Текст книги "Скоморох"

Вот чем-то данная ситуация очень напомнила Виктору то, что произошло с ним. Вернее, до этого ассоциаций никаких не было, а вот как только увидел этого дьяка, тут же смекнул – разведут его на раз. Смекнул и поспешил мысленно поблагодарить воеводу: все же помнит добро мужик, хоть и стоит перед ним скоморох, который на социальной лестнице пониже крестьян будет. Оттого и к себе вызвал, чтобы под пресс не угодил.

– Иди пока, Пестун, к себе, он следом подойдет.

Тому делать нечего: цэу получил, теперь только исполнять и не соскользнуть ни вправо, ни влево. Однако вопреки ожиданиям Виктора воспринял он все это как-то уж очень спокойно или просто не хотел проявлять своих чувств при Световиде. Кто его знает. Да и какая, собственно, разница, прошла беда сторонкой, и ладно.

– Насчет твоего занятия – все ли уразумел?

– Все, батюшка-воевода.

– Вот и ладушки. Ну а коли я тебя лишил заработка, то попробую малость восполнить. Сегодня в четыре часа пополудни подойди ко мне на подворье. Те, кто видел, как ты управляешься с ножами да шарами, больно впечатлились, порадуешь нас своим мастерством.

– Непременно буду.

– Ну иди с Богом.

Как и предполагал Виктор, особого интереса к нему в остроге не проявили. Дьяк был сух и деловит. Ничем не выказав своего отношения к происшедшему, в течение десяти-пятнадцати минут записал опросный лист и отпустил. Однако от Волкова не ускользнули изменения в поведении дознатчика. От заискивающей и виляющей хвостом дворняги не осталось и следа, перед ним предстал именно волкодав, и попадись он ему, тот точно вцепился бы мертвой хваткой. При всем при том слышанное об этом охранителе порядка указывало на то, что боролся он с лихими, ни себя, ни их не жалея. Но вот был за ним грешок: при случае своего никогда не упускал.

В оговоренное время Виктор прибыл на подворье боярина Смолина и беспрепятственно был допущен за ворота. На представление собрались все домочадцы и дворня. Когда он попытался прикинуть, сколько получилось народу, то вышло что-то около четырех десятков, причем только взрослых. А ведь это хотя и большая часть проживающих здесь, но не все, потому как оставить хозяйство без догляда никак нельзя.

Прикинув, что тут собрались в основном те, кто не видел его выступления, а стало быть, им это будет в новинку, да и остальным приесться никак не могло, Виктор решил просто повторить свое прошлое выступление. Правда, на этот раз он чувствовал себя куда увереннее, а потому и выступал более раскованно, и получалось все еще лучше и задорней. А может, причина была в том, что при виде Смеяны у него словно крылья выросли и грудь расправилась.

Вот же натура человеческая! Понимает: тут не то что надеяться, а даже и помыслить о том нельзя. За один лишь взгляд с его стороны можно поплатиться головой, потому как разница между их положением не просто огромна, это пропасть, бездонная и безбрежная, такая, что ни о каких мостках и речи быть не может. Ан нет. Уж специально отводит взгляд в сторону, чтобы не видеть ее, а он, зараза, сам скользит по толпе и выискивает ее всякий раз. Да еще и разочарование на скомороха находит, когда этой непоседы на прежнем месте не оказывается. Он тут же начинал паниковать и настойчиво ее искать. Находил, успокаивался и с новой энергией продолжал выступление.

– Порадовал. Ох порадовал ты меня и домочадцев моих, Добролюб, а за радость и платить радостно. Держи.

С этими словами боярин, хлопнув Виктора по руке, вложил в нее три увесистых серебряных кругляка. Видать, выступление и впрямь пришлось по душе воеводе, если он целую гривну серебра пожаловал. Вот только такие дни были великой редкостью. В основном заработок скомороха на торжке исчислялся копейками, крайне редко дотягивал до рубля. Новое предприятие приносило куда больше, но с ним было покончено, причем волевым решением именно этого благодетеля. Ну да и ладно, значит, скорее приступит к работе.

Одарив Волкова серебром, боярин не спешил отпускать его, а пригласил пройтись в сад. Там, в тени яблони, усадил скомороха за столик, который быстро сервировали запотевшим кувшином пива, двумя кружками и нехитрой закуской. Вообще-то это было нетипично. Больше было бы понятно, кабы боярин сидел и с удовольствием потягивал хмельной напиток, а скоморох стоял и глотал слюни. Но вот отчего-то воевода поступил иначе. Впрочем, покопавшись в памяти, Виктор припомнил, что случалось такое со скоморохами, которые особо смогли порадовать хозяев, сажали их за общий стол. Правда, на самый дальний край, где-нибудь на уголочке. А случалось, что хозяева и вот так утаскивали с собой скомороха пображничать, потому как остальные уже приняли позу: мордой в салат. Вот только при этом хозяева и сами находились в таком состоянии, которое характеризуется выражением: «Ты меня уважаешь?» А у воеводы даже хмель заметен не был.

– Вот смотрю я на тебя и вижу, что талант у тебя радость людям несть, жалко, коли такой скоморох пропадет.

– Дак, батюшка-воевода, если я не брошу это занятие и углом своим не обзаведусь, конец будет один. И радостным его не назвать, коли сегодня о грядущей старости не позабочусь.

– Значит, давешний разговор был всерьез? – Вот ни капли хмеля: вид серьезный, взгляд внимательный. Да что же это такое делается? Отчего такое внимание-то простому скомороху!

– Все всерьез.

– И то, что такого прибыльного заработка лишился, а имеющихся денег тебе может недостать, тебя не остановит?

– Нет, батюшка-воевода. – Виктор даже попытался привстать и отвесить поклон, но Световид жестом остановил, мол, не надо, все понял, все оценил. Как это у него получалось, Волков понять не мог, но вот не было необходимости в словах, и все тут.

– Ну тогда слушай меня. Недалеко от села Приютного на самом тракте есть постоялый двор. Тамошний хозяин отчего-то решил, что честного заработка с постойных ему мало, и вздумал связаться с лихими людишками. За то он предстал перед законом, а домочадцы его в кабалу попали, подворье же отошло в казну. Проку казне от того мало, так что выставлено подворье на торги, да только желающие покуда не сыскались.

– Странно это, – уж больно расслабившись, вставил реплику Виктор, невольно перебив хозяина. За это получил строгий взгляд, после чего до боли прикусил язык. Нельзя тут так, и без того милость неслыханная оказана.

– Странно, да не очень, – все же нашел в себе силы сдержаться воевода, в очередной раз удивив своего собеседника. – Цена на подворье уже три месяца стоит высокая, а если покупатель не сыщется, то на днях она должна понизиться. Вот и ждут, чтобы подешевле выкупить, а это почитай треть от первой цены, ну никак не меньше. Правда, цена все одно не низкая, сто двадцать рубликов вынь и положь. Вижу, не радует тебя известие… А как насчет того, что построек там изрядно, есть малая кузня, чтобы обиходить коней да повозки?.. Сараи, клети, конюшня, сеновал крытый, хозяйственное подворье, дом в два этажа с множеством комнат да огород изрядный. Конюшня ямская имеется, за содержание коей хозяину послабление в податях полагается. Коли ты не врал в том нашем разговоре, то тебе там раздолье получится…

– Чегой-то вы тут? Пиво пьете? – В разговор вдруг влез старик, которого Виктор видел и раньше.

Да мало ли стариков есть. Умный хозяин не станет разбрасываться людьми, даже если они стали старыми и немощными, как этот, вон почитай и не разгибается уже. Это лишний раз показывает холопам, оставшимся бездетными, что при преданной службе они не будут оставлены или выброшены за ненадобностью. Но этот вообще-то вел себя особенно вольно. Может, дядька?

Была такая особенность в боярских семьях. Жена считалась существом практически бесправным, а потому воспитанием детей занимался отец. Ну как занимался… Пока дети были грудного возраста, то смотрели за ними кормилицы, а как подрастал ребенок, то тут уж происходило деление. Если девочка, то кормилица и дальше воспитывала ее, только теперь прозывалась нянькой, а коли мальчик, то его воспитанием занимался дядька, причем должность эта была пожизненная, если воспитатель не вызовет неудовольствие господина. Так вот, эти самые няньки и дядьки очень уж вольно себя вели со своими воспитанниками, даже когда те становились вполне себе взрослыми. Другое дело, что место свое они знали и если отпускали подзатыльник или шлепали по заду, то только будучи наедине с воспитанниками.

По всему выходило, что старик и был дядькой боярина. Никому другому такое обхождение нипочем не простилось бы, а уж тем паче то, что старичок спокойно опустился на скамью рядом с Виктором, бесцеремонно сграбастал его кружку и сделал маленький глоток, крякнув от удовольствия. Боярин только удивленно вздел бровь, глядючи на нахала и… ответил:

– Беседа у нас задушевная.

– Это хорошо. Ты, Световидушка, если не против, я послушаю тут.

Нет, как есть дядька. Ну кому еще такое будет позволено? Можно, конечно, решить, что отец, да только боярин-то вроде глава семьи. Да и сел он не рядом с хозяином дома, а подле скомороха. А то, что вот так ведет себя, так и года уже какие, и обстановка неофициальная.

– Отчего же, послушай. Так вот, Добролюб, – вновь вернулся он к прежнему вопросу, – если ты выкупишь этот постоялый двор, то выгода получится всем. Казна получит прибыток, ты – дом, да как хотел – просторный. На дороге остается постоялый двор, и никому не нужно ломать голову, как устроить постой проезжих купцов и иного люда. Да и ямской двор там же устроен. Тебе и на прокорм деньга будет, и место, чтобы мастерскую сладить и делом своим заняться.

Отчего-то у Виктора сложилось стойкое убеждение, что его уговаривают выкупить подворье и стать владельцем постоялого двора на тракте. Дело, кстати, прибыльное, но только какой прок в том Световиду? С другой стороны, воевода вполне может посчитать, что тех денег, что он дал скомороху, вроде как и недостаточно, а возможно, его заинтересовали слова Добролюба о том, что хочет он организовать не просто ремесленную мастерскую, а прямо-таки мануфактуру. На фоне происходящего в Брячиславии, если дело пойдет, перед великим князем лишний плюсик ой как не помешает. Опять же при этом он просто выполнит свои обязанности. Постоялый двор все равно нужно передавать в частные руки, потому как практика показывает: будучи в казне, эти хозяйства быстро ветшают и перестают приносить доход, вот удивительное дело. Но если есть хозяин, то с подворьем порядок.

– Это какую такую мастерскую?

Вот старик, ведь с огнем играет. Но Световид даже бровью не повел. Он терпеливо и обстоятельно ответил на вопрос. Старик с любопытством посмотрел на скомороха, и Виктор дал понять, что подтверждает сказанное воеводой. Удовлетворенный кивок, понял, мол, и опять молчание, вот только кружку Волкова он окончательно прихватизировал. Впрочем, тот и не решался пить с воеводой, составил компанию за столом – и ладушки. Как себя вести в данной ситуации, не могла подсказать и память Добролюба, потому как такое с ним было впервые.

– Дак а как же он один-то управляться со всем хозяйством станет? Ни женки, ни детей, ни холопьев.

– С тем тоже есть мысль. Завтра суд будет. С неделю назад кузнец Богдан повздорил с соседом да в драке ударил его смертным боем. Дознание тому проведено, завтра судный день, платить ему виру в сорок гривен. А ты сказывал, что хочешь выкупить кого-нибудь в помощники.

– Дороговатый закуп получится. Сорок гривен – сто двадцать рублей, шутка ли. Да у меня и нет таких-то денег, чтобы вместе с подворьем… – возмутился было Виктор, но тут же поспешил осадить самого себя. – Прости, воевода-батюшка. Но эдак мне никакого прибытку. Можно выкупить закупа куда дешевле.

– А ты не торопись, – ухмыльнулся боярин. И откуда только терпение вот так запросто беседовать с человеком, стоящим настолько низко на социальной лестнице? – По закону первым делом виновный должен будет ответить не только головой, но и имуществом своим. Подворье Богдана – в Кузнечной слободке, и оно будет изъято. Цена ему уже выставлена – двадцать шесть гривен, и останется ему уплатить четырнадцать. С чего платить, коли за душой более ничего нет?

– Семья с ним вместе в закупы пойдет.

– Верно, иначе им погибель. А там женка, дочка шестнадцати годов да сын четырнадцати, уже помощники. Но главное – это кузнец, причем не худой и с ученым подмастерьем. – Воевода потянулся и поднялся. Виктор также поспешил поднять свое седалище. – Так что думай, скоморох. Если хочешь изменить жизнь, то лучшего случая у тебя не будет, а нет… На нет и суда нет. Коли увижу тебя завтра на судилище, все разрешится к твоей пользе.

Обменявшись взглядами со стариком, Световид как-то хитро усмехнулся и оставил его наедине с Волковым. Вот только Волков этого перегляда не заметил. По всему выходило, что Авось улыбается ему во все свои тридцать два зуба или сколько их там у богов, но поверить в это было сложно. Уж больно все одно к одному, а бесплатный сыр известно где бывает, хотя не такой уж он и бесплатный. Впрочем, возможно, и нет тут никакого второго дна или подтекста. Ну хочет боярин озолотить спасителя своего сына и может сделать это, используя свое служебное положение, причем ни разу не погрешив против истины. Так почему бы Виктору не принять предложение?

В самом начале пути заполучить не просто помощника, но кузнеца, имеющего навыки работы с металлом, дорогого стоит, потому как из Виктора коваль был прямо-таки никакой, все же это совсем иная специальность. Ему, конечно, легче овладеть такими навыками, чем кому иному, но если есть готовый мастер, это совсем другое дело.

– Выходит, решил изменить жизнь свою, – глядя Виктору в глаза самым добродушным взглядом, поинтересовался старик.

– Выходит, что так, – задумчиво ответил Виктор. Он все еще пребывал в раздумье, пытаясь понять, что вообще вокруг происходит.

– А ить польза от тебя для людей великая. Жизнь – она разная бывает, вот только легкой – никогда, а потому людям отвлекаться хоть малость нужно, а у тебя дар – радость нести.

– Это так, дедушка…

– Дедушка? – взметнув брови, перебил старик.

– Ну дак, чай, не бабушка, – буркнул Виктор потупив взор. Неужели он ошибся в своих предположениях?

– А. Ну да, ну да. И что дальше-то сказывать хотел?

– Так я и говорю: людям по-разному можно нести пользу, – облегченно перевел он дух. Если не осадили и место не указали, то прав он. – Можно скоморошить, а можно дать работу, чтобы они могли и себя и семьи содержать, от того пользы поболе будет.

– То ить если получится.

– Должно получиться. Нет, получится, обязательно, – убежденно проговорил Виктор. – Вот только побываю у западников, погляжу, какие у них там станки есть, может, заказ какой сделаю.

– А зачем к западникам? Они, конечно, преуспели во многом, да только у нас в Брячиславле весьма знатные мастера обретаются и иноземцы не из последних, потому как прибыток от нашего великого князя для них знатный. Коли Световидушка в тебя верит, можешь попросить грамотку отписать кому следует. Чтобы мастера с тобой пообщались, а то эти аспиды на порог никого не пускают.

– Ой ли? С чего бы ему заботу такую проявлять? Эвон уж сколько сделал.

– Может, и еще столько же сделает. Лишь ему одному ведомо постановить, что вы в расчете. Род бояр Смолиных в долгу хаживать не любит, а оценить жизнь кровинушки – больно сложное дело. И коли о том заговорили… Ты почто, аспид, со Смеяны взгляд не сводишь?

О как! Ни с того ни с сего. От внезапного вопроса у Виктора даже дыхание сперло, а слова застряли в горле. Что ответить, он знал, и слова имелись, да только вот едва о ней подумал, как тут же и поплыл. Вот ни о чем другом говорить не может, а тут такое дело… Дурная голова и язык живут каждый своей жизнью, нельзя и слова вымолвить, иначе погубишь себя за понюшку табаку.

– Ты, дедушка, думай, что говоришь-то, – наконец нашелся он. – Эдак и заикой сделать можно.

– А чего мне думать? Нешто не вижу, какие взгляды ты на нее кидаешь.

– Нет в тех взглядах ничего худого. – Виктор отчего-то как-то разом сдулся. – Чай, ума не лишился и место свое знаю, а на такую красу иначе глядеть и нельзя. Она словно лебедушка по глади водной плывет, словно пава легко ступает по землице.

– Эка, запел как соловей, – крякнул старик. – Она такая. Чего не отнять, того не отнять. Но то ты верно приметил: место свое на этом свете отец наш всем определил, и каждый должен знать его. Да не опасайся, не стану я никому говорить. Вижу, как хоронишься даже от самого себя. Ну что, ступай, что ли.

– До свидания, дедушка.

– Иди уж. Внучек. Кхе.

Радмир нашел сына в доме. Тот как раз заканчивал одеваться: как видно, собрался куда в гости. Ну да какие его годы, можно и погулять, и девок потискать. А судя по настрою, без этого ну никак не обойдется, муж-то еще в самом соку, так что пусть веселится.

– Куда собрался-то, сынок?

– Сосед звал пображничать.

– Дело доброе. В скомороха чего вцепился? Ты ить просто так редко когда чего делаешь.

– Дак, батюшка, сам же сказывал, что с бароном решать надо.

– Сказывал. А еще сказывал, чтобы ты не затягивал.

– Нельзя тут торопиться. Можно дров наломать. Эвон барон в дурости своей и спешке ошибку свершил, и нам о том стало известно. Но ему плевать, король гульдский, коли прознает, только посмеется, а вот наш Миролюб может и осерчать за Берзиньша не на шутку. Опять же беречься начнет, а это лишнее. Что же касается Градимира… Пока он в крепости, до него еще поди доберись. За пределы выезжает только большим отрядом, иначе нельзя, а службу он знает крепко. Так что времечко хорошо подготовиться и нанести один верный удар есть.

– Не много ли веры в скомороха?

– Батюшка, ты же с ним общался, нешто ничего не усмотрел?

– Отчего же. Воин из скоморошьей шкуры во все стороны лезет, словно квашня у доброй хозяйки, а главное, ловок и умен.

– Вот и я о том же. Но предлагать ему это, надеясь обойтись одной только платой, глупо. Пока он перекати-поле, пока ему терять нечего, за горло его не ухватишь, а оттого и надежи на него мало.

– Мудрено. Тогда имей на уме и то, что сохнет твой скоморох по нашей Смеяне.

– Чего-о?!

– Охолонись. Не дурень он полный, место свое знает и разум не теряет, а сердце – это дело такое… Оно своей жизнью живет, и как ему восхочется, так и бьется. Если над разумом возобладает, тогда беда, но он себя помнит. Я не к тому тебе это сказал, чтобы ты на него собак спускал, а к тому, чтобы, когда придет время, имел это в виду. Дабы за горло взять не просто рукой, а обряженной в бархатную перчатку. Влюбленные – они порой горы сворачивают одной левой. Вот только давить тут нужно аккуратненько, потому как что случись – и злее врага, чем человек с порушенным сердцем, не сыщешь.

– Гхм. Мудр ты, батюшка.

– Кхе. Какие твои годы, еще поумнеешь, – разулыбался старый Радмир Смолин. – Да, скоморох к тебе может обратиться за письмом в Брячиславль, чтобы посетить тамошних мастеров. Так ты не отказывай. Парень, по всему видать, всерьез хочет делом заняться. И по всему облику видно: уверен в себе, словно знает то, чего иные не ведают. А коли так, то прояви заботу и здесь.

– О том уже думал. Но не хотел сваливать все в кучу.

– Вот и ладушки.

Глава 5
Постоялый двор

Признаться, от суда Виктор ждал какой-то зрелищности. Ему было жутко интересно, как это все происходит, ведь для него это история. Не имело значения, что мир этот был параллельный или, может, и иная планета. Уж больно все похоже на его родину, а потому имелась вероятность, что и там все происходило подобным образом. Ведь наблюдалось много сходного буквально во всех областях.

А зрелищности никакой не оказалось и в помине. День выдался погожий, а потому суд происходил во дворе кремля, возле воеводского особняка. На высокое каменное крыльцо вынесли то самое неудобное кресло, на котором восседал воевода в первую их встречу. Как понял Виктор, оно было в единственном экземпляре, а потому, чтобы обозначить положение главы уезда, кресло выволокли наружу. Рядом с боярином Смолиным находился давешний дьяк (хотя, как теперь знал Волков, – подьячий, в ведении которого острог и городская стража), а также толпились другие должностные лица, с помощью которых глава уезда осуществлял управление.

Дьяк здесь тоже имелся, вот только он был один и властвовал в съезжей избе, где хранилась основная документация по уезду и регалии власти воеводы. Этого назначали из столицы, и сместить его можно было сугубо по прямому распоряжению оттуда, хотя он и пребывал в подчинении у местного властителя. Впрочем, сказать, что дьяк больно много себе позволял и мог выступить в пику своему начальнику, нельзя. Как ни крути, но по всем существующим положениям он находится в подчинении у воеводы, и управу на него можно сыскать весьма быстро.

Все остальные участники пребывали перед крыльцом, где стрельцы, выстроившись полукругом, оцепили площадку, куда никому не было ходу, кроме как участникам процесса по указу судьи, то есть воеводы. Справа, под караулом стражников, находились преступники, ожидающие суда. Эти были все в железе, во избежание так сказать.

Осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к разговорам, Виктор понял: основная масса собравшихся здесь людей – это участники процесса: потерпевшие, ответчики по гражданским делам, свидетели. Но были и те, кто являлся завсегдатаем подобных судилищ. Они исполняли роль средств массовой информации, так как потом рассказывали обо всем увиденном за чаркой вина, с каждым разом все больше и больше приукрашивая события. Что поделать, с развлечениями было не ахти как, так что люди рады и таким вот рассказам, хотя и понимают, что в достоверность такой информации нужно верить с изрядной осторожностью. В процессе многократного пересказа приговор воеводы по непонятной причине мог оказаться обратным тому, который был вынесен на самом деле.

Как и ожидал Виктор, дела рассматривались последовательно, в зависимости от тяжести совершенного проступка. Поэтому первыми судили троих косматых мужиков, взятых за разбой. Суд скорый, но справедливый. Подьячий зачитал обвинение, перечислил лиц, которыми подтверждается обвинение. Было видно, что воевода уже подробнейшим образом ознакомлен со всеми материалами. Едва глава острога закончил чтение, Световид поинтересовался у собравшихся, может ли кто из присутствующих высказаться в защиту подсудимых. Обратился он с подобным вопросом и к татям, но те угрюмо молчали. Очевидно, заболтать и запутать судью у них надежды не было. К тому же тела их несли следы пыток, подьячий упоминал о том, что они собственноручно подписали признания. Продолжать свои мучения у мужиков не было никакого желания. Все так же сохраняя молчание, они выслушали свой смертный приговор, и стражники увели их обратно в острог. Казнь будет осуществлена завтра, при большом стечении народа, и уж тут-то соберется чуть ли не весь город.

Вторым тяжким преступлением было убийство, совершенное кузнецом Кузнечной слободки Звонграда Богданом Орехиным. Как и в прошлый раз, подьячий изложил суть дела, указал свидетелей. Вот только теперь речь шла не о каком-то там тате, а о добропорядочном до сего дня горожанине, а потому и разбор несколько отличался. Воеводе вовсе не нужны волнения, до каждого распоследнего тупицы должно дойти: решение принято верное, по правде, заповеданной предками. К этому обязывало и то обстоятельство, что уже не первое поколение Смолиных ведает градом, и всегда, во все времена, ими были довольны.

Свидетелей, или, как их тут называли, видоков, выслушали со всем вниманием, воевода задал несколько вопросов, кое-что уточнил. Впрочем, преступление было из разряда тех, которые четко прописаны в Правде, а потому все, кто были знакомы с сим документом хоть поверхностно, о тяжести наказания знали заранее. Ну не могло оно быть иным, даже если покойный усиленно выпрашивал, чтобы его убили. Вот если бы он с оружием бросился, тут еще подсудимому можно было на что-то надеяться. А коли простая драка окончилась смертью одного из дерущихся, то тут все просто.

Зачитывание наказания не вызвало никаких особых эмоций, если не учитывать того, что бабы из семьи обвиняемого залились слезами и огласили окрестности плачем. А кто не будет горевать по утраченной свободе? После того, как подьячий объявил, что все имущество обвиняемого не сможет покрыть виру в сорок гривен и остается непогашенным долг в четырнадцать, воевода вопросил, может ли кто уплатить указанную сумму за кузнеца, забрав при этом его самого и домочадцев в закупы.

Признаться, Виктор впал в ступор от той простоты, с которой свободный человек превращался в раба, причем не единолично, а с домочадцами. Да, он имел возможность выкупиться, но это лишь теоретически. На практике такие случаи были скорее легендами, чем данностью, потому как все законодательство было устроено так, что самому должнику долг никак не покрыть. Могла попытаться родня со стороны, но тут опять же включались такие проценты, что лучше и не пытаться.

Над судилищем повисла тишина. Многие взоры обратились на Виктора. Тот еще больше стушевался и тут же начал прикидывать, что он по незнанию мог сделать не так, вызвав жгучую волну любопытства. Еще больше растерянности прибавил суровый взгляд Световида. Отец Небесный, да что не так-то?! И вдруг его осенило. Подьячий уже было растворил уста, чтобы вновь вопросить, есть ли тот, кто готов уплатить недостающую сумму виры, когда Виктор выкрикнул:

– Я! Я готов уплатить!

Световид все еще хмуро взирал на Виктора, как на нашкодившего кошененка.

– Назовись, – хмуро бросил воевод а.

– Добролюб из рода Писаренко, сын Вторуши. – О как! А у скомороха еще и фамилия есть, которая сама собой соскользнула с уст. Раньше он о том не задумывался. Однако же если от рода кто и остался, то это ему неведомо. Сколько себя помнил, столько в скоморошьей ватаге и обретался, а после и оттуда ушел, став одиночкой неприкаянным, который ни от кого не зависит и живет сам по себе.

Подьячий, единственный, кто сидел за столом с писчими принадлежностями, внизу, слева от крыльца, стал что-то писать в грамотке, слегка высунув язык, как человек, которому письмо дается с трудом. Впрочем, писал он очень споро, видать, привычка осталась с тех пор, когда учился письму. Виктор обратил внимание, что Смолин не стал спрашивать его о роде занятий. Все же скоморох, забирающий людей в закупы, – это несколько необычно. Впрочем, все присутствующие здесь вроде и так знали о нем.

Тут вдруг Виктора осенило, почему многие смотрели на него выжидательно и даже недовольно. Не иначе как воевода расстарался и пустил слушок о том, чтобы на кузнеца варежку не больно-то разевали. Среди присутствующих явно были те, кто хотел заполучить себе этого мастера, но чтобы не вызвать обиды, они могли сделать это лишь в том случае, если откажется он. А он не дурак от такого отказываться. Тормознул, не без того, но с кем не бывает.

Пока он расплачивался и получал грамотку на Богдана с домочадцами, слушания продолжались своим чередом. Подошло время иных тяжб. Судя по стечению народа, дел намечалось много, но скорость, с которой происходило вынесение приговора, говорила о том, что действо это надолго не затянется и к обеду всех рассудят. По крайней мере, пока Виктор получал документ, воевода успел рассмотреть дело о побоях, назначив виру. Ох и скорый же тут суд, и никакой тебе адвокатской братии.

Кузнец, уже без железа, стоял в сторонке, обняв жену и дочку, высокую и статную девку. И как так получилось, что не оженили и от неволи не уберегли?.. Ладно, об этом потом. Рядом стоял сынок – и не скажешь, что юнец еще, прямо как папка, косая сажень в плечах, не иначе как у отца за молотобойца был, а куда еще такого облома.

– У меня здесь еще дела есть, а вы ступайте в Сапожный переулок, я там на постое у Савоси. Знаете такого?

– Знаю, – буркнул кузнец. Как видно, и впрямь знакомы, и даже, возможно, какая темная кошка пробежала между ними.

– Вот и ладно. Там меня и дожидайтесь.

Риска, что невольники сбегут, практически не было, потому как относительно спокойно они могли жить только на Длани. Река могучая, наподобие Волги, туда стекались беглецы, как в мире Виктора – на Дон. Тут даже поговорка была один в один: «С Длани выдачи нет». Вот только бежать на ту волю народ особо не торопился. Да, вольно, но сколько та воля продлится, никто сказать не мог. Ведь можно было и всю жизнь прожить в свое удовольствие, хаживая в походы, а можно было сразу попасть на аркан к степнякам, а уж та неволя куда хлеще тутошней будет. Поэтому бежать-то на Длань бежали, но только когда уж совсем невмоготу становилось. Человек такое существо, что ему всегда хочется верить в лучшее, вот и семейство Орехиных верило. А если до края дойдет, тогда и о бегстве можно будет подумать.

Часа через два с тяжбами было покончено, и воевода перешел к делам экономической направленности. Иными словами, казна выставляла на выкуп имущество, отошедшее ей при иных разбирательствах, как, к примеру, с давешним кузнецом. Тут тоже все шло по степени значимости. Самым дорогим оказался именно постоялый двор у села Приютное, на слиянии Большого тракта и дороги из Меотида.

Опять у Виктора не нашлось конкурентов, хотя, как он убедился, здесь было нечто вроде аукциона: следующий лот был выкуплен после жаркой торговли. Похоже, и тут воля воеводы была известна всем. Волков заметил, что, как только он изъявил желание выкупить подворье, трое мужиков, недовольно бурча себе под нос, направились на выход со двора воеводского дома. Наверное, пришли, надеясь на удачу: вдруг скоморох откажется от покупки. Насколько понял Волков, тут потому и не спешили с выкупом, что не хотели переплачивать и ждали, когда казна сбавит цену. Что касается подворья кузнеца, то его на торги не выставляли, так как имущество уже было передано потерпевшей стороне, о чем они получили грамотку одновременно с Виктором сразу после принятия решения.

Получив документы на недвижимость, Волков тут же покинул кремль. День только-только перевалил за полдень, а потому времени было в избытке, чтобы еще кое-что успеть. Теоретически постоялый двор достался ему со всеми пожитками прежнего хозяина. Вот только дом уже не первый месяц находился в ведении местных чиновников, а им было доподлинно известно, что тот будет продаваться с молотка. По всему выходит: хозяйство обобрано по полной. Значит, нужно закупаться всем необходимым. Виктор только зубами заскрежетал от отчаяния, потому как даже не представлял, с чего начать. И дернуло же его связаться!

С другой стороны, а где легко? Ничего, осмотрится, притрется, не такое уж и мудреное дело – встретить проезжих, накормить, спать уложить, задать корм скотине да посмотреть за своим хозяйством. Он-то житель городской, но с дачей знаком не понаслышке. А что касается скотины и остального, то местные не в лукошке найдены, чай, разбираются в чем-нибудь. Одним словом, особых проблем возникнуть не должно, а вот как начать сам процесс, что сделать в первую очередь, а что во вторую, – тут уж не все так просто.