Текст книги "Империя. Книга 1"

Глава III. Рим и Карфаген. Победа Империи над Ханааном

Рим – зарождение новой Империи

Ветхая Империя, рожденная в Месопотамии за 2000 лет до Александра Македонского, прекратила свое существование при его преемниках – диадохах. Пердикка, Эвмен, Антигон Гонат, Деметрий Полиокрет, Лисимах, а также ранние представители Селевкидской династии еще пытались каждый на свой лад сохранить единое универсальное имперское государство. Но целый каскад гражданских войн привел к тому, что на руинах прежней Империи выросло несколько новых государств, которые в конечном итоге признали суверенитет друг друга. Историк В. Кащеев пишет: «Отказавшись от всякой политики, направленной на подчинение других, три великие державы признали „суверенное” существование государств равного им ранга и с уважением относились друг к другу. Кроме того, державы первой величины признали наличие некоторых менее крупных государств, главным образом, Этолийского и Ахейского союзов, Родоса и Пергама, как свободных „суверенных” государств, и обращались с ними как с равноправными партнерами. Несмотря на многочисленные войны, они никогда не отказывались от этого принципа… Удобных случаев для устранения равных по силе соперников вполне хватало в изменчивой истории эллинистического мира… Но правители ими никогда не воспользовались»[89]89
  Кащеев В. И. Эллинистический мир и Рим: война, мир и дипломатия в 220–146 годах до н. э. / В. И. Кащеев. – Москва: Греко-латин. каб. Ю. А. Шичалина; Саратов: Изд-во МП «Литера II», 1993. – 371 с.


[Закрыть].

При этом формально престол и диадема (корона) Империи достались александровскому генералу Селевку Никатору (Победителю). Он построил город Антиохию в честь своего сына Антиоха в Сирии и перенес в него столицу. В течение столетия Антиохия была столицей того, что осталось от Империи. Но после поражения его потомка Антиоха III Великого в битве при Магнесии в 190 году до Р.Х. от римлян Селевкидская Империя утратила статус великой державы. Царевичи из династии Селевкидов были обязаны воспитываться в Риме, который таким образом подчеркивал свой статус победителя. И в конце концов в 64 году до Р.Х. последний извод Ветхой Империи влился в состав Римского государства на правах провинции.

Вместе с восточными царевичами и царскими инсигниями из Антиохии в Рим переехал и престол Империи. Антиохия же превратилась в главный восточный город Римского государства на многие века. Рим стал новой столицей Империи. Само имя этого города войдет в историю как символ имперской идеи. Рим был основан 21 апреля 753 года до Р.Х. Сами римляне вели свое летоисчисление именно от этой даты: любое событие датировалось таким-то годом «от основания Города». Согласно все той же традиции, Рим был основан Ромулом, потомком Энея, легендарного героя Троянской войны, который после взятия Трои греками прибыл в Италию и стал родоначальником всего римского народа.

На протяжении первых веков истории Рима им правили цари, совмещавшие функции жрецов и правителей. Над Римом нависала высокоразвитая цивилизация этрусков. Влияние Этрурии на культуру юного Рима огромно. Многие исследователи видят в некоторых римских царях этрусков. Возможно, Рим жил какое-то время под их властью. В течение нескольких столетий римляне вели войны с Этрурией и в конце концов покорили ее. На исходе VI столетия до Р.Х. в Риме пала монархия. Был низложен последний из древних царей, Тарквиний Гордый, этруск по происхождению.

Государственный строй Рима переменился на республиканский, в рамках которого наиболее значительную власть получили два выбранных на один год консула. Им принадлежало право высшего суда, они командовали сильнейшими армиями и руководили собраниями совета знати (патрициев) сенатом. Плебеи (незнатная часть народа) добились того, что в их руках оказался политический рычаг, служивший к ограничению власти аристократов – трибунат. Трибун мог затормозить принятие крупного политического решения, если считал его неправильным, несправедливым.

Государственный строй Рима множество раз менялся, реформировался. Нет смысла перечислять все малые и большие трансформации, происходившие в его недрах. Гораздо важнее обозначить самые значительные черты, отличавшие древнеримский общественный быт VI–II веков до Р.Х. от социального устройства соседних государств – ханаанского Карфагена и греческих полисов.

Прежде всего, на протяжении очень долгого времени общество римлян существовало в состоянии крайней милитаризации, пронизывавшей его до мозга костей – от политического устройства до религии и нравственных ценностей. У римлян даже праздников, так или иначе связанных с военной деятельностью или с Марсом, богом войны, насчитывалось в календаре в несколько раз больше, чем мирных.

Л. Тихомиров оставил на сей счет превосходный афоризм: «По духу Рима – народ и войско, в идее, очень мало различались»[90]90
  Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. Ч. 1–4 / Л. А. Тихомиров. – Москва: Университетская типография. 1905.


[Закрыть].

Ярким проявлением этого является центуриатная система, когда по сотням собираются и войско, и народ в комициях (советах). Историк В. Токмаков отмечает, что «присущее римскому менталитету совпадение военной службы с членством в общине автоматически вело к конституированию реформированного войска в качестве субъекта управления общиной – центуриатные комиции»[91]91
  Токмаков В. Н. Роль центуриатных комиций в развитии военной организации Рима Ранней республики / В. Н. Токмаков // Вестник древней истории. – 2002. – № 2. – С. 143–158.


[Закрыть].

Римляне веками защищали свободу и независимость своей общины, причем порой терпели поражения, несли огромные потери, оказываясь на пороге гибели. Военное дело становилось привычным занятием для любого свободного римлянина. Поэтому отвага, воинская доблесть, стойкость, взаимная выручка, суровая непреклонность к врагу, презрение к боли и опасности ценились чрезвычайно высоко. Жертвенность во имя победы являлась идеалом для настоящего римлянина.

Древнеримское общество выработало всеобщую способность подчиняться железной дисциплине. Тот, кто этого не умел, рисковал стать изгоем. «Похвала (laus) и добрая слава (gloria), – пишет В. Кащеев, – служили наградой за проявленное мужество (virtus), со временем превратившееся в синоним римской добродетели вообще»[92]92
  Кащеев В. И. Эллинистический мир и Рим: война, мир и дипломатия в 220–146 годах до н. э. / В. И. Кащеев. – Москва: Греко-латин. каб. Ю. А. Шичалина; Саратов: Изд-во МП «Литера II», 1993. – 371 с.


[Закрыть]. Позднее virtus переросла понятия доблести и мужества, став чем-то большим, а именно обозначением совокупности характерных для римлянина черт, включая выносливость, трудолюбие, справедливость, честность. Такие добродетели переходили из военного быта в общественный и семейный. Отец семейства исполнял своего рода миссию командира. Он учил сыновей быть воинами, земледельцами, гражданами, воспитывал их в беспрекословном повиновении как семье, так и Отечеству.

Исследователь военной истории Древнего Рима А. Игнатенко уверен в том, что римские магистратуры возникали как элементы армейского управления и были подчинены прежде всего нуждам военной организации, а их функции в армии предшествовали гражданским. Так, например, «откровенно военный характер имела экстраординарная магистратура – диктатура. И комплектовался государственный аппарат главным образом из представителей знати, прошедших школу военной службы. Обстановка постоянных войн и рост значения военной организации отразились не только на управленческом аппарате. Военизация римских магистратур изменила состав и характер сената. В него входили теперь бывшие магистраты, которые обладали личным военным опытом, понимали значение военных вопросов в политической жизни Рима. И сам сенат, сделавшийся в республике постоянно действующим органом, расширяя и уточняя свои полномочия, подвергался все большей „военизации” и, по существу, превратился в центральный орган военного ведомства»[93]93
  Игнатенко А. В. Армия в государственном механизме рабовладельческого Рима эпохи республики: историко-правовое исследование / А. В. Игнатенко. – Свердловск: Сред. – Урал. кн. изд-во, 1976. – 208 с.


[Закрыть]. В римском обществе заслуживал уважения прежде всего тот, кто хорошо послужил в армии. Не поучаствовав в десятке военных кампаний, нельзя было претендовать на крупную государственную должность. Даже трибуны, избиравшиеся простым народом, должны были прежде зарекомендовать себя дельными воинами хотя бы в пяти походах.

Рим разработал целую систему наград за отвагу и воинские заслуги. Отличившимся воинам дарили оружие, чаши, конскую сбрую, отмечали особыми знаками, золотыми венками. Подобные символы доблести поднимали человека, почтенного ими, весьма высоко в глазах общества. А это, в свою очередь, толкало римлян к соревнованию за отличия в боевых условиях. Полибий сообщает: «Воины, удостоенные… наград, помимо того, что слава о них идет в лагере и сразу же достигает родины, участвуют в торжественных процессиях со знаками отличия: носить такие украшения может лишь тот, кого консул наградил ими за доблесть; в домах своих они кладут снятые с неприятелей доспехи на самых видных местах, как памятники и свидетельства своей доблести»[94]94
  Полибий. Всеобщая история / Полибий; пер. с греч. и коммент. Ф. Г. Мищенко. – Москва: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2004. – 571 с. – (Мировая летопись)


[Закрыть].

Тит Ливий вкладывает такие слова в уста Ромула, основателя Рима: «Иди и возвести римлянам: так хотят небожители, чтобы мой Рим был главою вселенной; поэтому пусть они усердно занимаются военным делом и пусть сами знают и так передадут потомкам, что никакие человеческие силы не в состоянии противиться римскому оружию»[95]95
  Ливий Т. История Рима от основания города. В 3 т.: перевод / Т. Ливий; отв. ред. Е. С. Голубцова. – Москва: Наука, 1989–1993. – (Памятники исторической мысли)


[Закрыть].

Всеобщая милитаризация привела к развитию двух других особенностей римского общества и государственного строя.

Во-первых, довольно долго политическая власть в Риме являлась властью достойных, то есть носила меритократический характер. Претендент на определенную магистратуру не мог ее купить у сената или у толпы. Ему требовалось доказать свои высокие нравственные и деловые качества, а также внушить общине доверие к своей особе. Он обязательно должен был быть отмечен почестями и проверен на войне, иметь авторитет, влияние в обществе.

Затем, уже после того, как искомая должность получена, следовало полностью и бескомпромиссно посвятить себя политическим и военным делам, управлению и предводительству. Получив высокий ранг, он мог доказать свое достоинство лишь самоотверженной работой, сохранением и увеличением своего авторитета в делах. Хорошая репутация стоила дорого, ее надо было поддерживать всю жизнь, а ее потеря скверно сказывалась на состоянии всего семейства. Подобный отбор лучших стимулировал у римлян чрезвычайно ответственное отношение к государственной службе.

Римское общество, в основе своей земледельческое, а не торговое, на протяжении первых столетий своего существования не возводило богатство в культ. Основу общества составляли мелкие и средние земельные собственники, то есть крестьяне и владельцы небогатых вилл (ферм). Патриархальная бедность, не блещущая богатыми одеждами и роскошным жилищем, но сохраняющая доблесть и достоинство, являлась частью общественной нормы. В какой-то степени идеалом. Для римлян законы против роскоши, вводившиеся во времена особенно тяжелых войн, когда общая победа не должна была противопоставляться индивидуальному преуспеванию, выглядели делом естественным, органичным. Скромный образ жизни морально поощрялся, особенно у людей большой власти. Человек относительно бедный, почти нищий, мог получить государственную магистратуру в силу выдающихся свойств личности и деловых умений.

В этом состоит одно из коренных отличий Рима от Карфагена, где власть имела совершенно иной, а именно плутократический характер. Там власть была немыслима без прямой связи с «денежным мешком». И. Шифман отмечает: «В Риме, как и в Карфагене, выполнение государственных обязанностей не только не оплачивалось, но и требовало значительных расходов со стороны магистрата; оно рассматривалось как почесть, предоставленная избраннику благосклонным к нему народом. Понятно, что при таких обстоятельствах и здесь возникали предпосылки для отбора кандидатов „по знатности и богатству”. И все же характерная для римской традиции фигура сурового крестьянина Луция Квинкция Цинцинната, коего отечество призывает от сохи на высшую государственную должность и который, выполнив свой долг, спасши родину, возвращается к своему жалкому клочку земли… этот хрестоматийный образ „римлянина старого закала” был создан не на пустом месте. Маний Курий Дентат, победитель одного из талантливейших полководцев эллинистической Греции, эпирского царя Пирра, происходил из деревенской глуши, был бедняком, а после победы, которая навсегда отдала Италию в руки Рима, продолжал по-прежнему хозяйничать на своем крохотном поле и сам, своими собственными руками пахал его, засевал и снимал урожаи; посетители застают его в скромном крестьянском доме сидящим перед очагом и варящим кушанье из репы, довольствующимся грубой глиняной посудой… Во время Первой Пунической войны Марк Атилий Регул, командовавший римскими войсками в Африке, обратился к сенату с письмом, в котором обращал внимание на бедственное положение своего небольшого хозяйства: оно пришло в отсутствие хозяина в полный упадок, разорено батраками; Регул просил, прислав ему замену, отпустить его домой… Конечно, и в Риме подобные явления были относительно редки… однако они показательны как выражение определенной тенденции в жизни общества»[96]96
  Шифман И. Ш. Карфаген / И. Ш. Шифман. – Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. – 518 с.


[Закрыть].

Пока этот идеал сохранялся, хотя бы отчасти, не существовало глубокого разрыва между верхушкой общества и его нижними слоями. Очень долго основу римского войска составляло национальное ополчение, а оно преимущественно собиралось из этих самых мелких и средних землевладельцев. Народ был привязан к своей земле собственностью и общинностью. А это делало его исключительно устойчивым, когда требовалось оказать сопротивление самому опасному врагу. Карфаген класса свободных собственников земли в массовом порядке не имел, а потому был лишен и массового национального ополчения.

Второй особенностью римской власти стало мягкое отношение к завоеванным народам. Предки римлян при всей своей воинственности по происхождению были кем-то вроде казаков, собравшихся в Альба Лонге, городе на Тибре, еще до основания Рима. В целом переняв этрусский государственный строй, включая разделение на патрициев и плебс, римляне по национальности были этрусками, сабинами и латинянами. Поэтому владычество растущего Рима для италиков не было властью иноплеменников. В период с IV века до 265 года до Р.Х. Рим покорил весь Апеннинский полуостров, включая всю Этрурию и греческие колонии – полисы на юге Италии.

Совершенно невозможно сравнить положение италиков, оказавшихся союзниками римлян, пусть и не вполне добровольными, и ливийцев, порабощенных карфагенянами. По мнению И. Шифмана: «Рим… не ставил преград экономическому развитию и торговой деятельности своих вольных или невольных „союзников” и „подданных”; идея монополизировать морские и сухопутные пути, рынки сырья и сбыта никогда не приходила в голову римскому правительству. Поэтому оно, обеспечивая в сфере своего господства определенный порядок и стабильность, могло рассчитывать на поддержку достаточно влиятельных слоев общества, прежде всего правящей аристократической верхушки, чью власть сенат обеспечивал всеми доступными ему средствами. Да и не хотело римское правительство вызывать у италиков особенно сильное недовольство»[97]97
  Шифман И. Ш. Карфаген / И. Ш. Шифман. – Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. – 518 с.


[Закрыть].

И, наконец, религиозность римлян также надо привести в качестве очень важного отличия этого нового имперского народа. Языческая религия изначального Рима имела вид простой, связанный с культом предков и семейного очага. В ней присутствовало весьма сильное родовое начало. Римляне как народ отличались свойством, которое позднее назовут «богобоязненностью». Это качество влияло как на частную, так и на государственную жизнь.

Присущий римлянам религиозный пиетет и аккуратность в исполнении ритуалов, по мнению греческого историка Полибия, большую часть жизни проведшего в Риме, были решающим фактором государственного сплочения. Римляне отличались от греков неуклонным следованием строгому религиозному порядку, которому Полибий приписывает решающее значение в формировании поведенческой модели римлян и их государственных свершениях.

Гилберт Честертон остроумно сравнил верования древних греков и римлян: «Греческие боги поднимались в утреннее небо сверкающими пузырями, латинские плодились и множились, чтобы приблизиться к людям. Нас поражает в римских культах их местный, домашний характер. Так и кажется, что божества снуют вокруг дома, как пчелы, облепили столбы, как летучие мыши, и, как ласточки, приютились под карнизом. Вот бог крыши, вот бог ветвей, бог ворот и даже гумна. Мифы часто назывались сказками. Эти можно сравнить с домашней и даже няниной сказкой: она уютна и весела, как те сказки, где, словно домовые, говорят стулья и столы. Старые боги италийских крестьян были, вероятно, неуклюжими деревянными идолами. Там тоже было немало уродливого и жестокого, например, тот обряд, когда жрец убивал убийцу. Такие вещи всегда заложены в язычестве, они неспецифичны для римлян. Особенностью же римского язычества было другое: если греческая мифология олицетворяла силы природы, то латинская олицетворяла природу, укрощенную человеком»[98]98
  Честертон Г. К. Вечный Человек: сборник: перевод / Г. К. Честертон. – Москва: Политиздат, 1991. – 542 с.


[Закрыть].

Итак, Рим выходил на мировую историческую арену в ореоле патриархальной богобоязненности, милитаристской суровости, простоты нравов и семейной прочности. Здесь не столь уж высоко ставили богатство, но с исключительным пиететом относились к личной доблести и человеческим качествам. Рим провел ранние этапы своей судьбы в бесконечных войнах. Постоянная готовность дать отпор или двинуться на соседей с завоевательной целью внушили римлянам, что оружие в руках, выносливость и отвага положат им под ноги весь мир. Веками Рим не оставлял общинных ценностей. Самопожертвование одного ради спасения всех считалось у римлян в порядке вещей. Почести за подобного рода заслуги ценились выше материальных приобретений. А служба на государственной должности соединяла в себе характер высшей чести, крайней ответственности и жертвенного самообременения тяжелейшей работой.

Портрет раннего Рима оставляет в сознании образ, который можно выразить двумя словами: наивная мощь. Римляне честны, небогаты, отважны и страшны врагам. В их обществе живет чрезвычайно обаятельная патриархальная простота, а вместе с нею – природное отвержение порока.

Карфаген – дитя Ханаана

Древний Ханаан получил на Ближнем Востоке несколько тяжелых ударов от Ветхой Империи. Самым страшным из них стал разгром Тира Александром Македонским. Ханаанская цивилизация в целом уходит в тень, на второй план истории.

Но у нее появился могучий наследник и продолжатель. Это Карфаген – город, основанный ханаанскими колонизаторами из города Тир то ли в 825-м, то ли в 814 году до Р.Х. на территории современного Туниса.

От времен основания Карфагена дошла легенда, как будто задающая вектор его судьбы на столетия вперед. Предание гласит, что ханаанские торговцы с неизменным для них коварством попросили у жителей африканского берега столько земли, сколько влезет в шкуру быка. Когда африканцы согласились, ханаанейцы разрезали шкуру на тонкие длинные полосы и, соединив их, огородили себе значительный участок берега, включая удобную гавань.

По словам Теодора Моммзена, ханаанейцы в принципе не были приспособлены к созданию крупных самостоятельных государственных образований. Они охотно сносили «подчинение чуждой власти и покупали себе право спокойно вести свои торговые дела там, где эллины с несравненно ничтожнейшими силами начинали борьбу за самостоятельность и отвоевывали себе свободу. Если нельзя было вести выгодный торг без борьбы, финикияне уступали и отыскивали себе новые рынки, так они дали постепенно вытеснить себя из Египта, Греции, Италии. Действовали они повсюду как купцы, а не как колонизаторы»[99]99
  Моммзен Т. История Рима: [в 4 т.: пер. с немецкого] / Теодор Моммзен. – Ростов-на-Дону: Феникс; Москва: Зевс, 1997.


[Закрыть].

Однако величайшее дитя Ханаана, Карфаген, хотя и был по сути своей воплощением все той же цивилизации на новом месте, по своему политическому устройству отличался от прочих финикийских колоний.

Черты его отличия таковы.

Во-первых, Карфаген не являлся частью огромной колониальной сети, созданной Тиром. Он обладал самостоятельностью, будучи связан с метрополией лишь воспоминаниями о родстве и деловыми отношениями. Карфаген основала группировка знати, оппозиционная к властям Тира и возглавленная Элиссой, женщиной царской крови и вдовой жреца Мелькарта. Это сразу дало городу чрезвычайно высокий статус, сделав его подчинение Тиру весьма условным. Карфаген, в отличие от своей метрополии, никогда, даже формально, не был частью какой-либо Империи. Даже когда римляне захватят его, они просто его уничтожат, а позже отстроят совсем новый город. Римский Карфаген – это не финикийский Карфаген, но уже совсем другой город. В отличие от ханаанейцев Ближнего Востока, карфагеняне не намеревались подчиняться правителям Империи. Дарий после своего воцарения потребовал от Карфагена подчинения на том основании, что владычествовал над его митрополией, Тиром, и потребовал от карфагенян помощи в походе на Грецию. Однако те проигнорировали его требования. Преемник Дария Ксеркс предпочел заключить с далеким торговым городом ханаанейцев равноправный договор.

Во-вторых, колоссальные размеры. Карфаген быстро вырос в громадный мегаполис, один из самых богатых и самых населенных городских центров Древнего мира, значительно превосходивший по размеру и Тир, и любой другой город Древнего Ханаана. Он процветал благодаря торговой активности на море и нескончаемому притоку мигрантов со всех концов ойкумены. В какой-то степени стимулом для роста Карфагена стало бегство части ханаанейцев от имперского порядка на Ближнем Востоке. И. Шифман приводит цифры, поражающие воображение: накануне гибели Карфагена, в середине II века до Р.Х., «там жили семьсот тысяч человек, а после завершения войны римляне захватили в плен около пятидесяти тысяч. Эти цифры не кажутся преувеличенными; во всяком случае у нас нет оснований не доверять позднему греческому географу Страбону, который их приводит. В V–IV веках до Р.Х. население города было, видимо, несколько меньше, но тем не менее Карфаген и тогда отличался многолюдством. Мощные стены, пересекавшие весь перешеек, на котором находился Карфаген, надежно защищали его от нападений ливийцев, коренных жителей Африки. Высота стен превышала тринадцать метров, а толщина была около девяти… Внутри стен находились в два этажа стойла для трехсот боевых слонов, видимо, доставлявшихся из внутренних районов Африки, и четырех тысяч лошадей»[100]100
  Шифман И. Ш. Карфаген / И. Ш. Шифман. – Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. – 518 с.


[Закрыть]. Иначе говоря, Карфаген принял размеры, каких на протяжении многих тысячелетий, вплоть до XIX века, достигали редкие города. Старые центры ханаанской цивилизации вряд ли могли с ним соревноваться.

В-третьих, в Карфагене изначально была установлена власть денежной олигархии. Тирский анахронизм в лице декоративной царской власти был окончательно устранен карфагенским крупным бизнесом в середине V века до Р.Х. И. Шифман писал, что в Карфагене у власти стояла олигархия: «Вся административная система, вся структура государственного аппарата, сложившаяся к середине V века, должна была обеспечить ее господство. Высшим органом власти был совет, пополнявшийся из людей знатных и богатых; …внутри совета выделялся своеобразный „президиум” („первенствующие”, „старейшины” – так его члены именуются обычно в наших источниках), состоявший первоначально из десяти…, а позже… из тридцати… человек. Здесь обсуждались и решались все проблемы городской жизни – предварительно на заседании „президиума”, а затем окончательно всем советом. Народное собрание формально считалось одним из составных элементов карфагенского государственного устройства, однако фактически не функционировало; к нему обращались как к своего рода арбитру только в тех случаях, когда совет оказывался не в состоянии принять согласованного решения… Как и при пополнении коллективных органов власти, при выборах должностных лиц неукоснительно соблюдался принцип – выбирать только богатых и знатных. Демократические круги населения – многочисленные наемные работники, ремесленники, мелкие и средние торговцы – были, таким образом, прочно отстранены от ведения государственных дел. Более того, выходцы из этих слоев не могли иметь надежды когда-нибудь пробиться „наверх”: помимо денег следовало иметь еще и ценз знатности, то есть исконной принадлежности к правящей верхушке»[101]101
  Шифман И. Ш. Карфаген / И. Ш. Шифман. – Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. – 518 с.


[Закрыть]. Семейства, входившие в карфагенский нобилитет, обладали своего рода кастовым сознанием, прочно держались за власть, стремились избежать сильной монархии и не расположены были пополнять свои ряды чужаками.

Наконец, в-четвертых, Карфаген обладал мощной армией, с которой не могли сравниваться военные силы городов исторического Ханаана. Карфаген отказался от народного ополчения в пользу наемных войск, а также отрядов насильственно мобилизованных ливийцев. Естественно, боевой дух такой армии должен был подпитываться либо возможностью ограбления побежденного врага, либо чрезвычайно жесткой, можно сказать, палочной дисциплиной. А точнее, сочетанием первого и второго. Но недостаток боевого духа отчасти компенсировался наличием в армии большого количества боевых (осадных) машин и традиционного для ханаанейцев мощного флота. Страна купцов, корабелов и мореходов в этом смысле имела постоянный ресурс для пополнения военно-морских сил.