Текст книги "Скоморох"

Вот странное дело, у себя там он кашу не любил. Возможно, армия наложила свой отпечаток, но, скорее всего, ерунда все это. На армейской кухне и борщ готовили такой, что впору помоями называть, однако к нему-то отвращения не появилось. Так вот, кашу он никогда не любил, а вот здесь ел, и с большим удовольствием. Наверное, все зависит от того, как готовить. Несмотря на любовь к борщу, он с удивлением обнаружил, что местные щи, хотя и не имели в своем рецепте картофеля и томатов, были очень вкусные, а самое главное, оказывается, существовало очень много рецептов этого блюда. Совсем необязательно главным ингредиентом являлась капуста, потому как щи могли быть и зелеными, из щавеля или крапивы. Последние, кстати, сейчас были особенно в ходу, так как эта жгучая составляющая в данное время года была молодой и мягкой.

– Больше ничего?

– Погодишь меня. Как поем, пойдем наверх. – На втором этаже имелось несколько комнатушек, предназначенных для известных нужд.

– Хорошо. Квасу прихватить?

– Это как всегда, – согласно кивнул Виктор и, улыбнувшись, легким шлепком придал Голубе направление в сторону кухни. Его отрицательное отношение к проституткам сказалось и здесь. Он всегда имел дело лишь с одной, и она только что приняла у него заказ, причем не только на еду.

Заведение так себе, не фешенебельный ресторан, но готовка, прямо скажем, на высоте. Виктор с удовольствием поел, насытившись от души. Не будучи особым любителем пива, он отдал должное этому напитку здесь. Он точно знал, что на стол подают далеко не лучшее, но то пиво, что продавалось в его мире, с местным просто рядом не стояло. Наверное, все дело в натуральных продуктах, используемых для приготовления местных напитков. От кваса у него вообще голова шла кругом. Он его всегда любил, а местный отличался от привычного как небо от земли, разумеется, в лучшую сторону. Кстати, он тут скорее являлся слабоалкогольным напитком, захмелеть от большого количества можно очень даже легко.

– Ты как здесь оказалась-то? – поинтересовался Виктор, когда они, мокрые, наконец откинулись друг от друга.

Голуба бросила на него долгий изучающий взгляд. К чему ему это знать? Хочет жизни поучить? Попадались такие, а еще были те, кто относился к ней и ее товаркам откровенно презрительно. Встречались и такие, которые всячески высказывали свое сожаление, готовы были заплатить хозяину кружала откупные, чтобы забрать девку к себе в дом, ключницей там или кухаркой, да только намерения их читались на лицах вполне отчетливо. Впрочем, она и на такое была бы согласна, хотя кто ее, холопку, спрашивать станет, да только дальше высказывания намерений дело ни у кого не шло. Справят нужду и тут же позабудут, что там в бреду лепетали. Понять тоже можно: дома-то, чай, законная супружница, которая блуда может и не потерпеть. Бабы-то мужей чтили, но ведь и за ними родня есть, могут и спрос учинить, если берега потерять и кровинушку уж вовсе ни во что не ставить. Опять же святые отцы к блуду совсем уж строго относятся.

Хотя один такой случай ей известен, и девка та обретается ключницей в доме купчины, уже и тяжелой ходит. Вот только выкупил ее вдовый старик, на проказы которого сын, уже полностью вступивший в права, смотрел сквозь пальцы. Ну способен еще отец, так этому радоваться нужно, а то, что сестра или брат появятся, не беда, дело всем найдется, к тому же какой-никакой родне и доверия побольше будет. Есть, конечно, опасение, что в будущем родственничек каверзу учудит, но тут все проще: байстрюк он и есть байстрюк, нет у него никаких прав. А вот признать дите законный сын уже не даст батюшке ни в какую, потому как тогда и до беды недалеко.

Но этот парень никогда не поучал и всегда по-настоящему, без притворства был к ней добр. Никогда не скрывал и не пытался замаскировать, что ему нужно, но в то же время получалось это у него не обидно, а как само собой разумеющееся, а оттого и нравился он ей безмерно. Все же люди просто так имена не дают, Добролюб он, как есть Добролюб. Прислушавшись к своим ощущениям, она вдруг поняла, что интересуется он искренне, потому как ему действительно интересна ее судьба. Но в то же время сказал он это так, что было понятно: не пожелай она отвечать, так тому и быть, ни в душу лезть, ни настаивать не станет.

– Село наше близ границы с Айрынским ханством стояло. В нем вольные проживали, границу со степняками стерегли. Много раз айрынцы подступали к палисаду села, да всякий раз биты были. Но однажды их оказалось слишком много, тогда они большой набег на Брячиславию учинили. Три года минуло, как на наше село напали. Кого не побили – в полон увели. Меня тоже на невольничий рынок свезли. Два года по чужбине скиталась, поменяла двух хозяев, пока меня святые отцы не выкупили. Оказалась здесь.

Церковь способствовала вызволению из рабства единоверцев, не сказать что в большом количестве, но все же. Выкупая рабов у язычников, они не стеснялись возвращать себе затраченные деньги. Поговаривали, что они при этом наживаются за счет перепродажи, но это было не так. Передавая теперь уже холопов новым хозяевам, священники лишь восполняли свои потери, не более того, а если невольник хотел посвятить свою жизнь служению Отцу Небесному, то тут уж в плане денег и вовсе прямые убытки. Однако большинство выкупленных предпочитали вернуться к мирской жизни, даже если раньше были свободными, даже если в те условия, в каких оказалась Голуба. Все же отринуть себя от мира не так просто, а здесь служение было куда более серьезным, нежели в известном Волкову мире, где священнослужители уже давно оказывали услуги населению, связанные с церковными обрядами. Такая вот сфера услуг. Здесь же церковники были строги к своим братьям и сестрам и поистине служили Отцу Небесному и его детям.

Теоретически такие холопы могли выкупиться, об этом четко было прописано в их кабальных грамотах, но на практике получалось иначе: сколько человек ни работал, его долг отчего-то только рос, да еще и на детей переходил.

– Выкупить-то тебя никто не пытался?

– А что, хочешь выкуп за меня отдать? – Ну вот, и этот туда же. С другой стороны, уж лучше один, чем каждый раз новые. И не имеет значения, воротит от него с души или нет.

– Просто интересно. Красивая девка, кроткого нрава, я ведь вижу, что при случае из тебя и хозяйка справная выйдет. Странно это.

– А сам чего же?

– А куда мне? Я же без кола, без двора.

– Не было пока такого, – не выдержав, вздохнула Голуба.

– Жаль.

Голуба вновь бросила на него внимательный взгляд. Нет, не пытается лезть в душу, не играет, ему и впрямь жалко ее. И если за нее кто-нибудь даст откуп, как за Простушу, ту самую знакомицу, он взаправду порадуется. А сам, похоже, и думать не думает о том. Да и вообще сегодня он какой-то необычный, словно и не был с ней только что, она успела его немного узнать.

Попрощавшись с девушкой, Виктор покинул заведение. На улице было темно и тихо. Слышатся только приглушенные голоса из кружала да собачий брех, который разноголосицей перемещался в самые разные стороны, сопровождая редких прохожих. Это днем собачкам лень лаять (ясное дело: устанешь горло драть, когда столько народу шастает), а как ночь – совсем иное дело, скучно им становится, вот и радуются редким прохожим.

Виктор задрал голову к иссиня-черному небу, обильно усыпанному звездами, сложившимися в неизвестные ему созвездия. Вернее, он-то знал многие из них, но то благодаря памяти прежнего Добролюба, а Виктор Волков этого небосвода раньше не видел. Завтра погода опять будет солнечная, на небе ни клочка облаков. Стало быть, опять жара, ну да лучше уж так, чем дождик. Кстати, нужно придумать что-нибудь с легким навесом, чтобы в непогоду можно было спокойно работать, а заодно и тачку какую-никакую соорудить, чтобы свое добро вывозить с рынка. Он вроде и не планировал все время этим заниматься, но пока ничего другого на ум не шло, вернее, на задумку все еще было недостаточно средств: не хотелось начать, а потом встать на полпути из-за нехватки денег.

Идти он старался посредине улицы, на то были причины. Ближе к заборам запросто можно обо что-нибудь зацепиться и растянуться в пылюке, об уличном освещении здесь никто не заботился. Возле тех же заборов хватало теней, где можно было спрятаться так, что тебя и с расстояния пары шагов не заметят, а в полную луну хоть в белых одеждах прячься, потому как тогда контраст такой, что чернота вокруг непроглядная. А коли ты посредине, то и напасть на тебя из закутка не получится. Но сейчас видимость была никакой и без теней: небо-то звездное, но луны пока нет.

Виктор резко остановился, вглядываясь в угол, образованный забором и стеной избы. Показалось или там действительно кто-то пошевелился? Не полагаясь на зрение, он стал вслушиваться в окружающее пространство. Точно, что-то такое слышится оттуда, а вот и сзади. Если лихие, то не иначе как в кольцо берут. «Ох, мама дорогая, да что же за задница-то у меня до приключений такая охочая!» – мелькнула мысль. Ножи сами собой скользнули в руки из чехлов, прикрепленных к предплечьям, в которых находилось по два клинка. Что ни говори, но та встреча в лесу оставила после себя неизгладимое впечатление.

– Экий ты глазастый, скоморох, – послышался из темноты спереди хриплый, надтреснутый голос. Про такой говорят «прокуренный и пропитой», но с куревом тут большие проблемы, так что остается второе. А может, просто голос такой.

– Ты кто и чего хочешь?

Едва спросил, как сзади услышал едва различимые крадущиеся шаги. Но выпускать главаря из поля зрения он не хотел. Почему главаря? Ну он ведь заговорил первым, да и уверенность в голосе свидетельствовала о том же.

– Скажи своим, чтобы стояли на месте, – резко бросил Виктор, явно намереваясь в случае невыполнения требования начинать действовать. Как видно, главарь это четко уловил.

– Погоди, браты. – Шаги замерли, вроде пока ничего не было слышно.

Ударить не смогут, разве только метнуть клинок, но тут уж нужно не терять бдительность, как говаривал товарищ Берия. Судя по тому, как главарь отреагировал на слова Добролюба, он знал о его роде деятельности и, похоже, опасался, что тот применит свои навыки. Значит, их не могло быть двое, да и обращение «браты» явно не к одному, но Виктор смог определить только двоих. Плохо.

– Так чего вы хотите? Если поживиться, то у меня в кошеле не больше пятидесяти копеек, но если они вам так уж нужны, я брошу кошель и пойду своей дорогой.

– Боишься, скоморох.

– Только дурак не боится.

– Это верно. Да только нам дела нет до твоих копеек. Тут земля слухом полнится, будто ты из рук Секача отбил боярича нашего Градимира и за это хорошую плату получил.

– Стало быть, мелочь тебя не интересует. Но тех денег нет.

Плохо дело. Эти сволочи знают о Секаче и его банде, значит, подготовились всерьез.

– Конечно, ты их с собой не носишь.

– Отобрали их у меня.

– Как же, я поверил. О такой улыбке Авося весь лихой люд горланил бы, а нет ничего, все тихо и благостно. Ясно, что денежки не с тобой, но то не беда, проводишь до схрона, там и посчитаемся. Тебе жизнь – нам злато и серебро.

Жизнь она, конечно, дорогого стоила, да и страшно было Виктору не по-детски, к тому же остальных членов банды определить никак не удавалось… Стоп, а вот еще один, спереди и справа, по другую сторону дороги, получается. Это все или еще есть? А рискнет тот, кто идет на скомороха, порешившего Секача и его дружков, ограничиться только двумя помощниками? Может быть. Если расчет строится на том, что клиента сначала приголубят по голове тупым предметом, например кожаным мешочком с песком или банальным деревянным дубьем.

После того как речь зашла о больших деньгах, и Секаче в частности, Виктор сразу уверился, что никто его отпускать не собирается. Договариваться с жертвой, останавливая ее в темном переулке с возгласом: «Жизнь или кошелек!» – в намерения бандитов не входило. Скорее, они задумывали оглушить клиента, оттащить в тихий уголок и выпытать, где денежки припрятаны, благо ни родных, ни близких знакомых. Одиночка он и есть одиночка, так что искать никто не кинется. Пропал и пропал. Разве что жена Савоси расстроится. Где она еще такого клиента найдет, который, не торгуясь, согласился платить озвученную цену за постой. Вместе с уверенностью пришел и какой-то кураж. По телу пробежался озноб, такое у него бывало, когда хотелось побыстрее приступить к чему-нибудь, но было боязно.

Единственное, что еще останавливало: убийство оно ведь и здесь убийство, его легко могли притянуть к ответу. Тут десять раз подумаешь, что лучше – вышка или каторга. С другой стороны, он ведь защищается. Ну да, защищается, вот только никто его не трогает. Он намеревается напасть на людей и по-всамделишному резать их, а вдруг это розыгрыш.

– Ну так как, скоморох? Чего молчишь? Небось уже порты обмочил, – хохотнул главарь.

А чего разговаривать? Он не помнил точно, у какого народа был такой обычай: с теми, кого намеревались убить, не разговаривали. А он собирался сейчас именно убивать. В коллизиях закона в данный момент он разобраться точно не мог, но в одном был уверен: жить ему осталось ровно столько, сколько этим типам потребуется времени, чтобы добраться до его денег. Ну а раз так…

Ножи ушли к цели не одновременно: все же видимость плохая и нужно подготовиться к каждому броску. Не сказать что Добролюбу для этого потребовалось много времени, но хоть секунда, хоть пара мгновений была необходима. Второй нож ушел в полет, когда уже раздался хрип главаря. И этот хрип не был связан ни с табаком, ни с выпивкой – это были последние звуки, изданные человеком в этом мире. Второй не хрипел, а глухо застонал, так как нож угодил ему в грудь. Все же стоял он подальше, и видно его было похуже, а потому Виктор не стал оригинальничать, а просто решил поразить противника.

Едва метнув клинки, он обернулся, чтобы встретить нападающего сзади. Была, конечно, опасность, что второй получил нож не в грудь, а, к примеру, в руку, а значит, мог напасть, но то – вероятность, а тут – реальная угроза. Вовремя. Он не разобрал, чем именно нанес удар мужик: темно да и времени на это не было. Волков просто юркнул вперед и в сторону. А там, где он только что находился, а вернее, должна была находиться его голова, что-то просвистело. Судя по звуку, не уберись Виктор с пути этого снаряда – и ему бы не жить. Как это могло согласовываться с желанием выпытать у него, где хранятся деньги, он не понимал: если бы удар достиг цели – спрашивать было бы некого.

К моменту атаки в его руках уже были зажаты клинки. Конечно, ножи эти метательные, но кто сказал, что их нельзя использовать как обычные? Правая рука сама рванулась вперед, и он ощутил, как сталь распарывает сначала рубаху, а затем с жадностью впивается в упругое, но такое податливое тело. Все происходило на автомате, на одних рефлексах, практически без участия сознания Виктора. Он словно обтек противника, который вдруг заревел, как боров, – ну да никто тебе не виноват, – клинок в левой руке ударил татя в правый бок сзади: по идее, в почку, но попал ли удар в цель, он сказать не взялся бы. Теперь рев сменился болезненным завыванием со всхлипом, от этих стенаний Волкова даже передернуло, настолько жалобно и тоскливо они звучали.

Вот же вроде и не в первый раз человека жизни лишает, случалось убивать в обоих ипостасях, совсем недавно в лесу шестерых порешил, а вот не по себе. А может, так и лучше. Говорят, самое страшное – это когда тебе становится наплевать, кого лишаешь жизни, курицу или человека, а если от того еще и удовольствие получаешь…

Как бы он себя ни чувствовал, но расслабляться не собирался. Все это как-то мельком скользнуло в его сознании. Инстинкты требовали одного: защитить свою жизнь, и сейчас все было направлено именно на это. Но, похоже, защищаться было уже не от кого. Как видно, расчет у главаря все же был на то, чтобы оглушить клиента и оттащить в укромное место. Вот и ладушки. Пора делать ноги. Выяснять, как станут разбираться в этом деле местные представители Фемиды, у Виктора не было никакого желания. Коли свидетелей нет, он решил по-тихому сбежать. Однако, хотя ему удалось избежать ловушки, вечер явно не задался.

Как видно, патруль находился где-то поблизости. Надо быть полным дураком или трусом, предпочитающим не верить своим ушам, чтобы не осознать: кричать, как тот тать, может только человек, которого убивают. Стражники не были ни дураками, ни трусами, поэтому не раздумывая рванули к месту преступления, где и взяли на горячем скомороха, покрытого кровью чуть не с головы до пят.

Вчера его препроводили в острог, располагавшийся в одной из частей кремля. Десятник сразу пояснил: мера эта обязательная, но не так чтобы страшная. Мол, утречком придет дьяк, запишет опросные листы и отпустит с Богом, ведь двоих опознали как татей. Но опрос-то должен был производить дьяк Стражницкого приказа, а Виктора отчего-то сейчас вели не к административному зданию, а к воротам. С чего бы это? От этого неприятного открытия он заволновался еще больше. Интересно, как это понимать? Улыбающееся лицо молоденького стражника, который явно недавно надел синий кафтан стражника, внушало слабый оптимизм.

Пока шли по территории острога, все больше преобладали синие кафтаны стражи, но как только вышли за ограду и двинулись по основной территории твердыни и административного центра города, чаще стали видны красные – это, стало быть, стрельцы. Нынешний великий князь очень многое позаимствовал у западных стран, даже не у них, а у Сальджукской империи, с коей во многом брал образчики для своего государства. Вот и форма единая: правда, пока только у стрельцов и стражников. Уже началось формирование частей нового строя. Пока они представляли собой отдельные роты и назывались так же, а командиры их звались ротмистрами, но начало было положено.

Легким прикосновением руки стражник придал Виктору нужное направление к какому-то терему. Здание весьма выделялось на общем фоне. Хотя бы тем, что, в отличие от остальных, было не деревянным, а каменным, оштукатуренным и выбеленным известью.

– А куда ты меня ведешь-то, служивый?

– Дак к воеводе-батюшке.

Опа! А это еще с какой радости? Неужели воеводе делать нечего с утра пораньше, кроме как заниматься всякими поножовщинами? К тому же дознание еще не произведено, листы не записаны, с материалами он не ознакомился… Разве что получил утренний доклад, мол, в Багдаде не все спокойно. Но это же не повод самолично разбираться с этим делом. Ох, что-то будет. Сразу же засосало под ложечкой, у него всегда так: как только неизвестность, так сразу и начинается. Словно детектор состояния. Правда, чем могло грозить предстоящее событие, он не знал.

Воевода оказался уже полнеющим и погрузневшим мужчиной с окладистой бородой – правда, не такой, что по полу метет, но и не сказать что коротенькой. Борода ухожена – как видно, воевода за собой следит и все еще молодится, потому как те, кому не остается ничего, кроме как свое тщеславие тешить, как раз отращивают ее до колен и надевают на себя сто одежек, уподобляясь капустному кочану. А у этого все в меру. Одежд хватает, но движения они не стесняют, сшиты из легких тканей, а не отягчены золотым и серебряным шитьем: оно присутствует, но только самую малость, для солидности. Очевидно, воевода ценит удобство – явный признак того, что в прошлом был воином не из последних, насколько помнил из рассказов Добролюб.

– Батюшка-воевода…

– Привел, – бесцеремонно оборвал паренька Смолин-отец, которого, кстати, Виктор видел впервые. В тот день, когда он был на подворье боярина, тот не удостоил его вниманием. – Ступай. Да кликни там ко мне подьячего.

– Слушаюсь, воевода.

Парнишка вытянулся в струнку, бросив руки вдоль бедер. Похоже, воинская дисциплина здесь начала претерпевать изменения – в частности, начинается муштра. Виктор вспомнил, что на территории острога несколько стражников под командой десятника усердно печатали шаг, поднимая пыль. Да и по кремлю двигались десятки не гурьбой, а только строем.

– Стало быть, вот ты каков, скоморох Добролюб. – Добродушно усмехнувшись, Световид бросил на Виктора приязненный взгляд, отчего нутро, все это время стянутое холодными тисками, отпустило и по всему телу разлилось тепло. Не может человек, так глядючи, замыслить что-то плохое, а если может, то это уж совсем… Но то, что Добролюб слышал об этом мужчине, говорило об обратном.

– Дак, батюшка-воевода, был скоморох, да весь вышел. Осесть хочу. Опять же от щедрот ваших кое-какую деньгу имею, вот и возжелал домом обзавестись.

– Слышал я, – тут же нахмурился воевода. – Встреча наша сегодня все едино должна была быть, ну раз уж так-то… Архиерей наш усматривает в твоем нынешнем занятии происки сатанинские, а потому требует наложить запрет на сие деяние.

– Как же так-то, батюшка?

– А вот так. Оно, конечно, можно и без личной беседы, да только негоже так-то с тем, кто кровиночку твою от лютой смерти… Не по-людски это, хоть я и боярин. Гхм… Кабы ты пользу какую приносил, то тогда дело другое, а так-то – пользы никакой.

– Дак ить я в казну плачу подати наравне с мастеровыми.

– Платишь. Да только польза должна быть не только для казны, но для народа в первую голову, потому как и мы, бояре, сначала служим людям, а уж потом они нам, а ты, как паразит, прости Отец Небесный, только сосешь кровушку.

– А когда скоморошил, польза, стало быть, была? – обиженно проговорил Волков, потупив взор.

– А ты как думал! – даже прихлопнул ладонью о столешницу воевода. – Ты радость людям нес, веселье, своим умением заставлял на время позабыть тягости, а эдак только разор да раздор в иные семьи приносишь, где мужья с мудростью не в ладах. О том мне архиерей поведал, потому как прихожанки до него доносят такие нехорошие вести. Один муж чуть не насмерть забил женку, когда она спрятала от него копейки, чтобы детишек кормить. Он те деньги забрал и к тебе снес. Не добро то.

При этих словах Виктору стало настолько стыдно, что уши загорелись огнем, а взор от пола оторвать он так и не смог. Он в жизни никогда не брал ничего чужого, если забыть о трофеях. Но это дело бесчестным никогда не считалось, и урона от этого ни для кого не было. Потому как там в заклад жизнь твоя идет, и, если тебе не посчастливится, с таким же успехом оберут твой труп. А тут словно в карман чужой залез. Подумав немного, он проникся большим уважением к этому умному и, по всему видать, доброму человеку. Помнит, чем обязан скомороху, и благодарным хочет остаться, в то же время понимает, что деяние, которое не несет пользы, лучше бы прекратить на корню. Поди еще и указ издаст какой.

– Ты прости меня, батюшка-воевода, да только ведь я не хотел, чтобы то стало делом моей жизни. То нужно было, чтобы деньгу поднять и начать другое.

– Это ж какое такое дело? – даже заинтересовался воевода. – У тебя сегодня более двух сотен рублей, ты можешь в купеческую гильдию вступить. Оно, конечно, мелкий купчишка получится, но одну большую повозку товаром забить сможешь, а там и пойдет-поедет.

– Нет, батюшка-воевода, купцом мне нипочем не стать, а потому и говорить о том нечего. Купцу иная мудрость нужна, коей у меня и в помине нет. Потеряю я все, что имею.

– Ну если не врешь, то ить дума у тебя уже была, чем заняться. Тогда сказывай, – построжавшим тоном заговорил воевода. Одно дело – быть благодарным за спасение сына, иное – когда из тебя дурака делают, на ходу застилая взор придуманной ложью.

Виктор четко уловил настроение хозяина палат, а потому начал выкладывать все как на духу:

– Мне много странствовать пришлось, а потому и повидал я много. И заниматься приходилось не только скоморошеством. И людей мудрых встречал, и книжки мудреные мне попадались. – Вот ни капли лжи: кого только скоморох на своем пути не встречал, а Виктор и подавно. И грамоту Добролюб разумел, правда, книги читал только Волков, но ведь сейчас это одно и то же. – В мастеровые хочу я податься. Стать токарем.

– Дело доброе. Да только твоих денег хватит, чтобы открыть токарню и инструмент закупить, а ты сказываешь о том, что хотел еще деньгу заработать. – Это уже с любопытством. Вот и хорошо, теперь бы не разочаровать его. Да нет, не должен.

– Ну куплю я домик, поставлю сруб, а в нем станок – и стану работать. Появится желающий, возьму кого в обучение, и станет в Брячиславии на одного токаря больше. Ну или на двух.

– А ты чего хочешь? – Световид откинулся на спинку большого деревянного кресла, как пить дать неудобного, но зато подчеркивающего его статус, и внимательно посмотрел на Виктора, уже поднявшего взор.

– Хочу я поставить не один, а несколько станков, взять не одного ученика, а несколько. Измыслил я сделать станок, чтобы не только дерево или мягкие металлы обрабатывать, но и сталь оружейную. А для того денег нужно будет много, ой как много. Как подумаю, чего и сколько нужно будет, так тоскливо становится, потому как откуда столько серебра взять, не знаю. Можно складывать из года в год, да только не хочется мне взяться за это на склоне лет. Опять же ведь сначала нужно сделать тот станок да самому научиться с ним обращаться, чтобы иных учить, да и великий князь сегодня благоволит мастеровому люду.

– И как давно у тебя те мысли?

– А как то богатство в руки притекло, так и появились. Тут ведь какое дело. Нужно еще и станок придумать, и помощников заиметь, потому как самому это дело ну никак не потянуть. А откуда мне взять помощника? Только из кабалы кого вытащить да к своему делу приставить. А и жить все это время на что-то нужно. Опять же проехаться по иным странам да посмотреть, какие станки еще есть, я же не все видел, может, что полезное узрю.

– Совсем запутал. Наговорил целую гору и не сказал ничего. Так чего ты хочешь? Что для этого надо?

– Была у меня мысль поставить подворье да семью какую выкупить. С помощниками построил бы ту мастерскую, да работать начали бы. И сам учился бы, и людишек обучил бы.

– Эвон как ты все удумал. А станок-то сможешь соорудить?

– Есть мысли, так что сумею, да не один. – Виктор даже кивнул, как человек, уверенный в своих силах. – Есть у меня мысли, как еще станки сделать, чтобы, значит, разные работы выполнять, вот только денег на все это у меня мало. Оттого и пробавлялся тем заработком. Вот только обмана там нет никакого, – поспешил обелиться он.

– Верю, да только все одно: позволить тебе и далее этим заниматься не могу.

Виктор только тяжко вздохнул. Терять столь выгодное предприятие ну никак не хотелось, но вместе с тем обиды на воеводу не было никакой. С какой стати? Человек, царь и бог в своем уезде, первый после великого князя, не просто прикрыл лавочку, а, помня добро, лично беседует. Да еще и разъясняет, что к чему, где-то даже оправдывается. Такое нужно ценить, а не обиды крутить. Виктор и оценил. Вот ей-ей оценил. Заметил он и то, что когда воевода услышал его слова о мастерской, то искренне заинтересовался. Как видно, тут он полностью разделял взгляды властителя Брячиславиии и был готов поддерживать любого, кто захочет наладить какое-никакое производство.

Что ж, взять все и сразу не вышло, значит, потихоньку-полегоньку, день за днем, за годом год. Или грабануть кого, но это не для него. Нет, если подвернется случай, как тогда с Градимиром, то он не погнушается, а вот так, ради наживы выходить на большую дорогу – ему претит. Значит, от простого к сложному. Перво-наперво – подворье, да желательно попросторнее. Место понадобится, ведь хочешь не хочешь, а семьей обзаводиться надо.

Отчего-то у него была уверенность: если не для кого будет стараться, то может такое случиться, что при первых же трудностях пошлет он все к ляду и вернется к скоморошеству. Вот ведь, вроде иной человек, но или у тела память сильная, или толика души прежнего хозяина осталась – нет-нет да и тянуло его к прежнему занятию, а это верная дорожка встретить свой конец где-нибудь под забором. Как говорил один мудрец: «Молодость – это всего лишь средство, чтобы обеспечить себе старость». Золотые слова, под каждым из них Виктор был готов подписаться.

– Дозволь, батюшка-воевода?

Виктор обернулся на голос. Хорошо все же смотрят за палатами, ни половица не скрипнула, ни петли. В комнате появился человек в черном кафтане – наверное, чтобы не так были заметны чернильные пятна, потому как на поясе висит чернильница с колпаком, закрывающим ее наглухо, в руках – папка, из которой торчат кончики пары перьев. Бородка не густая, но ухоженная, взгляд умных глаз постоянно бегает, так что трудно понять, что именно они выражают. Одним словом, весь вид вошедшего указывал на то, что это самый настоящий проныра и ловкач, коему на зуб лучше не попадаться, не то схарчит, даже не поймешь, как именно ему это удалось. Правда, человек тщеславный и много о себе мнящий решил бы, что тот всем своим существом заигрывает с ним, виляя хвостом, как дворняга безродная. Насчет последнего – так и есть, вот только намешана там такая кровь, что получился хоть и безродный, но волкодав.

– Пестун, вовремя. О поножовщине в Веселом переулке ведаешь?

– Как не ведать, чай, по нашему приказу проходит.

– Вот, его работа. Ты с опросными листами не затягивай, отпусти по-быстрому, он мне еще понадобится.

– Дак, батюшка-воевода, там ить не все так просто, – заискивающе улыбаясь, попытался возразить дьяк.

– Чего там сложного? Десятник опознал татей, – не поддаваясь заискивающему тону, нахмурился воевода.

– Дак татей только двое, а кто третий, пока неведомо, может, просто человек прохожий.

– Пестун, ты мне воду не мути, человеку прохожему в темном переулке с татями вместе делать нечего. Все ли понял?

– Все, батюшка-воевода.

О как прозрачно намекнул! Очевидно, воевода прекрасно знал повадки этого дьяка. Отчего-то у Виктора появилось стойкое ощущение, что его только что избавили от конкретного наезда со стороны правоохранительных органов. Хм. Как видно, не на пустом месте появились те мздоимцы, что служили в милиции в оставленном им мире. Знавал он одного мужика, которого развели по беспределу.

Тот знакомый торговал на рынке ширпотребом из Турции, так что какая-никакая деньга водилась, скажем так, принадлежал к крепкому среднему классу. Так вот, лег он однажды на закате отдыхать. Вот недаром говорят: не ложись в это время, иначе потом голова болеть будет. Проснулся, чувствует себя прекрасно и направляется на выход из спальни. Как вдруг видит сквозь щель в двери, что его жена и дочь сидят в гостиной, скотчем примотанные к стульям и с кляпами во рту. По комнате шарятся двое, а на столике лежит самый натуральный пистолет, уж газовый или настоящий, он не рассмотрел. У мужика во владении было ружье на вполне законных основаниях, и сейф находился как раз в спальне, но вот испугался он за оружие хвататься. Воспользовался моментом и проскользнул на кухню, где вооружился… Сковородкой! Отрихтовал он ту сковороду о нападавших так, что она чуть не в иную сторону вывернулась, а потом выбросил их на улицу. Тем делать нечего, поплелись зализывать раны в больницу, оттуда, как водится, сообщили в милицию: мол, пришли двое с явными признаками побоев. Приехали архаровцы и давай пытать страдальцев, ну те и рассказали, где их отоварили. Взяли в оборот того мужика-торговца. Тот им как на духу: мол, так и так, с оружием напали, семью повязали, деньги требовали, а ребятки мало того что наркоманы, так еще и рецидивисты и у одного из них за плечами разбойное нападение. Но взять-то с них нечего… Заплатил мужичок энную сумму, чтобы дело в отношении него не возбуждали, а те страдальцы и вовсе за так отделались.