Текст книги "Разряд!.. Ещё разряд!"

Жёлтенький цветочек

Момент истины – он такой… Иногда человек сам не знает, почему он походя фиксирует своё внимание на каком-либо предмете. Пока не придёт тот самый момент, т. е. не сложится мозаика.

Я не знаю – не ведаю, почему в «аппаратной» нашего ОРИТ, среди раритетных РО-6, включающихся и выключающихся от удара кулаком, «полинарконов»[67]67
  Полинаркон-2 – допотопный наркозный аппарат ИВЛ с ручным мехом.


[Закрыть] с протертыми мехами, отсосов, работающих на механике (пневмоаспираторов, функционирующих от нажатия ступней), заточенных старшим реаниматологом Иваном Васильевичем подключичных игл, резиновых эндотрахеальных трубок (трубок, которые под наркозом вставляют в трахею пациента и через них подключают его к аппарату ИВЛ) и прочего хлама, то есть нашей реанимационной «расходки», – валялся тонкий катетер в герметичной упаковке, неясно для чего предназначенный. По своим длине и диаметру он не соответствовал нашим курганским «подключичкам» и В-Вraun-овским эпидуральным катетерам.

Он был спинномозговой (предназначенный для катетеризации даже не эпидурального пространства[68]68
  Эпидуральное пространство – промежуток между наружным и внутренним листками твердой мозговой оболочки.


[Закрыть] взрослого, а спинномозгового канала, то есть очень малого диаметра) – и молодому доктору очень хотелось засунуть его по назначению… Уважаемые старшие коллеги (а мне самому уже скоро полста), вспомните свою молодость, когда даже такой специальности – анестезиолог-реаниматолог – не было, а нашего брата хирурги величали не иначе как «наркотизатор», и вы поймёте меня правильно.

Всякий раз, когда, зайдя в аппаратную, я начинал собирать очередную «машину времени», мой любопытный взор искал этот «катер». По ходу – он был никому не нужен, даже старшей Михалне. Надо пояснить гражданским читателям, что такие замечательные аппаратные, или подсобки, до недавнего времени существовали во всех ОРИТах нашей необъятной Родины, пока высочайшим Указом от апреля 2020 эти видавшие виды аппараты ИВЛ («рошки» и «полинарконы») не мобилизовали на борьбу с ковидом, а от вибрации военного аппарата ИВЛ «ФАЗА-5» даже половцы с печенегами запели аллилуйю в качестве нелирического отступления.

Но, подобно чеховскому ружью, каждый катетер дождется своего тоннеля!

Пользуясь случаем, хочу вам сказать, что, прожив в ямальской тундре 10 лет почти без права переписки, в театрах Москвы и Петербурга я бывал гораздо чаще, чем сейчас, после высочайшего разрешения проживать в столицах. И ещё была тяга к Дому медицинской книги на Фрунзенской, где, не считая свою северную зарплату, можно было за раз купить 2–3 руководства к действию в экстремальных условиях.

Надо признаться, что, как любой «взрослый» анестезиолог, я боялся детей (новородков) и женщин (рожениц). Поэтому ещё в медухе (медучилище) читал «Реанимацию новорождённых» и «Хирургию детей младшего возраста». А в днепропетровской медакадемии, на кафедре детской хирургии, толстый добродушный препод, похожий на пародиста Винокура, рассказывал нам об атрезии[69]69
  Атрезия жёлчевыводящих путей – врождённое отсутствие ЖВП.


[Закрыть] желчевыводящих путей и о технике операции, на которую, по причине её кровавости, нежелательно ходить впечатлительным студентам.

В очередной пролёт через Москву на Север вдобавок к двум увесистым томам– руководствам я купил небольшую «Анестезию новорождённых». Наверное, в это время у моей будущей пациентки эмбриональная закладка и развитие желчевыводящих путей зашли в тупик… в прямом смысле. А толстый добродушный «Винокур» остался в Днепре.

Так вот, к нам в ОРИТ в сопровождении педиатров, которые «всё распишут», перевели маленького жёлтенького ребёночка, которого положенные 14 дней лечили в реанимации новорожденных. Педиатры с детским начмедом дядей Витей расписали общеукрепляющее лечение и ушли восвояси.

Тем, кто не знаком со спецификой работы реаниматолога, хочу сказать, что таки да, мы, как «специалисты высокого класса», «самоотверженно, не сомкнув глаз, у постели больного боролись за едва теплившуюся жизнь» (вы, дорогие читатели, наверное слышали по телеку подобную риторику в День медработника). Но коллеги-реаниматологи подтвердят, что оч-чень непросто переключаться от взрослых с ЧМТ, политравмой, панкреонекрозом, огнестрелом или ножевым с кровопотерей, инфарктами-инсультами и пр., и пр., и пр. на маленького пациента в кувезе. Благо – рядом с ним всегда, несмотря на перегруз в отделении, работала самая опытная медсестра. Низкий вам поклон, девчонки!

А теперь перейдем к патогенезу: желчь, поступая через печеночные протоки в желчный пузырь, а оттуда в двенадцатиперстную кишку, не только способствует расщеплению жиров, но и стимулирует перистальтику кишечника. При атрезии (отсутствии) желчевыводящих путей желчь из печени всасывается прямо в кровь, вызывая желтуху, а кишечник останавливается и животик вздувается. Малыш не берет грудь, только плачет от боли и, пока есть силёнки, сучит ножками. Брюшные ветви блуждающего нерва стимулируют перистальтику. В свою очередь, от спинного мозга отходят симпатические нервные окончания, которые тормозят работу кишечника. Если симпатика и парасимпатика сбалансированы, кишечник работает как часы, без рекламы «Гуталакса». В нашем случае для разрешения пареза требовалось создать дисбаланс вегетативной нервной системы: устранить влияние симпатической, и тогда парасимпатика в отсутствии конкуренции будет доминировать, что медперсонал должен сперва почуять, а потом услышать. Ну, и увидеть, что отходит белая глина и животик сдувается.

Как я до такого додумался – сам не знаю: наверное, просто осенило («… что называется», – добавил бы сейчас мой коллега по кардиохирургической реанимации). Ну да, конечно, я помню, как в отпуске на море меня разбудил звонком пьяный и радостный друг-коллега и доложил, что он впервые в «Новоуругвае» (если по-трезвому – то в Новоуренгое) поставил эпидуральный катетер 3-месячному ребёнку с аппендикулярным перитонитом, начал вводить лидокаин, кишечник ребёночка заработал, так что он, коллега, с чувством выполненного долга, пока жена с дочкой в отпуске, продолжит, так как считает, что вырвал из лап смерти ещё одну жизнь! И простим ему эту патетику…

Да, но моему-то ведь две недели! Но глаза боятся, а руки делают – так, кажется?

– Будем ставить эпидуру в детской палате, готовьте набор, катетер я принесу! – Вот, оказывается, для чего он понадобился…

– Мы такого здесь никогда не делали!

Так, самое главное – не показать, что самому страшно, что сам не то чтобы никогда такое не делал, но и подумать не мог, читая толстую «Детскую хирургию» («Винокур» хренов, как тебе сейчас? Не икается сало с пэрцем?!) И – вопрос: а игла Туохи[70]70
  Игла Туохи – толстая игла с загнутым срезом, предназначенная для пункции и катетеризации эпидурального пространства, т. е. промежутка между наружным и внутренним листками твердой мозговой оболочки.


[Закрыть] пройдёт между позвонками в поясничном отделе? Не проткнуть бы тельце насквозь…

– Лен, ну, что неясно? Обрабатываем!

– Вы думаете?..

– Лена, я сказал: обрабатываем спиртом спину! Давай обезболим, полмиллилитра лидокаина!

Интересно – руки будут дрожать? А Ленка ничего, глаза такие большие, зрачки широкие, раньше не замечал…

– Прокол, давай катер! Обработай на всякий случай! Так, заходит нормально, три см в краниальном направлении, хватит. Всё. Фиксируем!

Ленины зрачки сузились. А жаль, привлекательно выглядела!

Но это полдела, теперь предстояло начать эпидуральную стимуляцию кишечника. А это опасности и осложнения, которые описаны сэром Морганом, герром Миллером и доктором Школьниковым. В купленном на свою голову «фрунзенском» руководстве по детству я нашёл рекомендуемую дозу маркаина[71]71
  Маркаин – местный анестетик, применяемый для эпидуральной и спинномозговой анестезии.


[Закрыть] для детей младшего возраста и, не претендуя на соавторство, пересчитал на рост/вес новорожденного. Начал понемногу титровать, следя за ЧСС/АД – дыханием ребенка и Лениными зрачками.

Наш животик опал, дитё успокоилось и заснуло, а утром в качестве благодарности выдало с полкило белой глины. Педиатрицы были в восторге, как будто это был субстрат для косметологии. Заведующий спрашивал о дозе маркаина и искал ручку, чтобы записать. Начмед дядя Сеня сказал: «Молодец! Теперь увози его куда-нибудь на операцию!»

– ?

– Ну, там Тюмень или в Ёк… ёк… в Ёбург, короче! Командировошные получишь – и лети с богом!

Это было в январе, как раз под Крещение. Завернули дитё в тулупчик и полетели в Екатеринбург.

Полет нормальный, посадка мягкая. Сдал дежурному врачу перинатального центра, которая даже протерла очки: никогда такого не видела, чтоб у ребёнка, который сосет соску и гадит в памперс, ещё какая-то трубочка между позвонков была. «С Нового Уренгоя? А вы всем детям такое делаете?»

Надо ли рассказывать, как наш брат анестезиолог-реаниматолог снимает стресс? Я думаю, дорогие друзья-коллеги, что бы там ни говорили, это останется тайной нашего профессионального сообщества.

Но бывают же и отступления от принятой в клинике методики! Итак, делюсь опытом: прилетел обратно в Новый Уренгой 19.01. – в день, известный всем православным. Погодка соответствует: -29^о с ветром. В Седэ-Яхе[72]72
  Седэ-Яха – река в Новом Уренгое.


[Закрыть], напротив храма, сделали проруби, на берегу – брезентовый шатер для переодевания, кофе, чай, скорая помощь. Всё включено. Самое главное было – с устатку и не евши, трезвым, как январский лёд, раздеться на ветру, дойти до проруби и, попрощавшись с белым светом, окунуться в купель. А после – ощущение тепла и гармонии с окружающим миром.

Иордань смыла все напряги, душевные и физические. Вышел другим человеком.

Года два при случае я спрашивал у наших педиатров, как тот ребёнок с желтухой, которому я впервые (новорожденному!) поставил эпидуральный катетер, а после отвёз самолётом в Тюмень. Жива ли? Какие перспективы? Педиатр Наталья Сергеевна каждый раз мне говорила, что девочка жива, но для того чтобы взять её на пересадку печени, ребёнку надо набрать 8 кг!

«Как же их наберёшь, если пища без жёлчи не усваивается?» – думал я, при этом постоянно забывал её фамилию, пока в череде дежурств и о ней самой вспоминать перестал. Однажды Наталья Сергеевна мне позвонила и радостно сообщила, что Цветкова (точно! – фамилия и цвет кожи на жёлтый цветок были похожи!) каким-то чудом набрала необходимые для пересадки печени 8 кг, и родная тетя отвалила ей… нет, не долю – дольку своей родственной печени, которая прижилась и начала быстро регенерировать, и девочка стала все больше соответствовать своей фамилии. И через полгода наш жёлтенький Цветочек стал розовой ягодкой.

Про белого оленёнка, или «К нам едет ревизор!»

В декабре 2010-го в город Новоуренгой – газовую столицу России должен был прилететь ВВП с рабочим визитом. Дежурю в этот день в реанимации. Вдруг подходит старшая сестра отделения и на полном серьёзе спрашивает, какая у него группа крови.

– Михална! Ты с дуба упала? Я откуда знаю! Зачем тебе?

– Позвонили из Салехарда, сказали заказать на него кровь и плазму и освободить палату на случай чего.

– Ну, пойди тогда к начмеду, пусть по вертушке наберет Кремль и спросит: так, мол, и так, готовимся к встрече с ВВП, реанимация уже переведена в режим тревожного ожидания, из 4-местной палаты сделали одну противошоковую и заказали 8 видов донорской крови I, II, III и IV групп с положительным и отрицательным резусом. Если, не дай бог, по прилёту с ним случится беда, то какую капать? Пусть замглавврача так и спросит. А нам-то что? Всегда готовы к переливанию хоть красной, хоть голубой крови, ну, так же? Голубую наше начальство ещё не запрашивало?

Сказал и сказал – чтоб взбодрить старшую, и пошёл принимать больного из операционной.

А Михална тем временем пошла в аптеку получать медикаменты и на обратном пути на всякий случай зашла к начмеду обговорить условия приёма высокого гостя. Начмед дядя Сеня в это время пил чай и чуть не захлебнулся, когда она ему начала рассказывать о нашей подготовке, и спросил между прочим: «Сама это придумала или кто подсказал? А впрочем, догадываюсь… Иди, Михална, работай, не бери в голову, ничего с Ним не случится».

Начмед после перенесенного инсульта никогда не ошибался в прогнозах, и нам, слава богу, не пришлось принимать высокого гостя в палате реанимации.

Когда ВВП прилетел, охраняемый царский кортеж совершил привычный для всех знаковых городов России маршрут: администрация – школа – детский сад – поликлиника. Затем на вертолёте он убыл на Заполярное месторождение, чтобы на месте оценить залежи нашего «национального достояния» – и глава города выдохнул с облегчением: не его бюджет.

Через год в разговоре со знакомым ментом случайно узнал, что не только нас заморачивали. Фэсэошники в шутейном разговоре жаловались, что им было дано задание найти белого оленёнка для постановочного кадра с Ним. Обыскали все заимки: всякие есть, а белого нет. Не красить же бедняжку на морозе -40^о!

Наконец нашли где-то на побережье Карского моря – и вертолетом в Салехард. Оленёнок беленький и бледненький, в полете обблевался, всё падал на передние ножки – и вид у него был непрезентабельный. Они и давай его отмывать, а что спецборт запачкал – ерунда! Главное – поставленная задача выполнена.

Однако, когда ВВП в куртке «аляске» и, конечно, без шапки (напоминаю: -40^о с северным ветром), отделившись от свиты, подошел к нему, оленёнок, как положено российскому подданному, встал на ножки. ВВП погладил его в кадре и отправился в чум пробовать строганину[73]73
  Строганина – свежемороженая рыба (обычно муксун), подаётся наструганная тонким слоем с солью и перцем.


[Закрыть].

Оленёночек от всего пережитого опять упал и долго не поднимался. Дальнейшая судьба его неизвестна. Впрочем, сам виноват: зачем родился белым? Это он для волков на снегу был неприметным, а после кадра с нашим лидером стал вместе с медведем российским брендом.

Фэсэошники, когда пересказывали ментам подробности этой спецоперации, матерились, а потом все долго смеялись. Оленёнку почему-то никто не посочувствовал.

За мной!

О, эти незабываемые субботние зимние дежурства с женщиной анестезиологом-реаниматологом, единственной среди нашего мужского мат-перемат-сплочённо-спитого мужского братства! Когда разговор с напарником по смене следовало начинать не с традиционного: «Здорово! Ты где сегодня? Есть ли чё?» (Перевожу: в палатах будешь или в операционной? Не осталось случаем у тебя водки с пятницы?) – а несколько иначе: «Вам помочь?» (неохотно, но почти искренне) – и после написания назначений: «А давайте-ка чай пить!» (и слава богу, что, несмотря на субботу-воскресенье, не эту заразу – «беленькую»!).

Тут надо сделать небольшой экскурс насчёт специальности моей коллеги. Дело в том, что анестезиологом-реаниматологом Любовь Викторовна стала только в реанимации Новоуренгойской многопрофильной больницы. До того, как оставить «свою хатынку» в Сумах и прилететь в Новый Уренгой «только на 3 года, чтобы заработать на машину», в пятницу, к концу рабочего дня, когда заведующий приличного лечебного учреждения должен закончить «с планом» и считать доходы, не облагаемые налогом, она набрала номер +7 349–49–454–25 – и услышала энергичное:

– Да!

– Здравствуйте! Меня зовут Рыжкова Любовь Викторовна.

– Булдаков Павел Иосифович, заведующий отделением. Чем обязан?

Люба была женщина не робкого десятка.

– У вас есть ставки? Отделение совмещённое[74]74
  В совмещённом отделении анестезиологии-реанимации врачи попеременно проводят наркозы в операционных и дежурят в палатах реанимации.


[Закрыть]? Дело в том, что я чистый анестезиолог (т. е. в реанимации не работала)!

– Чистых анестезиологов не бывает, мы все в дерьме! – И Люба услышала, как трубка стукнулась об стол, не попав на рычаги.

Надо понимать, что дело происходило на Крайнем Севере, где доходы и расходы никто особо не считал, особенно в пятницу после окончания рабочего дня, когда даже метель за окном подпевала в такт дружному мужскому коллективу: «вы-пе-ей, вы-ы-пе-ей!». Пока на том конце провода, в другом климатическом поясе женщина-врач, не прошедшая кастинг по телефону, осмысливала услышанное и недоумевала, почему ей «отказано в резюме», более чем за 3 000 км, в ординаторской тоже возникла «рекламная пауза», но участники пятничного консилиума «не переключились и остались с нами», вернее с ней – смелой женщиной, заявившей о своей анестезиологической чистоте.

Олег Александрович Тарабнин, интеллигент в первом поколении, отставил уже было поднятую рюмку, задумчиво поправил очки и спросил заведующего:

– Шеф, ты чё? Кто звонил-то?

– Да мадам какая-то, к нам хочет…

Его брат по студенчеству, мощный Стас Кульницкий, перестал строгать муксуна, воткнул нож в разделочную доску и уточнил вопрос:

– И чё?..

Друзья года два как закончили Тюменский мед и уже вовсю «покоряли Север»: на снегоходах охота – рыбалка, на работе наркоз – реанимация – пьянка.

– Да нах*** нам бабьё нужно? Ни выпить, ни закусить, придётся с ней «извольте-позвольте да пожалуйста-мерси»! Обидится – стучать начнёт, потом греха не оберёшься.

Иван Васильевич – старший реаниматолог после заведующего, душа и ум отделения, почесав рыжую бороду, сказал задумчиво.

– Мадам, говоришь, звонила? Неспроста. Ты это, шеф, в следующий раз сразу не посылай: может, она от кого-то?

Отважные женщины, как я потом заметил, прилетали в Новый Уренгой не «за туманом и запахом тайги», а за мужем, а у кого это счастье уже было в доме – за машиной. Мадам по телефону больше не звонила, а через месяц позвонила в дверь реанимации.

Мужское северное братство от неожиданности разом вдруг заболело ОРЗ (очень резко завязали) и прекратило не только пить, но даже материться в ординаторской. Да что там! Олег Александрович очень быстро с «Есть ли чё?» перешёл на «Могу вам предложить…» и вместо хрипа «энн… наххх!!!» теперь заканчивал разговор: «Всего вам доброго!». Действительно – интеллигент в первом поколении…

Новая коллега верно сориентировалась, довольно быстро освоилась и начала работать наравне с суровыми северными мужиками в палатах и операционных по три дежурства в неделю, а во время летних отпусков легко перешла на сутки через сутки, но в паре с одним молодым доктором. Сама, надо сказать, тоже была ничего и умная, стерва, оказалась: не пила, но и не стучала. Одним словом, мы её приняли – Север таких любит, хотя и не щадит!

Ну, так вот. Сидим вечером, зима, поэтому темно уже с после обеда, у неё в палатах всё спокойно, меня на наркозы не дёргают. Пьём чай и изображаем из себя сосланных в Сибирь дворян первой половины ХIX века.

– Костя! Вам жильё хоть обещают? (Где живёшь, милый ты мой?)

– После получения российского гражданства главврач обещала квартиру, а пока живу в общежитии на Глухариной (потому как во время бегства от панов с Украйны временно утратил аттестат, подтверждающий дворянское званье, и сейчас мёрзну в бараке вместе с чернью).

– А семья ваша? (Правду говорят – отреклись?)

– Да куда им сейчас ехать! Пока один живу… (Может, ближе познакомимся?)

– А я вот продала свою квартиру в Сумах и купила «Мазду» (ого!) за 2 500 долларов…

Офигеть крутая тётка!.. Ну, нет, я уже достаточно опытный: она же рыжая – значит опасная, даст покататься, а потом заездит меня до смерти и test drive закончится горячечным дыханием «рот-в-рот», и не факт, что потом «восстану из пепла»!

Дальнейший сценарий уже был прописан известным режиссёром и сыгран любимыми актёрами советского кино – с небольшими, правда, отличиями: «Может, надо?» – «Не надо!» – «Может, стоит?» – «Не стоит!» – «Разрешите хотя бы…» – «Ну, так попробуйте! Вы человек молодой, вам и карты в руки!»

Телефон прозвенел на самом интересном месте – и я не попробовал, потому что в трубке раздался истошный крик супруги нашего коллеги.

– Колька пьяный упал, головой ударился! – Мне показалось, это услышали все.

Трубка с «ё*** твою!» полетела в сторону, и с криком: «Люба! Ключи давай! Таня! “Амбушку”, неотложку, – быстро!!!», не дожидаясь лифта, я уже прыгал по ступенькам вниз через полпролёта в приёмник, не сомневаясь, что сзади по лестнице бежит анестезистка с дыхательным мешком и сумкой неотложной помощи.

Скорая, как назло, уехала на пересменку (сам когда-то фельдшером ездил на такие «пересменки»… сами понимаете).

– Вот б***!

– Я на машине, куда вызов, доктор? – Это какой-то мужик, дожидавшийся очереди в приёмнике, забыл про свой геморрой.

– Давай! Быстрей! Поехали!

– Куда едем?

– Налево вокруг озера до «Ямбурггаздобычи», там дом такой…

– ???

– !!! …Танюха! Проверь неотложку! Ларингоскоп горит? Фентанил, тиопентал[75]75
  Фентанил, тиопентал – препараты для внутривенного наркоза.


[Закрыть] взяла на случай чего?

– Мы куда едем, Константин Юрьевич?

– Тормози, подъезжаем!

– Мы куда, доктор?

– За мной!

С неотложкой и «амбушкой» – вверх через полпролёта и без одышки. Какой же у него этаж?

Дверь на последнем 5-м этаже была открыта, Костина жена не в слезах и уже не в истерике – значит, живой! Танюха щёлкнула клинком ларингоскопа и достала интубационную[76]76
  Интубационная трубка – трубка, которая при помощи ларингоскопа, вставляется в трахею (интубация) для проведения искусственной вентиляции лёгких.


[Закрыть] трубку максимального размера. Мой тёзка лежал на полу головой к стенке, не поймешь: дышит – не дышит? Интубировать было неудобно. За пару-тройку секунд, пока волок коллегу, я вспомнил фильм «Кавказская пленница» – там Шурик тащит Нину в спальном мешке, и та сперва улыбается во сне, потом открывает глаза, говорит влюблённо: «Шурик!» – и опять глаза закрывает.

Но в гостях у Коляна сюжетная линия отклонилась от Гайдая, и, скользя по полу всеми своими 120 кг, мой вусмерть пьяный друг чуть приоткрыл глаза, узнал меня и сразу же выиграл все 15 (максимально возможных) баллов по шкале комы Глазго:

– Л-леушин…

Сладко зевнул и опять мирно засопел. На радостях я пнул в бочину все эти живые (!) килограммы. Колян только перевернулся на бок и пробурчал что-то вроде: «Что вы меня всё р-роняе-ет-те»…

Ольга, его жена, видимо, тоже любила советский кинематограф, поэтому стала поливать его лицо водой. А Колян всё улыбался во сне! Ведь так хорошо, когда водка уже выпита, а рядом каким-то чудом одновременно и жена с дочкой, и друзья-коллеги! Можно спать и дальше – если что, Костян Леушин прикроет, сходит на наркоз.

И вдруг…

– Здравствуйте! Вызывали?

– Вы, бл***, кто такие? – Колян резко проснулся, встал (хорошо – не замахнулся) и надвинулся на лысого плюгавого «скорика» в роговых очках. – Вы как здесь?

– Нам позвонили…

– Ну-ка вон нах!..

– Да он же пьян, надо зафиксировать! Где наши бланки, Тома?

– Уважаемый! – Колян сориентировался и, подбоченившись, уселся за стол в своей характерной позе – облокотившись на левую руку и подперев ушибленный бок правой. – Вы где ездили, пока я был в коме? Я вас спрашиваю! Мне что, до самой смерти надо было вас ждать? Я вызвал своего врача, и Константин Юрьевич, в отличие от вас, приехал сразу и уже оказал мне неотложную помощь! (Повозил по квартире на коврике, а терапевт Ольга Ивановна, которая по совместительству жена, остудила холодной водичкой!). Поэтому я с вами сейчас и разговариваю! И вы мне здесь такие «скорые» нах*** не нужны!

– Не хамите, пожалуйста, Николай Константинович! Мы вас сейчас госпитализируем – или пишите отказ!

– А я говорю: проваливайте, иначе полетите вниз по лестнице со своими носилками. Я сейчас позвоню кандидату медицинских наук, и он решит, кому из нас надо в больницу!

– Вы в Москву или в Питер звонить собираетесь?

Надо сказать, что Коля Вяткин и в самом деле мог не только позвонить в НИИ Бурденко по рабочим вопросам, но и вызвать профессора на консультацию в Новый Уренгой – и ему не отказывали! Но, согласно алфавиту, в его телефонной книге первым был Куманский, и мой друг пошарил по столу, нащупал трубку телефона и начал доклад:

– Святослав Владиславович! Не разбудил? Да, это Вяткин! Я-то в порядке… Но ко мне приехала скорая, хочет везти к вам на операцию!

И – на сонный голос нашего нейрохирурга: «Что случилось?» – почти шёпотом:

– Не помню, Слав, грохнулся по ходу и затылком ё***ся, чердак болит. Ольга испугалась – Костику позвонила, он как раз дежурил и сразу приехал. В глазах? Да, двоится. Вижу двух докторов: один меня вылечил, а другой какими-то бумажками тычет. Я ему по кумполу сейчас дам! Ты это, Славян, приедь на всякий случай…Ага, жду!

Когда приехал Слава Куманский (надо сказать – настоящий умница), Колян уже громко прихлёбывал чай из кружки (никакой стволовой симптоматики[77]77
  Стволовая симптоматика – нарушение сознания, угнетение дыхания, замедление сердцебиения, нарушение глотания при повреждении ствола головного мозга.


[Закрыть] у него и в помине не было) и морально добивал несчастного врача скорой, при этом постоянно повторяя: «Вот Константин Юрьевич… в отличие от вас, уважаемый…» и т. д. и т. п..

«Скорики» в синих ватниках потели в прихожей и всё отзванивались по шипящей рации насчёт задержки вызова. Опытному Куму всё стало ясно, он хитро улыбнулся и попросил у меня закурить (тоже прилетел, не собираясь). Выслушав от Ольги Николаевны бесконечные «спасибо-извините» и получив от нашего мнимого пострадавшего обещание «завтра обязательно приехать на КТ на предмет трещины затылочной кости», мы вышли.

Не помню, ждала ли нас машина, на которой мы так быстро приехали к Коляну. Но, видимо, я тоже понемногу начал приходить в себя и реагировать на внешние раздражители (на улице было холодно), ориентироваться во времени (наверное, был декабрь) и понимать обращённую ко мне речь:

– А?.. что ты спрашивала?

– Можно же было сказать, куда едем? У меня же в неотложке учётные препараты!

– Да? Разве я не сказал?

– Нет!

– Я был уверен, что бежишь за мной. А Любовь Викторовна что?

– Да тоже, видать прих***ла, когда вы чуть сервиз не разбили и заорали: «Ключи давай!»

– Вот блин, мы же о её машине говорили… Что она подумала?

Люба, как потом я потом не раз отмечал, всё понимала правильно и не раз выручала меня. «Не верь, не бойся, не проси, а где можно – откоси» – это про неё! Настоящий анестезиолог-реаниматолог, но всё-таки стерва.

Татьяна в дальнейшем стала старшей медсестрой и, что называется, скурвилась, когда во время эпидемии свиного гриппа списывала себе учётный арбидол, а мы в это время, рискуя заболеть «испанкой», работали с гриппозными больными без противовирусного прикрытия. Ко дню медика заслужила грамоту, слава богу – через наши трупы переступать не пришлось. Поэтому про себя иначе как «эта с***ка» я её потом не называл. А тогда обе подорвались и побежали за мной неизвестно куда спасать неизвестно кого в полярной ночи: может, оленей на скаку останавливать, может, горящий чум тушить? А какая им, русским бабам, в принципе, разница?

Колян не пьёт уже года три, следит за здоровьем, сбросил килограммов тридцать и в свои полста в целом производит впечатление человека успешного. При этом не потерял интереса к медицине, освоил барокамеру, написал книжку (почитайте на сайте реанимации НИИ Бурденко). Сейчас работает анестезиологом в акушерстве, пишет статьи, ездит на конференции, одним словом – держит руку на пульсе, или, как говорят наши дети, «папа в тренде». При встречах на конференциях вспоминаем о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах, но заказываем теперь только чай: он мне – чёрный, я ему – зелёный.

Мораль сей небасни, друзья, наверное, такова: иногда в приятном обществе не спеша можно пить чаёк или что покрепче, втайне рассчитывая на «продолжение банкета», но по первому же звонку надо не просто спешить на помощь, а лететь не оглядываясь – тогда кто-то вас обязательно дождётся, а кто-то всегда окажется рядом.