взгляд, смутилась и не нашлась что ответить,

– Увы, почему я не царь Георгий!-с сожалением произнес гость.

– А будь ты царем Георгием, что бы ты сделал?

– Будь я царем Георгием, я взял бы тебя к себе в наложницы, – ответил он и подошел вплотную к женщине, заглянул в ее помутившиеся глаза, обнял ее.

Вардисахар зарделась.

– Укороти руки, несчастный!-сердито сказала она и хлопнула его по руке.

Георгий крепче обнял женщину за шею и притянул ее к себе.

Теплота и упругость женского тела опьянили его. Он откинул ей голову, хотел дотронуться до ее алых чувственных губ, но она изогнулась, как инжировая ветка, высвободила правую руку и ударила Георгия в грудь.

– Если ты царский скороход, то и веди себя как надлежит царскому посланцу, дурень! – крикнула она.

Первый раз в жизни Георгия назвали «дурнем». Гнев, вино и страсть захлестнули его. Он шагнул вперед.

– Я царь Георгий, – сказал он женщине. Она хитро улыбнулась.

– Бородой ты похож на царя Георгия. Гость вновь потянулся к Вардисахар.

Они боролись некоторое время, затем женщина заплакала в тисках его объятий.

– Если не отстанешь, я закричу!

Георгий отпустил руки. Вардисахар воспользовалась этим и с силой ударила его в грудь. Он пошатнулся и наткнулся на лежавшего гепарда. Зверь отскочил в сторону, оскалился, засверкал на него глазами и зарычал. Блеск его глаз напомнил Георгию его собственного гепарда, того, который взбесился. Он выхватил меч и одним ударом свалил зверя, пронзив ему грудь.

При виде крови женщина перепугалась. Георгий вытер меч и не спеша вложил его в ножны. Снова подошел к Вардисахар. «Я легко завладею испуганной женщиной», – подумал он.

Она пыталась бороться, но сильные объятия сжимали ее. Пьяный Георгий бешено целовал ее за ушами, укусил в шею, грудь… Дико вскрикнула Вардисахар, и когда опомнившийся мужчина выпустил ее, она ударила его по щеке. Георгий пришел в себя, румянец залил его лицо, он перешагнул через труп гепарда и исчез в темноте.