Текст книги "Россия, которую мы теряем. О гибельном влиянии Запада"

7. От обвиняемого отбирается объяснение.

8. Соединенное присутствие, если признает требование бесспорным, ясным, может само положить взыскание убытка.

Это последнее правило необходимо именно для тех случаев, о которых сказано выше, если само начальство обвиняемого чиновника по невниманию, по нерешительности и проч[ему] не примет мер; притом само начальство, не имея судебной власти, едва ли вправе будет, например, наложить взыскание на подчиненного, хотя бы дело было весьма ясно, а соединенное присутствие может это сделать, не доводя до формального суда. Кроме того, соединенное присутствие должно обсудить:

во-первых, какого рода действие служит поводом к обвинению, и если окажется, что оно имеет характер проступка или преступления, то дать делу уголовное движение;

во-вторых, может ли чиновник подлежать за свое действие какой-либо ответственности.

Есть множество действий, которые нанесли частному лицу великий ущерб, но за которые все-таки нельзя подвергнуть чиновника ответственности. Тут есть множество оттенков. Положим, что по закону должностное лицо должно действовать в данном случае «со всею поспешностью», или «соображаясь с временем и настоятельностью нужды», или «глядя по обстоятельствам» и т[ому] п[одобное]. Закон не дает мерки для суждения о том, что в данном случае должно считаться «настоятельною необходимостью» и тому подобное, словом сказать, о фактических условиях деятельности чиновника.

Положение его в случае непосредственной и безусловной ответственности перед судом было бы крайне затруднительно. С одной стороны, он отвечает перед своим начальством за то, что не удовлетворил нуждам администрации, о которых нередко нельзя и судить иначе, как с точки зрения интересов администрации; с другой стороны, суд, невзирая ни на какие нужды, которые суд не всегда и знать может, станет требовать его на расправу. Как же надеяться, что порядочный деятель согласится стать между двумя этими огнями?

Администрация составляет для общества столь же необходимую потребность, как и судебная власть, и одну не стоит унижать на счет другой, до этого не допустит и инстинкт общественной охраны.

Об особом порядке суда над должностными лицами
(Из статьи «О необходимости участия административной власти в вопросах возбуждения уголовного преследования и предания суду в отношении подведомственных ей должностных лиц»)

Действующим у нас уставом уголовного судопроизводства установлен особый порядок возбуждения уголовного преследования по преступлениям должности и предания суду должностных лиц административных ведомств. Сущность этого порядка и отличие его от порядка возбуждения преследования и предания суду по общим преступлениям заключается в том, что наложение на должностных лиц наказаний и взысканий за маловажные нарушения служебных обязанностей, влекущие за собою замечания и выговоры, без внесения в формулярный список, вычеты из жалованья, перемещение с высшей должности на низшую, увольнение от должности и арест до 7 дней, – предоставлено начальству должностных лиц, все же прочие затем наказания и взыскания по службе налагаются не иначе как по суду, причем возбуждение преследования, производство дознания и передача дела для производства предварительного следствия судебному ведомству предоставлено начальству обвиняемого должностного лица.

С передачею дела о должностном лице судебному ведомству, за начальством обвиняемого сохраняется лишь право командировать к следствию своего чиновника для указания следователю на те обстоятельства дела, исследование которых, по мнению его, имеет особенную важность и значение. По окончании следствия дело передается прокурорскому надзору, который составляет заключение о дальнейшем направлении дела, т. е. о предании обвиняемого суду или о прекращении следствия, и сообщает таковое вместе с делом начальству обвиняемого, от которого зависит согласиться или не согласиться с прокурорским заключением.

Надгробие на могиле К. П. Победоносцева

После издания Октябрьского манифеста (1905 год) Николая II о даровании основных свобод поданным Российской империи, который Победоносцев не принял, уволен от должности Обер-прокурора Синода и члена Комитета министров с оставлением в должностях члена Госсовета, статс-секретаря и сенатора. Скончался 10 марта 1907 года, похоронен на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря Санкт-Петербурга.

Деятельность Победоносцева негативно оценивалась русской прогрессивной общественностью. Александр Блок, в частности, писал: «В те годы дальние, глухие, в сердцах царили сон и мгла: Победоносцев над Россией простёр совиные крыла».

Последствия несогласия административной власти с заключением прокурорского надзора двояки. Если начальство обвиняемого не согласно с заключением надзора о предании обвиняемого суду, то возникшее разномыслие разрешается окончательно первым департаментом сената или соединенным присутствием этого и уголовного кассационного департамента, смотря по должности, занимаемой обвиняемым. Если же, напротив, начальство обвиняемого, вопреки заключению прокурорского надзора о прекращении следствия, требует предания подчиненного ему должностного лица суду, то такое требование безусловно обязательно для прокурора.

Что касается до суда над должностными лицами, то в этом отношении никаких исключений из общего порядка не сделано, и должностные лица, по классу занимаемой ими должности, судятся окружными судами, судебными палатами и уголовным кассационным департаментом сената, без участия присяжных заседателей или с их участием, на основании общих правил о подсудности по роду преступления.

Таким образом, по действующему у нас уставу уголовного судопроизводства, административное начальство облечено дискреционною и окончательною властью в отношении возбуждения против подчиненного ему должностного лица уголовного преследования, что вполне соответствует значению и достоинству этого ведомства, как органа общей государственной власти. Но коль скоро административное начальство нашло необходимым передать дело о подчиненном ему чиновнике судебному ведомству, то дальнейшее направление дела и предание обвиняемого суду поставлено в зависимость от согласия начальства обвиняемого с представителем обвинительной власти. Такой порядок сохраняет за двумя отдельными органами правительственной власти ту самостоятельность, которою каждый из них должен пользоваться и ограничение которой подчинением одного из этих органов другому не может иметь места.

* * *

До настоящего времени, насколько нам известно, установленные судебными уставами правила о судопроизводстве по преступлениям должности никаких практических затруднений, равно как и жалоб на неправильный образ действий административных начальств по возбуждению преследования против подчиненных им чиновников, не вызывали. Поэтому, казалось бы, что к изменению существующего ныне порядка, – порядка вполне правильного и соответствующего значению и достоинству административного ведомства, не представляется никаких сколько-нибудь уважительных оснований. Оказывается, что такие основания имеются, и притом настолько веские, что вызывают необходимость «реформы современного порядка преследования за служебные преступления по уставу уголовного судопроизводства».

Необходимость этой реформы послужила предметом реферата П. Д. Анциферова, прочитанного им в заседании уголовного отделения С.-Петербургского юридического общества.

Не повторяя сущности этого реферата, остановимся прежде всего на вопросе о том, чем, какими причинами и основаниями вызывается указываемая г. Анциферовым необходимость реформы, или вернее – совершенной отмены существующего ныне порядка предания суду должностных лиц административного ведомства за преступления по должности. Причин этих, по мнению референта, две. Первая причина заключается в том, что установлением особого порядка предания суду за преступления по должности «нарушается идея всеобщего равенства перед законом». Вторая причина – медленность и проволочки, сопряженные с получением разрешения от начальства обвиняемого о предании его суду.

Что касается до нарушения будто бы идеи всеобщего равенства перед законом, то нельзя не заметить, что подобный взгляд на существующий ныне порядок предания суду за преступления по должности доказывает неясное и неправильное понимание, в чем заключается равенство перед законом. По мнению референта, равенство перед законом будет вполне достигнуто только в том случае, «если прокурорскому надзору будет предоставлено право вполне самостоятельно начинать судебное следствие против должностных лица», с устранением при этом всякого участия в производстве и направлении дела со стороны начальства обвиняемого, вся деятельность которого должна заключаться доставлением прокурорскому надзору необходимых ему сведений. Завтра мы вернемся к этому вопросу.

Принятие этого невозможного и ничем неоправдываемого порядка не только не устранило бы нарушения идеи всеобщего равенства перед законом, а напротив, явилось бы прямым, наглядным нарушением закона, предоставляющего административному ведомству право надзора и власти над подчиненными ему лицами.

Отделение административной власти от судебной, положенное в основу судебного преобразования, было признано необходимым не только в том смысле, чтобы административные чины не вмешивались в дела судебные, но и для того, чтобы судебные чины, с своей стороны, не дозволяли себе вмешательства в дела административные.

Следуя этому основному началу, очевидно, невозможно облечь прокурорский надзор бесконтрольным правом, по личному его усмотрению, привлекать к ответственности и предавать суду должностных лиц административных ведомств. С другой стороны, предоставление прокурорскому надзору такого права совершенно несовместимо с достоинством административной власти, которая была бы поставлена под контроль прокурорского надзора.

Наконец, кто же, как не прямое начальство должностного лица, может ближе и правильнее судить о том, совершило ли подчиненное ему должностное лицо то или другое неправильное по службе действие и подлежит ли оно судебной ответственности?

Не следует забывать, что как административное, так и судебное ведомства суть органы одной и той же верховной, самодержавной власти, действующие в пределах, каждому из них начертанных, и долженствующие стремиться к одной и той же цели. На каком же основании возможно предоставить контроль за правильностью действий администрации судебному ведомству и почему в таком случае не предоставить такого же контроля администрации за действиями суда?

Очевидно, что такой обоюдный контроль одного ведомства над другим не может иметь места и лишен всякого смысла и значения. Увеличение же пределов власти одного из органов правительства путем ограничения и умаления власти другого из них идет вразрез с общим государственным строем и неизбежно повлечет за собою совершенное дискредитирование того из этих органов, который будет поставлен под надзор другого.

* * *

Мы решительно недоумеваем, какими соображениями руководился г. Анциферов, предполагая устранить всякое участие административных начальств в вопросах о возбуждении преследования и предания суду подведомственных им должностных лиц. Принятие предлагаемого г. Анциферовым порядка поставило бы как начальство обвиняемых должностных лиц, так и этих последних в совершенно невозможное и ни с чем несообразное положение. Начальство было бы лишено, фактически и юридически, права блюстительной власти за своими подчиненными, которая всецело и бесконтрольно перешла бы к прокурорскому надзору, не имеющему ничего общего с администрациею и лишенному возможности следить за действиями лиц, служащих в административных ведомствах, а подчиненные административным начальствам чиновники очутились бы под двумя начальствами.

Почему, наконец, г. Анциферов полагает, что лицо прокурорского надзора заслуживает большего доверия, чем то или другое начальствующее лицо административного ведомства, и что только лица прокурорского надзора могут с должною справедливостью и строгостью ведать дела по преступлениям должности? Где те данные, которые давали бы право, хотя бы с некоторою лишь вероятностью, предполагать, что начальник губернии, председатель казенной палаты и т. д. будут покрывать преступления, совершенные подчиненными им чиновниками?

В подтверждение необходимости предоставить прокурорскому надзору право возбуждения преследования против должностных лиц административного ведомства, г. Анциферов указывает на Францию, в которой законодательством 1876 года «ослаблено влияние администрации на ведение уголовных дел». По поводу этого указания нельзя не заметить прежде всего, что при существующей в республиканской Франции полнейшей неурядице законодательство Франции за этот период времени носит на себе характер чисто случайный и примером и назиданием для других государств служить не может. Кроме того, закон, на который указывает г. Анциферов, ослабил лишь до известной степени влияние администрации на дела по преступлениям должности, но не устранил администрацию от всякого участия в делах этого рода, как это предлагается г. Анциферовым.

Что касается до указаний г. Анциферова о медленности, сопряженной с получением разрешения начальства обвиняемого о возбуждении преследования и о предании суду, то устранение этой медленности, происходящей от частных причин, отнюдь не требует отмены существующего ныне порядка производства дел по преступлениям должности, а указывает лишь на необходимость некоторых частных и несущественных изменений, не в порядке возбуждения преследования и предания суду, а в отношении более правильного распределения между административными местами и лицами – власти привлечения к уголовному преследованию и предания суду подчиненных им чиновников.

Да не дерзнут судьи нарушить права государственной власти! (Из статьи «вопросы жизни»)

Судьи должны помнить, что их должность «право судить» (ius dicere), а не суд создавать (ius dare), истолковывать закон, а не творить закон, или давать закон. Иначе похоже было бы на власть, которую присваивает себе Римская церковь: она под предлогом изъяснения Св. Писания не усумняется прибавлять (к нему) и изменять (его); заявлять (в нем) то, чего в нем нет, и вводить новшества под видом древности. Судьи должны быть богаты знанием, а не только остроумием, должны быть строги в своем сознании, а не только приятны и любезны, должны быть осведомлены в убеждении, а не легкомысленны. Свыше всего свойство их и добродетель их звания есть правдивость. «Проклять (в законе), кто нарушает межу ближнего своего» (Второз. XXVII). Кто переставит межевой камень, достоин порицания, а неправедный судья и есть нарушитель межи, когда он не по правде распределяет землю и имущество. Одно кривое решение больше делает зла, чем многие кривые примеры: они портят воду текучую, а то портит самый источник воды. «Что возмущенный источник и поврежденный родник, то праведник падающий пред нечестивым» (Притч. XXV, 26). Должность судейская имеет отношение к спорящим сторонам, к адвокатам сторон, к клеркам и подчиненным чинам юстиции, и наконец к Государю и Государству.

И, во-первых, стороны. Есть судьи (говорит Писание), обращающие суд в отраву (Амос. V, 7), и такие есть, что обращают его в уксус; ибо неправосудие – горькая вещь, а волокита – кислая вещь. Первый долг судьи устранять насилие и обман; насилие же тем пагубнее, когда оно открытое, а обман, когда он сокрытый и прикровенный. Сюда присоединяются и кляузные дела, которые подлежат извержению, как отребье суда. Судья должен уготовлять путь свой к правому решению, как Бог уготовляет пути свои.

Итак, когда является с той или другой стороны рука высокая, сильное преследование, хитрые подвохи, лукавые комбинации, власть, неровность защиты, тут является прямая добродетель судьи в том, чтобы уравнять неравенство; чтобы мог он начертать свое решение, как бы на ровном поле. Сильный толчок производит кровь (Притч. XXX, 33), и виноград в точиле, когда непомерно жмут, дает терпкое вино со вкусом косточек. Судьи должны избегать грубых выводов и натянутых заключений: самая жестокая пытка – пытка над законом; особенно в законе уголовном должно смотреть, чтобы цель устрашения не обращалась в цель жестокости, и чтоб законы не поражали народ дождем и огня и жупела, о коем говорит Писание (Псал. X, 6), а натяжка уголовного закона поражает народ таким дождем.

Желательно, чтобы мудрый судья мог смягчать в действии уголовный закон, когда он долго остается в забвении или устарел для настоящего времени. Долг судьи принимать в соображение не один голый факт, но и обстоятельства каждого случая (ut res, ita tempora rerum). Там, где дело идет о жизни и смерти, судья должен (насколько позволяет закон), совершая правосудие, помнить о милосердии; строгим оком взирать на пример, но на человека милостивым оком.

* * *

Об отношении к адвокатам и защитникам. Терпение и добросовестная внимательность в выслушивании сторон – это существенная принадлежность правосудия, а пространные речи судьи подобны плохо настроенному инструменту. Не пригодно судье заранее составлять себе мнение о том, чего он еще не выслушал в прениях; или предупреждая ход прений, перерывать свидетеля или защитника, либо сбивать их вопросами, хотя бы относящимися к делу. Дело судьи, в выслушивании прений, следующее: 1) направлять ход исследования; 2) умерять в речах излишнюю плодовитость, устранять повторения или нахальства; 3) излагать в извлечении весь материал, собранный во время допросов и прений и 4) объявить свое постановление или решение.

Что свыше этого, то излишнее, и происходит либо из желания выказаться или от словоохотливости, от нетерпеливости, или от недостатка памяти, от недостатка ровной внимательности. Странно видеть, что нахальство адвокатов действует иногда на судей, тогда как судьи должны бы делать дело Божие, сидя на седалище Его, и помнить, что Он смиряет высоконравственных и смиренным дает благодать; но еще более странно, что судьи имеют иногда ведомых любимцев, кои умножают поборы и чинят пролазы в правосудие.

Со стороны судьи ожидается благоволительная оценка адвокатской деятельности и похвала, когда адвокат искусно ведет дело и совершает защиту, – особливо со стороны, не успевшей выиграть дело: это поддерживает в глазах клиента репутацию адвоката и побуждает его усомниться в правоте своей. Но также общество ожидает от судьи, чтоб он выражал приличным образом и порицание адвокату, когда замечает в нем кляузные придирки, большую небрежность, недостаточное знакомство с делом, пристрастие в нападках или нахальство в защите. И не должен адвокат на суде входить в пререкание с судьей, или вступаться снова в суждения о деле, после того как судья объявил приговор свой; но с другой стороны не должен и судья прерывать ход дела своим рассуждением, и не должен давать стороне повод к жалобе на то, что адвокат ее не был выслушан и не заявлены ее доводы.

Третье, относительно клерков и судебных чиновников. Место правосудия – священное место, и потому не только судебная зала, но и ее преддверия должны быть ограждены от всякого соблазна и подговора, ибо, без сомнения, от терния, как говорит Писание, не собирают гроздий, и правосудие не приносит сладкого плода, когда вокруг его путаются зацепки и ходят хищные руки клерков и чинов судебных. Судебное производство обставлено дурными промыслами.

Их можно назвать четыре. Первое: есть иные люди – сеятели тяжеб – они загромождают суд и смущают народ. Второе: иные люди напрасно запутывают суд жалобами и спорами – это не пособники суда (amici curiae), но паразиты и льстецы судебные, они завлекают суд за пределы его, ради прихоти своей и выгоды. Третье: люди, служащие суду, можно сказать, не с правой руки, а с левой; они преисполнены кляузных крючков и злонамеренных подвохов, коими отводят суд от прямых и ровных путей правосудия в дальние тропинки и лабиринты. Четвертое: это приставники и расценщики судебных сборов; эти люди оправдывают обычное уподобление суда колючему кустарнику, куда стремится стадо овец спастись от непогоды, а там всегда оставит часть своей шерсти. С другой стороны клерк, опытный в практике, знающий все ее приемы, разумеющий весь ход судебного производства, служит превосходным пособником суду и может нередко самому судье указывать пути и способы.

* * *

Четвертое – отношение суда к государю и государству. Судьи должны превыше всего помнить заключительное правило Римских двенадцати таблиц: «Salus poluli suprema lex» (верховный закон – благо народное), должны знать, что всякие законы, если не согласуются с этим верховным законом, суть не что иное, как сеть льстивая и вещание неправого духа.

И потому благо делу государственному, когда монархи и власти государственные почасту совещаются с судьями, и взаимно, когда судьи почасту спрашиваются у государя и властей: одно дело, когда в законе есть нечто не соответственное с делом государства, и другое дело, когда в государственном деле есть нечто несоответственное с законом, ибо случается нередко, что когда суд в приговоре своем рассудил только «мое и твое» право (meum et tuum), основания приговора и его последствия оказываются предосудительны для интереса государственного.

Сюда относится не только достоинство и право государственной власти, но и все, что клонится к важному нарушению прав его или составляет опасный прецедент, или явно касается до целой массы населения. Весьма нерассудительно думать, будто закон – одно, а политика – совсем другое: и то и другое все равно, что дыхание и мышцы, совокупно движущие жизнь.

И так да не дерзнут судьи в чем-либо нарушить права государственной власти!..