Текст книги "Разряд!.. Ещё разряд!"

Внеплановый пациент

Надо признать, что все разговоры о машине времени, вероятно, имеют какую-то подоплёку. Но речь не о механизме, который изобрёл всем известный Шурик, потом отправивший Ивана Грозного в наше время, а Буншу – в ХVI век вести переговоры о передаче Крымс… простите, Кемской волости. Просто иногда наша оценка стремительно происходящих событий меняется сообразно обстоятельствам, чуть ли не мгновенно, и потому кажется, будто мы смотрим на них из разных времен. В случае, о котором я расскажу, обстоятельства были благоприятными, за что я благодарен богу, судьбе, провидению и… подскажите, может быть, ещё чему-то или кому-то?

Да, реанимация – это стресс для реаниматора, и каждый из нас ведёт себя по законам авторства незабвенного Селье, в соответствии со своими психофизиологическими особенностями (напряжение – равнодушие – истощение), не особо заботясь, как он при этом выглядит со стороны.

Итак, с утра всё шло в штатном режиме. Коллега сдал, а я принял больных: этих – на перевод в хирургическое отделение, этого – готовить к экстубации (отлучению от ИВЛ и удалению трубки из трахеи), этого – после анализов «дёрнем» (оценим насыщение крови кислородом и динамику лактата по результатам кислотно-щелочного состояния и тоже, возможно, удалим трубку), этого – «грузить» (т. е. седатировать, продолжать наркоз). Относительно «зависших на аппаратах», у которых состояние ни туда ни сюда, – традиционная просьба к медсестре: «Ты, зайка, это… перепиши назначения, ладно? Спасибо!» Чай-кофе, поговорить с уходящей сменой – и за работу. После двенадцати начинаем принимать из операционных «первую очередь».

Как говорится, ничего не предвещало беды, пока звонок около пятнадцати часов не нарушил план работы ведущей клиники сердечно-сосудистой хирургии: «В холле человеку плохо!».

Надо сказать, что для врача-реаниматолога «плохо» – это понятие оч-чень растяжимое. Поэтому ноги в руки – и бегом к месту происшествия. А там таки да – похоже, совсем плохо, потому как наши врачи, которые после дежурства долго писали дневники и вроде бы только что ушли, уже опять в процессе: стоят на коленках, качают мужика и дышат рот-в-рот, пренебрегая личной гигиеной.

Я подлетаю весь такой экипированный и под крик стоящей рядом женщины: «Серёжа-а-а!!!» – впрягаюсь в реанимацию, т. е. подаю ларингоскоп[87]87
  Ларингоскоп – прибор с клинком и лампочкой, используемый анестезиологом для визуализации гортани перед интубацией трахеи – постановкой трубки в верхние дыхательные пути для проведения ИВЛ.


[Закрыть] и интубационную трубку коллеге, который, весь в слюнях больного, не может от него оторваться, поэтому интубирует с первой попытки, а другой хирург под мой счёт продолжает непрямой массаж сердца.

Удвоенный болюс адреналина в эндотрахеальную трубку, несколько энергичных качков – и стоп-контроль: пульс на сонной сомнительный, но есть агональные вдохи и зрачки ещё не «поплыли», значит, шанс на выживание пока остался. Вероятно, фибриллирует (то есть миофибриллы сердца сокращаются вразнобой), поэтому нужно как можно скорее «стукнуть» (разрядом электрического тока привести сердце к синхронным сокращениям). Но ведь сказали: «Плохо!» – это же не остановка кровообращения по типу фибрилляции, поэтому прибежали без дефибриллятора.

Набираю второго медбрата, чтобы принёс. Но когда он прибежит, если этот флегматик вообще никогда не бегает? А счёт, по науке, на 4–7 минут, пока кора больших полушарий ещё может восстановиться после гипоксии. Поэтому: «Качаем! Каталку! К нам в реанимацию! Качаем-качаем, “амбушкой” дышим-дышим и поехали-поехали!» На поворотах стараюсь удержать свои пальцы на сонной артерии пострадавшего – контролирую эффективность непрямого массажа сердца и покрикиваю на хирурга.

И вот в палату ОРИТ в окружении ажитированных реаниматоров закатывается человек в синтепоновой куртке, в штанах, которого в ботинках без бахил кладут между пациентами в белых повязках и дренажах, только что поступившими из операционной. Картина маслом, что называется.

Вопросы и неозвученные варианты ответов:

– Откуда?! (Х***р его знает! Андреич задержался, как обычно, с анестом Гошей качали.)

– Кто принял решение везти в реанимацию?! (Конь в пальто!)

– С чем он (т. е чем болен)? За каким отделением числится? Где история болезни? (С клинической смертью! Это вся история.)

– В скорую звонили? (Толку-то? Сейчас час-пик – пробки. Когда приедут?)

– Это ж такой гемор с ментами будет! Костя, ты чё?!

– Ты давай качай сильней, тогда без ментов разрулим!

– Константин Юрьевич, в следующий раз, прежде чем переводить пациента в отделение, поинтересуйтесь, за кем он числится!

И откуда-то сзади:

– Константин Юрьевич, если вызываете на себя помощь с дефибриллятором, будьте добры дождаться!

– Режь тряпьё! Бл***дь, ножницы тупые! Рви на хрен! Качаем, не прекращаем!

Далее начинается электроимпульсная терпия, т. е. дефибрилляция.

– От стола! Набирай 300! Разряд! Адрен! Что там (на мониторе)?

– ФЖ (фибрилляция желудочков)!

– Ещё адрен, от стола, разряд 360! (Раз семь подряд.) Что там?

– Вроде есть! ФП (фибрилляция предсердий, уже лучше).

Отчётливая пульсация на сонной и запах палёного синтепона. Картина маслом № 2. Краем уха слышу: «Ботинки хоть снимите, в обуви не положено…»

Принесли какие-то выписки. 58 лет. Приехал на плановый осмотр и внепланово «остановился». В 2008-м в нашей клинике ему было сделано аортокоронарное шунтирование. Значит, попал по адресу.

– Звоните Воробьёву, пусть заводит историю! Мол, Женя, у нас тут труп привезли, надо бы историю завести…

– ???

– У Жени самого шизофрения, он поймёт…

Пациент тем временем «завёлся» (восстановил самостоятельный сердечный ритм) и держится на тониках (т. е. на инфузии допмина и норадреналина[88]88
  Допамин и норадреналин – лекарственные препараты, стимулирующие силу и частоту сердечных сокращений и сосудистый тонус.


[Закрыть]).

– Есть история, спасибо, Евгений Петрович! Пациент уже не труп – придётся вам лечить и, возможно, снова оперировать. Прости, нае***ал по запарке, потом объясню.

Начинаем лечить: анализы, назначения и пр. Можно вводить наркотические анальгетики. И морфин таки нужен, так как по ЭКГ – инфаркт с подъёмом сегмента ST[89]89
  Инфаркт с подъёмом сегмента ST – крупноочаговый инфаркт миокарда.


[Закрыть] по нижней стенке. Хорошо, что этот пациент «продуманный»: прежде чем приехать на осмотр и умереть в очереди, сделал в платной клинике ЭКГ и эхокардиографию, есть с чем сравнить.

Значитца, так: вызываем рентгенхирургов и по результатам коронарографии будем ставить стент в инфарктзависимую артерию.

Вдруг откуда ни возьмись из соседнего зала появляется старший, много повидавший на своём веку коллега – как всегда с мудрыми и, главное (как бы это помягче?), своевременными советами.

– Не хочешь ему калий-магний капнуть?

– Что на кого капнуть? Ты где раньше был, когда мы его 40 минут месили? Зонд ставим, брилинту и аспирин толчём и вводим!

– Таблетки потом кардиологи давать будут. Ты же в реанимации – вводи всё в вену!

– И порошки тоже? Антиагреганты[90]90
  Антиагреганты (брилинта и аспирин) – лекарственные вещества, применяемые для предотвращения тромбообразования в стенте.


[Закрыть] нужно минимум за час вводить в зонд, чтобы стент не тромбанулся!

Прикатили рентгеновскую установку, начали коронарографию. При введении проводника – опять ФЖ (фибрилляция желудочков), т. е. остановка кровообращения. Иными словами – снова клиническая смерть.

– Качаем! От стола! Разряд! Ещё разряд! Пошёл ритм! Вы это… – эндоваскулярным[91]91
  Эндоваскулярная хирургия – хирургические вмешательства, проводимые на кровеносных сосудах чрескожным доступом под контролем методов лучевой визуализации с использованием специальных инструментов.


[Закрыть] хирургам, – поосторожней там с катетерами, ладно? Ну, что?

– Правая – критический стеноз, поставили (стент).

– Да вижу, бл***! Опять брадиаритмия[92]92
  Брадиаритмия – редкие нерегулярные сердечные сокращения.


[Закрыть]!

– Атропин! – Это на втором часу реанимации мой коллега, видимо, начал понимать, что без его советов дела не будет.

– Не спешите, это реперфузионная[93]93
  Реперфузионная аритмия – нарушение ритма сердца, возникающее в ответ на возобновление кровотока по ранее закрытой тромбом коронарной артерии.


[Закрыть] (аритмия), сейчас сам разгонится. (Иди лучше, а то всё испортишь.)

– Ты медленно принимаешь решения! (Да, уже второй час реанимации пошёл.) Аня, давай вводи атропин! (Надо же что-то делать…)

– Аня, стоп с атропином! (Не слушай его, детка!)

– Да ты только здесь, в Москве, настоящую кардиохирургию увидел!

– Всё, ритм нормальный и без атропина! Что ещё надо? Идите, пожалуйста, коллега, в свою палату, там у вас, наверное, настоящая отечественная кардиохирургия, а здесь мужик в ботинках…

Обсуждение с кардиологами дальнейшего ведения больного, перенесшего внезапную коронарную смерть и дважды сердечно-легочную реанимацию, сопровождалось стабилизацией гемодинамики пациента, положительной динамикой по ЭКГ, а также изменением риторики коллег-реаниматологов.

– Пойдём пожрём чё-нибудь. Хотя я понимаю: тебе со мной не особо хочется…

– Ты смотри: газы крови подтянулись и лактат снижается.

– Если бы не завели, были бы вопросы со стороны администрации: зачем подняли в ОРИТ…

– А если бы оставил в холле ждать скорую – вопросы задавали бы совсем в другом месте, с подтверждением камер видеонаблюдения. «Серёжа-а-а!!!» – а доктор в это время куда-то звонит по сотовому, может быть, своей жене-детям? Мол, сегодня на работе, завтра буду?

– …И непонятен мне твой термин – реперфузионная аритмия. Тут калий или магний нужен! Лучше аспарагинат.

– А я вам вообще понятен, а, коллега?! Нет? Тогда может лучше «Арарат» вместо аспарагината?

Утром перед обходом, после вечернего консилиума за чашкой «Арарата», уже на «ты»:

– Я к нему ночью подходил, смотрел за давленьем, допмин уменьшал… пока ты спал.

– Знаю, это твоя старая песня про мгновенья: раньше х***р стоял, а теперь давленье? Чё шарахался туда-сюда?! Алармы[94]94
  Алармы – тревоги, установленные на прикроватных мониторах, как правило, сигнализирующие о колебаниях деятельности сердечно-сосудистой и дыхательной систем.


[Закрыть] выставлены, Аня в палате, я рядом на каталке для трупов, в случае чего – освободил бы.

Постепенно приходят коллеги, весёлые и отдохнувшие.

– Костя! Дай пять! Все в восторге от твоей работы! (Вчера с не меньшим восторгом собирались смешать меня с известной субстанцией.)

7:00. Газы крови в норме, лактат снизился. Ритм синусовый, правильный. АД нормальное, допмин пора отключать.

– Пропофол[95]95
  Пропофол – лекарственный препарат для наркоза.


[Закрыть] закончился! – Это сестра.

– Новый не ставь, пусть просыпается! – Мой напарник постфактум всё ж таки внёс свой вклад в лечение.

– Рентген уже был? После эха – готовь на экстубацию. Ну, чё застыла? Давай-давай просыпайся, зайка моя! Пока я упал – отжался – умылся, подбей гидробалансы и готовь кислородную маску. Смотри – уже поддыхивает, сейчас вязки рвать начнёт! Давай быстро: чай-кофе – и дёргаем трубу!

Надо сказать, что это было перед Пасхой, 10-го, кажется апреля – и бог, наверное, тоже услышал: «Серёжа-а-а!!!». Серёжа проснулся в ясном сознании, выплюнул трубку, попросил пить и покурить.

В процессе реанимационных мероприятий и последующего обсуждения с коллегами я старался соблюдать деонтологию (врачебную этику) и почти не матерился. Но просьба больного «покурить» была несколько неожиданна после перенесенных им за прошедшие сутки двух клинических смертей подряд.

– Вы знаете, что произошло и где сейчас находитесь? И вообще – не ох***ел ли ты, Серёга?

– А выпивать можно будет – ну, граммов по 50, а, доктор?

– Ну, что ж я тебе – терапевт-диетолог? Неужто не понимаю? Граммов по 50 можно, но так – чтобы только таблетки запить, ладно?

Обход с ведущими кардиохирургами, эмоционально отстранёнными от непрофильного больного, прошёл скучно. И – слава богу! – вопросов не было. После обхода руководитель ОРИТ, который ещё вчера: «Кто принял решение везти в реанимацию?!» – сказал больному:

– Это он вас спас! (Т. е. ваш знакомый доктор.)

В это время больной, только что проснувшийся после наркоза, совсем голый под простынёй, к тому же зафиксированный в реанимационной койке катетерами в подключичной вене и мочевом пузыре, чувствовал себя не очень уверенно.

Друзья-коллеги вяло пожимали мне руку, прикалывались по поводу «чудесного воскрешения» и разбегались по операционным.

На следующую смену мой старший коллега, подлечив себе давленье и поправив здоровье, тоже поучаствовал в лечении этого пациента, полностью восстановив мужику перфузию по коронарам.

Таким образом, через 14 дней, исчерпав временной и, возможно, финансовый лимит лечения, Хренов С. П., скинув на больничном рационе килограммов десять избыточного веса, был выписан под наблюдение терапевтов-диетологов.

Жизнь пошла своим чередом. Большой пост я, как всегда, недодержал – пусть бог простит нас с коллегой, что разговелись в то дежурство.

Через пару недель я завозил свою жену, участкового терапевта, на работу в поликлинику и, слушая в машине вместо радио бесконечную сагу о прививках и всеобщей диспансеризации, взорвался:

– Что ты мне всё про нашу реформу здравозахоронения рассказываешь! Как же достали эти ваши талоны-карточки! Самой надоело? Хочешь, помогу уволиться? Ещё раз принесёшь домой эту макулатуру – намажу сверху Pedigry и дам понюхать нашим собакам: они тебе быстро статистику по диспансеризации поправят. Надо лечить больных, а не отчёты! Я совсем недавно вот этими самими руками…

– Костик, держи руль этими самими руками! И смотри на дорогу… Куда гонишь?

– …мужика откачал! Выписали уже с рекомендациями: принимать по 50 граммов. От тебя таких рецептов не дождёшься! Сейчас, наверное, редиску на даче хряцает!

Я успокоился – и представилась мне картина маслом № 3: дача в Подмосковье, тепло, поют птички, травка зеленеет, солнышко блестит. Мой бывший пациент с соседом сидят за столом под большим деревом, и перед очередными 100 граммами за докторов Серёга поднимает майку и показывает следы от наших «утюгов». А закусывают приятели редиской со своего огорода. Вдруг откуда ни возьмись появляется вездесущая супруга и просит: «Серёжа! Доктор рекомендовал только по 50 – чтоб таблетки запить!»

Золотая женщина…

Равновесие энергоинформационного пространства

Всё же человек – это существо высшего порядка, не считая отдельных индивидуумов, кои анализируются в системе Ч. Ламброзо, поэтому для объяснения необъяснимого в процессе эволюции были придуманы так называемые «якори» для нашего сознания: карма (цепь повторяющихся неприятных событий), дежавю (если верить французам – приятное повторяющееся событие) и закон парных случаев, известный только посвящённым анестезиологам-реаниматологам. Белая полоса/чёрная полоса в наше время размыты февральскими дождями и неразличимы в серое время суток.

Итак, в сосудистом центре женщина 74 лет, страдающая критическим стенозом аортального клапана, идёт на высокотехнологичную операцию TAVI – установку искусственного аортального клапана через бедренную артерию, то есть без вскрытия грудной клетки с применением искусственного кровообращения. Вечерний формальный осмотр незаинтересованного анестезиолога оставим для отдела контроля качества. Если тебя ненавязчиво просят посмотреть больную перед операцией и явиться в операционную намного раньше, до приезда главного хирурга, наверное, чай-кофе лучше оставить в термосе.

Надо посмотреть бабушку анфас и в профиль, пересчитать ей зубы и верхние рёбра, попросить продемонстрировать ноги, а напоследок открыть рот и показать язык в знак благодарности за оказанное внимание. Переводя на медицинский язык: оценить возможность трудной интубации трахеи, определиться с центральным венозным доступом и риском венозных тромбоэмболических осложнений. Прям как в анекдоте: а ты о чём подумала?

Ну, так вот, бабка вроде бы нормальная и ещё не ушатанная основной патологией (см. Пороки сердца). Видно, переживает немного: АД 190/90 показывает Рива-Роччи[96]96
  Шипионе Рива-Роччи – итальянский врач, предложивший использовать в приборе для измерения АД надувную манжету.


[Закрыть] в мм рт. ст.! Но оперироваться всё равно надо сегодня и сейчас, пока есть квота, поэтому пациентка натягивает чулки, т. е. надевает компрессионный трикотаж для профилактики тромбоэмболии, и вместо леденцов угощается феназепамом.

Через час, уже спокойная, приезжает в операционную, укладывается на стол, в периферическую вену дополучает то, что не всосалось per os, на ее лицо надевается кислородная маска со свежим потоком под контролем сатурации (SpO2 100 %!), хотя Нв насыщен кислородом максимум на 96–98 % (cм. Нормальную физиологию). Короче говоря, бабка – супернормальная, но попытки постановки центральной вены превращаются в пытку для анестезиолога: первая-вторая тракция справа с точки Абаниака – крови не получено, третья (с Вильсона) – вроде зацепил, по УЗИ – да, подключичная вена там и находится, четвёртый раз (уже почти криминал) – попал, но катетер не идёт (и не уповайте, коллеги, на катетеры фирмы BBraun!).

Но мы ведь в рентгеноперационной, поэтому: «Давай посветим!» – и пятый раз пусть уж хирург… не дай бог сделаю пневмотракс (то есть задену иглой плевру, воздух попадёт в плевральную полость – и лёгкое спадётся)! Вы поняли, братья-анестезиологи, о чём я… Да, очень рискованно, под УЗИ-контролем и увеличенным углом рентгенхирург Гена своими золотыми пальцáми тоже пунктирует v. subclavia dextra (правую подключичную), но проводник не идёт, только на флуометрии видно, как «загибается, зараза!» (Самое сильное Генино ругательство.)

Руку поменяли, надо менять доступ. По правилам – нужно переходить на центральную вену той же стороны (вдруг сделали пневмоторакс? – так чтобы он не был двусторонним, то есть чтоб не спались оба лёгких одновременно…. свят-свят-свят!). Но v.jugularis interna dextra (правая яремная вена) нужна для заведения кардиостимулятора, проще – ЭКС. Поэтому надо переходить на левую сторону, тем более что пневмотракса справа на флоуметрии вроде бы нет, воздуха в шприце тоже не получали, бабка спит под релашкой и дышит нормально, сатурация соответствует супернормальной физиологии – SpO2 = 100 %!

V. jugularis interna sinistra (левая яремная вена) более безопасна в плане осложнений, и под ультразвуковой навигацией, тоже с третьей попытки, в четыре руки c дорогой Татьяной Евгеньевной – заведующей рентгенхирургией мы её ставим. Интродьюсер (порт для ЭКС) в v.jugularis interna dextra, также под УЗИ, через перегибы проводника для катетера и мои загибы, действуя синхронно и дыша прерывисто, таки тоже ставим! Теперь можно наконец и разогнуться.

Если бы у кого-то рядом в это время в телефоне случайно включился диктофон, то наше общение с заведующей рентгенхирургией (моей ровесницей) в процессе пункции и катетеризации этих сложных вен вполне можно было бы, даже не меняя наших интонаций, вмонтировать в новый фильм 24/7 для озвучки сцены адюльтера. Как вдруг реплика зашедшего в операционную главного хирурга.

– Таня, я уже здесь… А чё это вы тут… делаете?

Чтобы избежать ненужных объяснений, я быстро заинтубировался (то есть под наркозом поставил трубку в трахею и подключил пациентку к ИВЛ). Гемодинамика была стабильна, несмотря на ограниченные ресурсы сердечного выброса.

Завели через пищевод датчик для эхокардиографии с помощью ларингоскопа Макинтоша, следом пошёл пропофол через инфузомат – и я выдохнул, потому что главный рентгенхирург, похожий на хан-бая, сложа руки на своём необъятном абдоминальном компартменте[97]97
  Абдоминальный компартмент синдром – устойчивое повышение давления свыше 20 mm Hg в брюшной полости, ведущее к нарушению кровотока, перфузии и гипоксии тканей, способствующее снижению функциональной активности органов вплоть до их полной недостаточности.


[Закрыть], уже руководил продвижением «пиктейла» и командовал:

– Пейсинг – ON! – 180 уд/мин! Пейсинг OFF! (Включить – выключить кардиостимулятор.)

Тем временем АД у нашей пациентки сперва ожидаемо рухнуло до нуля, а затем стало постепенно повышаться от 40/20 – 50/30 – 70/40 до почти нормального 90/50 мм рт. ст. Обошлись без подключения норадреналина… Не ушатанная же бабушка! Но…

– Что, не идёт клапан? Тань, попробуй так… Анестезиолог! Пейс ON – OFF! (Это мне: сделать вкл. – выкл.)

– Есть пейс и ON и OFF! И АД – норм. (Как заказывали.)

Только я почему-то слышу то, что сам думал, когда не мог завести катетер в jugularis: «Какая-то она вся кривая!»

(И не говорите, великий Батый-хан! Мы тут с Таней полтора часа до вашего приезда так натрахались!)

– Всё! Встал нормально!

– Да, я сама вижу…

Это они, наверное, про аортальный клапан?

– Костя, у тебя же всё нормально? Попробуй её разбудить на столе…

(Как скажешь, дорогая…)

Всё хорошо, бабушка едет в палату на самдыхе со свежим потоком, а через два часа после экстубации уже начинает кушать компот и о нашем горячечном шёпоте в операционной не помнит. Короче: уходя, гасите свет и не забывайте про реланиум!

На моё следующее дежурство, согласно установленному годами графику понедельник – среда – пятница, в Центре сердечно-сосудистой хирургии им. Всех святых, как пел Высоцкий, «как-то вдруг вне графика случилося несчастье»: поступивший на операцию пациент начал умирать в пятницу вечером, не дожидаясь консилиума понедельника. Так бывает.

Но на этот раз я дежурил с коллегой, внешность которого и правда соответствует классификации итальянского криминалиста сеньора Чезаре. Дабы не выпячивать себя перед читателями, осознанно не буду стебаться, потому что и сам не такой уж и super star. Короче, хирурги запросили консультацию «на этаже», и мой коллега – старший реаниматолог смены пошёл смотреть больного. Тут надо пояснить гражданским читателям, привыкшим смотреть на красивых девушек (и, если хватит денег, не только смотреть), что идти смотреть больного «на этаже» в Центре ССХ надо с мешком Амбу, тревожным чемоданчиком и дефибриллятором. Наверное, мой коллега вспомнил об этом, когда увидел синего задыхающегося больного в положении ортопноэ[98]98
  Ортопноэ – это одна из разновидностей патологической одышки, которая возникает, когда пациент, страдающий сердечной недостаточностью, находится в горизонтальном положении.


[Закрыть]. Тревожный звонок и ожидаемый прерывистый голос в трубке: «Срочно переводи кого-нибудь, у нас спуск с этажа!»– и он отключился.

Спуск в лифте и перевод тяжёлого больного с острой сердечно-лёгочной недостаточностью по тёмным коридорам Центра им. Всех светлых как-то не бился с безопасностью в анестезиологии. Мы же на войне! Поэтому мат-перемат, шашки наголо – и тарантас заруливает в палату…

У нас всё готово: контур собран и аппарат включен, наборы для ЦВК[99]99
  Центральный венозный катетер – катетер, используемый в медицине для катетеризации центральных вен.


[Закрыть] готовы.

А клиент и вправду такой, как нам нравится! – уже в гипоксической энцефалопатии с низким АД, но вполне ещё курабельный[100]100
  Курабельный – поддающийся излечению.


[Закрыть]. Интубируем на каталке, как и привезли – на боку, подключаем к ИВЛ со 100 % O2, затем – на спину, валик под позвоночник, и ординатор – умница и красавица сразу ставит v.subclavia dextra по незабвенному Сельдингеру, вторая помогает мне с интродьюсером для ЭКС в v.jugularis interna dextra – и тоже легко и непринуждённо! Больной розовеет, а мой старший реаниматолог багровеет.

– Не так шьешь, не так дышишь (это про катетеры и параметры ИВЛ)! И вообще: кто вы здесь такие – всё знаете, всё умеете?

(Шли бы вы, папаша!)

Действительно, после такого стресса кое-кому надо набухаться и, простите, прос**ться (или наоборот). Потому как, будь мы в несвятых центрах высоких медицинских технологий, начмеды и зав. ОРИТами могли бы и спросить любителя посмотреть больных: «Как это вы переводили такого больного на самдыхе и без кислорода, когда у нас стоит транспортный аппарат?!»

Пока я с ординаторами – умницами и красавицами лечил этого больного, мой коллега одиноко тушил бычки в рюмке. Кто из нас этой ночью был прав, кто виноват и кому какое предназначение в жизни – этот больной, к счастью, не узнает ни через девять, ни через сорок дней, потому что на следующее утро был взят в операционную профессором – ведущим кардиохирургом Центра ССХ.

Вот такой день Победы! А коллега утром не поздоровался, хотя ещё вчера коньяк из моей фляжки дегустировал.

А мне было интересно: если бы всё случилось наоборот – в среду на TAVI, как раз мне под руку, начал орать хан Батый и я бы сделал пневмоторакс во время одной из попыток поставить центральную вену, а в пятницу в Центре всех святых, в кардиохирургии просиявших, всё было бы так же коллегиально, как и в сосудистом центре с заврентгенхирургией, обожаемой мною Татьяной Евгеньевной, мы с этим коллегой по-прежнему рассуждали бы за ужином: если сегодня нам не принесли «Хеннесси», что всё-таки будем – «Курвуазье» или «Реми Мартин?»

Надо озадачить этого спущенного с этажа, когда проснётся после наркоза.

P. S. На самом деле, друзья, это он меня озадачил, когда на следующем нашем дежурстве, после успешной операции, уже проснувшись от наркоза на мой дежурный вопрос: «Как себя чувствуете?», ответил: «Спасибо доктор! Уже хорошо, вы мне тогда очень помогли». Я опешил: «А вы разве меня помните?» (Ведь он же был тогда совсем синий!). – «Да, доктор, я вас помню. Спасибо большое!» – «Выздоравливайте!».

Хорошо, вовремя ввели человека в наркоз. Наши пациенты не должны знать подробности своих чудесных исцелений.