Текст книги "Вечный сон"

– Ну не знаю, Оль.

– А тут нечего и знать! Да, он старше тебя, но надо понимать, что чем старше парень, тем больше он себе может позволить купить, подарить… Это знаешь, как если бы ты копила деньги пятнадцать лет или двадцать. Я уверена, что твоему возлюбленному лет двадцать, если он учится в универе.

– Он не мой возлюбленный! – с негодованием воскликнула я, – двадцать лет?

– А чего, наоборот – это хорошо. Опытнее, решительнее. Ведь они – дурачки, и к двадцати толком ничего не понимают. Поэтому всё равно нужно брать всё в свои руки. Единственное, будь осторожнее.

– О чём ты?

– Чем старше парень, тем больше у него соблазна залезть тебе в трусики.

***

Со встречи со студентами-филологами прошло уже больше недели. Я постоянно думала о нём, даже тайком, с увёрткой спросила у матушки Авдотьи про них, но та сказала, что они больше не придут. Может, и к лучшему. Меньше придётся разочаровываться. Нужно сосредоточиться на встрече с благотворителями, ведь от моего выступления многое зависит и мне доверяют.

Всю ночь не могла уснуть. Соседка Оксана слишком громко дышала и сопела, но это у неё от болезни, от какой не помню. Иногда, я думаю о том, зачем вообще такие люди, как Оксана появляются на свет. Её бросили родители, она болеет всем, чем только можно, она уродлива, она постоянно раздражает окружающих, она всем в тягость. Так зачем? Неужели для того, чтобы другие смотрели на неё в самые несчастные минуты и понимали, что им ещё повезло. Ведь, правда, вместо моих конопаток, я могла бы сейчас также громко дышать и сопеть, болея, неизвестно чем. Интересно, как он там? Спит или делает уроки? Матушка Авдотья говорит, что студенческие годы одновременно тяжелы и интересны. Чтобы всё знать, нужно много читать и работать над собой. Я много читаю, но почти ничего не знаю. Наверное, всё впереди.

Я где-то слышала, что если искренне чего-то хотеть, то желание может исполниться, главное, верить. Но всегда нужно быть осторожным со своими желаниями и грёзами, они могу привести, неизвестно куда. Может, даже в ад.

Он появился в нашем центре «Благословение» опять. Я случайно наткнулась на него в коридоре. Он куда-то шёл, держа в руках целую стопку бумаг. Написал какую-то книгу? Парень заметил меня и помахал мне рукой. Я смущённо ответила тем же. Краснота обожгла моё лицо, но предательские веснушки не скрыть за этим цветом.

– Привет, – бросил он мне, – мило выглядишь.

Я засмущалась ещё сильнее. Прекрати, Лиза, сейчас или никогда.

– Привет, ты тоже, – эти слова стоили мне всех душевных сил.

– Напомни, как тебя зовут?

– Лиза, а те…

– Слушай, Лиза, поможешь? Я ищу вашу настоятельницу, она должна мне поставить подписи за практику. Я у вас тут уже минут десять блуждаю. Не подскажешь, где кабинет?

Я робко кивнула. Как же тебя зовут? Нужно всё брать в свои руки, по заветам Оли. Но моя подруга такая красивая… могу ли я ему нравиться? Смотрит.

– Веди меня, Лиза.

И я его повела. Я взяла его за руку и увлекла за собой. Он почувствовал небольшую растерянность, но поддался. Теперь он полностью в моей власти. Мы шли к кабинету матушки Авдотьи, и я чувствовала жар его руки. Я не отпускала, он не отпускал. Когда мы дошли до нужных дверей, я, наконец-то, посмотрела ему в глаза и быстро поцеловала в губы. Не так, как рассказывала мне Оля, а кротко, почти молниеносно, но с чувством, как мать целует сына, такой поцелуй, который я никогда в своей жизни не испытывала. Он не отстранил меня, лишь недоумённо посмотрел и тихо сказал:

– Ты чего?

Слишком тихо.

– Ничего, – бросила я, и убежала прочь. Но я чувствовала его взгляд на своей спине, я чувствовала, что он неотрывно смотрит на меня. Я ему понравилась?

Ад

«Вы считаете, что в место, которое называется адом попадают после смерти? Такое, своего рода, отложенное наказание? Но вы в этом очень сильно заблуждаетесь, ведь своим неверием, своей похотью, глупостью вы отвергаете Христа, и ад для вас начинается на земле. Уныние, агрессия, скорбь, зависть, прелюбодеяние – разве не это отражение ада в вас самих? Разве не это, сопровождает вас в быту и ваших потерянных жизнях? Тот, кто честен с Богом, честен и сам с собой. Тому награда благодать в пребывании на грешной земле. Современный человек слишком часто пытается кого-то обмануть. Он притворяется в своём неведении о том, что люди сами себе ад…»

А разве другой человек не может превратить твою жизнь в ад?

Вскоре я отправилась на конференцию. Плохо помню своё выступление, но вроде бы всем понравилось. Директор особенно весело шевелил своими усами. Матушка Авдотья улыбалась, а её улыбка кое-чего, да стоит. Вообще, первый год, как я попала в приют, у меня она вызывала какой-то страх. Когда матушка Авдотья на тебя смотрит, складывается впечатление, что ты в чём-то провинился. Как на иконах: вечно осуждающий взгляд. С другой стороны, отец Василий говорит, что невиновных нет, даже Христос делал некоторые вещи, вполне попадающие под понятие «грех», но всегда стоит рассматривать как делалось и для чего. Добро к ближнему – есть высшее благо, и на пути к нему можно немножечко противоречить букве божьего закона. Я не до конца понимаю, о чём говорит отец Василий, но внимательно запоминаю всё, слово в слово. Потом может пригодиться.

Детей, участвующих в выступлении перед благотворителями, очень вкусно накормили. Никогда в своей жизни не ела такой чудесный шоколадный торт! Ещё были тарталетки с клубникой, но их почти все съела Оксана. Куда же ей! Она и так жирная! Но взрослые смотрели и умилялись.

После еды меня и ещё двух девочек помладше усатый директор подозвал к себе и отдельно принёс свои благодарности. Он выразил уверенность, что благодаря нам всё получилось. Приятно! А ещё он, забавно шевеля усами, спросил у нас, какой мы хотим подарок. Мы все начали отнекиваться, но директор настоял. Девчушки попросили какую-то ерунду, а я робко, не надеясь на успех, попросила себе хотя бы какой-нибудь дешёвый смартфон.

– Смартфон? – задумчиво переспросил директор, – что же, это можно. Только если ты пообещаешь, как следует его спрятать от матушки Авдотьи. Пусть будет нашей маленькой тайной.

Я весело кивнула в ответ, забыв о том, что от настоятельницы почти невозможно ничего утаить.

***

После конференции я засыпала с приятными мыслями. Директор не сказал, когда подарит телефон, но такие серьёзные дяденьки с такими солидными усами не могут врать. Значит, скоро я смогу зарегистрироваться в соцсетях, смотреть блогера Олежку, может, даже найду этого студента-писателя.

– Эх! – от счастья я невольно выдохнула вслух. Прислушалась. Оксана не спала, ведь её дыхание было тише обычного.

– А я знаю, о чём ты думаешь, – неожиданно заговорила соседка. Она редко со мной говорила, я ей сразу дала почувствовать мой недоброжелательный настрой, – да, я знаю. Я знаю, Лиза. Ты зря такое делаешь.

– Ты о чём?

– О том, – она кашлянула, – я всё видела. Как ты поцеловала парня, того, что у нас проводил игру. Видела я. Дурочка ты, Лиза. Теперь тебя дьявол в ад за грехи заберёт!

– Чего ты мелешь? Он скорее тебя в ад заберёт, за то, что ты так много ешь! – я чувствовала, как жар обволакивает меня в холодной ночи. Соседка был спокойна, как голос мёртвых.

– Можешь насмехаться надо мной, сколько угодно, но ты делаешь неправильные вещи. Я просто хочу достучаться до тебя, ведь я надеюсь, что твоё благоразумие восторжествует, иначе…

– Что иначе? Ты наябедничаешь?

– Если будет необходимо. Я хочу спасти твою душу. В каждом парне кроется адское начало и желание, а ты, Лиза, ещё и провоцируешь его на это.

– Послушай, тебя и так все ненавидят. Зачем наживать ещё проблем? Все девочки только и ждут, когда ты, наконец, умрёшь от своей болезни! Что? Ты не слышала, как про тебя говорят? Это я к тебе ещё терпимо отношусь, лучше не ссориться с последним человеком, который хотя бы с тобой иногда общается.

Произнесла все эти слова я в горячем запале, не до конца понимая, что говорю. Слишком высокая температура, будто ад уже бродит где-то здесь. Тихая ночь.

– Я всё сказала, – равнодушно процедила Оксана, – если ты продолжишь думать о блуде, я расскажу всё матушке.

– Интересно, – хмыкнула я, – как ты это определишь? Залезешь мне в голову?

– Определю, не волнуйся.

– Знаешь, я мечтаю, чтобы однажды утром я проснулась, а ты – нет. Ты – ужасная, Оксана. Но самое ужасное, что ты – никому не нужна, обуза для всех, а толку от тебя никакого, один вред.

В комнате после этих слов повис молчаливый мрак, наполнивший пространство до самых первых лучей неприветливого осеннего солнца. Мрачная тишина, поглотившая в себя отвратительное сопение моей соседки Оксаны.

***

Через несколько дней матушка Авдотья вызвала меня на разговор. Редко бывает, что в её кабинет дети ходят по радостному поводу. Многие из центра боялись этого момента, хотя в помещении не было ничего страшного: стол, как стол, книги, мебель, разнообразные кресты и образа, причудливые цветовые тона и в углу размером с ребёнка статуя Иисуса Христа. «Подарок от благодарной ученицы, учившейся в нашем центре», – с гордостью рассказывала про него матушка Авдотья. В общем-то, окружение кабинета, как и сама настоятельница, не располагали ни к чему страшному: вокруг всё покойное и благодатное… однако, ты всё равно чувствовал себя, если не на страшном суде, то, по крайней мере, в его преддверии.

– Присаживайся, Лиза, – пригласила меня матушка Авдотья, – у меня к тебе будет серьёзный разговор.

По спине пробежала холодная дрожь. Всё-таки эта сучка, прости отец всемогущий, выложила настоятельнице. Ну ничего, у нас стукачей никто не любит, она ещё попляшет, после того, как я всё расскажу девочкам.

– Лиза, как ты понимаешь любовь? – глядя на меня в упор, спросила настоятельница. В её голосе не было привычной строгой нотки, напротив он казался каким-то новым, невероятно мягким, почти материнским, – я говорю о любви не к ближнему своему, не о братской любви по заветам Христа, а о той неотъемлемой части прекрасного чувства, как любовь между мужчиной и женщиной. Как ты её понимаешь, Лиза?

– Ну… – хотела сказать банальное, но потом задумалась. Как я понимаю такую любовь? Я лишь, знаю, что она есть. Редко, однако есть. Почему я так думаю? Потому что мне давно известны другие стороны. В школе девочки рассказывали всякое. Порно, стыдно, но я смотрела, мельком, но смотрела… Оля говорила о каких-то совсем других сторонах любви… Любовь между мальчиком и мальчиком, девочкой и девочкой, любовь между несколькими людьми… Всё это есть. Но есть и другое: робкий поцелуй, тепло соприкоснувшихся рук, нежный взгляд, единение, совместные мечты, забота, поддержка… Всё это тоже есть, но есть и другое. Что она хочет от меня услышать или что хочет рассказать? Я люблю его, пусть и не знаю имени, пусть видела всего два раза в жизни. Многие части любви доставляют удовольствие. Но любовь – это когда выше удовольствия.

– Ну, – повторила я снова, – не знаю. Правда, не знаю, матушка. Может, что-то божественное?

Наставница улыбнулась. Кажется, она так весь годовой запас улыбок со мной растеряет – их всего штучек пять.

– Лиза, ты хоть и говоришь, что не знаешь, а на деле попадаешь в самую точку. Да, ты права – любовь это одно из немногих явлений, что позволяет искренне почувствовать частичку Бога в другом человеке. Любовь – напоминание о том, что мы – часть чего-то высокого, возможность подняться над греховным миром. Но не стоит забывать, что от любого высокого к низкому всего один шаг.

Настоятельница осеклась и замолчала. Она уставилась куда-то поверх моей головы. О чём-то задумалась. Матушка Авдотья не произносила ни слова несколько минут. А потом, словно вернувшись обратно из своего транса, сказала:

–Приходил парень-студент. Расспрашивал про тебя у девочек. Мне они рассказали. Не знаю, что он хотел, но я попросила его больше сюда не пускать. Ты с ним общаешься? После школы встречаешься?

– Нет, – честно, глядя в глаза ответила я, – виделась только здесь, в центре. Я даже не знаю, как его зовут.

Матушка ничего не ответила. Опять молчание. Мне хотелось уйти, слишком всё было невыносимо. Но при этом в душе нарастала немыслимая радость. Он помнит обо мне, он ищет меня! А Оля говорит, что мальчики никогда ничего сами не делают! Я почему-то вдруг выпалила:

– А как его зовут?

В глазах настоятельницы появилась смесь гнева и строгости.

– Для тебя он должен остаться безымянным! Значит так, дитя моё, после школы – сразу в центр, не заставляй меня отправлять кого-то к тебе навстречу. Когда там у тебя свободное время? – матушка достала из стола бумажку с расписанием, – а! После музыки и перед латинским языком. Так вот, каждый день либо ко мне, либо к отцу Василию на беседу. Недельку походишь, а там посмотрим. Ты поняла меня? И ещё, я не очень хочу, чтобы ты продолжала общаться со своей подругой Ольгой. Запретить я тебе не могу, но она человек приходящий-уходящий, а со мной тебе ещё жить под одной крышей.

Я удручённо кивнула головой. «Личные беседы» одно из самых жестоких наказаний в нашем центре, как по мне. В зависимости от твоего проступка, с тобой ведётся долгий и нудный разговор о моральной стороне вопроса, читаются отрывки проповедей и библии. Кое-что заставляют заучивать. Но это полбеды, если бы это не было так невыносимо скучно. Вот я попала, и кто меня за язык тянул!

– Свободна, Лиза.

***

– Радуйся, тупая корова! Матушка Авдотья мне устроила взбучку! Но не думай, что я не знаю из-за кого всё произошло. Я тебе устрою, ты вообще пожалеешь о том, что твоя сраная болезнь недостаточно смертельна. Все девочки уже знают о том, кто у нас главная стукачка и крыса! Они ещё что-нибудь узнают, я тебе обещаю придумать что-нибудь интересненькое! А, вообще, я счастлива, Оксюша, что ты моя соседка и нам предстоит ещё столько чудесного совместного времени! Я богом клянусь, что тебе этого не забуду!

Ответа мне не было. Да он мне и не был нужен!

***

Не смотря на моё наказание, матушка Авдотья меня и несколько других девочек отпустила с усатым директором за подарками. Наверное, он долго её уговаривал, но как сказал сам директор, наш вклад в успех и финансовое благополучие центра «Благословение» велик, а потому даже наказание не должно быть помехой получить заслуженную награду. Доставляло мне удовольствие и то усердие, с каким травили Оксану. Ночью со стороны её кровати несколько раз слышала звуки, похожие на всхлипы. То ли ещё будет, моя дорогая!

Директор отвёз нас в торговый центр, в котором я была всего лишь во второй раз в жизни: первый раз мне так повезло, когда матушка водила нас в кино на какой-то фильм про космонавтов. Меня ещё тогда поразило величие и убранство места, во многом не хуже, чем соборы, только без атрибутики и как-то суетно.

Мне подарили смартфон, недорогой, но с большим экраном. Интернет директор побоялся подключать и этот вопрос мне придётся решать самой. Ничего страшного, ведь у меня есть Оля. Я предвкушала новый мир на экране смартфона. Выпуски блогера Олежки, интересные сайты, игры, и, кто знает, может, общение с тем студентом-писателем. Беспокоил меня только один вопрос, как утаить телефон от матушки Авдотьи и её верной стукачки Оксаны. Ничего, что-нибудь придумаю.

После подарков, директор накормил нас вкусной едой из Макдональдса. Какое там прекрасное мороженое! Матушка Авдотья запрещала нам есть где-то кроме нашей трапезной и школьной столовой, да и личных денег у нас почти никогда не было. Впрочем, несколько раз меня угощали одноклассницы и Оля, поэтому я не понаслышке знаю вкус фаст-фуда!

Потом директор отвёз нас в центр, а мне по секрету сказал, что завтра будет ещё один сюрприз после школы для меня. С матушкой Авдотье он уже договорился. В тот день я засыпала по-настоящему счастливой. Поскорее бы пришла Оля, так хочется всё ей рассказать!

***

Чёрный подъезд с лестницей неумолимо поглотил меня в себя. Ступени отрисовывались чётко, но я не знала, куда они ведут. Горизонт потерялся. На моём плече лежала мягкая рука директора, он тихо подсказывал маршрут. Кругом сумрак неизвестности. В конце любого пути есть награда, моя награда ждала меня за двумя дверьми, притворяющимися бронзовыми с номер «V». Дверь легко поддалась, не уверена, что с другой стороны, она также просто откроется. Усатый директор вселял покой. Сняла ботинки. Пригласили в комнату. Хорошая квартира, просторная, с интересным убранством. В комнате было двое мужчин, они встретили меня с улыбкой, с каким-то трепетом в глазах, будто для них я была святыней. Мне стало страшно. Один из незнакомцев предложил мне вина. Я отказалась. Настойчивее. Отказ. Ещё нажим, едва заметный, но который по силе способен порвать стальной канат. Бокал с алой, как вина человека, жидкостью. Пахло розами и тяжёлым мужским ароматом, пробивающим нежный запах. Я сделала глоток и почувствовала вкус тоскливой боли, уводящей в пленительное царство, царство где есть всё, кроме любви. Я узнала этих двух мужчин, они были на конференции – главные спонсоры нашего центра «Благословление». Они хорошо знали меня. Наверное, лучше, чем я сама себя в определённых моментах. Их глаза просверливали меня насквозь, разбивая на молекулы. От меня ничего не осталось. Нет, я не знала их, не знала и мужчину с забавными усами. Они навсегда останутся для меня безликими. Ни имён, не фамилий, ни сути. А как зовут того студента-филолога? Наверное, прекрасное имя.

Я отпила ещё вина: уже сама. В бокале осталась половина. Незнакомцы о чём-то весело болтали со мной и друг с другом. Я чувствовала, как они ко мне подбираются, хищным зверьём с добрыми глазами. Розами больше не пахло, лишь один тяжёлый мужской запах. Нечто осело каплями в моём стакане. Мне было страшно. Нет, уже нет. Тело расползлось ватой, и я обмякла, раскидав рыжие волосы по дивану. Кто-то их принялся гладить…

– По очереди, господа.

– Мы для неё кое-что приготовили. Изумрудный цвет будет к лицу.

– По очереди, господа.

– Какая мягкая и нежная кожа. До чего бледная, прямо, как усопшая!

– Она такая красивая! Я никого не видел красивее, чем она!

– Позвольте. Скинем эту серую и грубую одежду. На сегодня она – наша королева, а нашей королеве полагается только лучшее. Как ей идёт изумрудный цвет!

– Она пылает бледным огнём!

– Вы так удачно и правильно выбрали модель трусиков. А как вы не промахнулись с размером?

– У нас есть все мерки в базе данных.

– По очереди, господа.

Голоса то приближались ко мне, то отдалялись. Чьи-то руки трогали меня, но я с трудом могла что-то почувствовать, шевельнуться, предпринять. Мысль, даже мысль непозволительно путалась, но я прекрасно помнила, что со мной происходило, что со мной делали. Мне было бы страшно, если бы я не разучилась на время бояться. Мне было бы больно, если бы я за свои пятнадцать лет смогла знать хоть что-то про настоящую боль. Меня в тот момент не было, пуста, как сосуд для инородного. Лишь только неприятное, липкое и красное, как вина человека, проползало по моим худым ногам. Меня не было. Они такие же безымянные, как и студент-писатель, которому я подарила свой искренний и первый поцелуй в жизни.

– По очереди, господа.

Чистилище

«Почему в православной церкви нет чистилища? Потому что у православного человека нет права на ошибку? Или потому что отражение церковных догматов – реальная жизнь? Всё человеческое существование и есть одно сплошное чистилище, ведь даже дети рождаются во грехе. Эти маленькие и светлые ангелочки грешны от рождения, а потом должны прожить жизнь, полностью очистив себя от греха, не набрав по дороге новых. В православии нет чистилища, но есть вечное мытарство до Божьего престола. Русский человек – вечный мытарь, заблудившийся не на пути к небесным сферам, а заплутавший сам в себе. Здесь ему ни ангелы, ни бесы, ни божественное откровение, ни дьявольское искушение не помогут…»

– Меня зовут Елизавета Стыкина, мне двадцать семь лет. Не смотря на молодой возраст, я успела многое пережить. Знаю, это звучит достаточно банально, но порой только банальность может в полной мере отразить истину. На мою жизнь выпало много испытаний, но я не имею права роптать на злой рок и судьбу. Бог не посылает тех вещей, что мы не можем преодолеть. Обо всём самом плохом, что было в моей жизни, я стараюсь не думать, но при этом и не забывать. Настоящая борьба в знании. Я – мать ребёнка насильника. Я – мать-одиночка, и даже точно не знаю, кто конкретно является отцом. Но я – счастливая мать, у меня растёт здоровый и жизнерадостный сын, он – мой смысл, он – моё чистилище. Я не без помощи смогла справиться с такой ситуацией, будучи ещё подростком. Теперь же, я хочу поделиться своим опытом и знаниями, переживаниями с теми, кто решил воспитывать ребёнка от насильника…

Я ещё долго говорила свою речь, больше машинально, с атрофированными чувствами, а мысли возвращались к событиям одиннадцатилетней давности. Тогда всё пошло наперекосяк не только у меня. Факты насилия вскрылись, оказалось, что главные благотворители основную часть денег жертвовали не из-за гуманности и милосердия, а как плату за хорошеньких девочек. Моя беременность помогла вскрыть эту жестокую правду. Матушка Авдотья знала, она была в курсе и поощряла данное действие. Она села, вместе с двумя насильниками, а вот директор центра не смог отделаться так легко. В приступе праведного гнева его убил благородный отец Василий, который понятия не имел, что происходит в центре. Я не могу его за это судить. Говорят, что он уже вышел. Надо встретиться с ним. Но не могу я винить и своих насильников. Нет, я не чувствую по отношению к ним ни страха, ни злости, ни желания возмездия – они уже давно перестали для меня существовать, остались лишь воспоминания об их действиях. Всё случилось, как случилось. Я испытываю полное смирение. Жалею только об одном, что была невероятно жестока к бедной девочке Оксане. Она не дожила и до восемнадцати. После закрытия нашего центра у неё просто не было шансов. Дети бывают порой уж слишком жестокими. Но мы есть, кто есть. Я больше не верю в Бога, но под христианской эгидой пытаюсь помочь матерям, попавшим в тяжёлую ситуацию, и имеющим смелость, дабы сохранить ребёнка. Человеку на деле может помочь только человек, а не какая-то там вера, учения, идеология. Сам себе рай, чистилище и ад.

Когда я закончила свою речь, зал огласился бурными аплодисментами. Вокруг витало сочувствие – редкое ныне ощущение. Я поправила свои рыжие волосы, собранные в пучок и вышла со сцены.

– Отличная речь, я думаю, что мы получим хорошее финансирование, – сказал мой помощник, соучредитель и какой-то общественный деятель. Солидный мужчина в возрасте с усами, что так смешно шевелились…

Я пристально на него посмотрела и улыбнулась сдавленной улыбкой. Взгляд. И в моей душе всё надломилось и вырвалось наружу. Что-то лавинообразное, могучее и тоскливое, что-то, что способно поглотить всю мою жизнь, наполнив её примесью страха. Я посмотрела на довольное лицо своего соучредителя, и из моей груди вырвался вопль ужаса ؘ– всплеск прошлого. От него пахло тяжёлым мужским одеколоном, что надменно подчинил себе тонкий аромат моих духов. Аромат розы.

VI.

Мысль перевернулась, вздохнула и успокоилась, будто ничего и не было. Всего пару мгновений, а мимо пролетела чья-то судьба и ещё десяток, связанных с ней жизней. Только мой собственный рок остаётся в вечной стагнации, не в силах сдвинуться с места. Это похоже на сон. В мыслях, правда, всё происходит намного быстрее, так как абсолютного покоя не существует, даже маленькое, едва заметное колебание улетает вперёд со скоростью света. Вперёд, к новой смерти и новой жизни.

Чайник закипел, напомнив мне своим щелчком о том, что я – Анатолий Бодрин. Мысль подтвердила, что я всегда им был. Сегодня только растворимый кофе, очередной суррогат в моей жизни, но на зарплату в сфере обслуживания многое невозможно себе позволить. Особенно, когда её больше нет. На большинство зарплат многое невозможно себе позволить – это и есть равенство среди равных. Придётся просить милостыню у отца, но он так далеко, что мысль не в силах ничего подобного представить. Там, далеко, где находится моё детство… интересно, а рядом с детством всегда блуждает старость и смерть? Если да, то они тоже где-то там, рыщут подле отчего дома? Отец – это моё детство и смерть. Да, они похожи. Ведь какими могут быть жестокими дети и подростки? Вспоминая недавние резонансные истории: кого-то поджигают, избивают толпой, режут… Говорят, что всё от недостатка воспитания. Может, оно и так, но мне представляется, что дети жестоки только потому, что они искрени. Если они кого-то ненавидят, то ненавидят всем сердцем, желая ему боли и смерти. Если они любят, то любят пренебрегая всеми, включая самих себя. Чего только стоят случаи вмешательство детей в бытовые ссоры, самопожертвование ради близких, когда малыш отчаянно хватает за ногу папу, который уже почти вколотил маму в кафель кухни. Дети делают так, как им подсказывает сердце. Именно поэтому переходящая из детства в зрелость молодость такая безбашенная. Юность – возраст революционеров, террористов, молодых людей, что ставят на кон всё. Протест против того, когда старшее поколение показывает, что такое компромисс, а горящая душа не желает с этим соглашаться. Только твёрдая рука родителей и государства спасает от настоящего безрассудства, да и то не всегда. В переходном возрасте дети из-за отсутствия жизненного опыта слишком форсируют события, от этого и происходят многие проблемы, связанные с алкоголем, наркотиками, экстремизмом и глупыми идеями. Последний искрений крик детства, перед тем, как войти в лживую зрелость. Происходит своего рода отбор, кто сможет смириться со спящим обществом, а кто – нет. Первым достаётся тягучая и размеренная жизнь, но взамен отбирается одно маленькое свойство, одно ненужное свойство – быть честным хотя бы с самим собой. С этим ничего не поделать, это не плохо и не хорошо, это ровным счётом так, как должно быть. Я знаю, о чём говорю, потому что только-только остыло моё горячее сердце, только-только я начал погружаться в вязкую субстанцию взрослой жизни. Прошли те времена, когда я задумывался о том, чтобы собрать самодельную бомбу, те времена, когда я сперва бил, а потом думал. Заканчивается во мне возможность быть честным, хотя бы с самим собой. Я оттягиваю момент, как могу, но он – неизбежен. Невкусный растворимый кофе давал мне понять, что я – Анатолий Бодрин, сын, медленно превращающийся в отца.

Но, не смотря на кажущуюся опасность молодых горячих сердец для окружающего, горе тому обществу, той цивилизации, в которой новое поколение будет тихим, покойным, покорным и индифферентным. Это начало краха, ведь только адский жар глаз подростков и молодых людей заставляет хоть как-то шевелиться расплывшееся старшее поколение. Молодость теснит старость вперёд, а затем выселяет в смерть, дабы самим занять освободившееся место. Если всё успокоится, размажется, то успокоится и сама жизнь, позволив смерти взять борозды правления. Смерть и детство – они похожи честностью, не всегда справедливы, но всегда честны, хотя бы с самими собой. И глупо полагать, что старость выше юности, что за прожитыми годами кроется хоть какая-то мудрость. Старость приносит только старость.

Раздался неожиданный звонок. Опять эта дурацкая мелодия! Слишком часто мне приходится её сегодня слышать. Номер знаком, но за цифрами пряталась не самая приятная личность. Я любил своё нынешнее состояние, когда все входящие вызовы были только от далёкого и недоступного отца. Обладать таким социальным скитом посреди исходящего храпом общества в мои двадцать семь лет – весомое достижение. Но звонок был, правда, неожиданным. Я нехотя взял трубку. Мой бывший начальник.

– Здорова, Толик. Как жизнь, как дела? Звоню тебе сказать, что есть интересное предложение по работе. Мы новый рестик открыли, набираем персонал. Зарплата выше, чем на прошлом месте. Знаю, мы расстались немного нехорошо, но ты реально крутой официант. Поэтому, предлагаю тебе это место. Подгоняй завтра ко мне в офис, помнишь где он, оформим тебя. Твоя медкнижка, кстати, так и лежит здесь, так что можно не волноваться. Часикам к двенадцати, хорошо?

Монолог кончился, и я повесил трубку, не сказав в ответ ни слова. В звонке было оскорбительно всё. Начиная от звания «крутого официанта» и заканчивая самим фактом – как он посмел пролезть в моё убежище, туда, куда его не звали? И с каких пор драка с начальством – это «немного нехорошо расстались»? К чёрту! Пусть мои оставшиеся деньги жаждут нового пополнения в свои ряды, в виде хрустящих купюр. У меня ещё есть время, но я его не чувствую. К чёрту всё начальство и все работы мира, где основой является строгая иерархия, превозношения одного человека над другим. С другой стороны, если мой далёкий и недоступный отец мне не одолжит денег, скоро во мне заговорит голод. Придётся ехать. Но, что лучше зависеть от милости чужого дяди или быть признательным своему отцу? Не знаю. Вот и все мои достижения к двадцати семи годам: «крутой официант» и незнание.

Взгляд невольно упал на книгу, которую я использовал вместо подставки для чашки – какая-то дешёвка, то ли любовный роман, то ли детектив. Меня сложно обвинить в плохом отношении к сакральному храму для человечества – книге, скорее к самим писателям-жрецам, но порой этот храм настолько безобразный и мерзкий по своей сути. Просто чудо, что я нашёл хоть какое-то применение такой дешёвке, ведь даже самая некачественная бумага ценнее её содержания. Ненавижу женские любовные романы, детективы, бульварное чтиво, трёхкопеечную фантастику и фентази, подделки под искусство с одним нелепым посылом: пишущий автор – графоман, сумевший складывать слова в предложения. «Она такая сказала ему то-то. А он такой сказал так-то». Местоимения, выставленные в ряд ценнее, фабулы и сюжета подобной писанины. Браво! Оно умеет делать текст. Говорят, что книги в этих жанрах куда ближе к реальности и эпохе, а если не к ним, то к литературным процессам. Сложно оспорить, ведь современный детективный роман – олицетворение человеческого вкуса и разума. На место криминально-нравственных историй, вроде «Преступления и Наказания», «Посторонний» или «Отчаяния», приходят очередные растиражированные бредни про женщину-детектива с дурацкой фамилией или будни сурового мента. Вместо красивой и глубокой поэзии – рэп и абстрактная ерунда, притворяющаяся, что несёт хоть какой-то смысл. Вместо нормальной современной прозы – многочисленные фентази и фантастические поделки, тупоголовые истории про «попаданцев». Если раньше я думал, что проблема в общем оскудении творцов, то теперь я твёрдо уверен – дело в конечном потребителе. Да, именно потребителе. Современная эпоха научила людей потреблять всё, что угодно: начиная от картин Кандинского и заканчивая собственными детьми. Никакой Сатурн с ошалелыми глазами не сравниться в таком деле. Всё современное искусство, включая литературу, выглядит для меня, как умственно отсталый ребёнок, пытающийся обмануть. Жалкая попытка.